Текст книги "А смерть подождет"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Глава пятнадцатая

В начале августа Олег, чувствуя, что силы практически вернулись, а новый удобный протез давал ему возможность ходить без палочки, попросился на приём к Савушкину. Понимал, что начальник управления уголовного розыска вряд ли решит такой важный вопрос, но Юрия Николаевича он знал теперь как отзывчивого человека, который… ну, хотя бы посоветует что делать.

– Товарищ полковник, это Александров. Можно к вам зайти? – спросил он Савушкина с домашнего своего телефона.

Тот живо и радушно откликнулся:

– Конечно, Олег! Что за вопрос?! На пятнадцать ноль-ноль устроит? У меня вроде бы ничего срочного…

– Да, устроит.

Точно в назначенное время Олег постучал в дверь знакомого кабинета. Бывал здесь раз или два, давно, ещё до поездки в Чечню, привозил по поручению Шайкина документы.

Савушкин – в голубой, с коротким рукавом рубашке и чуть приспущенным галстуком, с внимательным, цепким взглядом серых глаз – встал из-за стола, шагнул навстречу лейтенанту, смотрел, как тот шел по кабинету, подал ему руку. Улыбнулся:

– Вижу, вижу, – молодцом!… Ну, садись, рассказывай. Как самочувствие?

Савушкин вернулся за стол, ответил кому-то по телефону, вторую трезвонившую трубку брать не стал, махнул рукой – подождите, мол, занят.

– Всё хорошо, Юрий Николаевич. Нога к протезу привыкает, инвалидом себя не чувствую.

– Так-так, хорошо. – Полковник проявил чисто человеческое любопытство: – Как протез-то держится? На ремне?

– Нет, это другая конструкция, немецкая. На вакуумной присоске.

– А-а… Мой дед, Олег, на деревяшке прыгал. Вернулся с фронта, в сорок третьем, также вот, без ноги. Правда, фриц ему культю пониже колена оставил, ступню деду миной оторвало. Ну вот, сначала на костылях вышагивал, вроде как на трех ногах, а неудобно, конечно, руки-то всё время заняты! Ну, деду надоело так скакать. Он мастеровой у нас был, столярным делом до войны занимался. Короче, надоело ему с костылями маяться, он себе деревянную ногу сделал, протез. Такой, знаешь, на бутылку похож, только вниз горлышком перевёрнута. Ремнём его к поясу пристегнул и – вперёд!… Я маленький ещё был, а помню: дед доволен был, что руки у него теперь свободны. Правда, натирал культю, я ему помогал перебинтовывать…

Снова зазвонили, Савушкин выслушал кого-то с серьезным лицом, сказал: «Хорошо, я не возражаю. Пусть занимается».

Вернулся к разговору:

– У тебя какие проблемы, Олег? Ты, ведь, на больничном ещё?

– Да, на больничном. Но самочувствие вполне уже, Юрий Николаевич. Работать хочу, на питомник вернуться.

Савушкин озадаченно смотрел на лейтенанта.

– Олег, одно дело мой дед: село, частный дом, верстак с рубанком. Постругал доску, отдохнул-перекурил, курам зерна сыпанул, по двору прошелся… Но – розыск! Твоё желание продолжать службу я по-человечески приветствую, но сам понимаешь: бегать с собакой по вызовам?… Не представляю.

– Я выдержу, товарищ полковник!

– Гм.

Савушкин задумался. Барабанил пальцами по крышке стола, смотрел за окно. Олег смотрел на его руку – как хорошо, послушно работали пальцы! А его правая рука ещё не того, не совсем…

Олег спрятал её под приставной столик, у которого сидел перед Савушкиным. Впрочем, полковник всё знает, читал же, наверное, заключение врачей – перебиты нервы, рука пока что полностью не восстановилась, но Юрий Николаевич – не чванливый чинуша, равнодушный к горестям других людей. Стал бы он про деда своего, прыгающего на деревянном протезе рассказывать, если бы не сочувствовал ему, Олегу?!

Савушкин спросил:

– А как там, на питомнике? Знают о твоём желании вернуться на службу?

– Знают.

– Ну и?…

– Шайкин против.

– Вот, видишь. Значит, будут проблемы.

– Я жаловаться не приду, товарищ полковник.

– Да я знаю, ты не из жалобщиков. Но, может, о чём другом будем с кадровиками говорить, Олег? В милиции много разных служб и кабинетов. Ты институт окончил?

– Нет пока, четвертый курс.

– Давай я тебя в управление к себе возьму. Компьютер знаешь?

– Знаю. У меня дома есть.

– Ну вот. Статистикой будешь заниматься, ходить никуда не надо.

– Я кинолог, Юрий Николаевич. Меня Линда ждет. И вообще…

– Собака, что ли? – Савушкин совсем по-детски рассмеялся.

– Ага. Мы с ней в Чечне вместе были. Боевой друг, можно сказать.

– Ну хорошо, про друга не забывай, можешь её время от времени проведывать. Дома можно пса завести.

– Я хочу служить по своей специальности, Юрий Николаевич! Прошу меня понять. Я же к вам не просто так пришёл!

Савушкин крутнул головой. ещё раз внимательно глянул на Олега, взялся за телефон.

– Виктор Михайлович, приветствую тебя… Знаешь, кто у меня сейчас сидит? Лейтенант Александров. Да, тот самый, кому ты орден с Тропининым вручал… Вот тебе и «А-а…» Он на работу выходить собирается, по старому месту службы… Я ему то же самое говорю: как будешь с собакой на протезе бегать? А он заверяет – сумею… От инвалидности отказывается, да. Поблажек не просит… Хорошо, я понял.

Полковник положил трубку.

– В общем так, товарищ лейтенант. Барьеров тебе много придется преодолеть. Милиция – та же армия, бюрократов пруд пруди. Прежде всего, конечно, медики. Никто из них в восторг от твоей просьбы не придёт, знаю. Уголовный розыск и офицер без ноги. Нонсенс!

– Маресьев без обеих ног на боевом самолёте летал и немцев бил, Юрий Николаевич! – дрожащим голосом, отвечал Олег. – И дедушка ваш, фронтовик, без дела не сидел, сами рассказывали. А если бы с Вами такое случилось – Вы бы в инвалидную коляску пересели? Или по вагонам электрички с шапкой ходили: пода-а-айте пострадавшему в чеченской войне-е… Так, что ли?

– Ну, ты загнул! – Савушкин снова засмеялся. – Утрируешь, Олег. Я же не против, сразу тебе сказал… Давай вот как решим: ты пишешь рапорт с просьбой оставить тебя на службе…

– Вот он. – Олег выхватил из куртки вчетверо сложенный лист бумаги, подал.

– Хорошо. Моё принципиальное согласие ты получил, с Черняевым я сейчас говорил, ты слышал. Тропинин, думаю, поддержит твою просьбу… Словом, проходи комиссию, убеждай врачей. Они будут тебе палки в колеса ставить. И министерство. Там, на самом верху. Надо кого-то в Москве подключать.

* * *

Олег знал, кого именно: Колчина, начальника кинологической службы МВД. От него многое зависело.

… Познакомились они летом девяносто четвертого года в Петербурге. Олег с Линдой в составе сводного отряда кинологов МВД обеспечивали безопасность Игр Доброй Воли. Там, на трибунах спортивного комплекса, в куче мусора, Линда и обнаружила фальшфейер в пачке из-под сока.

Заложили его, как потом выяснилось, московские чекисты: решили проверить работу служебных собак.

Отличилась Линда.

Олега, тогда ещё сержанта милиции, наградили знаком «За отличную службу в МВД», а начальник кинологической службы министерства, полковник Колчин, «положил на него глаз», понравился ему этот серьезный, парень, воспитавший такую классную собаку.

Потом они встретились в Москве, когда отряд кинологов летел под началом подполковника Даурова в Чечню.

Потом был Гудермес, шоссе, «Урал»…

С бьющимся сердцем Олег набирал сейчас московский номер. Как ещё отнесётся Колчин к его просьбе?

Тот о ранении Олега знал.

Полковник выслушал просьбу о помощи, сурово спросил:

– Олег, ты твёрдо решил остаться на службе?

– Я бы не звонил, Сергей Викторович.

– Ладно… Я попробую тебе помочь. Придется идти к министру, ниже никто такой вопрос решать не будет. Собирай документы – ходатайство вашего УВД, заключение врачебной комиссии, характеристики. И присылай всё это мне.

Начались для лейтенанта Александрова новые, нервные хлопоты.

Сколько он кабинетов прошагал на своем протезе, сколько видел удивлённых глаз – зачем тебе это нужно, парень? Жил бы себе спокойно, пенсию получал…

Нужные бумаги постепенно, одна к одной, ложились в заветную папку.

Теперь у него были на руках:

– заключение кадровиков: «Об оставлении на службе лейтенанта милиции Александрова О.М.»;

– заключение военно-врачебной комиссии;

– ходатайство главного управления уголовного розыска;

– ходатайство генерала Тропинина;

– ходатайство губернатора Придонской области;

– заключение ГУОШ МВД «О результатах проверки факта гибели и ранения сотрудников органов внутренних дел в районе г. Аргун Чеченской республики»;

– личный рапорт.

На сбор всех этих жизненно важных для Олега бумаг ушло почти два месяца.

Бюрократическая машина потом ещё столько же времени приглядывалась к этим бумагам. Может быть, этим бы всё и закончилось – случай был из ряда вон, требовалось высочайшее разрешение, кому-то надо было взять на себя ответственность.

Полковник Колчин лично пошёл к министру.

Судьбу Олега Александрова решил В.И. Колесников, в то время исполнявший обязанности министра. Размашисто написал на официальной бумаге: «Просьбу удовлетворить».

В декабре 1996 года, ровно через год после ранения, Олег вышел на работу.

Глава шестнадцатая

Питомник служебного собаководства Придонского УВД – на краю города. В своё время место для беспокойного этого, лающего по любому поводу хозяйства из сорока почти псов выбрали вдали от центра и жилых домов. Но со временем дома и некие производственные предприятия сами разместились поблизости, город разрастался, свободного места становилось всё меньше, теперь питомник, а официально «Центр служебного собаководства», – в окружении мебельного цеха, небольшого заводика, где разливали «левую» водку, автомастерской и нескольких магазинчиков с самыми разными товарами и напитками.

Сам питомник по периметру окружён глухим кирпичным забором. Площадь, которую занимает «Центр», приличная, тут есть и дрессировочная площадка с бумом, полосой препятствий, лестницей и щитами-барьерами, и просторный двор для выгула собак, место для стоянки автотранспорта.

И служебных построек несколько – для кинологов с майором Шайкиным во главе, для ветеринара, старлея Кровопускова, кухня с двумя поварихами, ещё гараж для «УАЗа»-»буханки» и обычного «козла».

Про вольеры и говорить нечего – им на питомнике главное место: один ряд вдоль забора, другой – в глубине двора, есть ещё и третий, рядом со служебным зданием, здесь держат подрастающее поколение будущих «мухтаров».

Псы живут вольготно. Во-первых, у каждого отдельная жилплощадь, они, как люди, не теснятся; во-вторых, у них всегда в наличии свежий воздух – и зимой, и летом. Поэтому псы закалённые и весёлые. Кинологам, своим хозяевам, всегда рады, прыгают на решётки ограждения и дружелюбно подлаивают. Ветеринара, старлея Кровопускова, не любят – он псов хоть и лечит, но лечит больно, не жалеет их собачьих шкур. А майора Шайкина, начальника Центра, просто побаиваются. Он всегда насупленный, строгий, гоняет и инспекторов, и их, собак, за малейшую провинность. Все они – Туман, Барон, Рокки, Джой, Тим, Альфонс, Линда… даже взгляда майора Шайкина не выдерживают, отворачивают голову и поджимают хвост, чем дают понять: ты наш вожак. Главный, значит, хозяин.

В обычной обстановке псы ведут себя спокойно: кто спит, кто блох выкусывает, кто о соседке по вольеру думает. Тот же Альфонс – ух, как он о Линде мечтает! Особенно, когда у неё течка, и Линда сама тогда места себе не находит.

Но сейчас, декабрьским стылым этим утром, в вольерах тишина: псы только что позавтракали, чашки ещё вылизывают. Каша нынче вкусная, не то, что было вчера. Не иначе, вчерашняя повариха сумку с мясом домой унесла. А без мяса пёс теряет интерес к милицейской службе, у него на голодное брюхо одно на уме: чего бы сожрать!? И возмущается, конечно. По норме собаке много чего положено: мясо, кости, рыба, хлеб, крупы, картошка, сало, масло – то есть, белки, жиры и углеводы. И ещё витамины. Поел – дай запить. Чтобы в желудке нужная работа началась, и энергия появилась. Учёные, которые хорошо понимают собачью милицейскую жизнь, всё посчитали и обо всём написали в умных книжках – сколько и чего давать каждой собаке, несущей государственную службу, в зависимости от её величины, возраста, а также нагрузки. Если пёс в простое – чего на него зря калории тратить! Другое дело, к какой-либо ответственной работе должен быть готов. Или, к примеру, кобель нужен для вязки с противоположным полом. Тут уж ему рацион надо значительно улучшить, потому как энергии требуется в предстоящей работе много, учёные подсчитали, что аж процентов на тридцать, вывели это из практики, из пристальных наблюдений.

То же самое можно и про суку сказать: будущим мамам рацион подбирают особый: на второй месяц беременности (щенности, по-научному) её освобождают от работы и дрессировки, с ней нужно гулять три раза в день, оберегать от толчков и ушибов, кормить молоком, творогом и разными витаминами…

Альфонс, мало знающий о научном кормлении и живущий по соседству с Линдой, готов был пойти на вязку и без усиленного рациона – у этого могучего широкозадого ротвейлера силушки на троих. Но Рискин, взявший на время лечения хозяина Линды шефство над ней, не позволял своему любимцу Альфонсу ничего лишнего, отчего тот нервничал и бастовал, не хотел выполнять команды и всё тут! Линду ему подавай, кобелина!

Но Линда и сама время от времени мучилась, вполне благосклонно поглядывая на Альфонса. Но сердце её принадлежало Гарсону-красавцу…

Гарсона теперь не было, у въезда на питомник висит его портрет на блестящей металлической пластине, и хозяин Альфонса, Рискин, выгуливая как-то их обоих с Линдой, подвел к этой самой пластине, и сказал:

– Это Гарсон, наш герой. Он погиб, умер. Попрощайтесь с ним.

И Альфонс, и Линда поняли из этой недлинной речи инструктора только одно слово – Гарсон – кличку овчарки они, конечно, помнили, и про Чечню в разговорах своих хозяев не раз слышали, а что уж там случилось с Гарсоном в этой Чечне – собачьему уму не понять.

Но псы посидели минуту-другую у блестящей пластины, как им было велено, позевали и помахали хвостами.

Прощай, Гарсон!

* * *

Год – большой срок и для человеческой памяти, а уж о собачьей и говорить нечего.

В вольерах питомника поднялся страшный лай, когда псы увидали «постороннего», забытого уже человека – хозяина Линды. Уж как они бесновались, скалили зубы, прыгали на решётки, увидев хромающего по дороге чужака!

А Олег, оставив на площадке у ворот Центра «Таврию» (отец отдал ему ключи от машины), спешил в дальний конец вольерного ряда, где, уже увидев его, радостно повизгивая, металась по загородке дорогая его сердцу четвероногая девочка.

Он выпустил её, и Линда с разбегу прыгнула ему на грудь, восторженно лаяла, лизала лицо, и в глазах её светилось счастье: дождалась! дождалась! Хозяин вернулся! Вы слышите, Туман, Барон, Рокки, Джой, Альфонс?… Он вернулся! Он будет теперь здесь, с нами, со мной! Мы будем с ним работать, искать и находить то, что он прикажет, теперь мы уже не будем никогда разлучаться. И почему вы не радуетесь вместе с нами? Почему в вас столько злобы? Или это просто зависть?

За трогательной этой встречей с иронией в глазах наблюдал подошедший сзади Рискин. Сказал, усмехаясь:

– Олег, ты без пересадки прямо к собаке. Даже начальству не показался. Почему к Шайкину-то не зашел? Сейчас совещание. И он сказал, что ты сегодня должен на службу выйти.

– Иду, иду! Здорóво, Серёга!

Олег и Рискину был рад, даже приобнял старлея, похлопал его по спине. А у того на лице – сложное чувство: вроде бы и рад видеть Олега, столько перенесшего за этот минувший год, и в то же время с неодобрением смотрел, как он хромал на протезе, скрытом штаниной, как пытался показать – всё, мол, нормально у меня!… Чудак. Как он собирается работать? Обниматься на радостях со своей Линдой – это одно, а бегать с ней на той же дрессировочной площадке, а главное, выезжать по вызовам дежурного… М-да-а… Ну, посмотрим, посмотрим. Это Александров сгоряча, чего-то всем им, кинологам, доказать хочет. А, может, самому себе… Ладно, поживем, увидим. Жизнь она всё расставит по своим местам.

Рискин вслух ничего не стал говорить, разговор у них на эту тему уже был. Хмыкнул только, когда Олег поскользнулся на посыпанной песком дорожке у вольеров, поддержал его под локоть, но подумал: «Вот, я иду спокойно, а он… И рука же перебитая, господи! Ну какой из него кинолог?!»

Они шли к одноэтажному низенькому дому, где размещались их службы и рабочие кабинеты. В одном из них, с телевизором и компьютером, сидели сейчас дежурные кинологи, ждали начала совещания, объявленного Шайкиным. Сам майор тоже был здесь, нетерпеливо поглядывал на часы. Ему доложили, что Александров уже приехал, но пошёл к собакам, к Линде, это майора зацепило, он и послал Рискина узнать – куда, мол, наш герой направился, напомни ему, что ждём.

Коротая время, офицеры и прапорщики смотрели, телевизор, укреплённый на стене кабинета Шайкина, посмеивались: пьяный Ельцин дирижировал берлинским военным оркестром, потешая как самих музыкантов, так и собравшуюся публику, дипломатов – иные из них отворачивались.

Стыдно, конечно, за президента России. Стыдно и позорно. Шуту – своё место на шестке!

Увидев вошедшего Олега, все встали, шумно приветствовали его:

– О-о, наконец-то!

– Сколько лет, сколько зим!

– А он молодцом! Гляди-ка!

Шайкин подал руку первым.

– С возвращением, Олег Михайлович!

– Спасибо, товарищ майор.

– Рад видеть, Александров! – Это старлей Кровопусков, ветеринар. От него по-прежнему, как и год назад, попахивает спиртным. Значит, у них с Рискиным всё те же приятельские отношения. Значит, и впредь будут здесь, на питомнике, «тайные» выпивки, о которых все практически знали. Знал, разумеется, и Шайкин.

Искренне рад возвращению Олега был капитан Литвинов, кинолог, как говорили на питомнике, от Бога, заместитель Шайкина.

Литвинов обнял Олега:

– Молодчина! Что вернулся, что не скис.

– Кинологи не сдаются! – отшутился Олег.

Стояла чуть в сторонке и Марина Проскурина, ждала своей очереди. Щеголяла она в новеньких лейтенантских погонах, сама ещё не привыкла к ним, время от времени поглядывала на звездочки, слегка поворачивая голову.

– Здравствуй, – сказала она просто и по-мужски пожала руку Олегу. И улыбнулась при этом дежурно, нейтрально. Да, пришел коллега на работу после тяжелого ранения и лечения, все этому рады, и она в том числе. Ничто в поведении Марины не выдало их особых с Олегом отношений, хотя все здесь знали: Александров влюблён в Проскурину, но та не отвечает взаимностью.

– Здравствуй, – сказал и Олег, подлаживаясь невольно под её тон. – Поздравляю! – Он глазами показал на погоны. – Давно?

– Нет, в ноябре приказ был. К Дню милиции.

– Так, товарищи офицеры, прошу! – начальственно произнес Шайкин, усаживаясь за стол и жестом приглашая остальных занять места на стульях, вдоль стены. – Давайте малость поработаем, накопилось много текущих вопросов… Рискин, да выключи ты этот балаган!

На экране телевизора Ельцин, в белой рубашке с закатанными рукавами, отплясывал теперь с какими-то девчатами рок-н-ролл… Завоёвывал любовь избирателей.

… Уже этим утром, едва Шайкин закончил совещание, Олег получил срочное задание: безвестный террорист по телефону «02» угрожал взорвать детский сад на Рабочем Проспекте. Он требовал вывезти детей в аэропорт, предоставить ему самолет и деньги, отправить в Турцию.

Выслушав команду из управления, Шайкин сказал Олегу:

– Вот, видишь, сразу тебя и впрягаем. Линда у нас одна.

Майор имел в виду, что только Линда кинолога Александрова была на тот момент обучена искать взрывчатку.

Александров с собакой уехали, Шайкин обронил вслед автомобилю:

– И чего он, в самом деле!? Ведь еле ходит. Сидел бы дома!

Слышал эти слова старлей Рискин, к нему, собственно, и были они обращены.

Рискин молча покивал, намотал, как говорится, на ус реплику начальства. Подчинённым всегда полезно знать, в какую сторону ветер дует.

* * *

Вечером в квартире Александровых раздался телефонный звонок.

– Ответьте Омску! – велела связистка.

– С радостью! – воскликнул Олег, понимая, что из Омска ему может звонить только друг, Лёша Рыжков.

Да, это был он, Лёха!

– Привет кинологам! Здравствуй, Олег!

– Лёха, дружище! Не забыл! Рад тебя слышать, сибирячок!

– И я тоже! Дай, думаю, позвоню, что-то соскучился. Как сам-то? Пружинит?

Олег засмеялся.

– ещё как! Всё в порядке, Лёша.

– Не женился?

– Нет ещё. Некогда. Работаю.

– Да ты что?! Где?

– На прежнем месте, старший инспектор-кинолог. С Линдой сегодня бомбу искали.

– Слушай, Олег, а тебе разве разрешили в милиции остаться?

– Да, разрешили. Но побегать по кабинетам пришлось. А ты?

– Я в ОБЭПе сейчас. Тоже интересно, как и в угрозыске. Всякие экономические преступления раскрываем.

– Ну а с Ленкой как у тебя?

– Да как! Она мне уже сына родила, Олег! Парень, я тебе скажу!… Почти пять кило родился. Еле донёс до дома.

– Это ты после Чечни расстарался. Наскучал.

– Ага. Точно!

– Лёша, пуля у тебя как? Вытащили?

– Нет, так и хожу. Медицина говорит, что она обросла там, в тазу, операцию пока не надо делать. Если, мол, двинется или беспокоить будет…

– Понятно.

– Олег, повидаться бы, а? Я с Ленкой говорил, она: да пусть приезжает.

– Пока не могу, Лёш. Только на работу вышел, лучше бы летом, может, вместе в отпуск съездим.

– Ладно, я подумаю. Если на море нацелимся – через ваш, ведь, город поезд ходит, я спрашивал.

– Дай знать, встречу обязательно!

– Ладно, позвоню. Олег, с Мариной у тебя как?

– Ну… что тебе сказать… Не телефонный разговор.

– Ладно, не говори, ничего, я понял. Не падай духом, старик!

Пробьемся! Слышал, менты по телевизору говорят? И – воюют.

– Слышал… Звони, Лёша. Звёздочку новую дали?

– Конечно. Старлей Рыжков, прошу любить и жаловать. А ты?

– У меня на одну звезду меньше. Приезжай, обмоем.

– Конечно. И мою тоже. Ну, пока, дружище! Обнимаю тебя! Привет родителям. Звони!

– А ты супруге своей передавай. Будь! Жду в Придонске!

– Приеду обязательно. Конец связи! Не забывай боевых друзей!

– Скажешь тоже! Кровь нас породнила, Лёша! Ты мне как брат. А, может, и больше.

– И ты мне, Олег. Пока!