Текст книги "А смерть подождет"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Губы их слились в нежном и робком поначалу поцелуе, а снизу, с пола, на них с любопытством смотрела молоденькая овчарка, совсем ещё щенок, месяцев пяти-шести. Пегас – такое теперь было у собаки имя – одобрительно вилял хвостом, и большие его влажные глаза светились радостью: он понял, что это его новый дом и его новые хозяева.

А в дверь уже звонили…

Глава двадцать первая

Военное братство – особое, высокое понятие. Это память о боях и погибших товарищах, это ощущение локтя друга и дыхание смерти, это единение душ и родственные чувства на всю оставшуюся жизнь. Это также испытание дружбы на прочность, верности долгу и присяге.

… О своём приезде Лёша Рыжков сообщил заранее. По телефону сказал Олегу, что у него отпуск, поездка с семьёй на море не получается, а вот на денёк-другой приехать в Придонск он бы смог.

– Ну, хоть бы на недельку, Лёха! – огорчённо отвечал Олег. – Что такое два дня?! В общем, приезжай, жду тебя!

Лёша, конечно, мало изменился за эти минувшие два года – всё такой же улыбчивый, простецкий с виду. Вышел из вагона с радостным, сияющим лицом. Олега – тоже радостно и счастливо улыбающегося, сразу же заключил в объятия.

– Задушишь чертяка! Ну, нагулял силушки, нагулял!

– А сам то! Смотри, пополнел, покруглел!

Они на мгновение отпускали друг друга, а потом снова тискали так, что кости трещали. На них даже оглядывались – неужели эти двое молодых людей так соскучились друг по другу!?

Ещё бы не соскучиться! Ещё бы не дать воли радости, сдерживать себя, не обнимать друга, с которым на какие-то секунды, на доли миллиметра были от смерти, с которым столько пережито!

– С приездом, Лёха! Рад видеть тебя, честное слово!

– И я рад, Олег. Еду и думаю: как он там?

Олег понял намёк.

– Всё нормально. Видишь, хожу.

– Вижу. – Лёша подавил вздох.

Они неторопливо шли по перрону, теперь уже ничем особенным не выделяясь из толпы, разве только тем, что один из них явно был на протезе, хромал.

Лёша всё же спросил:

– Тяжело ходить?

– Привык уже.

– Разве можно к этому привыкнуть?

– Человек ко всему привыкает. Лёха, давай не будем об этом? Я же говорю тебе: всё нормально!

– Хорошо, понял. Извини.

У «Таврии» Рыжков остановился, окинул взглядом привокзальную площадь, забитую машинами, удовлетворённо покивал головой. Полукруглая, со сквериком в центре, ухоженная площадь ему понравилась – а это визитная карточка города. И солнечный, тёплый октябрьский день этому способствовал: утро стояло сейчас тихое, с чистым голубым небом. Жизнь здесь, у вокзала, бурлила: что-то объявляло радио, суетились таксисты, зазывая прибывших «господ пассажиров» в свои машины, девушка-экскурсовод через мегафон приглашала гостей города совершить поездку по Придонску…

– Хорошо у вас! – сказал Лёша. – Красивый твой город, Олег. Но и Омск не хуже, уверяю тебя. У нас летом – море цветов. Кто ни приедет, все удивляются: Сибирь и – цветы!

Вдруг переменил тему, показал глазами на здание вокзала:

– Здесь взрывное закладывали?

– Здесь. – Олег удивлённо глянул на друга: – Откуда знаешь?

– Ха! Откуда!? Телевидение наше любую криминальную мелочь раскрутит, круглые сутки про всякие «чэпэ» говорят, а уж про взрыв, пусть и не состоявшийся, на вокзале Придонска не рассказать!… Лена у телевизора сидела, зовёт меня: иди, слушай, о Придонске передают.

– Да, чудо вокзал и людей спасло.

– Не чудо – они просто бомбу плохо изготовили.

– Да, конечно.

Два офицера милиции, прошедшие Чечню, знали о чем говорили. «Чудо спасло» – это эмоции, это для газет, те трое, «кавказской национальности», просто технически сплоховали. А морально были готовы уничтожить и это здание вокзала, и людей, которые в нём в тот момент находились.

– Поехали? – Олег распахнул двери «Таврии» перед дорогим гостем. – Прошу!

Рыжков с интересом приглядывался к тому, как его друг управляется с машиной. Наверное, ему до этого не приходилось ездить в автомобилях с ручным управлением. Но Олегу он ничего по этому поводу не сказал, даже не похвалил – зачем лишний раз напоминать человеку о его увечьи?! Спросил о другом:

– Олег, помнишь нашу «антилопу» там, в Гудермесе?

– Ещё бы!… Интересно, катался на ней кто-нибудь после нас?

– Наверное… Съездить бы когда-нибудь туда… Тянет тебя, нет? Я бы поехал. Не сейчас, а лет через десять.

– А что? Съездим. Война же кончится когда-нибудь… Олег стал развивать эту мысль.

– Вот что странно, Лёха. Ну, на родину человека всегда тянет, это понятно. Где бы ни жил, а всё равно домой хочется приехать, где детство прошло. И где воевал. Я раньше этого не понимал. У нас тут, в Придонске, немцы были. Город почти полностью во время Великой Отечественной воины разбили. Процентов на девяносто. Гитлер даже хвастался, что, мол, русским, никогда этот город не восстановить… Ну а потом, после Победы, немцы сами его и восстанавливали. Ещё румыны были, итальянцы. И вокзал железнодорожный их же руками восстановлен… А потом, году в шестьдесят пятом, мне мама рассказывала, то есть через двадцать лет после Победы, немцы, деды уже, приезжали в наш город. Ходили, смотрели… И позже приезжали. Я уже в школе учился, маленький был, но помню: двух фрицев по телевизору показывали. Скромные такие, тихие. Что у них ни спросят, всё одно отвечали: «Я»! «Я»!… Согласен, мол. Да. Гитлер плохой, фашистам «найн». А я ещё думал: чего же вы сюда приехали? Вас тут били, в плен брали…

Олег перестроился в крайний ряд, ехал не торопясь, осторожно. Да и спешить, собственно, было некуда – выходной день, Женя ждёт их, для встречи гостя всё готово, а стол накрыть – дело пяти минут.

– Не Гитлер же приезжал, – сказал Лёша. – Такие же простые вояки, как и мы с тобой. Заставили, они и воевали. Воспитали так. Простора немцам захотелось, восточных земель, рабов. Фюрер, конечно, знал что делал. А народы не могут друг друга ненавидеть. Нас с тобой кто в Чечню кинул? Не забыл?

– Такое разве забудешь?!

– Основной удар по нас, по милиции, пришёлся, – продолжал Рыжков. – Понятно, что и армии досталось, и чекисты погибали. Но война в Чечне – наше, внутреннее дело. Ельцин кашу заварил, а мы расхлёбываем. Нам и дальше придётся о порядке в стране заботиться. Нам, ментам.

– А мы это и делаем. Ты, Лёха, у себя в Омске, я тут, в Придонске. Без нас России кранты.

За таким вот важным, государственным, разговором они незаметно доехали до жилого района Застава, где в своё время, ещё при царях, город Придонск кончался, тут, на окраине, действительно стояла казацкая застава, охраняющая въезд в город, сейчас громоздились на этой площади разновеликие дома, сама площадь кишела народом и машинами.

Припарковав «Таврию» у подъезда, Олег с Лёшей поехали наверх, в лифте. Рыжков спросил:

– Вы с Женей как – расписались?

– На Новый год свадьбу наметили. Приедешь?

– Постараюсь.

– С Леной приезжай.

– Спасибо… Любишь Женю? – Лёха, конечно, не случайно задал, этот вопрос: помнил, видно, о Марине.

– Женя хорошая. Лёш. Сам увидишь.

Первым на звонок в дверь выбежал Пегас. Он уже заметно подрос, возмужал, приобретя природную собачью стать, но всё равно в нём ещё легко можно было угадать подростка, молоденького пса.

Пегас гавкнул для порядка – всё ж таки незнакомый человек появился в доме, но уже в следующую минуту сам подал Рыжкову лапу.

– Ну, здоровó, здоровó – засмеялся Лёша и обнял собаку. – Какой воспитанный, а! Молодец!

В глубине коридора стояла и улыбалась гостю Женя.

– Проходите, Лёша, здравствуйте. А я заждалась. Что-то, думаю, долго не едут.

– Здравствуйте, Женя! Вот именно такой я вас и представлял.

– Какой?

– Красивой, статной – замечательной русской женщиной.

Женя заливисто рассмеялась.

– Олег, учти: твой друг – мастер говорить комплименты женщинам.

– Ну, при муже, на его глазах, можно… – с этими словами Рыжков поцеловал Жене руку, а потом чмокнул и в щёку.

– А мы по центру прокатились, я ваш город немного теперь представляю, – продолжал Лёша, оглядывая их жилище. – Замечательно смотрится!

– Лёша, у вас восторженный взгляд на окружающее, – с улыбкой, заметила Женя, расставляя тарелки.

– Это соответствует действительности. – Вы, кстати…

– Ребята, да хватит вам «выкать» – велел Олег, помогая жене управляться со столом. – Я разрешаю перейти на «ты».

– Ну, раз хозяин разрешил… – Лёша выхватил из своей сумки коробочку духов. – Это тебе, Женя, а это, старик, тебе.

На ладони его сидела мраморная забавная собачка.

– Спасибо, Лёша. Я тронута.

– Сибирская лайка, не иначе. – Олег рассматривал статуэтку.

– Она самая. Раз уж ты кинолог…

– Старик, я тоже тронут.

Лёша не выдержал:

– Ну, все тут тронутые… Пегас, ты тоже?

Смеясь, в прекрасном расположении духа, расселись за столом. И началось дружеское, очень тёплое застолье, длившееся весь день и половину ночи.

В тостах и воспоминаниях друзья никого не забыли:

– За капитана Смирнова, за всех ребят, кто не вернулся!

– За матерей наших!…

– За Россию!

И не было ничего преувеличенного, вычурного в этих простых, идущих от сердца возгласах-тостах: два боевых офицера российской милиции имели на них полное право – воевали же! Защищали целостность Родины, её безопасность.

Как умели.

Как смогли.

– Давай, старик, за Женю твою выпьем! За Ленку мою! – призвал Рыжков. – За русских верных невест и жён. Они нас и на войну со слезами проводят, и с войны хоть какого встретят. За тебя, Жена!

– Спасибо, ребята. – Женя вытерла мокрые глаза, отпила из рюмки. – А хотите, я вам стихи почитаю?

– Конечно.

– Читай, Женечка!

 
– Если, кровь твоя за Родину лилась,
Ты в народе не умрешь, джигит.
Кровь предателя струится в грязь,
Кровь отважного в сердцах горит.
Умирая, не умрёт герой,
Мужество останется в веках.
Имя прославляй своей борьбой,
Чтоб оно не смолкло на устах!
 

– Это Муса Джалиль, ребята. Из «Моабитской тетради». Был такой замечательный поэт… Я думаю, это и о вас, обоих. Стихи, о мужестве, о героизме…

– Ну, какие мы герои, Женечка!? – возразил Лёша. – Ментовский свой долг выполняли.

– Долг тоже по-разному можно выполнять.

– Это конечно. Можно и за мамину юбку спрятаться, в кустах бой переждать… Женя, Олег у тебя замечательный!

– Я знаю. – Женя обняла Олега.

– Слушай, Женечка, если у тебя душа на стихи настроена – почитай ещё что-нибудь! – попросил Рыжков. – Знаешь, мы там, в Гудермесе, и стихи, вот, Олега слушали, и песни пели… Олег, помнишь мой день рождения?

– Как не помнить!?

– А сейчас пишешь стихи?

– Пишу понемногу… Книжечку задумал выпустить, Лёш. Если получится – пришлю.

– Книжку – с автографом, старик! На самое видное место в доме поставлю, перед гостями хвастаться буду!… О Чечне, наверное?

– И о Чечне, да. О любви, о ненависти и зависти… Обо всём. Почитаешь потом.

Женя поднялась, взяла с полки небольшую книжку, полистала.

– Вот, послушайте:

 
– Пусть в глазах материнства навеки
Отдымятся военные сны.
На сыновние, юные веки
Да не лягут и тени войны…
 

 Олег с Лёшей слушали, лица их были сосредоточенны и серьёзны.

Потом, без гитары, дирижируя рукой, Лёша спел знакомое Олегу:

 
– Я не помню, сколько за камнем лежал
Он стрелял и стрелял. Я – патроны считал.
Я устал, но ведь он – не железный, шакал.
Он ведь тоже устал!
А в России у нас – леса, поля, луга.
А в России сейчас снега, снега, снега…
 

 Потом они втроём негромко, дружно пели песни своих бабушек и дедушек – и о синем платочке, и «Хотят ли русские войны», и «Нас оставалось только трое…», и современную, Газманова: «Офицеры, ваше сердце под прицелом!»

Это всё о них, о них!

О тех, кто не вернулся из Чечни, и о них самих, сидящих сейчас за празднично накрытым столом. Ибо жизнь – это и есть Праздник! И пусть он длится как можно больше!

И плакали потихоньку все трое, немного стыдясь своих слёз, и каждый думал о своём, конкретном, но вместе их дума была всё о том же, о главном – о мире на Земле и счастье всех людей.

Пегас, лёжа на полу, положив ушастую голову на лапы, внимательно слушал пение и весь его вид говорил о том, что он согласен со своими хозяевами и их гостем, что разделяет их торжественно-лирическое настроение…

Олег потом, когда Женя унесла на кухню посуду, демонстрировал Лёше успехи Пегаса: тот чисто и грамотно выполнял команды, старался не ударить в грязь лицом, то бишь, умной своей глазастой мордочкой. Очень старался!

– Быть ему чемпионом! – решил Лёша, целуя пса в чёрную пуговицу носа.

И Пегас не остался в долгу – лизнул друга хозяина в щёку.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Десять лет спустя, майор милиции Олег Михайлович Александров, заместитель начальника Центра служебного собаководства Придонского УВД, свой очередной отпуск проводил в Анапе, в ведомственном доме отдыха «ЮНОСТЬ». Был декабрь, на Чёрном море это «мёртвый сезон», народу в «Юности» набралось на треть её вместительных возможностей, о купании в море и речи не было – холодно. Зато были другие развлечения – свежий воздух, клуб с его киносеансами, и ещё дельфинарий, до которого, правда, надо было ехать на автобусе с полчаса.

Туда Александров и отправился в один из погожих солнечных дней – полюбоваться на дельфинов. Зрелище, конечно, завлекательное: в огороженном кусочке моря резвятся и демонстрируют свои достижения несколько дельфинов с забавными именами – Дина, Зоя, Ириска… Надо думать, все они были женского пола, и вот эти «девицы» удивляли зрителей на трибунах: прыгали из воды через большие кольца, подвешенные на трапециях, танцевали попарно под бодрую музыку, катали на своих спинах инструкторов.

Зрители, восхищённые сообразительностью животных, их умом и красотой, слаженной работой, от души аплодировали, а желающие – фотографировались с ними на память.

Сфотографировался и Александров: – экзотика, как-никак! Жена глянет, сослуживцы. Да и самому когда-нибудь вспомнить интересно. То ли попадёшь ещё сюда, к Ириске!?

Ещё там, в дельфинарии, Александров заметил на себе внимательный, настойчивый взгляд молодого человека, явно чеченца. Парень показался знакомым. Где-то Александров его видел!

У парня безжизненно висел правый рукав светлой куртки. Руки не было под самый корень.

«Где он его видел? Когда?»

Чеченец, впрочем, сам подошел к Александрову – уже там, в Анапе, на набережной, на другой день. Гуляли оба, дышали свежим, целительным воздухом.

– Можно вас?

– Да, конечно.

– Вы меня не помните? – Парень пытливо заглядывал Александрову в глаза.

– Да вот, пытаюсь вспомнить. Мы с вами где-то встречались.

– В Гудермесе в девяносто пятом году. Я Имран Бероев.

– А-а… Понятно. Теперь я вспомнил. Но тогда вы были совсем юным.

– Да. Мне тогда и шестнадцати не было. А можно спросить, как вас зовут? Я помню, тогда вы с собакой были… чёрная такая.

– Да. Линдой её звали. Её уже нет. А зовут меня Олег Михайлович. Я майор милиции.

Парень покачал головой, думал о чем-то. Предложил:

– Может, посидим, поговорим?

– Давайте, посидим.

– Тогда, под Аргуном, и дядя мой погиб, вместе с вашими. Ваха. Мы его дома похоронили, в селе. Не в Гудермесе.

С лавочки на набережной хорошо видно прибой, серое, зимнее море в белых барашках, небольшой теплоход, осторожно заходящий в порт.

– Может быть, ты знаешь, кто тогда на нас напал? – Александров решил не церемониться, «чэпэ» десятилетней давности как-то сразу вдруг ожесточило его память, слова-вопросы получались теперь у него прямые и жёсткие.

– Нет, не знаю. – Имран, чувствовалось, говорил правду. – Думаю, это сделали ребята Рамзана.

– Гадуева?

– Да. Но его уже нет, его поймали чекисты в девяносто восьмом, и он потом умер где-то на Урале, в тюрьме.

– В Соликамске. Я в курсе.

– Да, в Соликамске… А вы, значит, служите? Майор?

– Служу.

– Нехилый вы мужик, Олег Михайлович! Ногу – тогда? Под Аргуном?…

– Тогда. Ты про себя расскажи. Руку где потерял?

Имран вздохнул, покосился на правое плечо.

– Где… Меня в Гудермесе ваши отпустили. Залимхан помог. Помните его?

– Помню.

– Он нам, Бероевым, дальний, родственник. Отмазал, короче. Да за мной ничего тогда и не было. Только пятнадцать лет стукнуло, не учился уже, дядя Ваха с собой брал, натаскивал,

– Ну-ну. Убивать, надо думать, обучал русских. Откровенно рассказываешь, Имран.

– А мне бояться нечего теперь, гражданин майор. Почти пять лет отсидел, воевать больше не могу. Да и не хочу. Прозрел, можно сказать. Я к вам чего подошел-то!…

– Да, хотел бы я знать, – Александрову в самом деле хотелось говорить предметнее. – Взял и вдруг подошел,

– Да не вдруг!… Можно я закурю?

– Кури, воздуха кругом много.

Имран умело уже, одной рукой, вынул из кармана куртки пачку сигарет, пальцы его левой руки живо заработали, он помогал себе ртом, губами.

– Давай помогу, – предложил Александров, наблюдая за парнем и его прямо-таки цирковыми манипуляциями. – У меня хоть и перебита правая рука, но ничего, слушается.

– Ещё и рука?! – Имран вскинул на него темно-карие удивлённые глаза.

– Ага.

Сигарета наконец заалела огоньком, завилась с неё светлая струйка дыма. Имран продолжал:

– Я когда вас увидел там, в дельфинарии, подумал, что ошибся. Потом пригляделся повнимательнее, подумал – нет, он! Вспомнил, как вы меня со своей собакой из шкафа достали.

– И я это помню. Перепуганный ты был, парень.

– Испугаешься тут! Менты, собака чёрная! Я собак вообще боюсь… Ну ладно, это я так, попутно. Увидел вас, и так что-то душу защемило! Думаю: подойду, поговорю. Двое калек должны друг друга понять.

– Ты о чём, Имран?

– А меня теперь вопрос мучает: за что мы друг друга убивали, гражданин майор? Зачем!?

– Ты же не убивал? Я так понял.

– Почему же – стрелял. Я потом, когда Ваху убили, а Гадуева поймали, к Шамилю Басаеву пошёл. Сам. За дядю хотел отомстить. Мы и на Аргун нападали, и на Ачхой-Мартан… Стрелял я, как же! Не знаю, убил кого из ваших или нет. Честно говорю, не знаю. Ночами нападали, не видно ничего. Постреляем, на нервах у ментов и чекистов поиграем, уходим. Я в трех нападениях участвовал. Потом в горах, за Ведено, это вотчина была Шамиля, меня взрывному делу стали обучать. Я и подорвался. Мне сначала там, в горах, кисть руки отрезали, потом по локоть, а теперь… сам видишь. А я ещё молодой, двадцать шесть лет всего.

Александров внимательно слушал исповедь чеченца.

– Мне тогда, в Гудермесе, столько же было… Извини, прервал тебя.

– Ничего. Это мелочь. Жизнь прервали…

– Сидел где?

– В Ростове. Когда рука поджила, меня Басаев с заданием послал – теракт делать… Кто, мол, на калеку подумает? А я там, в Ростове, попался. На суде всё честно рассказал, покаялся. Четыре года дали… Вышел, в Гудермес вернулся, думать стал: зачем с русскими воевал, зачем дядю слушал? Что я получил от этой войны? Вот эту культю!? Образование, смешно сказать, только в восьмом классе учился…

– Здесь, в Анапе, что делаешь?

– Уехал я из Чечни. Русская женщина сжалилась, приняла. Валентиной зовут. Мелким бизнесом занимаюсь. Так, чепуха всякая. Одной рукой много ли наработаешь?! А Валя добрая. Как все вы, русские. Долго зла не помните.

– Если зло вечно помнить, никогда в мире жить не сможем.

– Это верно. Ладно, гражданин майор, извините. Пошел я. Поговорили, вроде и на душе полегчало. Ещё будете в Анапе?

– Возможно.

– Заходите к нам с Валентиной в гости. Или отдыхать приезжайте. Море, всё-таки!… Телефон дать?

– Давай. Может, и пригодится. – Александров изучающе смотрел на своего собеседника: да, это далеко не тот перепуганный пацан, которого они извлекли из шкафа! Перед ним стоял зрелый, многое, надо думать, переживший человек, который кое в чём в этой жизни разобрался.

И то хорошо.

Они подали друг другу руки: Александров – правую, покалеченную, а Имран Бероев, бывший боевик Шамиля Басаева, – левую, которую безжалостная эта чеченская бойня всё же пощадила.

2006 г.