Текст книги "А смерть подождет"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава третья

Капитан Смирнов задал работёнку своей опергруппе уже на следующий день: по рации его вызвал комендант, представил местному оперу, чеченцу, а тот, пряча глаза, назвал адрес, где может быть оружие.

– А что вы сами-то, Залимхан? – задал комендант вполне резонный вопрос.

– Да как вам сказать, товарищ подполковник… – Залимхан, толстенький, лысеющий уже человек в мятой какой-то одежде, совсем не похожий на милиционера, возглавляющего уголовный розыск, тискал фуражку короткими подрагивающими руками. – Вы приедете и уедете, а нам тут жить.

– А-а… – лицо коменданта, осунувшееся, с красными невыспавшимися глазами, дёрнулось в невольной гримасе. – Боишься, значит.

Залимхан повел плечом, опустил голову.

– Ну… зачем так говоришь, Иван Алексеевич?! Просто мера предосторожности. Слышал, наверное, в Аргуне… Всю семью нашего коллеги вырезали… Я знал Алихана…

– Читал, – кивнул комендант. – Вон, сводка лежит… А ты как думал, Залимхан? Война идет, не что-нибудь. А на войне, между прочим, погибают!

Чеченец молчал, уткнув взгляд в пол, сидел перед столом коменданта нахохлившийся, с сурово сдвинутыми чёрными бровями, чужой. Нужного разговора как-то не получалось, а ведь делали они одно дело – наводили порядок в городе, втором по величине и значимости населенном пункте Чечни, оба – но каждый по-своему! – желали этого порядка, спокойствия в домах и на улицах, а прежде всего – в душах людей.

– Я понимаю, Иван Алексеевич, – глухо отвечал Залимхан.

Он по-прежнему не поднимал головы, и коменданта это стало раздражать. Чего он башку угнул, этот местный сыщик, почему от прямых вопросов весь словно съёживается?! А ещё офицер, в милиции не первый день. Чувствовал подполковник, по поведению сидящего перед ним человека видел, что тот неискренен, явно ведёт с ним некую игру, что-то не договаривает, хотя адреса людей, у которых есть оружие и боеприпасы, называет.

– Ваха Бероев – это что за человек? – комендант, опустив усатое лицо к бумажке с фамилиями, ткнул острым карандашом в заинтересовавшее его имя.

Залимхан вздохнул.

– Родственник мой. Правда, дальний. Но он – опасный человек, Иван Алексеевич, с Рамзаном дружбу водит. А Рамзан, сами знаете, полевой командир.

– Знаю.

– Ну вот. Не могу я к Вахе сам в дом войти, Иван Алексеевич, поймите меня правильно. Рамзан не простит. А у меня четверо детей.

– Ваха сейчас здесь, в городе?

– Нет. Где-то с Рамзаном. А оружие в его доме есть! Я работаю, Иван Алексеевич. Люди помогают. Не все против вас, федералов, настроены. И что будет важное – всегда доложу. Банда Рамзана где-то недалеко… Такая у меня информация.

– Ладно. – Комендант – высокий, тощий, с чисто выбритым лицом – поднялся. – Я дам команду, адреса проверят.

Помолчал, потянулся к пачке сигарет, закурил, предложил сигарету и Залимхану, но тот отказался.

– Ты всё же определяйся, – сказал комендант сурово. – Твои шатания ни к чему хорошему не приведут. Или ты России друг, или… Понимаешь, о чем я говорю?

Чеченец молчал.

– Ты, Залимхан, со мной не финти, – продолжал подполковник. – Я вас, чеченов, насквозь вижу. Вся эта возня с независимостью – блажь дудаевская и больше ничего. Москва Кавказ никогда не отдаст. И цари русские не дураки были, и мы не пальцем деланы. Тоже мне – сепаратисты! Ха! Столетия, можно сказать, за Кавказ бились, сколько крови тут пролито, солдатских жизней положено, не говоря уже про деньги, а теперь… А теперь – Ичкерию им подавай, свободу!

– Я всё понимаю, Иван Алексеевич, – тихо проговорил Залимхан. – И поведение Джохара не одобряю. У Дудаева крыша поехала, не иначе. Плохо всё это для него кончится.

– Кончится тем, что подерёмся да и помиримся потом. – Комендант, походив по комнате, малость размявшись, снова сел за стол, придавил в пепельнице дымящийся ещё окурок. – А про Дудаева и говорить не хочу – не простят ему, конечно… И я лично в драке этой с вами смысла не вижу. Ничего не изменится, только обида друг на друга останется. А жить-то нам и дальше вместе придется, на одной земле, в одной стране.

– Не мы, чеченцы, войну начинали, Иван Алексеевич!

– Да, не мы с тобой лично, – со вздохом согласился комендант. – Но чубы-то наши трещат, не у панов!

– Вот! И я о том же! – Залимхан вскинул на коменданта повеселевшие глаза – наконец-то его стали понимать! – Потому и прошу, Иван Алексеевич: пусть ваши ребята пошерстят эти адреса. Оружие там есть, это надёжная информация, верная. А мы ещё со своей агентурой поработаем, польза будет.

Комендант покивал, задумчиво глядя в окно – серый день там тлел, не торопясь, падали пожухлые листья с тополя, несильный ветер шевелил его ветви, где-то поблизости тявкала собачонка.

– Значит, Рамзан, говоришь, где-то здесь, недалеко?

– Да. Он между Аргуном и Гудермесом, далеко не уходит. Мои люди так мне докладывали, Иван Алексеевич.

– Ладно, иди, Залимхан. Мы поработаем. Я опергруппу пошлю по этим адресам. Вот, капитан Смирнов этим и займется.

С этими словами комендант сунул список в небольшой сейф, стоящий сбоку от стола, на тумбочке, и повернул ключ.

* * *

К добротному, из красного кирпича дому Вахи Бероева опергруппа капитана Смирнова подъехала на собственном транспорте – задрипанном, латанном-перелатанном «УАЗе». Машину эту передавали с рук на руки меняющие друг друга оперативники разных областей России, Смирнов со своей группой – шестые по счету. Водитель на колымагу не полагался, и потому на «УАЗе» рулили все, кто умел. И, соответственно, ремонтировали. Передние колёса были от какого-то трактора, что ли, задние, лысые, может, от «форда», движок, правда, стоял «родной», зато баранка, рулевое колесо, – от «Волги» двадцать первой модели, белое и с никелированным кольцом звукового сигнала, что предавало салону, обшитому старыми суконными одеялами, вполне достойный вид. Эта «антилопа» и возила оперативников довольно исправно, Лёша Рыжков, лейтенант, изъявивший желание рулить, повозился с машиной, кое-что подкрутил в системе зажигания и карбюраторе, сменил масло в двигателе и коробке передач, и «УАЗ» задышал увереннее и бегать стал резвее. Теперь они впятером, с Линдой на заднем сидении, и раскатывали по Гудермесу, не выпуская из рук автоматов и по-хозяйски поглядывая в мутные окошки, на проплывающие мимо улицы, разномастные дома, автобусные остановки, магазины и ларьки…

Дом Бероева нашли без особого труда – в руках у капитана Смирнова была карта Гудермеса, и он лишь командовал Рыжкову:

– Направо… Теперь сверни в переулок, да, здесь. Приехали. Лёша, ты – в машине, остальные – за мной. Олег, тебе с Линдой – простор действий. Вперёд!

Олег кивнул, сразу за железными мощными воротами отпустил Линду с поводка, велел ей: «Ищи!»

Дом – просторный, из нескольких недурно обставленных комнат в коврах, с современной мебелью, с многочисленными домочадцами – но только женщины и дети.

– Хозяин, Ваха, где? – для проформы спросил Смирнов у сурово поджавшей губы старухи, но та лишь приоткрыла рот:

– Нету.

– Так, мать, детей уведи. И самим вам тут делать нечего. Обыск будем делать.

– Какой обыск? Чего искать будешь? Где прокурор?!

– Прокурор на месте сидит, не волнуйся, он всё знает. А искать будем оружие.

– Какое оружие?! Откуда оно у нас!? – заверещала старуха, но Смирнов вежливо выпроводил её вслед за остальными.

Женщины и дети, испуганно поглядывая на чёрную собаку, молчаливо тыкающую нос во все углы и щели, попятились вон из комнаты, а опергруппа занялась своим делом.

Внешний, поверхностный осмотр ничего не дал – ни в шкафах, ни в ящиках «стенки», ни в подвале, под полом, обещанного Залимханом оружия не оказалось, и капитан, чертыхнувшись в его адрес, поскучнел и собрался было давать команду «Отбой!» Но Линда, в очередной раз побегав по комнатам, села вдруг у дивана в спальне и выразительно смотрела на быстро подошедшего к ней хозяина: «Здесь!»

Олег с Шевцовым подняли сидение – под ним ничего интересного: какое-то старое тряпьё, картонная коробка, из-под женских сапог, свёрнутая тонкая веревка, детская игрушка, фонарь без батареек…

– Что-то твоя псина не того… – сказал разочарованно Шевцов. – Пусто.

Но Линда не уходила, сидела на месте. Глаза собаки прямо настаивали, требовали: «Здесь! Ищите!»

Диван перевернули, поставили набок. Под днищем, на специальных скобах, завёрнутый в женский старый халат покоился автомат, «Калашников». Без патронов.

– Хозяйка, сюда иди! – зычно позвал Смирнов, и старуха тотчас явилась, замахала руками:

– Ничего не знаю! Никакого оружия у нас в доме не было. Это вы сами его туда положили!

– Как сами?! А халат мы где взяли?

– Не знаю. Он тут висел, это Лейлы халат! Или Розы.

Позвали и Лейлу, невестку старухи, и Розу, дочь, те тоже мотали головой – не знаем, мол, откуда взялся под диваном автомат, не видели ничего…

Заново, с ещё большей тщательностью, обыскали дом и сараи во дворе, гараж с довольно свежей «Нивой», но ничего больше не нашли.

Подписывать акт об изъятии автомата женщины отказались.

Впрочем, Смирнов особо и не настаивал. Ясно было, что «калаш» принес домой Ваха. Уехали с добычей.

Линда стала в этот день героем. Все четверо оперов по-новому смотрели теперь на четвероногого сыщика, поочередно поглаживали её, а сам Смирнов – уже дома, в общежитии – открыл банку тушёнки и вывалил её в собачью миску со словами:»Ешь, Линда, заслужила.»

Лёха Рыжков, лежа на койке, наблюдая как Линда уплетала тушёнку, протянул удивленное:

– Надо же! Нашла! А то бы мы ни с чем вернулись.

И подмигнул Олегу – молодец, дескать, наставник!

Глава четвёртая

«Калаш» в доме Вахи Бероева был только началом успешной работы Линды и Олега, за неделю они с подачи Залимхана, да и по собственной инициативе опергруппы, в порядке «зачистки», нашли ещё пару автоматов, ручные гранаты и несколько тротиловых шашек. О том, что Залимхан давал нужные адреса, знал только комендант; подполковник на клочке бумаги писал Смирнову название улицы и номер дома, говорил: «Проверь, Алексей. Пусть ваша Линда нюхнёт там. Глядишь, опять чего найдёте».

Комендант уже был наслышан о кинологе и его собаке, одобрительно высказывался об их работе и каждый раз при этом ронял:

– Молодцы!

Опергруппа работала, дел всё прибавлялось, оружие и боеприпасы регулярно теперь изымались практически во всех спецоперациях, но – странное дело! – в домах, где производились обыски, как правило, не оказывалось мужчин. Женщины лишь разводили руками да бросали на приезжих русских милиционеров недовольные, косые взгляды.

Капитан Смирнов говорил на эту тему с комендантом, Иван Алексеевич внимательно слушал оперативника, его аргументы, среди которых был и такой: Залимхан, давая адреса, тут же предупреждал о предстоящей операции и хозяев автоматов, мол, грядёт такого-то числа «зачистка», имей это в виду, и мужчины на какое-то время исчезали.

– Ну, может, ты, Алексей, и прав, – думал вслух подполковник. – Тогда помозгуй с ребятами, чего тут можно сделать. У вас, у сыщиков, мозги особые. Какую-нибудь проверку Залимхану организуйте, дезу ему запустите… Не знаю, сам соображай. Я ему, честно говоря, не особенно верю. Чеченец, что с него возьмёшь? Но польза всё-таки есть – оружие вы находите.

– Находим, – соглашался Смирнов. – Но они не очень от этого страдают. Автоматов у них горы.

– И автоматов полно, и боевики где-то поблизости бегают, – в тон оперативнику рассуждал комендант. – Рамзан Гадуев в федеральном розыске, так же, как и Басаев. Да их у меня, вон, целый список – подполковник кивнул на сейф. – И Ваха этот, Бероев. Он же родня Залимхану и рассчитывать, что тот выдаст Ваху… сам понимаешь. Значит, ловушку ему надо устроить. Дом его вы теперь знаете, покараулить может быть, посидеть где-нибудь поблизости. Боевик он, этот Ваха, что тут непонятного?!

– Я подумаю, Иван Алексеевич.

– Подумай, Алексей… А изъятое оружие – это в любом случае хорошо. Это спасенные жизни наших ребят, да. Хотя оружие само по себе не стреляет. Боевиков надо искать.

– Стараемся, товарищ подполковник. Залимхан дал мне кое-какую информацию.

– Старайся, Алексей, старайся, – занято сказал комендант и потянулся к затрезвонившему телефону – звонили из Грозного, из ГУОШа.

* * *

О быте командированных в Гудермес милиционеров особой заботы на огороженной и заминированной территории педучилища никто не проявлял. Сорок пять суток – срок не такой уж и большой, считало начальство, молодые здоровые мужчины вполне могут и сами о себе позаботиться, обойтись, в частности, без столовой, какая в данный момент в здании не функционировала (да и раньше, говорят, здесь был только буфет). Словом, забота о пропитании стала делом рук самих омоновцев и оперов с собакой, хотя, ради справедливости, скажем, что и тем и другим выдали продукты, да и командировочные они получали. Кашеварить же приходилось самостоятельно.

Капитану Смирнову, как начальнику, с кухней возиться, разумеется, было не положено. Лёша Рыжков взялся за «УАЗ», «антилопу», посвящал машине всё свободное время, иначе та не стала, бы ездить. Оставались уральцы Шорохов и Шевцов, ну, и Александров Олег со своей Линдой. Но от собаки на кухне какая может быть польза? Разве опробовать варево…

Короче, кашеварили они по очереди. Кто-то из прежних жильцов их комнаты-класса оставил «Шмель» – старенький и капризный бензиновый примус, им автомобилисты любили пользоваться. Вот на этом «Шмеле», пока он благополучно потом не взорвался, Олег в числе других поваров-самоучек и кашеварил: тушенку разогревал, макароны варил… Муторное, конечно, это дело в таких примитивных условиях, особенно с мытьём посуды морока была, никого по доброй воле не допросишься тарелку за собой помыть, но кое-как наладилось и это, да и из посуды у них в комнате оказывались в обороте алюминиевые миски да кружки.

Линда, если она была не на улице, в будке, а в комнате, с интересом наблюдала за хозяином, который возился с обедом или ужином. Олег, видя внимательный её взгляд, посмеивался, иногда брызгал водой в её сторону, а чаще подбрасывал что-нибудь из еды. Особенно она была благодарна ему за кусочки шашлыка – это всё-таки мясо!

Неожиданным помощником доморощенных кашеваров стала некая Марьям, жившая поблизости от милицейской «крепости» – худенькая, невзрачного вида женщина, взявшая на себя роль буфетчицы. Правда, буфет, как таковой, комендант открывать ей не разрешил, но три-четыре раза в неделю Марьям со своей тележкой приезжала к воротам КПП, её знали, пропускали вовнутрь, и она торговала, всем, что привозила или что ей заказывали. Была она общительной, разговорчивой женщиной, рассказывала о себе охотно: мужа нет, дудаевцы убили его за непослушание и отказ воевать в их рядах, детей трое, все маленькие, в школу ещё не ходят, да и какая теперь школа!? Вон, и из педучилища милицейскую базу сделали… Денег никаких от государства она не получает, только от торговли и есть небольшой навар – едва-едва концы с концами сводит.

Торговала здесь Марьям и раньше, считай, с первого заезда омоновцев из России, покупателями стали теперь и нынешние, череповецкие да саранские милиционеры, продукты у этой затурканной жизнью и войной чеченки покупали и опера капитана Смирнова. Конечно, капитан, как всякий думающий сыщик, навёл о Марьям Кусамовой справки в местной милиции, у того же Залимхана, и тот официально ответил, что «… уголовный розыск Гудермеса к гражданке Кусамовой М. Д., проживающей по ул. Советской в доме №… не имеет никаких претензий.»

Познакомился с Марьям и Олег Александров. Выгуливал Линду, а заодно решил и продуктов прикупить. Макароны и тушенка уже поднадоели, а на лотке у женщины были аппетитно выложенные булочки, сладкие пирожки, конфеты… Но главный продукт для командированного милиционера какой? Коньяк, разумеется, спиртное. Очень уж завлекательно выглядела этикетка на бутылке: «ЛЕЗГИНКА». И танцующая пара на ней – эдакий бравый горец и стройная девушка в белом. Как не отведать такого коньяка?! Тем более, что и повод нашелся: на днях у Лёши Рыжкова, нового друга, день рождения.

Разговор с Марьям сложился как-то сам собой – с чеченкой этой говорить было легко и просто, она и слушать умела, и сама спрашивала о житейском: как, мол, устроились у нас, как самочувствие, подходит ли наш климат, надолго ли к нам? Или как все – на полтора месяца?

Любой человек, пусть и офицер милиции, и даже чекист, у которого ушки всегда на макушке, ничего бы в этой женщине и в их бесхитростной беседе не заподозрил. Да и что можно заподозрить в её обычных вопросах?! Марьям ни о чем таком и не спрашивала, вопросы были женские, материнские: кто дома у тебя, Олег, остался? Здоровы ли родители? Переживают, наверное, что сын поехал в Чечню, на войну?

Как не переживать, отвечал Олег, любые родители места себе не находят. И ваши, чеченские матери, и наши, русские…

«Да, да», – кивала Марьям, и глаза её были в слезах.

Ещё она спросила, глянув на сидящую у ног Олега Линду, – мол, красивая какая собака, и глаза у неё умные. Служебная, наверное?

Олег ответил суховато – да, служебная. На этом их разговор кончился. Он взял у женщины булочек свежих, мягких, конфет, ну и «Лезгинку», коньяк.

Марьям сказала ему вслед, что приезжает сюда по утрам, если что нужно – она достанет, были бы деньги. Олег ответил, полуобернувшись, что пока больше ничего не нужно, спасибо.

На том они и расстались.

Линда трусила рядом с Олегом, всё отчего-то принюхивалась к полиэтиленовому пакету с покупками, а он поощрительно поглядывал на неё – пусть запоминает и эти новые запахи, может, пригодится.

От знакомства с Марьям у него осталось какое-то странное чувство – то ли тревоги, то ли лёгкого недоумения. С чего бы это? Она – тихая, забитая с виду женщина… Но она – вспомни! – осторожно и умело расспрашивала его! О том, кто приехал в этот раз в их Гудермес, какой срок командировки, дежурят ли они по ночам, служебная ли у него собака?…

Ничего такого существенного он, разумеется, ей не сказал. Да и разговор старался вести так, чтобы не ляпнуть чего ненужного постороннему человеку, да ещё чеченке. Но она вроде бы и не особо прислушивалась к его ответам, а больше говорила сама – что знакома с ребятами и из Череповецкого, и из Саранского ОМОНа, они тоже берут у неё продукты и вино, что у них скоро смена, приедут другие люди… ещё она по доброй воле (Олег её об этом и не спрашивал) говорила, что любит Россию, русских, Дудаев зря развязал войну, страдают от этого простые мирные жители, такие, как она сама и её соседи…

Такая подкупающая откровенность тронет душу кого хочешь, даже подозрительного, специально обученного недоверию фээсбэшника, а что уж там говорить про рядового милицейского кинолога!

Однако у младшего лейтенанта милиции Александрова ушки тоже были на макушке – Марьям он сказал разве что собака у него действительно служебного назначения. Ну, и отец с матерью волнуются за него там, дома, в Придонске. Что тут секретного?

* * *

Ближе к ночи этих суток рация в комнате опергруппы прохрипела:

– Смирнов! С собакой – на выезд! Блокпост на шоссе, подозрение на фугас, телефонный звонок был. Быстро!

– Понял!

Капитан положил трубку, скомандовал:

– Подъем, гренадёры! Работёнка есть. Рыжков, заводи свою «антилопу»! Александров, с Линдой, в машину!

Собрались в минуту. Спать ещё никто не спал, лежали поверх одеял в одежде. Вскочили, накинули куртки да фуражки, автоматы в руки и – во двор, к машине, в которой уже сидел Рыжков и крутил стартер.

Вскочила в распахнутую заднюю дверцу Линда, прыгнул на переднее сидение Смирнов.

Тут и «антилопа» завелась, не подвела.

Помчались по притихшему, ночному уже Гудермесу.

… Блокпост, куда они прикатили, – в тревоге. Омоновцы, дежурная смена, встретили их строгим окриком:

– Стой! Стреляем на поражение!

– Свои! – крикнул Смирнов. – По вызову.

– А-а… Давай сюда! Вы что так далеко машину поставили? Не видно ни хрена.

– Заглохла!

Опергруппа в полном составе торопливо перебежала к блокпосту – нагромождению бетонных блоков с щелями-бойницами для кругового обстрела, тут же, сбоку, стоял и БТР.

– Ну, что тут у нас?

– Да что… – стал рассказывать рослый сержант в каске и с автоматом наизготовку. – Позвонили, точнее, передали по рации из Грозного: ждите со стороны Аргуна машина должна пройти, «Жигуль» зеленый, со взрывчаткой. Оперативные данные. Вот ждем. И вас с кобелем этим вызвали.

– Сука это, Линда… А нам сказали, что фугас где-то поблизости заложили, на дороге.

– Фугас уже нашли, его подорвали.

– Понятно. А «Жигуля» зеленого не было ещё?

– Мы бы остановили… А Линда эта хорошо работает?

– Она много уже кой-чего нашла. – Олег отвечал скупо.

– Ладно, поглядим как она у нас сработает. Машины бензином воняют, не каждая собака сыщет то, что надо. Вон, кстати, катит какой-то абрек, тормози его, Федя!

Машину с блескучими яркими фарами остановили. «Жигули» шестой модели, но синего, блеклого цвета. В салоне – трое чеченцев, один совсем старый, ворчливый. Дедок этот сразу же взвился, атаковал омоновцев:

– Зачем останавливаешь, командир? Спешим домой, поздно уже, ночь. А нам ещё тридцать километров ехать.

– Откуда едете? Кто такие? – сержант был невозмутим.

– Из Аргуна. Дочку проведывал, родила она, внук у меня, теперь ещё один. А это сын мой, Руслан. Это сосед, его машина, он нас возил.

– Документы предъявите. Выйдите все из машины. Багажник, капот открыть! – теперь уже командовал Смирнов. Говорил он при этом спокойно, но строго, и чеченцы подчинились его голосу, вышли из «Жигулей».

– Олег, давай!

Линда с Олегом взялись за работу. Все четыре дверцы распахнуты, открыт багажник, капот, вынуто заднее сидение. Лучи двух ручных фонарей шарят по салону, в закоулках багажника.

– Ищи, Линда, ищи!

Но Линду можно было и не понукать: с большим старанием, вертя хвостом, она бегала вокруг машины, совала нос и под крылья, и под передние сидения, а в багажник просто запрыгнула и всё там дотошно вынюхала.

Собаку ничего не насторожило.

Чеченцы с некоторым страхом, стоя в сторонке, наблюдали за ней. Чувствовалось, что они её боятся.

Омоновцы, да и вся опергруппа капитана Смирнова, в свою очередь, не спускали глаз с пассажиров синих «Жигулей»: от ночных, этих «мирных жителей» можно было ждать любой пакости.

– Федя, посмотри-ка их самих, – велел старший наряда, сержант.

Медлительный с виду омоновец, закинув автомат на плечо, привычно и деловито провел личный осмотр задержанных. У Руслана в куртке оказалась зажигалка в виде пистолета. Штучка эта мало чем отличалась по виду от настоящего «Макарова».

Омоновец сразу же изъял зажигалку, положил её себе в карман.

– Зачем забираешь, солдат? Это игрушка. Имею право! – завопил чеченец. – Это подарок!

– Не положено с такими игрушками по ночам разъезжать, – невозмутимо отвечал омоновец, – с нею грабить можно.

– Какой «грабить»? Кто грабил? Зачем на человека такое говоришь? Нехорошо себя ведешь, солдат! Кто тут старший? Жаловаться будем! – загалдели чеченцы.

– Прекратить базар! – рявкнул Смирнов. – Я тут старший. Уголовный розыск!… Сказано тебе «Не положено», значит, не положено. В темноте, в том же подъезде дома человек не поймет – зажигалка это или настоящий «Макаров». Не один уже такой игрушкой воспользовался!

Пассажиры синих «Жигулей» совсем раскричались, несправедливость была налицо – посыпались угрозы, чеченцы пообещали обратиться к коменданту Гудермеса и к прокурору района, махали руками… словом, шум у блокпоста стоял ещё тот. Но тут вдруг не выдержала Линда, гавкнула басовито и грозно, и чеченцы враз притихли.

– Убери своего ротвейлера! – тоненько, визгливо закричал Руслан, обращаясь к Олегу – тот держал Линду на длинном поводке.

– Что вы людей собаками травите! – завизжал и старик. – Чего нас держите тут? Не нашли ничего – отпускайте! Я жаловаться буду! В Москву буду звонить, министру вашему! Я заслуженный ветеран, меня тут все в районе знают!

Не успел этот «ветеран» докричать свои угрозы, как из темноты, по блокпосту и по «УАЗу» опергруппы, оставленному метрах в восьмидесяти от перекрёстка, разом ударили два или три автомата.

– Ах, мать вашу Ичкерию! – старший из омоновцев, сержант, не растерялся и хладнокровия не потерял. Скомандовал: «Огонь!»

В ту же секунду застрекотали несколько автоматов, в том числе и офицеров опергруппы, а в башне БТРа зарокотал крупнокалиберный пулемёт.

Впрочем, слепой этот, нервный и безрезультатный для обеих сторон бой длился не больше минуты, также внезапно, как и началась, стрельба из темноты стихла, перестали стрелять и от блокпоста.

– Пугали, – сказал сержант. – Не первый раз. Говорил Нуйкову, майору нашему: давайте засаду с вечера положим, подкараулим этих, провокаторов… или пяток мин вон там, за знаком, спрячем. Нет, говорит, нельзя. Если кто из мирных жителей подорвётся, хлопот потом по самые ноздри будет. А чо? Возле забора нашего лежат, и чечены это знают, не лезут. А тут – пожалуйста.

– Погоди, сержант, – Смирнов жестом остановил бравого воина. – Нам вполне могли устроить проверку с этими синими «Жигулями». Если бы мы эту машину не остановили, наблюдатель вполне мог по рации доложить: всё нормально, не останавливают…

– А, ясно!… Хорошо, товарищ капитан, будете их ещё дополнительно допрашивать?

– Конечно! – Смирнов держал себя в руках, старался, как и все, кто был рядом, не показывать своего волнения и возбуждения от только что отгремевшего боя. Но все сейчас у блокпоста были взволнованы и малость напуганы – так неожиданно и подло зазвучали из темноты автоматные очереди. Рядом была смерть, рядом! Прошлась морозным холодком по спинам российских парней!

И потому нервно и дружно, снова и без всякой команды ударили в эту темноту сразу несколько длинных очередей. Ответа не последовало.

– Ушли, – ровно сказал Федя. – Сами, небось, перепугались.

Чеченцы, когда всё наконец стихло, поднялись с земли, отряхнулись. Тарабанили что-то на своем языке, поглядывая в сторону омоновцев. По довольно спокойным лицам чеченцев можно было предположить, что о предстоящей перестрелке они знали.

– Шорохов, Шевцов, заберите у них документы, поедут с нами, в комендатуру, – распорядился Смирнов. – Надо будет повнимательнее разобраться – что это за люди. Думаю, стрельба здесь всё же не случайно началась. Сержант, сопровождением обеспечите? Как бы не улизнули. На нашей «антилопе» не догнать.

– Конечно, товарищ капитан. БТР с вами пойдет… Большаков, сгоняй в комендатуру! Дёрнутся если эти «мирные жители», дави их «Жигуль» к чертовой матери!

Сержант явно нагонял на чеченцев страху.

Тем временем, пока БТР рычал и разворачивался у блокпоста, опергруппа Смирнова осматривала свой «УАЗ». Машина имела жалкий вид: почти все стекла выбиты, пулевые пробоины в дверцах, решето, а не машина. Но двигатель и разномастные колеса не пострадали. «Антилопа», недовольно почихав, завелась, и Лёха, совсем как артист в кино «Кавказская пленница», грохнул кулаком по белой нарядной баранке:

– Зверь, а не машина! Никакая пуля её не возьмет!

А в следующую секунду притих, повернул напряженное лицо.

– А если бы я с вами не пошёл, мужики?

Дима Шевцов пальцем трогал пробоины, считал их вслух. Пошутил:

– Зато теперь из окон стрелять удобно будет. И с ветерком ездить будем.

Поехали, и правда, с ветерком, а точнее, с пронизывающим ветром в салоне. Впереди – покалеченный «УАЗ», из выбитых окон которого торчали стволы автоматов, за ним – синий с тихонько ругающимися мирными жителями Чечни, а позади, почти подпирая багажник «Жигулей», – зеленая клиновидная туша БТРа.

Линда, сидя на коленях у Олега, вертела головой: что за новые запахи в машине, почему так холодно?

… В комендатуре чеченцев основательно, под протокол, допросили и до утра посадили под замок. Утром опергруппа и омоновцы осмотрели место происшествия, нашли десятка четыре стреляных гильз от «Калашникова» и только. На стылой земле никаких следов не было. Осталось неясным: то ли потешились у блокпоста «мирные жители» Гудермеса и потом быстренько разбежались по близлежащим домам, то ли поработали боевики Рамзана Гадуева, кому перекрыли дорогу и спутали планы омоновцы с опергруппой капитана Смирнова.

К обеду синий «Жигуль» со своими седоками отправился восвояси.