Текст книги "Прогулки по лезвию"

Автор книги: Валерий Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Тогда он её якобы выкупит, подбросит ей на безбедную жизнь и без проблем распрощается.

– Ну и? – резко спросил Папа. – Вполне неплохо придумано. Главное, чтобы все чисто.

– Эх! – в сердцах рубанул рукой Соловьев. – Если бы речь шла о другой женщине. Но я её хорошо знаю!

Это хитрющая и умнейшая баба. Волевая к тому же. Она вычислит его действия как дважды два. Она теперь от него не отлипнет, пока не утопит его. Он потому и нервничает – знает, что от неё можно ждать. Вы представляете, что начнется, если Блинов будет тонуть?

– Да-а, – прогудел Папа и остановился. – Племянничек в дядю пошел. Того еле спасли, теперь с этим...

А каков осенний закат! – вдруг сказал он, оперевшись обеими руками на палку. – И все-таки скучно здесь.

Скучная обжитая природа. Люди все скучные, мелкие. Вроде твоего Блинова. А я, между прочим, ещё студентом обошел с другом на шлюпке весь Байкал по периметру. Ты знаешь, что такое пройти весь Байкал? – Папа положил свою мужицкую ладонь на худое плечо Соловьева и крепко, до боли сжал его. – Понял, что такое сидеть на веслах по десять часов в день?

Но главное, и здесь надо знать меру.

Во всем надо знать меру. Вот тот мой дружок её не знал. Он подумал, что после Байкала ему подвластны любые моря. Погиб у восточного побережья Камчатки. Один, на самодельном катамаране хотел побороть океан... Надо, дружище, чувствовать свой потолок.

– Надеюсь, я его чувствую, – сказал Соловьев. – Я, между прочим, на место Блинова не претендую.

– Молодец, – продолжая глядеть на закат, сказал Папа. – Люблю сообразительных. А почему раньше не доложил?

– Думал, как-нибудь утрясется...

Но тут плюс ко всему дневники его жены пропадают. Прямо из квартиры!

Жены нет, только охрана и домработница, а дневники пропадают.

– Там что, были серьезные записи?

– Судя по тому, как Блинов заметался, довольно серьезные. При этом надо учесть, у его жены есть связи с прессой.

– Мелкота! – Папа стукнул палкой об асфальт. – Я же её видел однажды, она девчонка совсем. Он что, не мог её воспитать?

– Значит, не мог...

– Трухля! И мерзавец. Такую жемчужину выбрасывает. Хорошо, пусть выбрасывает... Не вешай носа, – ободрил поникшего Соловьева Папа-Куратор, ничего страшного пока я не вижу. В случае чего примем меры.

О каких мерах шла речь, Альберт Юрьевич спрашивать, конечно, не стал. Он лишь вздохнул:

– Друг гибнет, обидно.

– Друг гибнет, а ты его закладываешь? – Папа улыбнулся одними губами и, видя растерянность собеседника, добавил: – Шучу. Ты абсолютно правильно поступил. Более того, если теперь прозеваешь момент и наш общий друг наделает крупных ошибок, а я об этом поздно узнаю, то пеняй на себя. Понятно?

ЧАСТЬ II

Глава 1

– На Садовом? – удивился Малков. – В автомобильном чаду?

– Извини, друг, – заметил Важин, – и "Пекин", и "София" тоже на Садовом кольце, и ничего, приличные заведения.

– Действительно, – вновь не без удивления сказал Малков, – как-то не думал. Но все равно не хочется мне идти. Сходи сам.

– У тебя это в сто раз лучше получится. Ты же на презентациях как рыба в воде. Познакомишься с кем нужно, поговоришь, поснимаешь...

Тоже одна из причин: я никудышный оператор.

– Никудышный, – проворчал Малков, – а зачем тогда в это дело влез?

На днях Важин докладывал Муравьеву о результатах поездки в Зубову Поляну.

– Результаты, – оценил их успехи Муравьев, – нулевые.

Разговор получился нелицеприятным. Важин говорил раздраженно:

– Зачем вообще надо было нас посылать в эту Поляну? Носимся взадвперед вместо того, чтобы съездить в деревню, где они сидят за самоваром на лоне природы.

– Хорошо, если так, – сказал Муравьев. – Поэтому я туда и не тороплюсь. Если они там чай пьют, то и пусть себе... А если ей сейчас паяльник в одно место вставляют?! В той же Зубовой Поляне? Как это так, быть рядом и не поинтересоваться, к кому, в какой дом заходил Блинов?!

– Но у нас есть главный результат поездки, – возражал Важин, – это поведение депутата. Он ведет себя так, словно не у него жену выкрали, а у чужого дяди. Разве это не подтверждает его причастности...

– Подтверждает, подтверждает, – проворчал Муравьев. – Ты за логикой своей следи. Только что говорил, что она у Афонина, а теперь – о причастности депутата... Ладно. Вот свежая новость! – уже совсем другим тоном продолжал Муравьев. – Нам стало известно о тесной связи Блинова с фирмой "Росс-ОКО". Вроде как объединение коммерческих организаций или что-то в этом духе. Так вот это объединение, занимаясь в основном нефтью, лесом и недвижимостью, растет как на дрожжах. Сейчас они на полную катушку строят в Москве многоквартирные башни, не говоря уж об особняках в Подмосковье. Что настораживает. По телефону Блинов об "ОКО" не говорит никогда. Только при личных встречах. Конечно, наблюдаем мы ещё мало, окончательные выводы делать рано, но все же...

Так вот это "ОКО" устраивает на днях презентацию по поводу какого-то завершенного строительства. В частном заведении "Рай на Садовом кольце", которое скорее всего принадлежит также им. Это недалеко от Театра кукол. Мог бы ты как журналист там побывать?

– Постараюсь, – ответил Важин, тут же подумав о Малкове.

– Понимаешь, дело какое, – пояснил Муравьев, – там или деньги большие за вход надо платить, или проникать по линии прессы. Они, кстати, телевидение пригласили.

– Проникнем, – заверил Важин. – Не я, так мой друг-журналист.

– Тот, с которым ты в Зубову Поляну гонял?

– Тот самый.

– Смотри, дело твое. Но какой ему интерес?

– В самом деле... – Важин усмехнулся. – Никакого. Просто он любопытный.

Малков поломался, но согласился.

А согласившись, тут же сел за телефон.

Поговорив с кем-то на Российском телевидении, он перезвонил одному из ведущих Московского канала, члену Союза писателей. И пока Важин возился на кухне с кофейником, с телевидения сообщили, что Малков включен в список приглашенных на презентацию фирмы "ОКО".

Теплым осенним вечером Александр вышел из джипа у семиэтажного кирпичного дома дореволюционной постройки, мрачной тюремной коробкой торчащего на пустыре. Малков помнил, совсем недавно здесь были типичные московские трущобы, теперь их снесли, посеяли травку, и от тех домов осталась лишь эта "тюрьма". Здесь же была автостоянка, но парадный вход оказался закрытым.

Обойдя дом, журналист обнаружил обширный двор, огражденный изящной решеткой, с двумя новыми или удачно отреставрированными флигелями. Миновав желтую, опрятную проходную, Малков увидел лужайку с небольшим фонтаном посредине, у большого крыльца террасы стоял сверкающий "Мерседес". По дорожке, выложенной мраморными плитами, Александр прошел через двор.

Открылась тяжелая дверь, и журналист очутился в полутемном фойе.

В канделябрах горели свечи, было тихо, прохладно и мрачновато. Малков невольно напрягся: что за люди здесь собрались? К тому же он нигде не видел примет своих коллег-телевизионщиков. Ни осветительных приборов, ни проводов... Его провели через бар к ещё более внушительным, нежели входные, дверям и распахнули...

Огромный, ярко освещенный юпитерами зал был полон народа. Пестран публика, стоящая между накрытыми, украшенными розами столами, уже пила и закусывала, попутно наблюдая, как на сцене дама в черном вечернем платье и мужчина в кремово-белом костюме торжественно пьют из бокалов шампанское. Они выпили, расцеловались, раздались жидкие аплодисменты, кто-то крикнул "ура".

– На этом, друзья, – сказала дама на сцене, – официальная часть временно прерывается. До приезда высокого гостя.

Снова похлопали, тут и там стрельнули пробками от шампанского. На сцену устремились люди с теле – и фотокамерами, с диктофонами, окружили даму в черном. Мал ков, так и не обнаружив в толпе Блинова, тоже поднялся на сцену и увидел вульгарно раскрашенное лицо ведущей. Она шутливо отмахивалась от журналистов:

– Не ко мне, не ко мне! Все вопросы к Альберту Юрьевичу, он управляющий, он все знает лучше меня.

Но Альберт Юрьевич никого не интересовал, он топтался рядом скорее в роли телохранителя главы фирмы, огораживал её от наседающих журналистов, которые засыпали женщину в черном разными, порой откровенно глупыми вопросами. "С какого года вы существуете?", "Любите ли вы своего мужа?", "Что с вами будет, если к власти придут коммунисты?"

– Извините, я принципиально не даю интервью, – сказала глава фирмы и поправилась с улыбкой: – Пока не даю.

Постепенно журналистская братия переключилась на управляющего делами. Тот с удовольствием, подробно и нудно стал рассказывать о деяниях фирмы. Кто-то его перебил:

– Расскажите о новых домах в так называемом Голицынском парке.

– Там уже стоят два четырехсекционных дома, готовых к заселению.

Один, как мы и договаривались с мэрией, будет принадлежать городу, второй – нам.

– Кто в них будет жить? – спросила симпатичная черноволосая девушка, подсовывая диктофон к лицу управляющего. – Ведь там были городские отстойники, по санитарным нормам...

– Все нормы согласованы, – снисходительно отвечал управляющий. – Неужели вы думаете, что, не утряся этот вопрос, мы начали бы строительство? Отстойники надежно погребены, скоро там вновь зазеленеет вырубленный в тридцатые годы парк.

– И все же, кого вы намерены там поселить? – не унималась брюнетка.

– Себя, – улыбаясь, ответил управляющий. – И свою семью. Надеюсь, этим все сказано?

"Ах ты, Альбертик, – думал Малков, нацеливая на него телекамеру, – как же, будешь ты там жить со своей семьей".

– А кроме вашей семьи? – не унималась дотошная журналистка. – Кто в основном будет жить на отстойниках?

– Не надо, не надо подобных терминов, – сухо ответил управляющий. – А кого там поселят, это, извините, не в моей компетенции. – И он отвернулся от назойливой девушки.

– Скажите, – тут же спросили его с другой стороны, – как стали возможны такие темпы? Два дома за лето – фантастика!

– Вопрос риторический, – улыбнулся управляющий. – Просто надо работать. И просто платить тем, кто работает.

Малков оказался рядом с черноволосой журналисткой и сказал ей как союзнице:

– Да, в таком костюме только и жить на болоте.

– Что вы! – воскликнула девушка.

Там будут жить те, кого они выселяют из Центра. За это строительство на отстойнике они загребают землю, которая в тысячу раз дороже всех их новостроек. Отсюда и темпы. Воровать надо быстро.

Малков с удивлением посмотрел на собеседницу. "Как она здесь оказалась?" подумал он, но спросить не успел. Девушка на улыбку Александра не ответила, повернулась и быстро ушла в зал.

В это время на сцене вырос известный пародист. Худой, сутулый, в то же время вальяжный. Всех лишних деликатно, но настойчиво удалили к столам, и пародист начал острить.

Плоские и откровенно комплиментарные для хозяев банкета шутки были оценены залом одиночными аллодисментами. Затем рядом с ним появился маленький кругленький юморист с вечно потеющей лысиной. Тоже попробовал острить под одобрительно-нетрезвые возгласы.

– Отгадайте, кто к нам скоро приедет? – многозначительно спросил пародист. – Даю наводку: маленький, лысенький, в кепочке... Кто отгадает, тому будет приз.

– Ильич! – закричали из зала. – Ленин!

– Неправильно. Кстати, где у нас приз? – Он растерянно похлопал себя по карманам. – И какой будет приз? Отгадайте хоть это, если не можете ответить на первый вопрос.

– У тебя всю жизнь один приз, – мрачно сказал юморист. – Твоя книжка с автографом.

– А что, плохая книга? – якобы обиделся пародист. – Вот мы проверим! – Он тут же выудил из кармана книгу, показал её залу. – Господа, кто её купит с автографом за один доллар? – Начались торги. Книжка ушла за полторы тысячи.

– А ты говорил.

– Друзья! – вскричал юморист как бы в отчаянии. – Кто купит мой знаменитый одесский портфель за два доллара?

Потрепанный портфелишко взяли за три тысячи триста. Малков покачал головой: покупатели были явно не подставные, расплачивались наличными тут же, на сцене.

– Так кто же приедет? – спросили из зала.

– Если б я знал, – сказал пародист, – я бы книжку оставил себе.

Раздался одинокий, какой-то неестественный смех. Кое-кто в зале успел основательно поднабраться.

Малков вышел на воздух. Лужайка, "Мерседес", идиллия. "Совсем, что ли, уйти, – подумал Александр. – Блинова нет, той девчонки-правдоискательницы тоже не видно". Он закурил, и к нему тут же подошел человек.

– Вы уходите? Вас проводить?

– Нет, я подышать...

– Пройдемте во двор. Здесь не рекомендуется.

– Что не рекомендуется? Дышать?

Его проводили петляющими коридорами в уютный внутренний дворик с ещё зелеными кустами жасмина, с китайскими фонариками, правда, пока не зажженными. Здесь, под открытым небом, тоже стояли столы с горами бутербродов и фруктов, с разнообразными бутылками. А под ветвями жасмина журчал искусственный ручеек, с миниатюрными водопадами. "Действительно, рай в городском аду", – подумал Малков и увидел Блинова. Депутат, похоже, недавно приехал. Он стоял с бокалом шампанского, осматривал двор, в то время как женщина в черном давала какие-то пояснения.

В ответ Блинов удовлетворенно кивал. Малкова он не узнал, хотя двор был практически пуст: кроме Блинова и президента фирмы лишь ещё двое крепких парней стояли в сторонке и уничтожали дармовую закуску.

Решив остаться неузнанным, Малков боком подошел к одному из столов, налил себе коньяка. В стороне, у кустов, он увидел пластмассовый дачный стул. Он сел, соорудив на своем кофре походный столик: фужер с коньяком, два бутерброда с икрой, сигареты. Он выпил и закурил, с удовольствием вытянув ноги.

Опускались мягкие осенние сумерки. "Собственно, – думал Малков, краем глаза продолжая наблюдать за Блиновым, – здесь мне вряд ли удастся что-либо узнать. Подслушать, о чем они говорят, я не могу, снимать их вдвоем смысла вроде бы нет..." Тут он отчетливо понял, что совершил большую промашку, не познакомившись с той бойкой журналисткой. Она несомненно обладала серьезной информацией о деятельности фирмы "ОКО"

и, возможно, о её боссах.

Скорее не зрением и не слухом, а каким-то шестым чувством, по какому-то неуловимому движению воздуха, по чужим взглядам, изучающим его спину, Малков понял, что в этом райском дворе начинает что-то происходить. Подошел один из парней и сказал:

– Простите, сидеть здесь нельзя.

– Елки точеные, что же здесь можно? Ничего себе рай...

Он с сожалением встал, отдал стул и тут обнаружил, что уже зажглись китайские фонари. Полюбовавшись фонариками, Александр осмотрелся...

Блинова во дворе не было. Рядом с женщиной в черном вновь стоял управляющий в своем идеальном костюме, и они оба напряженно всматривались в сторону входа.

– Почему не горит подсветка растительности? – громко спросила глава фирмы. Через минуту весь двор, все его зеленое обрамление залилось нежным светом. – А где голоса птиц? – так же властно поинтересовалась женщина в черном. И в кущах запели райские птички.

Малков усмехнулся, вскинул телекамеру и начал снимать все подряд:

столы, кусты, руководителей фирмы, которые как бы не замечали, что их снимают.

Словно вихрь ворвался в маленький двор мэр города, окруженный охраной и телевидением. Маленький, лысенький, в кепочке. Крепкий, как гриб, мэр быстро обошел по периметру двор, задержался у ручейка и то ли восторженно, то ли скептически покачал головой.

– Может быть, вы скажете несколько слов? – с непроизвольной угодливостью спросила дама в черном.

– Конечно, скажу! Но кому? – в свою очередь спросил мэр. – Где люди?

– Они в большом зале.

– Так ведите!

Снова вихрь, водоворот, мэр со свитой умчался, и Малков остался совершенно один, среди столов с богатой закуской и выпивкой. "Афонина бы сюда с рюкзачком", – подумал журналист, укладывая в кофр бутылку коньяка, бутылку шампанского и несколько бутербродов. Вот и вещественное доказательство того, что он действительно был на банкете.

Ничего принципиально нового в речи мэра он не услышал, хотя мысли городского главы были, как всегда, дельные, а речь, в отличие от других высших политиков, четкая и конкретная.

– Мы приветствуем предпринимателей, заботящихся не только о личном благе и благосостоянии своей фирмы. Мы приветствуем тех предпринимателей, что видят целью своей деятельности процветание родного города. Именно благодаря таким энергичным людям, – мэр протянул было руку, чтобы обнять президента фирмы "ОКО" за талию, но в последний момент передумал и просто взял её за руку, да, благодаря этим людям Москва не только не потеряла за последние годы темпы строительства жилого фонда, но и увеличила их.

Засняв выступление мэра на видео, Малков, послонявшись по залу и не найдя ни Блинова, ни той черноволосой журналистки, поехал к Важину.

– Вот, – сказал он, выставляя на стол шампанское и коньяк, – подарок тебе из "Рая".

– Взрослый состоятельный человек, – Важин покачал головой, – а воруешь бутылки, как школьник.

– Как всегда, ты не прав, – возразил Александр. – Это не я, это они воруют. А я даже тысячную долю своего не забрал.

Они просматривали видеокассету, отснятую Малковым на презентации, в стоп-кадрах разглядывали липа, гадали по поводу роли Блинова в деятельности фирмы и размышляли: отчего он исчез перед появлением мэра?

Затем Малков уселся в любимой позе, положив ноги на подоконник, закурил трубку и стал изучать дневники Марии. Андрей по привычке делал ежевечерние записи в своем дневнике. Время от времени его отрывали от дела возгласы Александра.

– Черт побери, а она, оказывается, умная баба! Смотри, что она пишет о вождях "Белого дома". – И он зачитывал: – "Затем на балконе появились лидеры депутатского корпуса.

Они по очереди произносили воинственные речи, порой слишком затянутые и не в меру агрессивные. К сожалению, у меня сложилось мнение, что руководят осажденным парламентом не слишком умные люди..."

Как тебе?! – восклицал Малков. – Она с ходу поняла то, что я понял лишь через год.

– Что поделаешь, – отзывался Андрей, – не слишком умные есть не только в парламенте.

Но друг пропустил остроту мимо ушей.

– А вот еще: "Меня поражает одежда людей, пришедших защищать свой парламент. Давно я не видела такой бедности, собранной в одном месте.

Хорошо бы их всех показать Блинову.

Однако он все равно ничего не поймет". Черт возьми! – в очередной раз восклицал Малков. – Она же добрая баба!

На следующий вечер Важин с Малковым отправились на стройку в Голицынский парк.

– Я не специалист по коммуникациям, – сказал бригадир Мясников. – Мое дело: подвел плиту – закрепил, подвел – закрепил.

– Это мы понимаем, – ответил Важин. – Просто нам сообщили, что здесь из-за бывших отстойников такая загазованность, что любые подземные работы сопряжены с риском отравления.

– Что и говорить, – согласился Мясников, – риск есть. И все знают об этом. Но строить-то надо? – вопросительно сказал он.

– А вы не слышали о такой фирме "ОКО"? – спросил Малков.

– Как не слышал, – отозвался бригадир, разглядывая на бутылке этикетку с физиономией Распутина. – Подмигивает, – радостно констатировал он.

– Кто подмигивает? – поинтересовался Важин, вглядываясь в темное окно.

– Распутин подмигивает!

– Вы пейте, на меня не обращайте внимания, я за рулем, – сказал Важин.

Малков налил бригадиру стакан, себе – половину. Они выпили и принялись за закуску.

– А вы знаете, сколько лет надо не трогать отстойник, чтобы газы ушли? спросил Мясников, похрустывая малосольным огурчиком. – Сорок лет! А у нас что? Присыпали маленько землей, и давай! Конечно, воняет. Где копнешь, там и воняет.

Сваи бьешь, тоже воняет. Как здесь на первых этажах жить будут, не знаю... – Заскорузлыми пальцами он очистил зубец чеснока и с удовольствием съел его. Но строить-то надо.

– А как платят? – спросил Малков. – Нормально?

– В этом не обижают.

– Итак, три дома уже готовы? – спросил Важин, продолжая высматривать что-то в темном окне вагончика.

– Полностью два, – пояснил бригадир, – третий в отделке.

– А почему не заселяют?

– Не знаю, – сказал Мясников и усмехнулся. – Может, взяток от жильцов ждут, а те жадничают.

– А вон окошко на последнем этаже светится, – сказал Важин. – В том, первом, доме. Значит, кто-то въехал уже?

– Может, и въехали... – Мясников пересел к окну. – Да вряд ли въехали-то... Если б семья поселилась, все бы окна в квартире горели, а так только на кухне. Причем оно тут давно уже горит. Наверное, кто-то себе подсобку устроил. Почему только не на первом этаже?

– У этой квартиры окна на другую сторону не выходят? – поинтересовался Малков.

– Не, у этой все на одну сторону.

Это вот кухня светится, слева – семнадцатиметровая спальня, а рядом гостиная, двадцать пять метров. В ней тоже иногда свет зажигают.

– И всегда так? – спросил Важин. – Только на кухне и в гостиной?

Слегка захмелевший бригадир кивнул и сказал, взяв в руки бутылку:

– Подмигивает гад, как живой. На нашего деревенского кузнеца похож.

Когда тот ещё молодой был и не очень бухал.

Они с Малковым выпили по второй, и бригадир сказал:

– Сторожам надо по стопке оставить. Это у нас как традиция.

– Традиции будем хранить, – ответил Малков, доставая другую бутылку. Как? На посошок?

– Стоп! – твердо сказал Мясников. – Завтра работа!

Пока Важин отвозил Мясникова к метро, Малков допивал водку с двумя сторожами. Эти сторожа, крепкие мужики предпенсионного возраста, вокруг которых крутилась свора крупных дворняг, поначалу занервничали, увидев, что Малков хочет остаться, а Важин собирается вернуться сюда, но Мясников их успокоил:

– Не дрейфьте, ребята. Не будут они нашу стройку грабить. Они по своим журналистским делам. Точнее, здешним дерьмом интересуются. Насколько оно ядовито. Но это все в тайне, ребята,. – добавил крепко захмелевший Мясников.

Вернувшись на стройку, Важин, ещё не выходя из машины, увидел, что в той квартире на шестнадцатом этаже светятся уже два окна. Кто-то включил свет в гостиной, если верить планировке, описанной Мясниковым.

Александр тем временем выведал у сторожей, что именно эти окна и только они светятся в новом доме в вечернее время, а то и всю ночь напролет.

И ещё выведал Александр у сторожей такую потрясающую новость, что когда потом он будет об этом рассказывать Муравьеву, тот выскочит из-за рабочего стола и возбужденно начнет ходить взад-вперед по своему кабинету. Оказалось, что сторожа не раз видели, как по ночам к тому подъезду, где располагалась таинственная квартира, подкатывает машина, какие-то люди входят в подъезд, потом выходят, и машина уезжает... "Мы не присматривались, – сказали сторожа, – время такое, что в чужие ночные дела лучше нос не совать".

– Так! – сказал Муравьев, потирая руки. – Теперь мы посмотрим, что там за окна такие. Значит, вы говерите, этот дом целиком принадлежит фирме "ОКО"?

– Они так строят: один дом – себе, другой – городу, – ответил Малков.

– Значит, один себе оставляют? – задумчиво переспросил Муравьев. – То есть первый дом фактически может принадлежать Блинову? Очень может быть. Почему бы нам не понаблюдать за окошками? Конечно, понаблюдать!

Как ни уговаривали Важин с Малковым подключить их к наблюдению, Муравьев ответил категорическим отказом:

– Будете мешать моим людям! Вы представьте себе, – сказал он, думая, вероятно, что нашел удачное сравнение, – вот пишете вы свои романы, а я сяду рядом и буду глазеть. Как это вам понравится?

– Смотря как сидеть, – заметил Малков, – если молча, то сиди себе на здоровье.

– Кто же в таких ситуациях молча сидит? – тут же нашелся Муравьев. Конечно, я буду всякие дурацкие советы давать. Как? Хорошо будет? Нет, будет нехорошо. К тому же Андрей забыл о своей версии. Афонинский след кто проверять будет?

Но теперь и Важин не верил, что Мария может быть у Афонина. Он решил дождаться первых результатов прослушивания таинственной квартиры, а потом думать: ехать или не ехать в деревню.

Глава 2

Афонин доводил грибы на печи.

Сначала он их подвялил на воздухе и теперь доводил на печи. Зима в общем-то была обеспечена. Мукой он разжился у соседки, которая до весны уехала к детям в Тверь, картошка и рыба были свои, керосином он тоже запасся.

С табаком было плохо. Как он не догадался весной его посадить? На следующий год – обязательно! Он выходил в сени, нырял в низкую дверь, там, в крытом дворе, стояла овца и смотрела на Афонина настороженным и в то же время ждущим взглядом. Он открывал ворота и шел гулять по окрестностям с этой овцой, как с собачкой. Овечка щипала пожухлую траву, а Афонин крутил самокрутки с махоркой, курил и думал о жизни. Не о своей жизни он думал, а в целом.

В целом картина складывалась безрадостная. Ну то есть в такую яму летит человечество, что остается удивляться, как этого никто не видит. Более того, некоторые глупцы даже ликуют:

наконец-то зажили! Дурачки. Овечка, честное слово, и то умнее.

– Маня, Маня! Не удаляйся.

Неужели люди не видят, что на носу конец света? Что в двадцать первый век мы вступаем полные вражды и ненависти друг к другу? Что Земля уже с трудом выносит поганцев людей на своем теле? И действительно, что хорошего дали люди Земле? Ну хоть что-нибудь хорошего они дали?

Ничего ровным счетом! Искорежили, замусорили, отравили... "Да нет, – вслух говорил Афонин, – это не пессимизм, это реальность". И что удивительно. Казалось бы, достигли такого технического уровня, что практически все человечество могло бы забыть, что такое борьба за выживание, спокойно работать, творить... Так нет!

Постоянное и устойчивое озлобление всех против всех. Богатые против бедных, бедные против богатых, мусульмане против христиан, католики против православных, православные друг с другом разобраться не могут. Боже, Боже... Неужели никто не спасется?

Как-то даже обидно. Не страшно, а именно обидно. Все впустую. Жизнь и деяния тысяч поколений впустую...

На берегу в кустах были спрятаны удочка и банка с червями. Афонин сделал заброс в любимый свой омуток, здесь Топча умеряла бурный норов – поплавок подолгу кружился на одном месте, можно было положить удилище, развести костерок. Так Афонин и сделал. На воду, на траву падали желтые листья, пригревало неяркое солнце, и знакомая ещё по школьным годам сладкая осенняя грусть заставила забыть мировые проблемы. Даже о поплавке на время забылось, Афонин погрузился в мечты.

Из оцепенения его вывел голос почтальонши.

– Игорь Иваныч, а Игорь Иваныч, – каким-то встревоженным голосом окликнула она его. – Вам из Москвы телеграмма, еле вас отыскала.

Глава 3

Мария знала о махинациях Блинова столько, что при желании могла усадить на скамью подсудимых не только его самого, но и с десяток его подельников. Но ни раньше, н" теперь она об этом не думала. Как не думала она и о том, что одной из причин её похищения как раз и является чрезмерная её информированность.

Она думала об элементарной справедливости. А справедливость эта, элементарная, теперь ей казалась столь же недосягаемой, как и личная свобода. Блинов – вор и мошенник на свободе, а она здесь, по сути, страдает изза него! И никогда ни за что он не станет платить за нее... У него же откровенно двойная мораль: нищим на людях он подает, на какой-то встрече с учащимися не глядя выложил для лицея тысячу долларов. Но за неё он не даст и рубля.

Значит, она обречена. Сколько это может продолжаться? Полгода? Год?

А дальше? А дальше или она сама здесь умрет, или похитители примут естественное в таких случаях решение...

Думать об этом не хотелось. Она закрывала глаза, и перед ней вновь возникал "Белый дом". Взрывы снарядов, пламя из окон. Черная копоть по белой стене. И вспоминалась та роковая ночь с третьего на четвертое, когда Блинов трясущейся рукой не успевал набирать телефонные номера своих знакомых.

"Что? Все? К Останкино едут? Мать твою, телевидение отрубилось, они захватили, подонки! Черт возьми, куда же делся ОМОН?" "Слушаешь "Открытое радио"? Они уже там!" "Слушай, самый момент!" "Сволочи! Мразь!

Что же делать теперь?"

Его голос срывался от страха, и Мария смотрела и думала, почему она раньше не понимала, кто он такой.

На следующий день он кричал ей:

– Дура! Уйди с балкона, тебя же зацепит! – В его голосе уже не было страха. Наоборот, он не скрывал своего ликования от каждого залпа, от того, что горит мятежный парламент.

Она стояла на балконе и смотрела, как с моста танки, издали такие игрушечные, методично бьют по огромному дому, набитому людьми.

– Машенька, пойдем отсюда, – умоляла Даниловна, стоя за балконной дверью. – Что тут смотреть, пойдем.

Мария оставалась на балконе, слушала и смотрела. Осенний ветер гулял над Москвой-рекой, слезы текли по её щекам, но она не замечала ни ветра, ни слез. Внизу, на набережной, группа парней в кожаных куртках при каждом залпе кричала "ура".

Когда вернулась в квартиру, сказала:

– Я не очень-то им сочувствовала, я к ним присматривалась. Но теперь я на их стороне. А тех, кто ликует сейчас, я придушила б своими руками.

– То есть и меня? – спросил он.

– И тебя, – сказала она. Выпила водки и легла на диван.

И теперь она думала, как можно после всего этого надеяться, что он её выкупит. Нет, это конец. Страх почему-то прошел. Видимо, и бояться устает человек. Осталась лишь горечь.

Горечь за свою женскую глупость, за свою жадность. Променять Игоря на это чудовище! И ради чего? Ведь она всегда знала, что деньги – это ещё не счастье. Да, без них плохо, но с ними, оказывается, бывает ещё хуже.

Она легла на живот, спрятала в подушку лицо и негромко завыла. Игорь, Игорь...

То ли от него самого, то ли от его стихов веяло какой-то ледяной гениальностью. Он читал, стоя на фоне густо-синего зимнего вечера:

Когда пробьет последний час, Уходим в бесконечный холод.

Но мой уход – всего лишь повод Взглянуть со стороны на вас.

И ещё одна деталь запомнилась на всю жизнь. За те несколько дней, что они были одни до приезда Блинова, Отраднов несколько раз начинал разговор о том, что хотел бы жить так:

полгода – в городе, полгода – в деревне. Она не понимала его, спрашивала:

– В деревне – это здесь?

– Нет-нет, это дача, какая это деревня? Летом здесь столпотворение, как в Измайлове.

И он ей рассказывал о родине предков, об острове, окруженном огромным, как море, озером, где берега сливаются с линией горизонта, о лодках, лошадях, о безлюдье.

Она осторожно ему возражала: на таком острове он не высидит и недели. И потом, зачем этот остров, когда есть прекрасная дача?

– Знаешь, что для меня эти дачи? – Он слегка раздражался. – Это прижизненное кладбище горожан. На кладбище – вечный покой, тут временный.

– А в твоей деревне? – возражала она.

– Там все другое. И запахи, и еда, и люди – там жизнь другая. Гусей с тобой заведем и так далее...

Присмотревшись, она заметила, что в самом деле здесь все его раздражает. Он словно предчувствовал скорое появление Блинова.