Текст книги "Возмездие (Повесть и рассказы)"

Автор книги: Валерий Старовойтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Глава 13

Полдень. Медведев с удовольствием обедал настоящим пловом, запивая его душистым травяным чаем. Погожий августовский день радовал. Лес привычно шумел. Проказник-ветер, словно играючи, раскачивал из стороны в сторону вековые кроны, заставляя птиц перелетать с дерева на дерево, накрывая поляну веселым щебетанием. Молодые бойцы, дурачась и смеясь, пытались подражать певуньям, насвистывая и цокая. Старые тщательно протирали травой чашки и с усердием прожевывали остатки плова. Мансур напевал песню на татарском языке и драил песком котел. Во всем этом была полная гармония мирной, свободной жизни, впервые за долгие годы их ссылки в условиях рабского, каторжного труда. Было настолько радостно и спокойно на душе каждого из повстанцев, что никто из них и не думал о возможной смерти.

– Командир! – Крикнул дозорный, сидевший на толстом суку высоченной кедры. – Всадник! – И показал в сторону поля, заросшего кустарником. Николай вскочил, быстро побежал к опушке и, вскинув к глазам трофейный бинокль, увидел в перекрестье паренька из отряда Ускова в заплатанной холщовой рубахе. Всадник шел хорошим галопом на резвом коне, подстегиваемом по взмыленным бокам голыми пятками. Посыльный от Ускова от угощения не отказался и с жадностью ел, походу пытаясь доложить о происшествии.

– Прожуй, не торопись, и все по порядку с самого начала! – Медведев похлопал бойца по спине, который поперхнулся и закашлялся. – Чаю подай!

Мансур протянул свою пиалу, которую не давал никому, но ничего другого под рукой не было. Выслушав доклад, Медведев скомандовал: «Загирова ко мне!» Протянув руку посыльному, помог подняться:

– Остаешься здесь до моего возвращения из вашего лагеря.

– Товарищ командир, прибыл я! – За спиной топтался рослый Анвар Загиров, настоящий богатырь. Распекать этого увальня о правильном обращении к воинскому начальнику было некогда, поэтому Медведев просто обернулся и сказал:

– Остаешься за меня, Анвар. Бабид заместитель, пусть доведет до всех, что я к соседям, туда и назад. Там Григория Ускова, их командира, ранило, понял?

– Конечно, разрешите тогда вдоль леса выставить этот, как его, язви душу, забыл! – Загиров запустил огромную ладонь в черный, как смоль, густой чуб и смачно заматерился на родном языке.

– Молодец! Патруль! И не лайся, достопочтимый Мансур ведь рядом! – Командир показал на старика, который жогнул Анвара крапивой по широкой спине.

Через час, дав отдохнуть жеребцу, Медведев хорошей рысью шел по просеке в сторону отряда Ускова.

В землянке было прохладно. Григорий, прикрывшись телогрейкой, лежал на нарах. В воспаленном мозгу сверлящей болью беспокоила, раздражала и гневила мысль о контузии. Хотелось непременно встать, крушить и рушить все, что попадется на пути, без разбора и сожаления, но сил не было. Как только Усков пытался приподняться с жесткого ложа, потуги рвоты сворачивали тело; в ушах набатом били звонари; нестерпимая боль уходила из головы в спину, и он, сплюнув на земляной пол, опрокидывался навзничь. Вниз по ступенькам сбегал невесть откуда доставленный доктор, поил его горьким травяным отваром, менял водочный компресс на голове, нащупывая пульс, что-то бормотал в реденькую бороденку и снова поднимался к дверному проему, завешенному грязной мешковиной. Григорий Усков мучился после контузии третьи сутки и не знал, что четверть отряда подалась в тайгу партизанить, а самые преданные, оставшись, охотились, ели от пуза и спали. Караульная служба неслась, но из рук вон плохо, да и то только в лагере. Разведки не было. Вся эта вакханалия и бросилась Медведеву по прибытии.

– Командир где?! – Он с силой схватил за худые плечи часового и прижал к дереву, облокотившись на которое, тот чистил картофелину, запеченную на костре. Винтовка валялась рядом.

– Ранен он, у себя в землянке. Да отпусти ты! – Завертелся молодой парень, пытаясь вырваться из крепких рук Медведева.

– Слушай сюда, хлопец! Я твой новый командир Медведев! Немедленно отряд по тревоге в ружьё, гляну, за сколько вы соберетесь, охламоны! – Подкинув ногой винтовку и перехватив её за цевье, Николай выстрелил в воздух. Часовой сложил ладони в рупор и громко крикнул:

– Боевая тревога, тревога! Построение!

Медведев встал за дерево и, переводя взгляд с карманных часов на поляну, с удовлетворением видел, что не так уж все плохо, как показалось с первого раза. Командиры отделений строили своих людей, по-быстрому проверяя оружие. Кавалерия умело седлала лошадей и рысью в колонну выдвигалась на проселочную дорогу, на обочине которой валялась искореженная взрывом тачанка. Уложившись в норматив, выстроенный отряд был готов к действиям. На поляну вышел Медведев и принял доклад по форме от первого командира отделения, ибо заместителя Ускова на поляне не было.

– Братья по оружию! – Обратился к строю новый командир. – С этой минуты до полного выздоровления Григория Ускова командование отрядом беру на себя. На сборы час, выдвигаемся для соединения с другими повстанческими отрядами. Да поможет нам Бог! – Осенив себя крестным знамением, Медведев дал команду: «Вольно, разойдись! Построение через час, командиром отделений прибыть ко мне через полчаса!» – Затем развернулся и побежал к землянке, где его ждал доктор.

И не успел Николай добежать до землянки буквально пару шагов, как его громко окликнул коренастый бородатый мужик с винтовкой за спиной. Конь встал на дыбы; доктор шарахнулся в сторону; всадник перекинул ногу с седла и умело соскочил, опустив поводья, прямо перед носом нового командира:

– Разрешите доложить, потомственный казак с Тегельдьево, Иван Ручьев, разведчик!

– Докладывай, судя по тому, как ты летел сюда, сокол, что-то случилось. Только с главного начинай! – Медведев пожал разведчику руку.

– Случилось! К Высокому Яру прибыло пять грузовиков с города с солдатами Красной Армии. Вооружены до зубов винтовками и гранатами. Три пулемета и одно орудие.

– Так, значит! – Медведев отодвинул остолбеневшего доктора и присел на пень, на котором тот нес дежурство возле землянки. – Подкрепление, значит, прибыло, теперь в лобовую атаку Высокий Яр не взять!

– Не взять, – Ручьев вздохнул и начал крутить «козью ногу», набивая ее махоркой. Рой комаров метался над его мокрой от пота спиной.

– Как Григорий? – Медведев перевел задумчивый взгляд на доктора.

– Слабы очень, взрыв гранаты, если бы не Игнат Селиванов, заместитель ихний, погиб бы командир! – Доктор отмахнул пихтовой лапой надоевший гнус. – Ценой своей жизни Селиванов и спас Григория!

– Как это случилось? – Медведев тоже стал набивать самокрутку.

– Баба, которую изнасиловал в Тигино ординарец Ускова, проникла в отряд и угробила обоих и себя! Тимоху совсем, а Григория взрывной волной зацепило! Можете взглянуть, простите, имени-отчества не знаю! – Доктор откинул мешковину с дверного проема сооружения, представляющего нечто среднее между землянкой и блиндажом.

Усков лежал на настиле из осинника поверх матраса, набитого сеном. В полумраке изможденное, заросшее щетиной лицо отдавало синевой, и оттого Григорий был похож на покойника. Медведев перекрестился и взял друга за руку. Тот открыл глаза, улыбнулся, попытался подняться, но позывы рвоты скрутили исхудавшее тело, и Усков начал рыгать желчью прямо на землю. Откинувшись на телогрейку вместо подушки, он вытер рот, показал на уши и замотал головой. По небритой щеке покатилась слеза. Медведев понял, что командир передового отряда ничего не слышит из-за контузии. С силой сжав руку Григория, он повернулся к дверному проему и окликнул доктора. Тотчас доктор появился в блиндаже и засуетился у сумки с медикаментами в поисках листка бумаги и карандаша. Медведев, послюнявив огрызок химического карандаша, написал на тетрадном листке: «Поправляйся! Командование над твоим отрядом беру на себя. Выдвигаемся немедля, противник стягивает силы. Завтра будет поздно. Доктора оставляю с тобой и двух вооруженных бойцов для охраны. Как только станет лучше, уходи в тайгу, не поминай лихом, друг и настоящий офицер! Подпись: капитан Медведев!»

За блиндажом послышались возня и ругань. Часовой не пускал в блиндаж постороннего.

– А, сучонок, он мне руку прокусил! – Завопил молодой охранник.

– Да пошел ты! Винтовку в кустах забери, сторож хренов! – Крикнула женщина, одетая под мужика в пиджак, галифе и сапоги, на самые уши у нее была натянута шляпа. Григорий приподнялся, отодвигая от себя доктора, и начал всматриваться, не узнавая некоторое время Марию Малышкину. Она сняла шляпу, и темные волосы упали по плечам пиджака не по росту. Рядом, прижавшись к её ногам, стоял мальчик лет семи.

– Вы кто? И как оказались здесь?! – Доктор пытался прояснить ситуацию, переводя взгляд с непрошеных гостей на больного и старшего начальника.

– Я жена бывшего коменданта Малышкина, а мальчик – сын Григория Ускова. Спрятала его у себя, пока солдаты из НКВД весь дом Усковых переворачивали. Не знаю, чего они там искали. Жену его увезли. Отца так саданули прикладом в грудь, что он на третий день и помер, а я с мальцом в тайгу. Старик Шевелев нас сюда и вывел…

В потоке солнечного света, пробивающегося от дверного проема, волосы непрошеной гостьи взметнулись темным крылом, и Григорий узнал женщину, потянул к ней руки, но мальчуган бросился в его объятия первым. Медведев передал записку доктору и вышел из блиндажа. Вскоре на поляне зазвучал его командирский голос, отдающий команды на построение отряда.

Глава 14

Ночь накрыла лагерь. Лично проверив караул, Медведев вернулся к костру. Огонь выхватывал из темноты веселое лицо старика, который, подбрасывая ветви, пожираемые пламенем, напевал как обычно татарскую песню.

«Его сыновей, многочисленных родственников, земляков веду завтра на верную смерть, а он поет!» – Командир подсел рядом и молча смотрел в огонь, глубоко погруженный в свои мысли… «Война не прекратится никогда на этой грешной земле. Нас не убьют сегодня, убьют завтра. Одно дело умереть за правое дело, за свободу, естественное, природное состояние любого существа». По ту сторону костра в густой траве мелькнула серая шкурка любопытного зайчишки и исчезла. В голове всплыл образ сына Николая II с игрушечным зайцем в руках. «Детей за что, суки!» Медведев с треском разломил об колено большую хворостину, которая моментально вспыхнула, озаряя поляну, на которой вповалку спали бойцы его отряда, обнявшись с кольями и дубинами. Неожиданно Мансур запел громче:

 
«Так как собственной смерти отсрочить нельзя,
Так как свыше указана смертным стезя,
Так как вечные вещи не слепишь из воска,
– То и плакать об этом не стоит, друзья!»
 

А потом тихо добавил:

– Отдохни, сынок, завтра в бой. Все будет хорошо, аллах милостив к тем, кто карает безбожников!

Забрезжил рассвет. Кромка тайги посветлела, вдоль её опушки растянулся отряд повстанцев. Шли в колонну, чтобы занять позицию у села, выставив на краю раскорчеванной тайги пулеметную точку, которую было трудно обнаружить в буреломе. К нему стелился покос до самого Высокого Яра, поэтому задача пулеметного расчета была предельно простой – прицельным огнем рассеять противника, который должен броситься в погоню за Медведевым. Место для точки было выбрано заранее им самим. Вершина небольшого холма была завалена выкорчеванными пнями. Бабид и его подручный установили пулемет «Максим» так, что между корнями торчал ствол, больше похожий на сук сваленного дерева, которых кругом было навалом. С бурелома хорошо просматривалось поле, обласканное лучами восходящего солнца. Справа на опушке тайги схоронился Медведев с пятеркой самых лучших бойцов из отряда Ускова. И как только папаха пулеметчика взлетела над пулеметом, Медведев и его бойцы понеслись между копнами верхом на хороших лошадях. Вслед им со стороны Высокого Яра, пытаясь взять в кольцо, вылетела конница Красной Армии. Бабид в прорези щита видел мушку, которая была на аршин впереди первого всадника в кожанке с шашкой в руках, и нажал на спуск. Пулемет в руках задрожал, заполняя треском лес. Три коня, всхрапывая и заржав в диком исступлении, пали, давя под собой всадников. Прицел взметнулся вправо, и очередь скосила еще четверых, но этого пулеметный расчет Медведева уже не видел. Со стороны села ухнуло. Снаряд разорвал пулеметный расчет в клочья, размотав кишки на корнях валежника. Преследователи повернули в сторону села. Николай на скаку слышал взрыв и понял сразу, что произошло нечто ужасное, обрушившее все его планы. Резко натянув поводья, отчего вороной встал на дыбы, он развернулся и, припав к потной шее коня, помчался в сторону бурелома вдоль просеки, поднимая своих в атаку. Медведев понимал, что это единственно верное решение, потому что дозорный отряд НКВД сейчас летит в штаб, который наверняка расположен в сельском совете, чтобы доложить обстановку. Таким образом, у него есть час, чтобы уничтожить орудийный расчет и войти в село.

Высунувшись за бруствер, за которым стояла пушка, командир расчета с ужасом смотрел, как по полю в его сторону бегут лохматые, оборванные люди с кольями и дубинами, по которым слева и справа раздаются хлопки винтовочных выстрелов. Бегущие люди, несмотря на оружейный огонь, словно заговоренные неведомой силой, с дикими криками на басурманском языке приближаются к селу все ближе и ближе…

Передергивая затворы и паля, не целясь, «в белый свет, как копеечку», расчет начал отступать, успев сделать всего один выстрел из пушки с недолетом. Медведев стал обходить с тыла, увлекая за собой объединенный отряд Ускова и свой в единый эскадрон. Краем глаза Николай видел свой просчет, исправить который уже было невозможно. Кавалерия противника не бросилась, понеся потери в штаб, а дождавшись, когда мятежники выступят, вылетели с шашками наголо навстречу Анвару Загирову и всей многочисленной его братии с кольями и дубинами в руках.

Солнце спряталось за тучу, пытаясь скрыться от кровопролитной бойни у Высокого Яра.

Как только эскадрон Медведева начал форсировать узкую речушку, с деревенской мельницы по ним ударил пулемет, выкашивая бойцов на крутом подъеме к яру, который лошади не могли пройти быстро. Последнее, что мог видеть Медведев, смертельно раненный, падающий в воду, была стайка пескарей, бросившихся врассыпную. А на той стороне реки богатырь Загиров, истекающий кровью, продолжал рушить наседавших на него кавалеристов. Анвар с тяжелой березовой дубиной в стальных руках походил на страшную машину, которая сбивала одним ударом коней и моментальным, разящим с разворота в голову, – наседающих пеших бойцов НКВД. Они падали к его ногам, не выполнив приказа: «Взять живым это чудовище!» Раздались выстрелы из револьверов подлетевших к Анвару на лошадях командиров…

Он, падая на тела поверженных врагов, вскинул последний раз глаза в синь неба, где медленно парил над схваткой свободный ястреб, улыбнулся ему и умер.

Глава 15

Двое оборванцев – все, что осталось от семьи Григория Ускова, – едва продвигались среди высоких серых стволов елей и пихт, плотно смыкавшихся своими кронами над головой. В самой чаще приходилось с трудом протискиваться между деревьев, отводя тяжелые ветви от грязных изможденных лиц локтями поднятых до уровня груди рук со сжатыми кулаками. Рой комаров при этом взмывал вверх с яростным воем. Лес был кое-где повален. Вывороченные корни промыло осенними дождями, и старухи с десятками вьющихся рук, спруты со слоновьим хоботом и прищуренными глазами холодно пялились на бродяг. Стоило зайти к выворотню с другой стороны, и одни чудовища исчезали, появлялись другие. Мертвые деревья стояли вперемежку с живыми, слегка поскрипывали, как двери на заржавленных петлях; с ветвей свисали седые «бороды» лишайников; изредка золотым лучом скользило солнце по каплям застывшей смолы на редких соснах. Погребенные в плотном слое мха лежали сгнившие стволы, иногда настолько трухлявые, что ноги проваливались в них до колен. Но еще больше бурелома громоздилось на поверхности. То вывороченная с корнями ель перегораживала путь, то несколько упавших деревьев создавали непроходимые завалы. Среди темных пихт иногда мелькал светлый ствол березы, который случайным, неожиданным гостем выглядел среди «черной тайги». Если под пологом елей-великанов удавалось увидеть бузину или рябину, мальчуган бросался к ним, забивая горечью ягод голод. Усков доставал карманные часы, поворачивая их так, чтобы часовая стрелка указывала на солнце, пробивающееся между низкорослыми елями, мысленно рисовал угол между часовой стрелкой и линией часа дня, а затем делил этот угол пополам тонкой веткой, которая и показывала на долгожданный юг. Григорий громко звал сына, который бегом догонял с набитым ягодой ртом, спотыкаясь о толстые корневища, засыпанные темной хвоей. Так они вышли в светлый сосновый бор вдоль яра с неизвестной таежной рекой внизу.

– Привал! – Тяжело дыша, Усков, упершись спиной в ствол высоченной сосны, медленно сполз на землю. Сосняк отступал вглубь тайги от молодого, пожелтевшего осинника вперемежку с густыми непроходимыми зарослями шиповника, спускающимися с лесистого холма к быстрой речке, змеей скользящей в глиняном корыте. Кое-где по берегу лежали в пожухлой траве камни, невесть коим образом попавшие в болотистую тайгу.

– Набери у речки, там, внизу, крупной гальки. Сделай ямку, обложи ее, а потом уж я сам разведу костерок, – с надрывом в хриплом голосе крикнул отец в сторону сына, ползающего по полянке, усыпанной белым грибом. Грибы аккуратно складывались на ободранный полушубок.

Пока Усков возился с костром, мальчуган готовил ночлег. На пень, который ему был указан, положил одним концом длинный сухой ствол дерева. Затем начал обкладывать ствол с двух сторон хвойным лапником. Пол застлал мхом, а сверху ложе накрыл дырявым ватным одеялом из тощей котомки за спиной.

Всполохи бездымного костра вырывали из ночи ободранных путников да нанизанные на обструганные осиновые палочки зажаренные грибы, скукоженные и почерневшие.

– Как думаешь, тятя, нас ищут? – Уставшим и безразличным голосом спросил малой, рассматривая загнивающую рану на предплечье.

– Громче! Я на левое ухо совсем оглох!

– Ищут, говорю?

– Завтра рану обязательно углем присыпь, тот же йод. Идти, похоже, долго еще.

– А дорога куда? – Мальчик дернул худым плечом фуфайку не по росту, закрывая рану у плеча.

– Возможно, в никуда. Согласись, сынок, двигаться свободным человеком все же лучше, чем быть рабом, распятым на дереве и пожираемым заживо гнусом под пьяный гогот охранников из комендантской роты.

– Правда, что они еще используют и клопяной бокс? – Пацан поближе подсел к горячим камням.

– На то они и призваны в НКВД палачами. – Григорий перекрестился, задерживая два перста поочередно у черного волнистого чуба с седой прядью, впалом животе и тощих ключицах, спрятанных в рванье совсем недавно приличной одежды. – В темном дощатом шкафу разводят клопов сотни, может быть, тысячи. Пиджак или гимнастерку с сажаемого в смертнецкую снимают, и тотчас на него, переползая со стен и падая с потолка, обрушиваются голодные клопы. Сперва бедолага ожесточенно борется с ними, душит на себе, на стенах, задыхаясь от их вони, через некоторое время ослабевает и безропотно дает себя пить.

– Вот это, действительно, страшно! – Мальчик подбросил в костер сухую ветку и поежился, в спину тянуло холодом. – Отчего все так, люди вмиг стали хуже зверей?

– Мы на свободе с тобой, и это счастье!

– А что такое счастье теперь для нас? Маму увезли. Жива ли? Деда убили. Всю жизнь они работали, но счастливыми я видел их только на Пасху. – Мальчуган вздохнул и посмотрел на отца, превратившегося в старика. В глазах отца стояли слезы.

– Прошлого нет, будущее не наступило, остается настоящее – здесь и сейчас! Чтобы быть счастливым, нужно просто знать: есть три составляющих счастья в настоящем. Это сердце, ум и воля. Если они в связке, ты счастлив, а нет, то и суда нет! Сердцу постоянно нужны ласка, нежность и покой. Уму это не нужно, ему нужны знания и поиск истины. Воле – только свобода и движение. – Отец говорил громко, словно боялся, что младший Усков в свои 14 лет – советский, беглый каторжанин, такой же, как и он сам, – не услышит его слов. Видимо, услышал, тяжело вздохнул и пробормотал: «Красиво, но не понятно!»

Огонь в костре заметался, словно в тревоге вопрошая: «А дальше что?!» И наступила тишина. Долго молчали, каждый думая о своем. Вот только в голову не приходили мысли о ССР, «Союзе спасения России», из-за которого семья Усковых по пьяному протоколу капитана НКВД и попала в тайгу на строительство дороги в болотах Чаинского района Томской области, этой самой дороги – гати, прокладываемой по чертежам царских времен, когда сотни людей копают канавы, осушая болото, а другие следом валят лес и укладывают его в пробитую зверем тропу. Дороги, в которой закопаны тысячи ни в чем не повинных советских людей. В глазах мальчика стоял светлый лик бабушки, крепко сжимающей худенькую ручонку под сводами собора, из которого теперь сделали склады райпотребсоюза.

Ночи становились холодными, поэтому место прогоревшего костра Усков выложил пихтовым лапником. Уселся на него, облокотившись спиной о высокую березу, а сынок прилег рядом и моментально уснул под убаюкивающий шелест листвы над головой. Григорий прикрыл глаза и стал думать: если они идут уже неделю строго на юг, то скоро выйдут к Оби, а вот дальше что? Ответа не было. Усталость взяла свое, и он задремал, не видя, что за ними наблюдают в бинокль…