Текст книги "Возмездие (Повесть и рассказы)"

Автор книги: Валерий Старовойтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

На улице шел дождь. Малышкин, видя, как жена с трудом пытается подняться с пола, выматерился, сорвал брезентовый плащ с гвоздя и крикнул в хату:

– Убью, сучка, а ухажера твоего скоро прилюдно хлопнут. В район я, через неделю, другую, жди. Любить тебя опосля буду слаще Гришки твоего! А на остров за ним рванешь, сгинешь в топи, так что выбирай!

Через час телега с лежащим в ней бывшим комендантом Крыловки и возницей, верным ему человеком, покатилась под горку в сторону районного центра с красивым названием Парбиг, что с кельтского языка означает «крутояржная река».

Глава 8

Моросил собрат осеннего дождика из туч, полчищами зависшими над тайгой. Старик Шевелев поднялся с кряжистого пня, подошел к заросшему мхом тополю, долго шарил по нему костистыми руками, облепленными мошкарой, а затем указал шестом направление их долгого пути по болоту. Усков понял проводника, потому что лишайник растет больше на северной стороне нижней части стволов деревьев, а ошибиться в сторонах света нельзя, таких ошибок тайга не прощает никогда, об этом путники знали не понаслышке. С ранней зари шли они след в след по тропе, ведомой только зверью да избранным охотникам. В период короткого отдыха Шевелев возносил руки к небу, бормотал молитвы, и снова трогались на север. Неожиданно дед присел за корягу, махнув рукой Грине, чтобы тот тоже затаился. Проваливаясь в грязь, «уф-фая» и крутя бурой башкой, молодой медведь шел им навстречу той же тропой с подветренной стороны. Григорий протянул руку к голенищу за пистолетом, но старик неожиданно смахнул со спины котомку и подбросил её вверх…

Медведь резво повернулся и пустился наутек, обдав желтым поносом болотистые кочки. Дед рассмеялся беззубым ртом:

– Все равно поклажа с сухарями мокрая, а «пестун» вот повеселил нас, обосрамшись-то! Теперь без остановки чесать будет куды с добром! Вон, обгоревшую кедерку видишь? – Старик обернулся и показал шестом в сторону обугленного дерева. – Молния в неё шандарахнула. Особливо внимательный будь, в трясину ступаем. Она, как хищник, живое в себя засасывает, а мертвое не трогает!

– А почему так? – Григорий почувствовал, что почва под ногами изменилась. Она при каждом шаге вздрагивала и колыхалась.

– Это места, где хляби небесные соединяются с бездной земной, я так думаю про такие болота. Строго по моим следам иди, ухнешь, мне тебя не вытащить!

После полудня изможденные путники повалились на твердую землю у самой обгорелой кедры, выросшей на глинистом полуострове, уходящем склоном к полноводной реке. Ребристая дорожка от берега в лучах заходящего солнца бежала к её середине, где длинной косой протянулся остров, утопая в зелени ранета и черемухи.

– Красота! – Усков вытянул натруженные ноги. – Полагаю, что добрались?

– На все воля Божья! – Дед встал на колени и начал молиться.

Григорий спустился к реке. Он видел, что от острова быстро пошла в их сторону большая лодка с вооруженными людьми. «Точно, охраняют свои владения, молодцы!»

Рыбацкая лодка с четырьмя гребцами и кормчим, молодым парнем с винтовкой в руках, встала метрах в двадцати от берега по команде: «Весла! Правое на воду, левое табань».

«Чтобы не сносило для целевой стрельбы», – догадался Усков и попытался подняться.

– Сидеть, руки за голову! – Ствол поднялся на уровень плеча кормчего. – Кто и откуда, зачем пожаловали?

– Дело есть до старосты вашего Глазычева Ильи Прокопьевича. Я комендант Крыловского поселения, а проводник – старик Шевелев, тесть старосты! Так что ты, мил человек, ружье-то убери!

Усков встал и пошел в воду, а потом в три взмаха доплыл и оказался у борта, протянув руку. Парень отложил винтовку и с помощью гребцов помог взобраться пловцу в лодку. Отжимая рубаху за борт, Григорий громко сказал, чтобы все слышали:

– Старик по уговору меня на берегу ждать будет. Не вернусь по вашей милости, он сюда чекистов приведет, с зятьком-то у него нелады, вам это надо?

– За советскую власть агитировать собрался, ну-ну! – Кормчий усмехнулся. – У Глазычевых с ней свои счеты, так что, может, к берегу повернуть, пока не поздно?

– А ты, как я понимаю, внук Шевелева, значит, Петр! Дал бы закурить что ли?

– Не курю, а что я внук старосты, так ты это верно приметил, гражданин начальник. Если бы не дед, кормил бы ты сейчас у меня налимов, их много нынче тут!

– Да ладно, я тоже не из пугливых, к батьке у меня дело, как раз наоборот – агитировать вас против Советов выступить!

Лодка плавно вошла в камыши, за которыми виднелась дощатая лестница, уходящая по крутому яру к деревне на острове.

Вечеряли с кряжистым мужиком в большой избе Глазычевых, где помимо гостя и старшего сына Ивана никого не было. Вся большая семья была отправлена в дом напротив навестить тетку, местную знахарку.

На столе стояли крынка с бражкой и чугунок с ухой, огурцы и всякая зелень с большого, ухоженного огорода.

Глазычевы, как и большинство островитян, были сосланы с Урала. Будучи вдовцом при шестерых детях, из которых старшему Ивану исполнилось двадцать, а младшей Елизавете восемь, Илья Прокопьевич сосватал единственную дочь Шевелева в Парбиге, старую, некрасивую деву, оставив старика одного. Охотясь, привел в эти места. Так и созрел план у Глазычева перебраться со всеми многочисленными родственниками подальше от советской власти. Как только уговоры вступить в колхоз закончились, и было принято решение погнать отказника Глазычева старшего в его шестьдесят пять на рудники, так выступили ночью в тридцать семей в болота под руководством тестя Шевелева. Только вот старик не смог жить в землянке старосты, больно тот лют. Дочь было жаль: «из пламя в полымя», как говорится, потому и вывел всех к Черемуховому острову с заброшенными на нем домами, где жили старообрядцы, не принявшие никоновских реформ церкви. Почувствовав свободу, дружная семья Глазычевых, вкалывая от зари до зари, поправила домишки, перестелила камышом крыши да отремонтировали печи – глины кругом с лихвой. Бабы да дети малые дикоросов на зиму собрали, так и перезимовали, чтоб заново строиться и жить. Занявшись делом, зятек всю силушку вкладывал в топор да мотыгу и дочь не трогал, а сам Шевелев у Ильи за проводника был. Зять ходил на Новониколаевский тракт менять пушнину на порох, патроны к винтовкам, которые они добыли с сыновьями, разоружив охранников обоза с продовольствием для спецпереселенцев. Муку и крупу не тронули, а винтовки взяли. После этого разбойного набега старик Шевелев окончательно ушел с острова и стал жить в Крыловке, а Илья за это время сам хорошо уже все болота знал и в проводнике больше не нуждался. Обо всем этом Ускову и рассказал самозваный начальник острова.

– Так, говоришь, заморят людей? – Илья Прокопьевич посмотрел сначала в глаза Григория, а потом сыну. Тот отвел взгляд, быстро перебирая налимью голову от хрящей и костей. Усков, глядя в умные, серые глаза напротив, тихо повторил, почти по слогам:

– Под иконой сидим, клянусь, что хоронить придется стариков и детей в братской могиле. Выхода иного нет, Илья, подсоби хотя бы на первых порах оружие добыть, хочу комендатуру и склад с продовольствием для северного завоза взять, а потом на Подгорное двинуть. Уверен, народ пойдет за нами по всему краю, а это, посчитай, тридцать тысяч супротив их тысчонки из НКВД!

Глазычев медленно встал, обошел стол, похлопав сына по плечу и, положив руку на руку коменданта, спокойно сказал:

– Григорий, возвращайся с тестем в Крыловку. Решил выступить, выступай до заморозков, но без меня. А баб с детьми малыми и стариков из Крыловки выведу на остров сам. Тропу знаю другую, не трясинную!

Подняв голову к огоньку лампадки, Глазычев перекрестился и вышел из избы, давая тем самым понять коменданту, что аудиенция закончена.

Глава 9

Обратную дорогу Усков и не заметил, ступая за стариком, который хорошо ориентировался по видимым только ему одному заметкам на деревьях. На привалах молчали, каждый думал о своем. Шевелеву было обидно, что не внук, а другой парень привез Григория с острова, и потому повидаться с Петрухой не удалось. Только однажды старик обмолвился, потому что обиду держать не было мочи:

– Любил я малого, к тайге приучал, о повадках зверей рассказывал, надеялся, но, похоже, зря!

Григорий и на сей раз промолчал, погруженный в свои мысли. Он отчетливо осознавал, что без поддержки вооруженных людей Глазычева потери среди восставших будут большими. Пытался утешать себя мыслью, что все равно многие из них обречены на смерть от голода и болезней, но в глазах стояли заскорузлые, равнодушные, бородатые рожи, и его величество Совесть била набатом в голове: «А по какому такому, собственно, праву ты ведешь людей к погибели, а что будет с их детьми?!» Он гнал от себя эти мысли, но им на смену летели другие – о предстоящей схватке с ненавистной системой Советов, исковеркавшей судьбу его семьи, и снова круг замыкался: «Не много ли на себя берешь, Гриня, в своей лютой ненависти?! Убивать придется не Ленина со Сталиным, а таких же простых людей, но думающих иначе, чем ты! Ведь, положа руку на сердце, советская власть строит школы и больницы, начала платить крохи, пенсии старикам!» Так и не заметил, потерянный в сомнениях и раздумьях Григорий Усков, как вышли они из болота и идут уже по кромке леса, за которым рукой подать до Крыловки.

По возвращении в деревню комендант тотчас распорядился привести к нему арестованного Медведева.

– Ко мне никого не пускать в течение часа, пока я классовому врагу мозги править буду! Ясно? – Комендант строго посмотрел на молодого бойца из сводного отряда НКВД, прикомандированного и разбитого по двенадцать человек в каждую деревню спецпереселенцев для несения караульной службы по охране складов, комендатур и местных советов, а также для поддержания общественного порядка.

– Так точно! Разрешите идти? – Рядовой вытянулся по стойке смирно и, браво развернувшись, вышел из кабинета во двор, где и заступил на пост, примкнув штык к винтовке.

– Ну, ты актер, Григорий! – Вскоре Медведев принял в объятия товарища с улыбкой.

– С вас пример берем, господин штабс-капитан! «Вяжите руки и в карцер!» – Со смехом парировал Усков, похлопывая бывшего командира по спине. – Ты, брат, отощал совсем, а ну! – Комендант открыл громадный сейф, выгрузив из него банку тушенки, сало, сушки и початую бутылку водки. – Ешь и пей, по ходу докладывай, коли я теперь гражданин начальник!

Медведев, махнув полстакана и закусив, поддевая сушкой прямо из открытой банки кусочки говядины, начал рассказывать, рисуя на чистом листе схему предстоящего восстания.

– Карта где? – Григорий был задумчив и сосредоточен.

– Отец карту приносил, но она настолько стара, что по ней даже на охоту лично бы я и не пошел. Так вот, смотри, что предлагаю: группа бойцов с Черемухового острова под твоим командованием выдвигается прямо на Парбиг с целью захвата и разоружения комендатуры. – Острие карандаша сновало внутри двух извилистых линий, отображающих берега реки, и метнулось в сторону квадрата с буковкой «П». – Времени тебе сутки, Григорий. Справитесь?

Усков молча отошел от стола и, развернувшись на носках, отчего «хромачи» скрипнули, тихо произнес: – Коля, не будет отряда с острова! Отказал староста!

Медведев с досадой бросил карандаш на стол:

– Отказал? Тогда обсуждать план бессмысленно! На кой в карцере сидел, спрашивается? С кольями и вилами не навоюешь против винтовок и пулеметов!

– Я ведь и не обещал, что договорюсь с Глазычевым, мать его, в кулацкое отродье! – Комендант горько усмехнулся и начал сворачивать папиросу. – Почему нет смысла? Давай просто его скорректируем, для чего направляли агитаторов, проводили сходки с народом?! Основная масса готова выступить и умереть за правое дело, за свободу! Вот смотри! – Теперь карандаш начал бегать по бумаге в руках Григория, обозначая направления главного удара и пути отхода.

– Ты все же предлагаешь в случае провала молниеносного удара перейти к позиционной, партизанской борьбе? – Медведев накрыл рукой зеленый прямоугольник, обозначающий тайгу.

– Нет. Чтобы отряд был партизанский, а не банда, нужны строгая организация и дисциплина, а у нас с тобой командиров – ты да я, еще пара прапорщиков! В тайге мужиков не удержать! Я предлагаю наступление сразу в двух направлениях: на Парбиг с последующим захватом Подгорного и на Галку с захватом Бакчара. Вот, посмотри! – Усков взял карандаш и провел стрелы с северо-востока на юго-запад.

Николай, склонившись над столом, горько усмехнулся:

– Григорий, расстояние даже по старой карте, где Бакчар еще Селивановкой значится, в 70 верст!

– Маршем два дня пути! В целом нормально! – Комендант начал расхаживать по кабинету, потирая широкие ладони. За окном маячила кудлатая голова верного ординарца, который расчесывал железной щеткой черную гриву коня.

– Тимоха, ко мне зайди! – Усков прикрыл створки окна, на горизонте в сумерках сверкали зарницы. Вернувшись к столу, он долго смотрел на бумагу, исчерченную стрелами. В дверях появился Тимоха.

– Кольцов, слушай приказ, вот список Малышкина и в нем фамилии переселенцев. Обозначенных буковками «К» и «ЗК» найди в самой дальней деляне на раскорчевке. Они все там ночуют. Это кулаки и зажиточные крестьяне, и вели им собраться на пасеке с утра. Скажи, комендант там проверку проводить будет. Отсутствующих приравняет к беглым! Коня моего разрешаю взять, коли ты его так усердно отдраил! Все понял?

– Точно так! – Ординарец полетел по селу в сторону тайги, в которую с треском ударила молния.

Григорий вызвал со двора конвойного. Молодой красноармеец вскоре побежал в клуб, где были размещены отдыхающие, выполнять приказание, следуя которому «все должны немедленно прибыть в комендатуру с оружием для проверки его содержания, а потом праздновать именины самого коменданта».

Утро, свежее и умытое, ломилось ярким солнцем в окно. Усков поднялся с постели. Супруга уже возилась у плиты:

– Гриша, вчера Марью видела, едва бедная до дому дошла. Избил её Малышкин вусмерть!

– А я при чем? – Зачерпнув ковшом из ведра воду, буркнул хозяин и вышел во двор, хлопнув дверью так, что коромысло слетело с ржавого гвоздя и больно садануло по голове. Башка трещала от выпитого с конвойными в честь придуманного им своего дня рождения. Однако в комендатуре у него под замком стояло 12 винтовок и ящик патронов, что не могло не радовать. На сегодня по плану – ехать на пасеку, где соберутся мужики, с которыми надо договариваться взять в руки эти винтовки, чтобы начинать восстание.

Усков выкатил с крытого двора бричку, благодаря себя в мыслях за осмотрительность: «Ехать по раскисшей от ночного дождя дороге, да еще с похмелья и в промокшей повозке было бы совсем хреново». Створки окна распахнулись, супруга высунулась, обнажая дыни грудей из узкой кофточки, и крикнула:

– Еду не забудь! Не бычься, Григорий, за тебя окаянного Марья муку приняла! Все бабы деревенские об этом судачат! И еще она тебя искала, чтобы сказать, что Малышкин в район подался, узнав, что ты на острове.

Последняя фраза, как обухом по больной голове: «Любовь безоглядная, значит, сдала! За подмогой рванул её муженек в район, понятно! Теперь надо торопиться!» Бросив запрягать, вскочил на лошадь и поскакал галопом в сторону колхозной пасеки.

День угасал. Тень, падающая от столетних сосен, накрыла ульи и сужала круг, в котором сидели изможденные, уставшие люди без возраста. Худые, заросшие лица безучастно внимали коменданту, который поворачивался то в одну, то в другую сторону, словно ища поддержки. Усков каждую фразу говорил, словно вбивал гвозди, отчетливо и громко, а мужики молчали. Григорий присел на корточки и тоже замолчал, отчетливо понимая, что им все равно от чего подыхать – от пули или голода. «Ежедневная смерть детей и стариков, каторжный труд без срока каторги сделали их души такими же заскорузлыми, что и рожи»…

Мысль пронеслась в голове, как падающая звезда на сером небосклоне. И словно голос спасителя раздался в повисшей тишине от дальнего дерева на краю пасеки, погруженного в темноту:

– Гриня прав, надо выступать! Мы не жертвенные бараны советской власти! – Из тени вышел высокий старик. Несмотря на худобу, от него веяло силой. Все повернули голову в сторону Афанасия Тихоновича, знатного в прошлом алтайского купца-миллионщика.

Старик подал руку Ускову:

– Хватит агитку тут разводить, план излагай!

Мужики, словно проснувшись, загалдели все разом.

– Тихо! Пусть комендант ответит на два вопроса! – Афанасий поднял руку, народ замолчал.

– Вопрос первый, сколько времени даешь на подготовку? Вопрос второй, дашь ли людям отдохнуть от работ и поохотиться в тайге? – Все одобрительно зашумели. Григорий поднялся и произнес, крестясь на последний луч солнца, взметнувшийся над лесом:

– Вот истинный крест! С завтрашнего дня выдам вам изъятые ружья, отдыхайте, охотьтесь и набирайтесь сил в три дня! Председателя сельсовета сегодня сажу в карцер! Выступите, детей, стариков и жен ваших старик Шевелев проведет по болотам на Черемухов остров, их там уже ждут. И еще скажу правду, что многих из вас веду на верную погибель, Малышкин сбежал в район, думаю, за подмогой!

– Тогда отдыхать нам, братцы, некогда! – Афанасий Тихонович разгладил черную бороду. – Начинаем правое дело в понедельник. Сейчас всем – до родственников и знакомых, чтобы к утру воскресенья было ясно, сколько народа в отряд пойдет.

– А сынов брать, а может, уже завтра баб на остров? – С разных сторон полетели коменданту вопросы.

– И сынов и дедов, кто в силах держать в руках вилы и топоры! Братцы, помните, с нами Господь, ибо выступаем против антихриста! – Прогремел над поляной голос высокого старика.

– Комплектуем два отряда. Один возглавлю сам. Другой – мой товарищ, Медведев. А Афанасия Тихоновича очень попрошу прямо сейчас на моем коне – на дальние кордоны, людей мобилизовать, объясняя им, что мы не одни – по всей Сибири начинается восстание! – Григорий, обнял старика, безусловного авторитета для спецпереселенцев. – Теперь всем отужинать чем Бог послал. Тимоха, раздавай!

Дверь дома пасечника открылась, на крыльце показался ординарец с ведром каши с тушенкой, огромным медным чайником и мешком черного хлеба.

Глава 10

В конторе лесозаготовок, за столом, под портретами вождей сидели начальник ОГПУ района Лопарев, местный землеустроитель коммунист Хомутский, передовик производства коммунист Слютянин, прокурор Малков и председатель сельского совета села Бакчар коммунист Неверов. Неверов в страхе ждал выводов грозной комиссии. Совещание проводил сам секретарь Чаинского райкома партии Досужский, который был в командировке в одном из поселков своего хозяйства, разбросанного в тайге на сотни верст. Делегация прибыла по заданию Томского обкома с плановой проверкой.

«Однако жизнь внесла свои коррективы и в планы райкома», – секретарь, заложив руки за спину, прохаживался вдоль стола и изредка бросал взгляды на заросшего, ободранного человека, который докладывал о готовящемся восстании. Полуденный зной лишь усиливал неприятный запах тины, мочи и дегтя, исходивший от бывшего коменданта села Крыловка товарища Малышки-на. Катенька, секретарь сельского совета, то и дело отрывалась от клавиш пишущей машинки, прикладывая к припудренному носику душистый платочек. И как только картина, маловероятная для понимания секретаря, недопустимая для работы начальника ОГПУ окончательно проявилась в изложенных действиях кулака Ускова, а непринятие мер грозило секретарю неприятностями, которых надо немедля избежать, он подвел черту. Во-первых, обещали в новом году перевести в обком, во-вторых, беременная любовница сидит в тени ранета за окном и ждет секретаря к обеду. Выдержав МХАТовскую паузу, Досужский продолжил:

– Итак! Секретарю сельского совета комсомольцу Агеевой Катерине выдать гражданину Малышкину талоны на питание и в баню! – Катенька гордо вздернула носиком и быстро заработала умелыми пальчиками, передернув со звоном каретку машинки, заглушая тем самым легкий смешок, прокатившийся по кабинету.

– Второе. Направить члена бюро Слютянина и землеустроителя Хомутского в деревню Высокий Яр для проведения среди населения агитационной работы о роли освоения пахотных сибирских земель в условиях построения социализма и создания нового уклада рабочего лесной промышленности СССР. Да, именно так, Василий Иванович! – Секретарь уперся кулаками в стол и грозно посмотрел на Слютянина, который попытался возразить о взятых на его бригаду повышенных социалистических обязательствах здесь, в Бакчаре. – Ни для кого здесь нет секрета, даже для бывшего коменданта Малышкина, что товарищ Хомутский, проверяя план под посевы, записывает вашей бригаде и земли, раскорчеванные кулаками!

Передовик производства покраснел и пробормотал невнятные извинения под пристальным взглядом начальника ОГПУ.

– Третье. Прокурору Малкову в месячный срок организовать выездную проверку достоверности данных фактов. Председателю сельского совета Неверову объявить выговор за – МХАТовская пауза снова повисла в воздухе, каретка пишущей машинки со звоном ушла вправо – за плохую агитационно-просветительскую работу среди спецпереселенцев. Все свободны, а начальника ОГПУ прошу остаться.

Когда подчиненные, вытирая носовыми платками лица и шеи, покинули рабочий кабинет, а конвойный пинком поднял Малышкина с пола со словами: «На выход!», Досужский обратился к понуро сидевшему за столом чекисту:

– Что скажете, Арнольд Андреевич?

– Херня все это. Пустое. Товарищ Долгих лично поставил Ускова комендантом, что мне прикажете докладывать в таком случае в Сиблаг?! Ну, погутарит Гриша с народцем, пошумят, покритикуют советскую власть, а дальше что? Партия мудро поступила, переселяя их семьями, куда баб и детей девать, если выступить?! Ну, ладно, недобитый в прошлом нами царский офицер, а потом кузнец с алтайских заводов Усков, но вот последняя сводка от актива Крыловки, читай!

Секретарь с благодарностью посмотрел на начальника ОГПУ. Бумага, лихо изъятая из кожаной сумки-планшета за спиной чекиста, лишь подтверждала, что Лопарев берет ответственность по докладу Малышкина на себя. В кабинет постучали, заглянула беременная женщина. Начальник ОГПУ, пожав руку секретарю, вышел из кабинета, полагая, что Досужский остается проводить прием по личным вопросам граждан.

Ефим Иосифович бросился на колени перед любовницей и прижался ухом к большому, горячему животу, в котором ножкой постукивал, так некстати, его очередной ребенок на стороне. Досужский был евреем, который очень любил молодых, красивых девушек, комсомольских активисток, которых не мог не соблазнить после щедрого угощения и поставленного в честь его приезда концерта художественной самодеятельности. Однако на сей раз дело, к тому же некстати, принимало совершенно неожиданный оборот – очередная жертва любовных утех забеременела. Секретарь знал, что в его случае лучше всего притвориться любящим и достойнейшим отцом будущего ребенка, а потом уехать в неизвестном направлении и забыть всю эту канитель…

Не спалось начальнику ОГПУ. Душная ночь лишь усиливала атаки комаров на открытые окна, завешанные марлей, в большом доме на берегу реки Галка. Арнольд Андреевич ворочался с боку на бок, мягкая перина и исходившее жаром потное тело местной осведомительницы лишь усиливали его мучения. Врожденное чутье подсказывало: что-то неладное началось за сто пятьдесят верст от райцентра, но принять слова Малышкина за сущую правду он не мог. В голове не укладывался мотив восстания. А без мотива, оружия и цели нет и события преступления, эту истину он усвоил еще на высших курсах работников НКВД в Москве. В памяти он перебирал все доносы с Крыловки и Высокого Яра, но ни схронов с оружием, ни подпольной литературы, ни эсеров там не было.

Поднявшись с кровати, Лопарев вышел из дома, спустился с яра к реке и окунулся в темную воду, падающую с плотины огромной в ночи мельницы. Тело окутывала приятная нега, тревога уходила, а в голове созрел план: он завтра же выедет в Томск и доложит руководству о заявлении Малышкина. Накинув на голое тело простынь, Арнольд Андреевич стал подниматься к дому и не видел, как на другой стороне реки показался небольшой отряд всадников. Это был отряд Медведева, двигающийся в обход Бакчара на село с названием одноименной реки Галка, в котором располагалась самая большая и хорошо вооруженная комендатура в районе.

Напоив лошадей, отдохнув, не разжигая огня, и даже без традиционного перекура, конники через час, когда утренний рассвет забрезжил над селом, остановились на опушке леса. Медведев и четверо земляков, отвоевавших друг против друга в 1919-м и отблагодаренных советской властью переселением из Омска в болота Томской области, по-тихому сняли часового у Галкинской комендатуры. На казарму, где всхрапывали пятьдесят человек, навесили огромный амбарный замок, перерезав единственный телефонный провод, и спокойно разобрали винтовки из оружейной комнаты. Коней комсостава выпустили из конюшни, и те понеслись к реке. Как только заголосили первые петухи, отряд Медведева галопом вылетел из деревни под изумленными взорами отдельных селян, справлявших утреннюю нужду.

Так, не сомкнув глаз и не ведая, что творится в двенадцати верстах от Бакчара, Лопарев приказал Неверову доложить в девять ноль-ноль секретарю райкома о том, что он срочно по делам выехал в Томск. Арнольд Андреевич не знал, а трусливый председатель сельского совета промолчал об этом, что по вновь открывшимся обстоятельствам, связанным с появлением беременной посетительницы, Досужский еще вчера выехал в районный центр для получения разрешения бюро райкома жениться на беспартийной гражданке Сизовой, как матери его будущего ребенка, которого она непременно назовет Ванечкой…