Текст книги "Возмездие (Повесть и рассказы)"
Автор книги: Валерий Старовойтов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
Загоралась заря. Семейство облаков, два больших и цепляющихся к ним два маленьких, застилали Полярную звезду, по которой отряд Григория Ускова шел строго на северо-восток. Над болотистым озерцом и открывающемся на просеке лугом поднимался туман, заслоняя отражения звезд в темной воде. Ватные клубы его на лугу разрывались и расползались, словно гигантские змеи, поднимались стенами сказочной крепости перед конным отрядом. Шли колонной. Впереди два всадника – Григорий Усков и Игнат Селиванов, сзади замыкала тачанка, за пулеметом которой дремал Тимофей Кольцов. Возведенная туманом крепость наводила мысли командира отряда о предстоящем бое. На последнем привале разведка доложила, что у села Высокий Яр сосредоточено больше роты хорошо вооруженных бойцов НКВД, оснащенных четырьмя пулеметами «Максим» и одним артиллерийским орудием. Увеличив свой отряд до двухсот человек плохо вооруженными и не обученными спецпереселенцами из башкирских татар, Григорий понимал, что они с кольями да топорами и есть пушечное мясо. Их должен был бросить в прорыв сам Медведев, а потом, когда завяжется бой, обойти своими отобранными людьми село с фланга, отвлекая в маневре, для нанесения решающего удара уже конным отрядом самого Григория Ускова. Взятие Высокого Яра имело стратегическое значение, впереди был Парбиг с самым многочисленным населением спецпереселенцев, которые уже начали бузу против местной власти в поддержку восстания. Все знали её цель: свергнуть коммунистов в районном центре, уничтожить ненавистный режим НКВД и объявить о создании новой свободной Сибирской республики Советов во главе с Учредительным собранием. Накануне агитаторы поработали на лесозаготовках хорошо и добросовестно по всему району. Мысли, навеянные тихим чудным вечером, прервал Селиванов, бывший хозяин села Бакчар, бежавший со всей семьей в тайгу от советской власти:
– Командир, вот объясни мне, темному человеку, почему так получилось?! Вот ты воевал за свободную Россию! Я отстраивал деревню, которая и должна была быть опорой России, при этом продолжая дела своего деда, пришедшего в Сибирь по столыпинской реформе, опять же во имя процветания России! И мы в одночасье стали врагами народа на нашей земле, почему? – Игнат задрал голову к звездам, а потом неожиданно добавил: – А может, земля и есть ад для других планет?!
– Да ты романтик, Игнат Матвеевич, – Усков натянул поводья. – Про планеты ничего не скажу, астрономии не обучен. А вот знаю точно, что России уже нет! Есть страна социализма, что означает уравниловку и обесценивание самого труда. Он построен на попрании традиций и Бога, а это уже бесовщина. Ад здесь, в Сибири, устроили такие, как Долгих и его соратники из НКВД! Они просто бесы, играющие жизнью и смертью простых людей, как в поддавки.
Григорий объявил привал. Ужинали продуктами с ограбленного магазина в Тигино, не разводя костров. Лично проверив выстроенные караулы, Усков собрался пару часов вздремнуть, отправив Тимоху пасти коней. И только сон начал обволакивать, бросая в объятия горячей Марии, как его в бок резко толкнул Селиванов:
– Командир, лазутчицу поймали!
Григорий открыл глаза, в свете полумесяца он разглядел перед собой силуэт высокой женщины в туго повязанном платке до самых бровей и бабьей приталенной телогрейке, подчеркивающей красивую фигуру.
– Почему ты считаешь, что это не заблудшая овца из наших, решившая прибиться к возлюбленному в отряде? – Потянувшись, Усков спрыгнул с тачанки.
– Так это, проверяю часовых, смотрю, она через озерцо по-тихому переправилась и каждую лошадь на лугу по холке гладит, а потом снова на берег к лодке, где я красавицу и встретил! – Игнат рассмеялся. – Коней, видимо, сильно любит!
– Считать умеет хорошо.
– Не понял!
– Чего понимать, коней она считала! Тимоха где?
– А хрен его знает, в тачанке нет! – Тучи закрыли небо, и стало совсем темно.
– В лодке смотрел?
– Зачем?
– Любовь и предательство на войне, Игнат, всегда рядом!
– Ты прав, гражданин начальник, к тому же война всегда насилие. Твой сучий ординарец рыб кормит за то, что изнасиловал меня, когда вы Тигино взяли. Холки лошадей гладила, потому что у наших «Т» выжжено, так и нашла вас. Ты же кузнец, сам сколько раз так животину мучил, а теперь людей, рожа бандитская! – Женщина с криком рванула фуфайку и выхватила из-за пояса гранату.
– Командир! – Неистово заорал Селиванов, сбив того под тачанку.
Григорий задыхался, но, упершись спиной в землю, приподнял мертвое тело своего заместителя, придавленного обломками колес и покореженным пулеметом. По полю в панике носились силуэты бойцов, пытаясь оседлать спутанных коней, те вставали на дыбы и истошно ржали. Наконец Усков с трудом выбрался из-под завала. Не слыша своего голоса и не чувствуя тела, дико заорал, выстрелив из нагана в воздух:
– Прекратить панику! Построение! – Разбитая голова кружилась, ноги подкашивались. Григорий рухнул на колени и начал рыгать через половину женского тела с вываленными внутренностями.
Ночь опустилась на тайгу. Медведев лично проверил караул, если таковым для военного человека можно было назвать двух мужиков с вилами на опушке леса и одного на самой высокой сосне, как на сторожевой вышке. Бывший комполка царской армии отчетливо себе представлял, что для большинства из этих людей скоро бой будет первым и последним в их жизни. Словно в подтверждение его слов над головой жутко прокричала сова, разорвав тишину. Легкий ветерок накатил запахи жареного мяса.
Темный силуэт в блеклом свете, исходящем откуда-то снизу, возился у ямы. «Вот так и рождались народные сказки и байки про лешего», – Николай улыбнулся и нырнул в шалаш, чтобы вздремнуть пару часов. До выступления и соединения с отрядом Ускова осталось два дня.
Старый Мансур всю ночь поддерживал угли в огромной яме и трепал дичь, напевая родные татарские песни о любви и свободе. За два года каторги он наконец-то был счастлив. В яме поменьше, рядом с пнем, на котором сидел старик, была замешана глина. Кругом шумел вековой лес, который можно было не трогать топором, а сделать из него слушателя мудрых речей Мансура. За ямой спали взрослые сыновья Аббель и Бабид, живые покуда и здоровые, хвала аллаху! Старый, безграмотный человек не понимал, за что он с сыновьями был сослан с башкирских степей в Сибирь, имея всего по три коня в каждый дом. Сегодня он не думал о тех страшных событиях, мурлыча бесконечную песню о том, что нет плохих и хороших людей, ибо всемилостивый аллах через каждого из нас посылает испытание другому. Мансур изредка бросал взгляды на большую группу земляков, которые спали вповалку прямо на земле. Старик был поваром в отряде командира Медведева, строгого, но справедливого, как их покойный мулла, которого красные утопили в колодце за то, что не давал взорвать мечеть. Мансур готовил для земляков еду. Ему надо было каждую птицу намазать черемшой, посолить, затем облепить глиной и бросить на угли.
Ночь начала уступать утренней поре разноголосицей птиц, крадущимися клубами тумана между стволами деревьев и свету, играющему разноцветной слюдой в капельках росы. Дежурный отряда начал бить в бубен к подъему. Вскоре к старику образовалась живая очередь. Люди омывали руками лица в вознесении молитвы к аллаху и получали жаркое. Одну птицу Мансур давал на четверых, порядок был строгий и неукоснительно соблюдался. Дичь второй день привозила конная разведка отряда Медведева. После завтрака строились, потом разбивались в шеренги и нападали друг на друга с кольями в рукопашной. Сам командир был учителем и наставником, и даже чемпион их села по национальной борьбе Куреш его сын Бабид и тот всегда проигрывал схватку Медведеву.
Но сегодня после завтрака они не сражались на палках, а изучали странную для Мансура машину с красивым названием «пулемет», которую привезли вчера вместе с провизией. Радости старика не было предела, это были конина и рис, бочонок растительного масла и настоящая морковь. Мансур так обрадовался, что не слышал, как Медведев хвалил Бабида за меткую стрельбу, которая прорубила целую просеку в молодом березняке.
Глава 12В большом кабинете огромного монументального здания ОГПУ-НКВД на отстраиваемом новом проспекте Кирова в Томске шла обычная, повседневная работа, с той лишь разницей, что предчувствие реальной опасности витало в воздухе. Под портретами товарищей Сталина и Берия за столом председателя вновь реорганизованного органа по борьбе с врагами народа восседал сам Роберт Индрикович Эйхе, первый секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП(б).
Товарищ Эйхе был настоящей легендой для хозяина кабинета, который украдкой бросал в сторону секретаря взгляд, еще бы: делегат 3-го конгресса Коминтерна, член ЦИК СССР, организатор коллективизации и раскулачивания в Сибири. Товарищ Эйхе был членом комиссии для выработки мер в отношении кулачества, сформированной Политбюро во главе с самим товарищем Молотовым!
Рядом с краевым начальником ОГПУ за столом для совещаний сидели областной прокурор и секретарь Томского горкома по административной работе. Перед ними на коленях стоял высокий, худой и лысый человек в ссадинах и кровоподтеках. Ковер из-под его тощих, волосатых ног был углом заброшен к стене, чтобы не испачкать дорогую вещь кровью. В несчастном трудно было опознать начальника ОГПУ Чаинского района Арнольда Андреевича Лопарева.
– Я не понимаю, как один из лучших милиционеров сложных 1920-х годов, награжденный именным оружием, мог предать, оставив Чаинский район на растерзание бандитам! – С легким латышским акцентом, душевно, по-отечески пронеслось по кабинету.
– Бездорожье. Спешил из Бакчара, где проводил совещание. Неделя в дороге, виноват! – Из разбитого рта вырывались клочковатые, булькающие фразы. Лопарев поднял с усилием голову. Словно в тумане, он видел массивное лицо первого секретаря с черными усами под крупным носом, придающим определенную схожесть с тем, что на портрете наверху. Разница была во взгляде. Отец народов смотрел по-доброму, лучистым взглядом, а этот – с ненавистью и презрением…
– Допустим! А где оперативная работа среди спецпереселенцев как необходимый фактор предупреждения преступления, тем более бунта?
– В папке перед вами, товарищ первый секретарь! – Слабым голосом попытался внести ясность томский секретарь.
– Молчать! О роли вашего Досужского в этой истории мы поговорим на бюро!
Колоколами громкого боя беспрестанно звонил один из пяти черных телефонов.
– Извините, разрешите, Роберт Индрикович? Звонят из Подгорного Чаинского районного центра.
– Слушаю! – Эйхе сам поднял трубку, потом отвел её в сторону и со смехом произнес: – Легок, на помине! – Затем сосредоточенно слушал, делая быстрые пометки красным карандашом в блокноте. – Спасибо! Молодец! Приказываю продержаться и не сдавать Парбиг любой ценой! Специальный отряд НКВД прибудет прямо к Высокому Яру! Спрашиваете, кто говорит, товарищ Досужский? Не волнуйтесь, это говорит товарищ Эйхе, с вами теперь будет все хорошо, в отличие от бывшего начальника ОГПУ Чаинского района!
Треснув костяной трубкой о металлический рычаг телефона так, что один рог у него согнулся, секретарь крайкома поднялся из-за стола.
– Вот и поговорили! Этого в суд! Немедленно вызвать начальника томского гарнизона, и соедините меня по «вертушке» сначала с Новосибирском, затем с товарищем Молотым! Исполнять!
Досужский был счастлив, как никогда. Он бережно опустил трубку своего телефонного аппарата, с удовольствием потер руки и станцевал танец радости, напевая мелодию «Хава Нагила». В глазах Ефима Иосифовича стоял обкомовский кабинет с приемной, в которую он возьмет на работу самую красивую ****ь Томска. В дверь осторожно постучали, Досужский бросился к столу, схватив первую попавшуюся в руки бумагу и, переведя дух, громко позволил войти. На пороге стоял бакчарский землемер Хомутский с топографической картой района.
Разложив её на столе, он начал давать пояснения о новых вырубках леса, которые позволят уже весной начать осушать болота, тем самым обеспечивая в среднесрочной перспективе прирост пахотных земель. Первый секретарь Чаинского района стоял за спиной землемера, погруженный в свои мысли о карьере, которая может и не состояться, если по этим чертовым лесам разбегутся восставшие, отряды которых войска НКВД разгромят, без всякого сомнения, а потом уйдут восвояси, оставив головную боль местному начальству в виде лесных бандитов. Мысль обожгла, сразу засосало под ложечкой, и изжога отрыжкой запалила пищевод. Досужский достал из шкафа соду, кинул щепотку в рот и запил настоем ромашки из графина, который держал на полке рядом с полным сочинением товарища Сталина.
– Петр Петрович, сегодня заседание бюро. Я хочу, учитывая твои познания и практические навыки, предложить должность, отвечающую потребности дня сегодняшнего для специалиста вашего уровня. – Ефим Иосифович произнес сформированное в мыслях решение, скрывая радость в голосе, оттого получилось немного пафосно и театрально. – Но не беда, главное, чтобы этот, похоже, тюфяк согласился!
Досужский сел за стол и сделал строгое лицо.
– Вы же знаете, я готов исполнить любое поручение партии. – Хомутский оправил гимнастерку, скуластое лицо зарделось. Петр был застенчивым и тихим молодым человеком. Окончив в Москве землеустроительный техникум, он безропотно по комсомольской путевке уехал в болота Западно-Сибирского края, которые исходил, излазил и нанес на карты старательно и с усердием, потому что вступил в ряды ВКП(б) и свято верил в победу коммунизма. И сейчас о должности он не спрашивал, потому что знал, что она будет более трудной, чем главный землеустроитель района.
– Разрешите продолжить, товарищ первый секретарь? – Петр Петрович преданно посмотрел Досужскому в глаза и по взмаху руки снова начал обозначать границы, проводя торцом карандаша по зеленому полю, изрезанному синью болотистых озер и речушек. Решение назначить Хомутского начальником разведки отряда, который предоставит прибывшим войскам всю необходимую информацию, пришло Досужскому спонтанно, но вовремя. Он убивал тем самым двух зайцев. Во-первых, проявил партийную инициативу в глазах товарища Эйхе, а во-вторых, если чекисты понесут потери, то их можно будет списать на этого коммуниста, как плохо подготовленную разведывательную операцию против повстанцев.
Молодой человек продолжал доклад, а секретарь, одобрительно кивая ему головой, бегло писал решение Чаинского бюро райкома о создании добровольческого отряда из коммунистов и комсомольцев под руководством товарища Хомутского П.П. Вскоре в приемной раздался треск пишущей машинки, приводившей в действие механизм реализации воли одного человека, оформленной под коллективное решение местного отделения партии. Первый секретарь района не любил бюрократические процедуры и заседания, когда все равно говорит он, а товарищи только смолят в усы табачищем да думают, когда все это закончится. Зануд в коллективе не было и жалобы о волюнтаризме товарища Досужского от товарищей по партии в крайком не поступало, а учитывая сотни верст по бездорожью в тайге, проверяющих из партийного контроля в эту глушь из Томска и Новосибирска не посылали.
Удивляться Хомутский перестал уже давно. Отобедав постными щами и рыбной котлетой с брусничным морсом, он по записке посыльного из райкома снова вернулся в кабинет первого секретаря райкома. Там ему в торжественной обстановке с участием заведующего орг. отделом райкома, секретаря комсомола и самого товарища Досужского вручили решение бюро Чаинского райкома партии, из которого следовало, что теперь Петр Петрович – командир разведки добровольческого отряда по борьбе с восставшими кулаками.
Моросил дождик, собрат осеннего. Военком сорвал с календаря листок с большими черными буквами «30 июля 1931 года, среда» и выглянул в окно. По двору шатались бойцы добровольческого отряда. Одни курили, переговариваясь, другие щелкали затворами винтовок. Среди них выделялся скуластый парень с большими залысинами и съехавшей набок портупеей. Кожаная куртка сидела на нем мешком, а синее галифе уже было испачкано смазкой от телеги, у которой и стоял, не зная, что делать, командир добровольческого отряда коммунистов и комсомольцев Чаинского района Петр Петрович Хомутский. «Из него командир, как из меня дирижер», – с досадой подумал военком, приоткрыл окно и крикнул во двор:
– Задирин, строй отряд, сейчас буду!
Михаил Михайлович Задирин был красным командиром, награжденным орденом Красного Знамени, который ему на грудь повесил сам товарищ Блюхер.
Хомутский был очень взволнован, стоя перед строем вооруженных людей, так быстро преобразившихся из партактива района и ударников коммунистического труда в военных, и как только Задирин дал команду: «Смирно, равнение на средину», Петр Петрович тотчас вспомнил кадры кинохроники с Красной площади, приложил руку к козырьку фуражки, которая нещадно сжимала обручем голову, и вместе с военкомом, который заступил за него на шаг, развернулся в сторону легендарного красного командира, назначенного к нему заместителем.
Под крестным знамением старух с огородов и в сопровождении деревенских пацанов, бегущих с обеих сторон, с песней и знаменем отряд Хомутского пешим строем покинул село Подгорное. По приказанию военкома Задирин и с ним еще двое бойцов, отвоевавших против Колчака, были направлены конной разведкой впереди отряда Хомутского. Шли с одним привалом до глубокого вечера, когда солнце уже начинало садиться за черную тайгу. Лагерь разбили на берегу озера с ужином из двух крупных глухарей и одной тетерки, которых без промаха сбил сам Задирин. На привале, прихлебывая наваристый суп, Петр с тихой радостью в душе слушал своего заместителя, который четко, по-военному, словно и не было у него за плечами десяти лет мирной жизни, ставил задачи, понимая неопытность в военном деле своего начальника:
– Товарищ командир, давай так! На тебе карта, расчеты и повседневная работа с личным составом, все как в геодезических партиях, с той лишь разницей, извини, без соплей и уговоров. Каждое твое слово – приказ! На мне – разведка и организация боя, если доведется, а также несение службы и караул!
В проеме из веток шалаша показалась лысая голова ординарца.
– Разрешите обратиться, товарищ командир!
Боец стоял на корточках, картина развеселила Хомутского, и он, было, хотел сказать: «Чего там, Федя, давай без церемоний!» Его опередил Задирин, который рявкнул:
– Почему не по форме, выйди, приведи себя в порядок и обратись снаружи, а не лазь на карачках! Глухих здесь нет! – Следом за исчезнувшей головой из шалаша показался и заместитель командира отряда. – Докладывай!
– Насчет соломы, там, в поле, стожок! – Отрапортовал боец, вытянувшись во весь свой рост.
– Благодарю за инициативу, товарищ Пискарев! – Задирин пожал ему руку.
– Служу трудовому народу!
– Вот и послужи, сегодня первым заступишь в караул у звериной тропы, которая, судя по командирской карте, идет по этому полю!
– Есть! – Пискарев вытянулся в струнку, прижав винтовку к ноге.
Первые звезды уже появились на небосклоне, и рогатый месяц висел в черном небе, а Хомутский не спал. Он сидел у костра, разложив карту местности на поваленном дереве, пытался проложить оптимальный маршрут до точки, обозначенной синим кружком. После разговора со своим замом Петру Петровичу очень хотелось проявить себя в том, что он хорошо знал и умел не хуже заносчивого орденоносца. Выход напрашивался один: провести отряд кратчайшим путем до Высокого Яра. Достав из полевой сумки блокнот, циркуль, карандаш и линейку, Хомутский углубился в расчеты, которые показывали, что, следуя по звериной тропе через поле и молодой кедрач, они выйдут на гарь. За ней через болото, судя по карте, высохшее, отряд сокращает полсуток расчетного пути из общего количества в четыре дня перехода. Еще раз измерив расстояние и пересчитав время, Хомутский убедился в том, что прав. С чувством исполненного долга он по-тихому пробрался в шалаш и моментально уснул на соломе, разостланной на земле услужливым Пискаревым.
Как только забрезжил рассвет, ухнула сова, Петр открыл глаза. В другом конце шалаша всхрапывал Задирин. Осторожно, чтобы его не разбудить, Петр Петрович вылез в полосу тумана, стелющегося от озера до самой опушки леса. Он решил пройтись, чтобы прикинуть расстояние до кедрача, а потом уже и предложить своему заместителю расчеты их нового пути до цели. По старой привычке, задрав голову в небо, определил по затухающим звездам направление строго на запад к звериной тропе, которая и вела к кедрачу.
Федор Пискарев дремал за стожком, роняя голову на грудь. Вязкая тишина и туман убаюкивали. Он едва сдерживался, чтобы во весь свой рост не вытянуться на соломе. Разодрав очередной раз слипающиеся от сна глаза, часовой проснулся окончательно, вскочил и передернул затвор. К стогу в полосе тумана шел человек. Всматриваясь подслеповатыми глазами вдаль, Пискарев не мог узнать в мешковатой фигуре, которая показалась со сна ему незнакомой, командира отряда Хомутского. В секунду в голове промчались воспоминания рукопашной, когда вот также на него двигался колчаковец с саблей в руках. Палец у Федора на спусковом крючке дрогнул, этого было достаточно из-за мягкого спуска винтовки; раздался выстрел; мешок начал заваливаться набок; со стороны лагеря послышались крики; по полю, рассыпаясь в боевую шеренгу, под руководством опытного Задирина бежали бойцы отряда, низко склонившись к земле. Далеко-далеко, в глубине леса стучал трудяга-дятел. Командир добровольческого отряда Петр Петрович Хомутский уже не слышал этого, его затухающий взор поймал скользнувший по небу первый луч всходящего над тайгой солнца и замер.
