Текст книги "Библиотечка журнала «Советская милиция», 6(36), 1985 г."
Автор книги: Валерий Привалихин
Соавторы: Николай Ярмолюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Коротун изо всех сил пытался выгородить себя. Казалось, смерть молодого монтажника никак его не касалась. И это еще сильнее настраивало против него Турчина. «Какой же ты мелкий и никчемный человечек», – думал он и еле сдерживался, чтобы не сказать это вслух.
ОТ ШАМРАЯ сильно пахло водкой. Но походка его была уверенна и тверда. Не доходя до стола нескольких шагов, он стащил с головы берет и небрежно бросил, словно плюнул сквозь зубы:
– Мое почтеньице, начальники!
– Вот что, Шамрай, – начал следователь. – Мы вас пригласили по делу. Вы были с покойным Антонюком, и нас интересует...
– К тому, что я написал комиссии, я больше ничего не добавлю, – перебил следователя Шамрай.
– Почему?
– Потому что добавить нечего.
– А если хорошо подумать?
– Это ничего не изменит: как я написал, так оно и было.
Турчин просмотрел объяснительную записку Шамрая. На листке из ученической тетрадки было написано корявым, но разборчивым почерком: «...Когда именно срывался Антонюк, я не видел, потому как не смотрел на него. Услышав крик, быстро поднял голову, но Антонюк уже падал, и я ничем не мог ему помочь». И о вчерашнем: «...Признаюсь, что мы вчера хорошо выпили, а сегодня, опохмеляясь, залили еще граммов по сто пятьдесят. Однако пьяными не были. Ежели кто-то не подстроил бы, то Антонюк ни за что бы не сорвался».
– Итак, вы считаете, что крепление кто-то умышленно развязал? – спросил следователь.
– Ясно как белый день.
– Кому же понадобилась смерть Антонюка?
– Почему непременно Антонюка? А может, все это было приготовлено для меня?
– Откуда вы это взяли?
– Ежели бы я не задержался с бригадиром, то обязательно пошел бы первым.
– А вы задержались? Почему?
– Старая история. Он меня остановил и стал упрекать за выпивку.
– Какую – сегодняшнюю или вчерашнюю?
– Конечно, вчерашнюю... Коротун, должно быть, подумал, что у меня похмелье.
– Как похмелье?
– Ну, со вчерашнего осталось.
Турчин про себя заметил, что показания Коротуна и Шамрая сходятся. Значит, бригадир, хотя и произвел на них не очень хорошее впечатление, не кривил перед ними душой.
– Вы сказали, что западню могли устроить для вас? – спросил Скрипка.
– Сказал. Ну и что?
– И кто же, по-вашему, мог это сделать?
– Откуда мне знать?
– У вас есть враги среди монтажников?
– Вроде, нет.
– А у Антонюка?
– Не знаю. По крайней мере он о них не упоминал.
– Вы с ним дружили?
– Я со всеми дружу.
– И все бывают у вас по вечерам? – вставил вопрос Турчин.
– Мои двери открыты для всех, можете и вы заходить.
И Шамрай так посмотрел на Турчина, что у Павла на мгновенье похолодело внутри. Следователь же остался спокоен. Опытный работник, он быстро понял, что пренебрежительная, даже дерзкая манера Шамрая держаться – напускная. В действительности он мучается в душе, переживает.
– Как вы думаете, в том, что Антонюк погиб, есть частица вашей вины? – Скрипка посмотрел прямо в глаза Шамраю.
– При чем тут я?
– Если бы Антонюк был трезв, то заметил бы западню.
– Допустим. А удержаться сумел бы? Я считаю, – продолжал Шамрай, – что весь этот разговор ни к чему. В том, что Антонюк был несколько подвыпивши, я не виноват. Я ему водку в рот насильно не вливал. В конце концов, он не подросток, а вполне взрослый человек. Сам знал, что можно делать, а что нельзя.
Турчин пристально посмотрел на Шамрая. Краб сидел на стуле, демонстративно закинув ногу на ногу, и, не отрываясь, смотрел в окно. Почувствовав на себе взгляд лейтенанта, шевельнулся, но позу не изменил. Лицо его стало еще отчужденнее и холоднее. «Такого действительно ничем не проймешь, если даже смерть товарища не взволновала, – подумал Турчин. – Нет, все-таки недобрый он человек... Надо собрать доказательства. Отбросить любые сантименты, любые интуитивные догадки. Только факты, весомые и убедительные, заставят его сознаться в преступлении. Но я, кажется, повторяю слова майора, – спохватился он. – Ну и что же? Почему это должно задевать меня? Что, дорогу мне Кузьмин перебежал? С него больше спрашивают, поэтому он и ведет себя соответствующим образом. И вообще нельзя переносить на работу личные симпатии и антипатии».
Следователю Павел о своих колебаниях ничего не сказал. В конце концов, тот и не докучал расспросами. Он тоже считал, что Шамрай заслуживает самого пристального внимания, но посоветовал не ограничиваться им. Мол, чем шире будет диапазон поисков, тем лучше: ведь причастность Шамрая к преступлению все-таки довольно проблематична, в его поведении есть нечто такое, что сбивает с толку, обезоруживает.
САНИТАРКА, пожилая неуклюжая женщина, открыла толстую, обитую желтой потрескавшейся клеенкой дверь, и в лицо сразу ударил запах формалина. Турчин остановился, колеблясь, переступать ему порог или нет, но в это время щелкнул выключатель, и под потолком вспыхнуло несколько электрических лампочек. Лейтенант, ослепленный ярким светом, зажмурился, а когда открыл глаза, то у стены на просторном топчане увидел труп.
– Он? – тихо спросил Турчин.
– Да, – кивнула санитарка.
Она подошла к трупу и откинула простыню. Оперуполномоченный посмотрел на покойного и сразу узнал в нем парня, которого несколько дней назад видел вместе с Шамраем в ресторане: худощавое, тонкое лицо, узкие плечи, небольшой острый нос. Он убился на лету, ударившись о поперечину, но рабочим показалось, что в нем еще теплится жизнь, поэтому его отправили в больницу, не ожидая представителей прокуратуры и милиции.
На улице Турчина ослепило солнце. Из больничного садика повеяло ветерком. Желая как можно быстрее избавиться от неприятного осадка в душе, он полной грудью вдыхал свежую прохладу. Теперь у него не оставалось ни малейших сомнений в том, что и сторож, пытавшийся задержать воров, опознает труп: словесный портрет грабителя соответствовал внешности Антонюка.
В памяти возникло лицо Шамрая: равнодушное, самоуверенное. Теперь его можно понять: он убежден, что удалось обрубить все концы. Даже если милиция и заподозрит его, прямых улик никогда не раздобыть, ведь у мертвого не спросишь.
И лейтенант упрекал себя за то, что не послушался майора, действовал слишком свободно, как бы умышленно затягивал поиск преступника. Недотепа! Поверил красноречивым уверениям Шамрая, мол, «завязал», хочет жить честно, как все люди, а милиция своими подозрениями компрометирует его...
Лейтенанту стало обидно, даже горько. Хотел достать папиросу, как вдруг почувствовал, что кто-то стоит за его спиной. Он резко оглянулся и к большому своему удивлению увидел Любу. Сердце радостно забилось.
Погруженный в дела, он уже дней пять не был в Сухополье и теперь радостно, не скрывая восхищения, разглядывал девушку.
– Не ждал? – задала вопрос Люба, смутившись от его взгляда.
– Да. Но это так хорошо, что ты приехала! Как ты тут очутилась?
– Навещала тетку в больнице, – защебетала Люба. – Выхожу от нее, вижу – ты. Стоишь надутый такой, мрачный... Не слышал даже, как я подошла. Какие-нибудь неприятности?
– Да нет, все вроде в порядке.
– Не обманывай. На тебе лица не было. Да и сейчас выглядишь плохо.
Павлу не хотелось рассказывать правду – зачем все это Любе, но она не отставала.
Они уже немного отошли от больницы. Турчин сбавил шаг и сказал:
– Ну, если уж тебе так хочется знать правду... Я только что осматривал труп.
– Того парня, что упал с башни?
– Того самого.
– А при чем тут милиция? Говорят, он сам не уберегся.
– Такая уж у нас служба. А как тетка? – перевел он разговор на другую тему.
– Спасибо, ничего. Поправляется. Сегодня уже сама вышла ко мне.
– Значит, операцию сделали вовремя?
– Скорее всего преждевременно.
– Как это так?
– Никакого аппендицита у нее не было. Но хирург сказал, что беды тут нет: рано или поздно его все равно пришлось бы вырезать.
«Значит, приступ был симулирован?» – подумал Турчин. А за день до ограбления Павел видел ее возле районного управления сельского хозяйства. Он обратил внимание, что кассирша тщательно подкрашена, на обеих руках блестело по два массивных золотых перстня, в ушах золотые серьги, одета в яркое красивое платье из дорогого материала. Когда Павел подошел, она без умолку стала рассказывать обо всякой всячине, но, заметив, что тот поглядывает на часы, прервала болтовню и спросила:
– Вы куда-нибудь торопитесь?
– Да.
– Всё воров ловите?
– Ловим...
– Что-то уж больно долго их ловите, – каким-то странным тоном заметила Нина Степановна.
...Турчин отвлекся от своих мыслей, поглядел на девушку.
– Ты сегодня какая-то не такая, Любаша.
– Какая? – улыбнулась она.
– Ну, какая-то праздничная...
– Потому что тебя рада видеть.
Они немного погуляли по городу, потом Люба тихо сказала:
– Тебе пора...
Павел удивленно посмотрел на нее: откуда, мол, ты знаешь? Он не впервые отмечал, что Люба как бы читает его мысли.
– Да, я должен вернуться в отдел...
В ОТДЕЛЕ его ждал майор. Он сидел за столом и толстой черной авторучкой что-то быстро писал.
– Где вы пропадаете? – спросил он, когда вошел Турчин.
Турчин стал по стойке «смирно» и отрапортовал:
– Прошу извинить, знакомого встретил.
– Тоже мне дисциплина, – уже не так грозно пробурчал Кузьмин. – Так что там у вас? Докладывайте.
– Вы не ошиблись, товарищ майор. Именно с этим парнем я видел Шамрая в ресторане, – выпалил одним духом лейтенант.
Улыбка скользнула по губам майора и тут же исчезла. Однако взгляд стал теплее.
– Сторож тоже опознал труп. Так-то вот.
Чуть откинув голову, майор смотрел на Турчина. В полосе солнечного луча, пробившегося в окно, седина на его висках блестела серебром, смягчая резкие черты скуластого лица.
Выдержав паузу, Кузьмин закурил и сказал:
– Чтобы окончательно рассеять ваши сомнения, сообщаю, что Шамрай подал заявление об увольнении, а когда бригадир отклонил его просьбу, заявил, что больше он на работу не явится.
Новость была важной. Турчин решил, что здесь надо основательно во всем разобраться. Игра Шамрая, если это и правда игра, становится очень опасной для него самого. Но как бы то ни было, ситуация требует решительных действий.
– Надо действовать, оперуполномоченный, – словно угадав его мысли, заговорил майор. – Пока вы разгуливали по городу со своими знакомыми, мы тут со следователем все обмозговали, взвесили, как говорится, все «за» и «против» и сочли необходимым сделать у Шамрая обыск. Если он собрался бежать, то непременно захватит с собой добычу. Пусть не всю сумму, пусть даже половину, даже какую-то часть. Эти деньги и станут вещественным доказательством, которое даст нам право не только задержать его, но и просить у прокурора санкцию на арест.
– Разве мы не можем обыскать его в дороге? Это гораздо надежнее.
– А вы не боитесь, что ускользнет? Однажды он уже сделал попытку бежать из зала суда. Нет, так будет вернее. К тому же мы ничем не рискуем. Если даже ничего не найдем, то и тех улик, которыми располагаем, достаточно, чтобы начать следствие. Так-то вот.
Кузьмин удовлетворенно провел обеими руками по голове, приглаживая волосы, потом принялся приводить в порядок бумаги на столе. Движения его были спокойными, точными, уверенными. Казалось, всем поведением майор давал понять, что не потерпит от подчиненного никаких возражений.
И все же лейтенант осмелился выразить свое сомнение:
– Слишком уж все просто. Такое впечатление, будто с нами играют в поддавки.
– Мой вам совет, лейтенант, – усмехнулся майор, – больше твердости, больше уверенности в том, что поступаете правильно.
Майор подошел к окну, постоял, слушая шелест тополей словно пытаясь понять, о чем они шепчутся, потом оперся левой рукой о подоконник, чеканя слова закончил:
– У Шамрая произведете обыск.
ШАМРАЯ застали пьяным. Он возмущался, кричал что-то о законе, порядочности, угрожал, но после того, как под матрасом нашли четыре пачки по триста рублей каждая, новехоньких, будто только что отпечатанных, купюр, умолк. Когда его уводили, посмотрел на хозяев, деда и бабку, и проговорил:
– Я – не вор... Верьте мне...
Сгорбленный и почти совсем глухой старик, чтобы лучше расслышать его слова, приложил ладонь к уху, а бабка, тоже маленькая и высушенная годами, прошептала:
– Бог тебе судья...
Дед, видимо, наконец понял, что ему сказал квартирант, – изменился в лице. Поглядев на него, Турчин вдруг подумал: а ведь они, эти двое стариков, симпатизируют Шамраю. Интересно, за что? Не за крепкую фигуру, естественно, и мужественное лицо. Да и монтажники к нему тянулись.
Когда Турчин поделился своими мыслями с капитаном Мамитько, тот усмехнулся:
– Я вижу, лейтенант, что у вас наивное представление о преступниках. Может, поэтому вы так долго возились с этим Крабом? Кстати, у нас уже есть результаты дактилоскопической экспертизы.
– Ну и как? – насторожился Турчин.
– Они выдают Шамрая с головой.
– То есть?
– На маршевой лестнице, в том месте, откуда упал Антонюк, обнаружены следы его пальцев.
– Неужели он такой простак, чтобы оставлять автограф?
– Я тоже думал над этим. Вероятно, он надеялся, что роса все смоет, но просчитался. Роса выпала небольшая, и отпечаток остался неповрежденным, свежий и четкий.
– Нет, тут все-таки что-то не то... Сами подумайте: всё против Шамрая, буквально всё, и даже то, что он упрямо, демонстративно отмежевывается от преступлений. Если бы мы имели дело с новичком, а то ведь Краб, на счету у которого десятки преступлений...
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ следователь провел первый допрос. Шамрай присмирел, должно быть, осознав всю сложность положения, в котором очутился. Не шумел, не ругался. Лицо его было измучено, покрасневшие от бессонницы глаза глядели тяжело и хмуро. Чуть сгорбившись и положив на колени крепкие, жилистые руки, он сидел, как каменная глыба.
– Ну, так что же вы надумали? – нарушил молчание Скрипка. – Будете выкручиваться или сразу во всем признаетесь? Напомню хорошо вам известное: чистосердечное признание смягчит вашу судьбу.
– Мне не в чем признаваться.
– Так уж и не в чем?
– Представьте себе.
– А деньги?
– Они не мои.
– А чьи же?
– Не знаю. Мне их подбросили.
Скрипка мысленно улыбнулся. Такой вариант он предвидел.
– Приберегите свои сказочки для детей.
Лицо Шамрая сразу потемнело, словно на него внезапно упала тень. Казалось, темнее стали даже покрасневшие от недосыпания глаза, а левая бровь нервно задергалась, и пальцы сжались в кулаки. «Сейчас начнет кричать, ругаться», – подумал Турчин. Однако Краб сумел сдержаться.
Вошел Кузьмин, окинул Шамрая пытливым взглядом, сел за стол и стал слушать.
– Значит, вы все отрицаете? – задал вопрос следователь.
– Я уже сказал.
– Тогда объясните вот что: почему вы с Антонюком были в ресторане в день ограбления колхозной кассы?
– Захотелось повеселиться.
– А кто пригласил, Антонюк вас или вы его?
– Какое это имеет значение?
– Имеет.
– Антонюк меня.
– И часто у вас появлялись такие желания в рабочее время?
– А почему это вас так интересует? Или вы, может, думаете, что мы обмывали удачное ограбление?
– Не исключено.
– Надо быть последним олухом, чтобы отважиться на такое.
– Именно на это вы и рассчитываете. Подобные приемы вас, видимо, раньше выручали. Стареете, Краб. Сбиваетесь на шаблон.
– Не надо лирики, начальник. Я сказал правду. Антонюк пригласил меня опохмелиться, и я не отказался.
– Валить все на мертвых – тоже шаблон. К тому же и старый. Придумали бы что-нибудь поновее.
– Нет необходимости, – спокойно ответил Шамрай.
Следователь начал беспокойно вертеть в руках ручку. Надо искать какой-то новый ход и такой крутой, чтобы ошеломить Шамрая.
– Итак, деньги вам подбросили. А как с отпечатками пальцев на маршевой лестнице? Может, их тоже подделали?
Шамрай поднял голову. В его глазах вспыхнули беспокойные искорки, и майор, не отрывавший взгляда от его лица, сурово спросил:
– Не ожидали такого вопроса?
Краб повернул голову и бросил на майора короткий взгляд. Беспокойных искорок в его глазах уже не было. Вместо них – равнодушие.
– Попробуйте опровергнуть эту улику, – продолжал майор.
– А я и не собираюсь этого делать. Отпечатки мои.
– Это уже другой разговор. А как они появились?
– Что ж, объясню. Мне захотелось выяснить, почему сорвался Антонюк. Вот я и поднялся выше.
– И не побоялись?
– Я не из слабонервных.
– Однако после смерти Антонюка вы первый отказались лезть на башню.
– На то была другая причина.
– Какая же?
Шамрай молчал, только тяжело дышал.
– Хорошо, – не дождался ответа майор. – Тогда скажите, кто может подтвердить, что после того, как сорвался Антонюк, вы поднялись выше?
– Не знаю, вероятно, бригадир...
Шамрая отвели в камеру. «Поговорите с ним потом, – посоветовал Турчину майор. – Пусть немного остынет». Но под вечер Краб пытался покончить с собой, перерезав обломком лезвия, неизвестно откуда взявшимся, вены на руках.
В больнице Шамрая положили отдельно, посадив дежурить милиционера. Стоило тому отойти к окну, как Краб, прикрывшись простыней, начал зубами срывать повязки. Милиционер нажал кнопку вызова. Прибежали дежурный врач, медсестра.
– Извините, молодой человек, – сказал седой доктор, присаживаясь возле кровати больного, – но вы беспросветный дурак, потому что, несмотря ни на что, жизнь прекрасна. А вы хотите от нее избавиться.
– Люди – сволочи! – грубо перебил его Шамрай. – Они хуже волков.
– Вот вы куда...
– Да, хуже! Волк волку верит и в беде не оставит. А человек готов загрызть себе подобного.
...Турчин, выслушав рассказ милиционера об этой сцене, подумал: «Что же побудило Краба к самоубийству?» Этот вопрос он задал Кузьмину.
Майор что-то черкнул в записной книжке, выпрямился и ответил:
– Так или иначе, а случай не из приятных. Натерпимся из-за него от начальства по самую завязку. Я уже написал объяснение, но это только начало.
– Мне тоже попало, – признался следователь Скрипка.
– Ничего, переживем, – бодро заговорил майор. – Цыплят, как говорится, по осени считают, а у нас будет осень, когда закончим следствие.
– Прокурор говорит, что мы поспешили с Шамраем и наломали дров... – сказал Скрипка.
– У него есть какие-нибудь иные соображения? – недовольно поднял голову Кузьмин. – Нет? И у меня, представьте себе, нет. Мое мнение такое: надо энергичнее браться за Краба. В наших руках столько фактов, и чтоб не вывести подозреваемого на чистую воду! Да всем нам тогда грош цена.
– Может, и так, – согласился Скрипка. – Тем более, что я уже дважды навестил его в палате и не услышал от него ни слова. И от еды отказывается. Хлебнем мы горя с этим Крабом, ох, хлебнем.
– Разве нам впервой? – все еще бодрился майор. – Главное – результат.
Турчин молча сидел рядом с капитаном Мамитько. В случившемся он во многом сам виноват: ведь фактически до убийства Антонюка дело вел он, вот и получается, что довел его до ЧП. Над всем этим он много думал и до сих пор не был убежден в вине Шамрая, а теперь, когда стало известно мнение прокурора, уж и не знал, что делать.
– Прошу вас, – обратился он к следователю, – разрешите мне встретиться с Шамраем...
ШАМРАЙ лежал в длинной, узкой, с высоким потолком и единственным окном палате. Милиционер, дежуривший возле него, доложил, что срывать повязки он больше не пытался, вел себя так, будто потерял ко всему интерес, в разговоры не вмешивался, глаза у него были все время закрыты.
Но когда в палату вошел Турчин, он приоткрыл глаза и его бледное, почти белое лицо помрачнело.
Лейтенант сел возле небольшого столика, положил на него планшетку и, подперев голову рукой, задумался: как допрашивать Шамрая, если он ко всему безразличен, даже к своей жизни? Будешь задавать вопросы, а он будет лежать и молчать. Да, глупее положения, черт побери, не придумаешь. Но и самому молчать нельзя, ведь это явный признак бессилия. С чего же начать? В конце концов, что с ним церемониться! Преступник – это преступник, а допрос – это допрос.
– Послушайте, Шамрай, – заговорил Турчин мягко, – вам не впервые иметь дело со следствием, и вы хорошо знаете, что молчанием тут не отделаться. Оно не в вашу пользу. Факты, что мы собрали, свидетельствуют о вашей причастности к преступлениям. Однако никто не отнимает у вас права опровергать их.
Шамрай продолжал лежать неподвижно, словно речь шла не о нем, только напрягшиеся желваки на широком лице свидетельствовали, что нервы напряжены до предела. Но Турчин спокойно продолжал:
– Конечно, если вы не виноваты, вся душа ваша бунтует против причиненной вам обиды. И все же я взываю к вашему разуму и говорю: переступите через свои эмоции!
– Значит, вы считаете, что меня обидели? – неожиданно заговорил Шамрай.
– Нет. Но я считаю, что мы тоже можем ошибаться.
– Какое благородство!
– Как хотите, так и понимайте, но запомните одно: мы хотим найти истинного преступника. В то же время я допускаю, что им можете быть и вы. Более того: на данном этапе следствия на вас пало подозрение. Но следователь – это еще не судья, а камера изолятора – не тюрьма. Вы должны знать по собственному опыту, что невиновных людей не судят. Но опять-таки по собственному же опыту вы должны знать и другое: ни одному преступнику не удалось избежать заслуженного наказания.
– Что вам нужно? – проронил в ответ Шамрай.
– Вы сами хорошо знаете, что нужно следствию, – сказал он.
– Чтобы я признался в том, что обокрал кассы и убил Антонюка? Но кассы я не грабил и Антонюка не убивал. Понимаете: не грабил и не убивал!
– Не надо горячиться. Давайте разберемся во всем спокойно. Я допускаю, что кто-то умышленно подтасовал против вас факты. Тогда помогите вывести этого человека на чистую воду. Ведь сейчас он, если вы действительно не виноваты, смеется над вами и над теми, кто вам поверил.
– Кто же это поверил мне? Случайно не милиция ли?
– А почему бы и нет? Работники милиции устроили вас на работу, заботились о вас.
– А теперь пришиваете грабежи и убийства.
– Вы опять за свое. Повторяю: если мы действительно допустили ошибку, то вам сейчас надо думать о том, как помочь нам исправить эту ошибку. Не ослепляйтесь обидой и не берите на себя чужую вину.
Турчин замолчал и смотрел на Шамрая. Глаза у того были широко открыты и неподвижны, бледное лицо заострилось, нижняя губа прикушена.
– Итак, прошу вас ответить на такой вопрос: был ли у вас Антонюк в ту ночь, когда произошло ограбление?
– Был.
– Один?
– Нет. Еще с двумя парнями.
– Не замечали в них чего-нибудь подозрительного?
– Нет.
– А в поведении Антонюка?
– Что вас конкретно интересует?
– Прежде всего его душевное состояние. Не показалось ли вам, что он волнуется, куда-то спешит?
– По-моему, он был такой, как всегда. Впрочем, воздержусь от категоричных утверждений. В тот вечер я к нему не присматривался. Что еще вас интересует?
– Характер Антонюка.
– Теленок. Таких, как он, легко прибирают к рукам сильные натуры.
– Кто же ею мог быть?
– У всех высотников сильные натуры. Слабохарактерные долго не выдерживают.
– А Антонюк?
– Белая ворона. Его погнала в монтажники жадность. Больших денег захотелось.
– Он угощал вас в ресторане на свои?
– На свои.
– Как вы это объясните?
– Должно быть, так захотелось тому, кто стоял за его спиной.
– Вы подозреваете кого-нибудь?
– Нет.
Оперуполномоченный встал и прошелся по палате.
– Ну что ж, нет так нет. Тогда запаситесь выдержкой и попробуйте опровергнуть еще одну улику против вас. Речь идет о вашем поведении в ту ночь, когда произошла последняя кража. Тому есть свидетели, нам удалось их найти. Так вот, вспомним некоторые детали. Вечером к вам приходят приятели. Вы с ними сидите до полуночи, потом провожаете их и, дождавшись, пока они уйдут, вылезаете в окно и идете...
Шамрай вдруг резко повернулся и сел.
– Черт! – громко воскликнул он. – А я ломаю голову, как этот паразит подбросил мне деньги. Да он же, сволочь, влез в окно. И как же я сам до этого не додумался. Вот тупица!
Удивление, возмущение Шамрая были такими искренними, эмоциональными, что невозможно было не поверить в них. И все же не укладывалось в голове, чтобы Шамрай додумался до этого только теперь – ведь сам он часто пользовался окном вместо двери. Неужели притворяется?
– Вполне вероятно, что именно так оно и было, – согласился лейтенант. – Но все же вы не ответили на мой вопрос.
– Какой вопрос?
– Куда вы ходили в ту ночь?
Возбуждение Шамрая угасло, лицо снова стало мрачным и даже злым. Он смотрел прямо перед собой.
– Так я жду вашего ответа, – напомнил Турчин.
– Извините, – тяжело пошевелился Шамрай, – но его не будет.
– Это вы серьезно?
– Слушайте, давайте не будем тратить время на лишние разговоры. Я сказал все, что знал и что считал нужным сказать. А теперь прошу вас оставить меня в покое.
Шамрай снова лег и отвернулся лицом к стене. Видно было, что теперь из него не выдавишь ни слова. «Что вызвало у него такое неожиданное упорство? – мысленно спрашивал себя Турчин. – Отсутствие правдоподобного объяснения? Нет, что-то не похоже. Вероятно, тут другая причина. Где-то глубоко, на самом дне души, он должен прятать что-то такое, к чему нет доступа посторонним. Или оно имеет какое-то отношение к совершенным преступлениям?»
Турчин понял, что не успокоится, пока не выяснит, какую тайну хранит Краб. Но как это сделать? Может, стоит внимательнее приглядеться к его прошлому, поинтересоваться его жизнью? А то ведь по сути Шамрая-Краба он знает только с одной стороны: что он рано встал на преступный путь, не раз отбывал срок, что у него вспыльчивый характер.
А какова другая сторона его жизни? Тоже черная? Неужели ничего не было светлого? Кто его родители? Живы ли они? С кем дружит? Что о нем думают товарищи, с которыми работал, дед с бабкой, у которых квартировал?.. Может быть, именно с изучения личности Шамрая-Краба и надо было начинать следствие? Однако еще не поздно исправить ошибку.
ТУРЧИН застал бригадира в прорабской, где тот что-то писал, склонившись над столиком. Увидев оперуполномоченного, он поднялся со стула и поспешил ему навстречу.
– Что вас привело к нам? – поинтересовался он, пожимая Турчину руку.
– Шамрай, – лаконично ответил тот.
– Понятно... Я слышал, он поднял катавасию. Ну и тип, а? А знаете, я далек от мысли, что он действительно собирался покончить с собой. Тут, мне кажется, хитрый, заранее продуманный ход...
– Разберемся, – прервал рассуждения Коротуна лейтенант. – Скажите, пожалуйста, вы давно знаете Шамрая?
– Со дня его прихода в бригаду.
– Ну и что вы о нем можете сказать?
– Все, что мог, уже рассказал: сперва все было в порядке, работал как вол, а потом начались выпивки, прогулы...
– Вы, случайно, не знаете, откуда он родом?
– Как-то не интересовался, то ли из Хмельницкой, то ли из Сумской области...
– Кто-нибудь из родных у него есть?
– Тоже точно не могу сказать. Он о них никогда не вспоминал. Ну, а что касается писем... Поговаривали, что он тайно переписывается со своими дружками.
– От кого вы это слышали?
– От Антонюка.
– А еще от кого?
– Не помню.
Турчин, глядя на Коротуна, подумал: «Мало ты знаешь, бригадир, о своем подчиненном, а еще бил себя в грудь, доказывая, что занимаешься его воспитанием».
– Вы как-то говорили, что бывали у Шамрая на квартире. Не могли бы вы рассказать о его отношениях с хозяевами?
– Старики на него, кажется, не жалуются.
– А с кем он еще был знаком, кроме ребят из бригады?
– Кажется, ни с кем. Впрочем, может, кто-нибудь из монтажников знает больше.
Оперуполномоченный уже беседовал со многими рабочими, но никто не мог ничего сообщить о круге знакомых Шамрая. Кстати, никто не назвал его своим другом, хотя все они отзывались о нем неплохо: компанейский, открытый, не скуп... Сам он тоже ни к кому в друзья не набивался.
– В объяснительной записке вы писали, что не видели, как сорвался Антонюк, потому что были в это время в прорабской. Потом услышали крик и выбежали во двор, – напомнил Турчин бригадиру.
– Да.
– После этого вы сразу бросились к Антонюку?
– Именно так.
– А как вел себя Шамрай?
– Где, внизу или на башне?
– И там и тут.
– О башне ничего не скажу. Правда, я сразу, когда выбежал наружу, посмотрел вверх. Там виднелась неподвижная фигура Шамрая, который будто прикипел к стойке. А на земле... Когда он слез, уже сбежались люди... Кому-то показалось, что Антонюк жив, мы его положили в машину и отправили в больницу.
– Как хватило у Шамрая духу подняться вверх после того, как оттуда сорвался Антонюк?
Лоб Коротуна прорезало несколько глубоких морщин.
– У меня, например, не хватило бы. Да разве только у меня? Вот четверо монтажников вообще отказались работать на башне. Хотя... Эх, да что тут говорить! От такого типа, как Шамрай, можно всего ожидать. Я даже думаю, что это Краб сбросил Антонюка.
– А сам он не мог сорваться?
– Конечно, мог. Но Шамрай мог ему и помочь. Повторяю: от такого типа всего можно ожидать. И откуда он только, ирод, взялся на мою голову! Теперь мне за все придется отвечать, потому что, как ни крути, а я допустил пьяных к работе.
Коротун опять стал по привычке жаловаться, проклинать непутевых монтажников и свою судьбу, и лейтенант поспешил закончить разговор.
БАБКА С ДЕДОМ, у которых жил Шамрай, встретили Павла неприветливо. Старик смотрел исподлобья и сердито сопел, а старуха, как только увидела его, прервала разговор с мужем и принялась резать для поросят лебеду. На приветствие она, правда, ответила, а дед лишь кивнул.
– Я пришел, чтобы расспросить вас про вашего квартиранта, – без предисловий начал оперуполномоченный.
– А что про него рассказывать? Для нас он добрый.
– Чем?
– Хотя бы тем, что уважал нашу старость, подсоблял по хозяйству... Ежели хочете знать, у нашего квартиранта золотые руки и доброе сердце.
Дед не принимал участия в разговоре, но прислушивался тем ухом, которым, очевидно, слышал лучше. Лицо его было напряженным, как у всех глуховатых, и Турчину пришло в голову, что, возможно, именно он знает тайну Шамрая. Чтобы как-то втянуть старика в разговор, угостил его папиросой. Но дед решительно отказался, хотя желтые кончики пальцев выдавали заядлого курильщика.
– А часто ваш квартирант напивался?
– Только дважды – когда убился этот паренек и накануне ареста.
– Но ведь у него частенько собиралась компания?
– Ну и что же? Ничего непотребного они не делали. Соберутся, посидят, в картишки перекинутся, споют под гитару, иногда что-нибудь там и выпьют... Порой и ему, – кивнула она на деда, – рюмку поднесут...
– Зря вы его арестовали, – вмешался наконец хозяин. – Могу чем угодно поклясться, что зря. Не такой он человек, чтобы брехать.
– Это точно, не такой, – подхватила бабка. – Он нас никогда не обманывал.
– Но вы же сами видели, как у него нашли деньги. И не какие-нибудь, а краденые.
– А что он сказал в милиции?
– Известно что, отказывается.
– Значит, деньги эти не его.
– А откуда же они взялись?
– Рази мы знаем... Может, кто подкинул.
