Текст книги "Библиотечка журнала «Советская милиция», 6(36), 1985 г."
Автор книги: Валерий Привалихин
Соавторы: Николай Ярмолюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
– Да, после загрузки его всегда открытым оставляют.
– А вещи какие были у него?
– В том-то и дело. Мы думали, он вообще без вещей летит. Сразу в голову-то не пришло, что он мог их заранее погрузить. А в Шаламовке уже я спрыгнул на землю. Он – следом с двумя чемоданами...
Первый пилот споткнулся, поняв молчаливый вопрос Шатохина, продолжил:
– Темно-коричневые, мягкие такие, на «молнии» и с двумя ремнями. Чешуя на коже, под крокодиловую, что ли.
– Прилетели когда в Шаламовку?
– Полтора часа лету.
– Денег не предлагал?
– Нет. Спасибо сказал и пошел.
– Пошел прямиком к аэровокзалу?
– А я даже не помню. Витька, ты не заметил?... Не знаем. Мы в кабину обратно полезли, за бумагами к грузу. И забыли о нем. Я чемоданы-то его запомнил – нам бы с Витькой в отпуск лететь с такими...
– Когда про меховой склад услышали, не мелькнуло подозрение?
– Да что вы! Если бы... Там же утром четырнадцатого, говорят, ограбили. Как бы он из Черданска попал? Нет. Да и не похож.
– Не похож? – переспросил Шатохин. – Хорошо, на этом пока остановимся. Зайдете ко мне в восьмой кабинет... – Он задумался насчет времени. Предчувствовал, день будет загружен до предела. – Часов в восемь зайдете. А пока о нашем разговоре никому.
Молодые пилоты отправились на волейбольную площадку. Шатохин, а следом и командир – к калитке.
– Молодежь зеленая. Вот так на удочку и попадаются. – Сидельников был подавлен.
Сзади послышался стук каблуков. Шатохин сбавил шаг, посторонился, дал возможность молодой женщине в яркой мохеровой кофте обогнать их, спросил:
– Кто эта Смокотина? Давно у вас работает?
– Год, – ответил Сидельников.
– Приезжая?
– И приезжая, и местная. Родилась, выросла в этих краях. Потом лет пятнадцать на Украине жила. Родственники там или просто прибилась. Семьи нет, одна вернулась.
– Там кем работала?
– Вроде нынешней работы. Точно не помню, экспедитором или диспетчером. Может, приемщицей.
– Что ей там не жилось? Как объясняет?
– Отец у нее умер, что объяснять. Дом оставил добротный. Слышал, будто из-за дома и не уезжает, цену хорошую ждет. На Заозерной, возможно, обращали внимание, весь в рябинах дом, на высоком фундаменте, до окон не дотянуться. Так его и зовут домом Евтихия.
– Это кто – Евтихий?
– Отец Смокотиной.
– Вроде, другое отчество слышал.
– Да, Ольга Евгеньевна. Так она себя представляет. Это понятно. У нас многие молодые из староверческих семей. Ни к новой, ни к старой вере отношения не имеют. А в документах имени родительского не заменишь. Хоть там Евтихий, хоть Евлампий. Зато в обиходе часто переиначивают.
– Смокотина, выходит, из старообрядческой семьи?
– Да. Из Агаповки. По Каргале староверческая деревня встык с Фроловкой стояла. Я двадцать лет здесь. Приехал, как раз обе распадались. Агаповцы к нам подались, а у фроловцев вера покрепче – на север. Единицы, понятно.
– Значит, Фроловка и Агаповка рядом стояли?
– В принципе одно село считалось.
– Случайно не знаете, у Евтихия лодка была?
– Если не три. Он хоть и старовер, техники никакой не чурался.
– А эта Смокотина на работе сейчас?
– При вас по селектору с ней разговаривал. Будете ее допрашивать?
– Допрашивать? Ни в коем случае! Ей сейчас никак нельзя дать понять, что ею интересуются.
– А мне что с ней делать?
– То есть? Что вы с ней раньше делали?
– Ничего. Мы и не видимся почти. Так. Здравствуйте и до свидания.
– Вот и продолжайте, пожалуйста, в том же духе.
– Но она с завтрашнего дня в отпуск уходит. Отпуск ей не давали, работать некому. Так она у меня просилась. Два дня назад я ей разрешил.
– Отпуск? – переспросил Шатохин. – Это что, она выпросила?
– Положен ей. С семнадцатого июня. У нее и путевка есть. В Трускавец вроде бы.
Они подошли к зданию порта. Разговор на людях пришлось невольно прервать. Сидельникова окликнули. Минуты три, пока он разговаривал, Шатохин переминался с ноги на ногу, разглядывал носки своих давно не чищенных сапог. Нужно было выкроить минутку, забежать домой, переодеться, привести себя в порядок, да некогда. «ЯК-40», который он принял за самолет из крайцентра, так и стоял на летном поле, а ожидаемый Шатохиным самолет все еще не прилетел, намного опаздывал.
Мысль о самолете мелькнула и была тотчас вытеснена более важной: Смокотина уходит в отпуск... Впрочем, почему бы ей и не отправиться теперь в отпуск? Самое, пожалуй, время. Он бы на ее месте чуточку помедлил. Хотя, зачем?
Командир отряда закончил разговор, попрощался с собеседником, и они, войдя в здание порта, снова оказались в кабинете.
– Смокотина уже взяла билет? – задал вопрос оперуполномоченный, удобно устраиваясь в кресле.
– Нет. Я бы подписывал. Ей льготный положен.
– Медлила, боялась, отпуск не дадут?
– С путевкой на руках разве удержишь ее. Вот только не понимаю, почему не спешит.
– Если разрешили, не мешайте Смокотиной уехать. И очень прошу, принесите ее личное дело.
Командир направился к двери.
– Кстати, – спросил Шатохин, – почему нет самолета из крайцентра?
– Там с утра грозовой дождь, порты закрыты.
СПУСТЯ полтора часа Шатохин был в кабинете майора Звонарева, докладывал о диспетчере Смокотиной, о молодых пилотах, о неизвестном, который с двумя чемоданами в день совершения в Черданске преступления убыл транспортным самолетом на Шаламовку.
Перед майором лежало личное дело сотрудницы аэропорта. В левом верхнем уголке наклеена фотография. Смокотина была блондинкой. Снимок точно соответствовал ее возрасту. Больше тридцати пяти по фотографии ей не дать. Взгляд темных глаз спокойный, чуть насмешливый. Рельефные подкрашенные губы, широковатый нос. Черты лица некрасивые, но приятные. Майор глядел на фотографию и слушал оперуполномоченного.
– Все это хорошо, – произнес он, когда Шатохин умолк. – Но не окажется ли так, что Смокотина к делу не причастна? Предложили, скажем, ей десятку, а то и четвертной, она и соблазнилась. Может оказаться, что в то утро еще кто-нибудь прихватил на борт нелегальных пассажиров. Летчики по своей инициативе, авиатехники упросили...
– Согласен, товарищ майор, насчет нелегальных. Но все-таки диспетчер не десяткой соблазнилась. Те, за которых раньше летчиков просила, – случайные. Их для отвода глаз отправляла, чтобы этот после не выделялся.
– Пока не доказано.
– Попробую. Я утром докладывал, помните, на берегу Каргалы сильно примята трава и кирпичи в воде валяются. С травой еще объяснимо: думаю, сообщник ждал на берегу, прохаживался, лежал. А вот с кирпичами – голову сломал, одно получается: случайно выкинули. Но какие там случайности. В аэропорту гляжу, как вещи через ограду подают, и понял: никто не прохаживался по берегу, не ждал. Один там человек был. И кирпичи привез с собой специально, для весу понадобились. Понимаете?
– Не совсем.
– На складе преступник пушнину набивал, безусловно, в мешки или рюкзаки. Увязывать, тащить, на мопеде везти удобнее. Но удобно только в тайге. Четыреста с лишним штук, невыделанных, как ни приминай, тюк огромный. Такой багаж приметен, на люди с ним не выйдешь. А в чемоданы упаковал, и порядок полный. Вот от того, что меха перекладывал на берегу реки, в чемоданы втискивал, один втискивал, трава и примята.
– И все же, при чем кирпичи?
– Для тяжести. Объемные чемоданы в руки берешь, на тяжесть заранее настраиваешься. Легкий он подозрительным сразу покажется. А если заботились, чтобы подозрительным не показался, значит, заранее предполагалось чемоданы передавать в чужие руки. И вот эти кирпичи или не потребовались – все-таки столько шкурок спрессовать, тоже вес, – или преступник прихватил с собой лишние.
Звонарев слушал внимательно, не перебивая.
– Кстати, от реки до порта унести чемоданы незамеченным никем проще простого, – продолжал Шатохин. – Я сейчас проходил около складов ГСМ. Там мимо глухого забора от реки на портовскую дорогу выйти – шагов сто сделать. А там с вещами каждое утро к порту чуть не толпами тянутся.
– Выходит, – сказал Звонарев, – если следовать твоей версии, преступник в Шаламовке не задержался.
– Конечно, нет. Я глядел расписание. Из Шаламовки два рейса на крайцентр: в половине двенадцатого и в три местного. Улететь просто, риска почти никакого. Когда охотничий сезон закрыт, досмотра багажа нет. Сдаешь вещи, металл щупом пробуют, не открывая. И все, свободен. Если в срок самолет улетел, преступник приземлился в крайцентре, пока мы не забили тревогу.
– И где он сейчас, по-твоему?
– Скорее всего в Нежме.
– Вот как? – удивленно вскинул брови Звонарев.
– Да, я так думаю. Поставим себя на его место. Его видели две недели назад во Фроловке. Значит, у нас он минимум эти две недели проживал, плюс день, другой, третий. Райцентр маленький, каждый приезжий на виду. Не болтался же он без дела, наверняка куда-нибудь на работу устроился. С документами, честь по чести. Сейчас, когда все удачно исполнено, зачем ему исчезать. Понимает, на кого милиция первым делом внимание обратит. Вернулся вторым или вечерним рейсом.
– Значит, меха должны находиться в крайцентре?
– Пожалуй. Если его не встретили.
– Едва ли. – Майор отрицательно покачал головой. – Провернули вдвоем со Смокотиной самое трудное, напоследок зачем к помощникам прибегать.
– Тоже так думаю, – согласился Шатохин. – В камере хранения оставил чемоданы, не исключено, что у родственников. Не посвящая, разумеется.
– Никто у диспетчера не останавливался, не узнавал?
– Нет. Отшельницей живет.
– Значит, меха забрать должна Смокотина. Представляешь, как сейчас важно, чтобы она чувствовала себя вне подозрений. С Сидельниковым поговорю, а ты пилотов предупреди. Хорошо бы выяснить, с кем переписывается эта Смокотина, насчет лодки прощупать. Но ты в это дело, пожалуй, не вмешивайся. Займись тем, с чемоданами. С чего думаешь начать?
– По отделам кадров пройтись нужно. Смокотина на Львовщине, в Новом Роздоле жила, может, земляки ее обнаружатся.
– Правильно, но это долго. А время не терпит. Сделаем-ка срочный запрос в Шаламовку, в крайцентр. Списки пассажиров поглядим. Авось где фамилии пересекутся. – Начальник милиции критически оглядел Шатохина, не приказал, попросил:
– Ты сходил бы домой, переоделся, поел бы, а?
Шатохин охотно согласился. Он жил в двадцати минутах ходьбы от райотдела, за мосточком, в доме у пожарной каланчи. Он успел вскипятить чайник, переодеться и, отпивая из чашки крепко заваренный чай, просматривал скопившиеся за два дня газеты. В это время раздался телефонный звонок.
Звонил майор. Он срочно вызывал оперуполномоченного к себе. Начальник за это время уже успел связаться с Шаламовским и краевыми портами. Судя по торжествующим ноткам в голосе, получил хорошие вести.
– В половине двенадцатого из Шаламовки отбыл некий Супрунюк Алексей Михайлович, – сказал майор, когда Шатохин вошел в его кабинет. – Он же из крайцентра вылетел к нам в пятнадцать ноль-ноль. Тут еще фамилия Степанов повторяется, но у этих отчества разные. Так что ты был прав.
– Будем искать Супрунюка? – спросил Шатохин.
– Нет. Делай, как задумал. Земляки нужны. Полагаю, что этот Супрунюк летел под другой фамилией. Поторапливайся. Подключи Акаченкова и Луневу, один не управишься быстро.
– Григорий Александрович, – Шатохин поколебался, стоит ли говорить сейчас, догадка была слишком свежа.
– Слушаю, – поторопил Звонарев.
– Да так, подумалось. У Смокотиной путевка в санаторий, через три дня должна туда прибыть, заявление на отпуск подписано, а билет еще не выписывала. Конечно, своих, портовских, всегда посадят. И все же странно. Отпускник старается заранее все оформить, чтобы мороки не было. Свободна – ни хозяйства, ни огорода, а медлит.
– Думаешь, договорилась лететь вместе с этим Супрунюком и выжидает?
– Почему бы и нет. Все прошло гладко. Что ему, собственно, торчать здесь. Да и душа у него не на месте будет. Ей он доверяет, но случайностей боится. Вдруг в дороге в какой переплет попадет. Просто нервы сдадут, женщина все-таки.
– Если трудоустроен, повод веский нужен уехать.
– Найдет. Вызов ему придет, заболеет срочно, травму получит, мало ли...
– Вызов – несерьезно. И какую особую болезнь изобретет? – Майор прикурил папиросу, затянулся. – Несчастный случай – да. Это не исключено. Правильно сообразил. Я свяжусь с медициной. А ты бери все же пока Луневу и Акаченкова и действуй.
СЕЗОННИКОВ в районе каждое лето скапливалось до полутора тысяч. Кого романтика, кого длинный рубль, кого откровенная тяга к бродяжничеству забрасывали в этот таежный, отдаленный край. Большая часть сезонников оседала на сплаве леса; были они и в зверосовхозах, и в геологических партиях, и почти во всех мелких районных организациях. По правилам все прибывшие на временную работу должны были проходить через паспортный стол, да где там. Хорошо хоть по документам принимали кадровики на работу, раньше и этого не было. Как ни спешили, за остаток дня и четверти организаций, где есть временные, не проверили.
Шатохин вернулся домой поздно: затяжной в июне светлый северный вечер угас. Долго устало раздевался, пил чай, потом ворочался в постели, пока дремота не начала одолевать. Уснуть, однако, не удалось. Телефонный звонок помешал. Снова звонил майор, просил приехать, он уже выслал машину.
Звонарев прохаживался по кабинету, курил одну за одной папиросы.
– Долго ехал, – сказал нетерпеливо, когда в кабинет вошел Шатохин. – Звонил главврач больницы. Два часа назад они высылали «скорую» на третий сплавучасток. Несчастный случай в вечерней смене произошел. Там баржи под загрузкой стояли. И, представь себе, бревнышко выскользнуло из пакета, покатилось и сломало руку стропальщику. Догадываешься, кто пострадавший?
– Супрунюк?
– Крутецкий. Петр Тарасович Крутецкий. Но не сомневаюсь теперь, что Супрунюк он же. Един, как говорится, в двух лицах.
– Самый настоящий перелом?
– За это уж будь спокоен, подделки нет. Рентгенолог живет при больнице, просветил. Закрытый перелом левой руки.
– Основательный мужик, – усмехнулся Шатохин.
– Есть за что страдать. По бюллетеню за полтора-два месяца получит, плюс страховка. Застрахован на две тысячи. И, главное, вольный казак. М-да.
– А где он сейчас?
– Где, где. Из района не сбежит. Гипс наложили да увезли в общежитие. До утра не пожелал оставаться в больнице. Важно не это. Родом он из Жидачова и приехал оттуда. Не слышал про Жидачов?
– Нет.
– Рядом с Новым Роздолом городок. Смокотина там два года на овощной базе экспедитором работала. В личном деле у нее отметка есть. И еще, в этот самый Жидачов Смокотина в феврале посылала телеграмму. Пока не известно кому, но выясним.
Шатохин смотрел на начальника. Майор мог бы не вызывать его, сообщить обо всем утром. Однако возбуждение его легко понять: похищено ценностей на крупную сумму. Расследовать дело самостоятельно, силами районного розыска, сложно.
Но Шатохин не радовался, потому что, просматривая в леспромхозовской конторе учетные карточки работающих, он не встретил фамилии Крутецкий.
– Давно этот Крутецкий в леспромхозе? – спросил оперуполномоченный.
– С февраля, – ответил начальник.
Вот как. Почему-то он решил искать украинских земляков Смокотиной только среди сезонников, среди временных, а Крутецкий, оказывается, числился в кадровых. Ошибка не имела теперь ровным счетом никакого значения. И все-таки просчет был грубый. Отмахиваясь от неприятных мыслей, Шатохин спросил:
– Покажем его пилотам?
– Не стоит. По приметам похож на того, с двумя чемоданами. Завтра узнаю, может, фотографировался на документы, а нет – и не надо. Пусть вольно дышит. Думаю, долго он у нас теперь не задержится. Диспетчер оформила билет на послезавтра, на утренний рейс. Тебе нужно завтра, – майор посмотрел на часы, поправился, – теперь уже сегодня, вылететь в крайцентр.
Он сел за стол, из ящика достал личное дело Смокотиной и аккуратно, с помощью перочинного ножичка отделил фотографию.
– Держи, – протянул Шатохину.
«ЯК-40» КОСНУЛСЯ колесами бетонки городского аэропорта «Южный» минута в минуту по расписанию. Шатохин из здания аэровокзала следил, как медленно гаснет вращательный бег пропеллеров.
В толпе отделившихся от самолета пассажиров он сразу узнал Смокотину. В кремовом плаще с закатанными по локоть рукавами, в модных туфлях, она шла, плавно огибая не просохшие на асфальте мелкие лужицы. С кем-то разговаривала. Шатохин пригляделся: кажется, случайный попутчик помогает донести вещи. Смокотина из тех женщин, которым мужчины рады помочь.
Да, точно. Наконец попутчик передал чемодан, попрощался и направился в здание порта. Смокотина пошла вдоль правого крыла к выходу на городскую площадь, к стоянке такси и остановке троллейбуса.
Шатохин поспешил сесть в поджидавший его «Москвич», когда Смокотина неторопливо пересекала площадь. На стоянке такси была большая очередь, и она направилась к троллейбусу.
Сидевший за рулем «Москвича» лейтенант из крайуправления покосился на Шатохина и продолжал невозмутимо курить.
– Уловил? – спросил Шатохин.
Лейтенант кивнул.
Встав лицом к порту, Смокотина смотрела на вытянутое серое здание, словно запоминала. Может, и впрямь запоминала. Подкатил троллейбус, и она, подхватив чемодан, вошла в него. Не суетясь, не нервничая.
Лейтенант включил зажигание, последовал за троллейбусом.
Конечной остановкой троллейбуса был железнодорожный вокзал. Здесь Смокотина сошла. Сдала чемодан в автоматическую камеру хранения и покинула здание.
– В автомат поставила. Двести сорок третья ячейка, – сказал лейтенант.
Выйдя на площадь, Смокотина села в троллейбус. На сей раз ее путешествие было кратким: она сошла через остановку. Вошла сначала в магазин «Фарфор. Фаянс. Хрусталь». Безучастно осмотрела витрины, попросила показать рюмки, повертела их в руках, вернула продавцу. Затем пересекла улицу и в салоне красоты села в кресло среди ожидающих своей очереди. По всему было видно, что она просто убивала время.
Прошли почти сутки, как Шатохин прибыл в крайцентр. Еще вчера Звонарев по телефону предупредил его, что Крутецкий купил билет на восемнадцатое на дневной рейс. К тому же пришел ответ с Украины на запрос о Крутецком. Ему сорок два года, постоянно прописан в Жидачове, имеет свой дом, не судим, приводов в милицию нет, разведен, с дочерью-подростком и бывшей женой не поддерживает никаких отношений. Закончил три курса Львовского политехнического института, в разные годы работал шофером, слесарем, печником. Последнее время калымил. О Супрунюке ничего не могли сказать, обещали сообщить дополнительно, если появится информация. Самое существенное в ответе – Крутецкий был шофером на овощной базе, когда Смокотина туда поступила. Вместе они проработали всего месяц...
На салон красоты было потрачено полтора часа. Прическа изменила ее в лучшую сторону.
Выйдя из парикмахерской, диспетчер купила букет гвоздик. По-видимому Смокотина пыталась делать себе приятное, чтобы отвлечься, не думать о главном. Да. Одна Смокотина не собиралась ничего предпринимать. Но ей пора было отправляться в аэропорт, Крутецкий вот-вот должен прилететь. Или они договорились встретиться не в порту? Похоже. Смокотина сняла плащ, села на скамейку в центре сквера.
В рации раздалось потрескивание. Лейтенант снял трубку, передал Шатохину. Из аэропорта «Южный» сообщали, что Крутецкий подходит к стоянке такси.
Шатохин машинально кивнул, дескать, ясно. Словно его кивок могли видеть. Приближался самый ответственный момент. Он поглядел на часы. Четырнадцать двадцать. Вспомнилось почему-то, что три дня назад в это самое время с Марией Ольджигиной они выехали на мотоцикле из Черданска во Фроловку. На секунду всплыло перед глазами морщинистое, озаренное доброй улыбкой лицо старой таежницы.
– Сел в такси. Ноль шесть тридцать два, – послышалось в трубке.
– На связи... Понял, – отозвался Шатохин.
– Выехали на проспект Мира, – сообщили через десять минут.
От начала проспекта до Центрального сквера три-пять минут езды. Шатохин поерзал, покосился на молчаливого невозмутимого лейтенанта: не хотелось, чтобы лейтенант замечал его волнение.
– Ноль шесть тридцать два остановилась у Центрального сквера... Крутецкий вышел из машины. Идет в сквер.
Шатохин видел припарковавшуюся в тени старого тополя около кондитерского магазина «Волгу», с которой он держал связь. Крутецкий пока не появлялся в поле зрения. Разросшиеся кусты цветущей сирени закрывали обзор.
Смокотина нервничала, поминутно поглядывала на часы, брала в руки букет, клала обратно на скамейку.
Наконец высокий черноволосый мужчина в коричневом костюме вынырнул из-за куста сирени шагах в двадцати от скамейки, на которой сидела Смокотина. Его левая рука была на перевязи, а пустой рукав заткнут в карман. В правой он держал «дипломат». Крутецкий! Из машины не разглядеть четко лица. Но в общем он был красив.
При виде Крутецкого Смокотина схватила плащ со скамейки, быстро пошла навстречу, забыв про гвоздики.
– Уходят из сквера, – сказал Шатохин в трубку, глядя на «Волгу».
Лейтенант принялся крутить баранку влево, разворачивая машину.
Через некоторое время такси остановилось в загородном аэропорту. Его пассажиров там уже поджидали сотрудники милиции. Шатохин с лейтенантом были возле камеры хранения в тот момент, когда Крутецкий протягивал в ее окошечко номерки.
Кладовщик выставил на обитую железом, отшлифованную до блеска вещами подставку два чемодана. Коричневых. Перетянутых ремнями, с рифлением на коже. Под крокодиловую.
Крутецкий отступил от окошечка, давая возможность Смокотиной взять чемоданы.
Дальше медлить не было смысла.
– Вы получили чужие вещи, гражданка, – сказал лейтенант твердым голосом. – Пройдемте в отделение для выяснения обстоятельств.
Смокотина дернулась в сторону, окликнула Крутецкого. Крутецкий хотел было вмешаться, но, передумав, направился быстрым шагом к выходу. Однако возле двери его ожидали двое в штатском.
В комнате милиции Шатохин приказал положить чемоданы на стулья и раскрыть их. Смокотина повиновалась. Дрожащими пальцами принялась расстегивать «молнии». Крышку Шатохин откинул сам. Под полиэтиленовой пленкой виднелись меха. Оперуполномоченный запустил руку в чемодан и наткнулся на кирпич.
– Зачем же рядом с такими ценностями и... стройматериал? – усмехнулся Шатохин, вынимая кирпичи.
Крутецкий угрюмо промолчал.
– Это не наши вещи. Тут произошла какая-то ошибка, – срывающимся голосом заговорила Смокотина. – Скажи им, Петр. Это не наши вещи! – еще раз громко повторила она.
– Помолчи, Олимпия! – тихо сказал Крутецкий.
Здоровой рукой он пошарил в карманах пиджака, вытащил оттуда две пачки денег и положил на стол.
– Остальное в «дипломате», – промямлил он еле слышно.
От неловких движений боль в сломанной руке усилилась. Он поморщился, пережидая приступ, опустился на стул и уставился в одну точку на паркетном полу.
