Текст книги "Капкан для оборотня (СИ)"

Автор книги: Валерий Иванов-Смоленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Генеральный прокурор? Только, если ему самому надоела его должность.

На столе прозвенел звонок внутренней связи.

– Заходи, – коротко произнес в трубку областной прокурор и набросил на плечи китель без погон, но с двумя вышитыми золотом большими звездами в черных петлицах, висевший на спинке кресла.

Вошедший был высок, худощав и одет в аккуратный коричневый костюм и светлую рубашку с галстуком. Большие, не по возрасту, залысины, скрашивали его простоватое угловатое лицо, придавая ему интеллигентный вид. В руке он держал уголовное дело, скрепленное желтовато-коричневыми корочками, которое тотчас же и раскрыл, дождавшись приглашения присесть.

– Здравствуйте, Константин Сергеевич.

– Ну, что у тебя с этой утонувшей девушкой, – хозяин кабинета пожал вошедшему следователю руку, но не смог скрыть досады, хотя видимых поводов к этому не было.

– Она не утонула. Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы Елена Болышева была сначала задушена, а потом сброшена в Неман. А, кроме того, очень сильно избита перед этим и зверски изнасилована. Говоря языком эксперта, смерть наступила в результате механической асфиксии, от сдавливания шеи руками. Свежий разрыв девственной плевы. На теле и на лице – семнадцать ушибленных ран…

– Вот как? Подозреваемые есть?

– Есть. И, по-моему, их даже несколько.

– Рассказывай.

– 21 августа в Заводской РОВД, ночью, около двух часов, обратился студент нархоза, то есть института народного хозяйства, – уточнил следователь, – некто Крастонов. Он пояснил, что поздним вечером, во время свидания с девушкой, которая и была затем обнаружена убитой, на них напало пятеро неизвестных парней. Если коротко, то его избили, оглушили и сбросили в реку.

– То есть, он мог утонуть?

– И наверняка утонул бы, как говорят эксперты. Ему просто повезло. Да и организм молодой, к тому же он спортсмен, серьезно занимается бегом.

– Значит, налицо – покушение на умышленное убийство?

– Да. Именно так я квалифицировал бы действия нападавших, в зависимости от степени участия, конечно.

– Что было дальше?

– Перед тем, как его оглушили, он слышал крики девушки. Очнулся, как показало наше расследование, в двухстах десяти метрах, вниз по течению, на другом берегу реки. Парень вновь переплыл реку, но на месте нападения уже никого не застал. Нашел лишь свою куртку, которую накидывал на плечи девушки.

– Место происшествия осматривали?

– Увы, всего лишь через пять дней. Материалы находились в милиции, и нам об этом не сообщили, посчитав, что потерпевшему причинены побои в обычной драке.

– Безобразие. Грамотеи, – прокурор, казалось, выплеснул свою злость. Он закурил сигарету и тотчас же закашлялся, так как курил редко.

– Что дал осмотр места происшествия?

– Почти ничего. Едва видимые следы борьбы на почве и на траве. Есть и следы ног, но снять с них слепки и идентифицировать не представилось возможным, ввиду их давности и обильно выпадающей ежедневно росы. Небольшие осколки пивной бутылки. Сломанные ветви кустарника. Следы стоявшей автомашины. Вот и все.

– А что по девушке?

– Места, где над ней совершены насильственные действия и где она была сброшена в реку, установить не удалось.

– Автомашина хоть установлена?

– Это оказалось проще всего. Протекторы принадлежат спортивному итальянскому автомобилю «Фиат-Z». Такой ширины шин нет ни у одной из иномарок, состоящих на учете в областном ГАИ. Да и всего иномарок в области меньше пятидесяти.

– И кому он принадлежит?

– Числится на сестре начальника управления торговли облисполкома Плеткевича Иосифа Казимировича. Но фактически постоянно ездит на ней его сын Павел, тоже студент нархоза, факультет торговых отношений, второй курс.

– Крастонов с ним не пересекался?

– Нет, они не знают друг друга. Да и поговаривают, что этот Павел, или как его зовут дружки, Пашот, занятия в институте посещать не изволит – занят другими делами.

– Какими?

– Ошивается в окрестностях валютного магазина «Березка» и возле гостиницы «Неман», где и заканчивает обычно день гульбой в ресторане. Неоднократно задерживался милицией, но…

– Что «но»?

– Вы же понимаете, кто у него отец. Все дефициты под его началом. Тут, если потребуется, обычную водку не всегда купишь, да кусочек колбасы сырокопченой на закуску, а там…

– Да-а-а, – протяжно вздохнул прокурор, – и что, этот самый Павел отрицает, что был там в тот вечер?

– Ничуть. Равно, как и остальные четверо.

– Вот как? – хозяин кабинета от удивления промахнулся уже потухшей сигаретой мимо хрустальной пепельницы и досадливо поморщился.

– Все они утверждают, что пили вечером пиво на берегу Немана и случайно видели, как парень, похожий на Крастонова, сбрасывал девушку с берега.

– Вот же, мразь, какая… Крастонов их опознал?

– Да. Он утверждает, что это именно те молодые люди, которые напали на них вечером 21 августа.

– А вы точно уверены, что это они совершили преступление?

– Почти стопроцентно. Характеризуются все крайне отрицательно, ведут, по существу, паразитический образ жизни, в своих показаниях постоянно путаются. И, главное, следственный эксперимент, проведенный в том месте, где по их уверениям, Крастонов, якобы сбросил девушку, показал, что это невозможно.

– Почему?

– Берег реки в том месте пологий и глубина у берега небольшая. Чтобы сбросить что-то, а, тем более кого-то, нужно войти в воду, как минимум, выше колен.

– Автомашину осматривали?

– Да, сразу же, как только ее установили. Она тщательно вымыта. Эксперты утверждают, что никаких следов нет вообще, поскольку в салоне произведена химчистка.

– Не пытались выяснить, где она могла быть произведена?

– Розыскникам отправлено отдельное поручение на этот счет. Результатов пока не получено.

– Вы уже предъявили кому-нибудь обвинение? – прокурор встал с кресла, приготовившись закурить еще одну сигарету, что на него было совсем уже непохоже.

– Нет, Константин Сергеевич. Нужна серьезная доказательная база. Жду результатов экспертиз. Всего их назначено восемь. Вчера дактилоскопическая экспертиза показала, что отпечатки пальцев на осколках бутылки, которой оглушили Крастонова, принадлежат одному из подозреваемых.

– Кто же он?

– Его фамилия Ступенев. А зовут – Игорь.

Прокурор области рухнул в кресло. Его рука слепо ткнула в пепельницу незажженную сигарету. Волевое лицо исказила гримаса горестного недоумения.

Фамилия Ступенев принадлежала второму секретарю обкома партии, курировавшему, по распределению обязанностей, экономику, торговлю и правоохранительные органы. И его единственного сына звали Игорем. Об этом знали все областные чиновники, и прокурор не был исключением.

И именно он, Ступенев, только что звонил прокурору, интересуясь ходом расследования и негодуя, что до сих пор не установлены преступники.

Осведомлен был о принадлежности хорошо известной в области фамилии и следователь, который прекрасно понимал сложность положения, в котором оказался его руководитель. Он молчал, отведя взгляд в сторону. Но он не мог и представить себе все нюансы, связанные с делом, которое он расследовал.

– Ну, давай, Зотов, занимайся, – наконец сумел выдавить прокурор, – докладывай мне регулярно о результатах следствия…

* * *

Просторная приемная второго секретаря обкома была обставлена новой и стильной мебелью, выдержанной в светлых ореховых тонах. Шторы на окнах висели свежие и строгие, длинный ряд телефонов на столе выглядел устрашающе, но современно.

Оттенок старости в окружающую обстановку привносила лишь солидных лет секретарша, пережившая уже нескольких владельцев этого кабинета.

– У себя? – солидный седовласый мужчина с дипломатом в руке кивнул в сторону двери кабинета со сверкающей табличкой посередине, указывающей на ранг его обитателя.

– Да, но он сейчас занят, – насупленная секретарша, напоминала своим видом старую сову, которой, для полноты картины, хотелось вставить в покривившийся уголок рта папиросу «Беломор». Заметив, что вошедший направился было в сторону двери, она привстала и протестующе подняла руку.

– Он меня ждет, – не обращая на протест рьяной телохранительницы, пришедший, одетый в элегантный светло-серый, в едва видимую полоску, костюм, уже касался первой двери «предбанника».

– Василий Борисович, к вам Плеткевич, – успела каркнуть вдогонку в микрофон громкоговорящей связи ретивая секретарша.

В громадном кабинете Ступенев был один. Над столом на стене висел большой портрет Черненко. Ступенев сидел за столом и задумчиво перелистывал дефицитный, богато иллюстрированный журнал «Америка».

– Приветствую вас, василий Борисович.

Не дождавшись ответа, вошедший без приглашения плюхнулся в кресло, стоящее возле приставного столика для посетителей.

Хозяин кабинета, перевернув еще пару страниц, наконец, соизволил обратить на него внимание.

– А, Иосиф Казимирович собственной персоной, – лениво проронил он, демонстрируя даже голосом пренебрежительное отношение к гостю.

Еще бы – тот был всего лишь начальником управления облисполкома – мелкая сошка, по сравнению со вторым секретарем, и, фактически, уже первым лицом в области.

– Живут же загнивающие капиталисты, – как бы пожаловался хозяин, тыкая пальцем в фото роскошной двухэтажной виллы с голубыми бассейнами, ухоженными лужайками и газонами с цветами. Впрочем, в голосе его не прослушивалось ни особого восхищения, ни явного сожаления или зависти.

– С чем пожаловал? – журнал был отброшен в сторону, и немигающие глаза, (один из них слегка косил) требовательно уставились в лицо посетителя.

– Вот, – коротко ответил тот и, положив дипломат на краешек массивного дубового стола, уже щелкнул одним из двух замков.

– Ту-ту-ту-ту… – всполошенно хлопнул губами обкомовский руководитель и поднял руку, махнув ей вниз.

Грузно колыхнувшись тучным телом, он поспешно привстал с кожаного кресла и накрыл дипломат своей полной, покрытой короткими густыми волосками, кистью руки.

Вторая рука ткнула назад, в сторону искусно задрапированной занавеской двери, едва заметной в массивных дубовых панелях, обшивавших стены кабинета, – пройди-ка в комнату отдыха.

– Софья Андреевна, ко мне – никого, – буркнул он в селектор и поспешил за посетителем, уже скрывшимся в потайной комнате.

– Ты чего это… – злобно зашипел секретарь обкома в лицо бесшабашного гостя, – совсем всякую осторожность потерял?

– Да кто вас посмеет подслушивать, василий Борисович? – тот по-прежнему оставался безмятежен, но попыток открыть принесенный с собой дипломат пока не предпринимал.

– Кто-кто? Дед Пихто!

– КГБ, что ли? Так им еще в шестьдесят шестом году секретным цековским постановлением запретили вести слежку за руководителями партийных органов.

– А, ты кто – партийный руководитель, что ли? Следить могут за тобой, а попасть рядом могу и я…

– Понял, понял, понял… – рассыпался в нарочитых извинениях посетитель.

– То-то же. Что у тебя там? Давай, показывай.

Плеткевич сел за небольшой столик и положил на него дипломат. Затем открыл второй замочек и ловко откинул крышку кверху. В недавно вошедшем в моду дипломате лежали две бутылки марочного армянского коньяка «Ани», большой футляр, обтянутый синим сафьяном, и скромный сверточек, обернутый обычной упаковочной бумагой.

– Это Вашей супруге, Веронике Сергеевне, – футляр был извлечен гостем и осторожно раскрыт, – у нее через две недели день рождения.

Внутри футляра на синем бархате тяжело золотилось колье со сверкающими подвесками.

– Брильянтики, – зашептал Плеткевич, – как говорится, чистейшей воды.

– Спасибо. Непременно передам и приглашаю сразу на день рождения, чтобы не забыть.

– А – это… – гость ногтем пальца надорвал упаковку и показал две пачки серо-зеленого цвета, – денежки. Ваша доля по дагестанским делам за это полугодие.

– Валюта?

– Точно-с, двадцать тысяч североамериканских долларов.

– И, что я с ними буду делать? В сберкассу положу? – деланно осерчал Ступенев.

– Можем поменять и на наши. Нет проблем. По курсу черного рынка это составит около ста семидесяти тысяч рублей. Ваша заработная плата аж за шестьдесят лет. На эти деньги можно приобрести шестнадцать «Волг» последней модели. А если перепродать их на Кавказ…

– Ну, хватит, хватит, – голос секретаря обкома стал действительно раздраженным, – торгаш и есть торгаш, тебе бы только махинации крутить, да людей обманывать.

Он сунул сверток в карман своего пиджака, не замечая недоброго прищура в сузившихся глазах Плеткевича.

– Открывай коньяк, отметим это дело по славянскому обычаю, – Ступенев достал две рюмки и большую плитку шоколада из стоящей рядом приземистой тумбочки.

Оба выпили и блаженно прикрыли глаза, как бы прислушиваясь к проникновению благородного напитка в организм.

– Хорош коньячок, – отломив дольку шоколада, оценил хозяин, – люблю армянский, ни с какими «Наполеонами» не сравнить. Ты это… Завез бы ящичек-другой на дачу, а то закончился…

– Сделаем, василий Борисович. Правда, «Ани» двадцатилетней выдержки не обещаю, туго с этим сейчас, но «Арарат» будет точно.

Ступенев налил еще по рюмке, завинтил пробку на бутылке и поставил ее в тумбочку.

«Вот жмот, – поморщился Плеткевич, – хоть бы по третьей налил, раз по славянскому обычаю».

Но вслух, конечно, сказал совсем иное, подняв рюмку на уровень глаз и любуясь слегка дрожащим цветом темного янтаря:

– Ваше драгоценное здоровье, василий Борисович, – пожевал немного губами и добавил, – оно нужно не только вам и не только всем нам, но и нашей славной партии, нашему могучему государству, нашей великой Родине. Верю, что вы далеко пойдете. Большому кораблю – большое плавание.

Секретарь обкома лишь кивнул головой, восприняв сказанное, как должное и как вполне заслуженное.

Немного посидели молча. Затем Плеткевич, пользуясь моментом, решил некоторые вопросы выделения фондов на дефицитные товары. Ступенев наложил нужные визы без всякого согласования и обсуждения.

Видя, что гость уже собирается уходить, секретарь обкома, помявшись, вдруг перевел разговор на совершенно иную тему.

– Погоди. Тут такое дело… Скажи своему сыну, Пашкой его зовут, по-моему… Чтобы отстал от моего Игоря. История эта темная с утопленницей… Наркотой, замечаю, стал баловаться…

– Василий Борисович! – вспыхнул собеседник, – только без обиды! С девкой-то Ваш Игорь затеял, и пацана он пытался пришить – точно знаю. Не в курсе, как там и что произошло, но мой Пашка удержать его пытался…

– Ну, ты полегче, ты соображай чего…

– Да соображаю я. Дайте сказать. И наркотики мой не употребляет. Хранил – знаю, угощал друзей – да. Но сам – ни-ни. Я, конечно, скажу ему, но и вы… Надо меры какие-то принимать. Следак настырный попался, копает, рыщет…

– Слушай, если ты еще хоть раз, кому-нибудь об…

– Все. Молчу, молчу. Это ж я по-свойски…

– Свояк нашелся. Ты смотри мне, этой паленой водкой дел не наделай. Людей не потрави. А то «по-свойски» и южную сторону камеры обеспечу.

– Василий Борисович! Господь с вами! Водка вполне нормальная. Спирт из Дагестана поступает качественный, в цистернах. Здесь только разбавляют, как положено по Менделееву – сорок градусов, и разливают в заводском цеху, на нормальном оборудовании. И торгуют этой водкой только…

– Мне твои подробности не нужны. Я сказал, смотри – доиграешься. Все иди.

И хозяин встал, давая понять, что разговор закончен.

* * *

Белая «Волга» легко бежала по свежеуложенному асфальту. Плеткевич, по обыкновению, сидел рядом с шофером. Лицо его было сумрачно, глаза сощурены, губы сжаты.

«Вот, сволочь», – мысли медленно ворошились в голове Плеткевича, когда он уже садился в служебную машину, по штату ему не положенную и состоявшую на балансе в облпотребсоюзе.

Сволочь, да к тому же тупая и самодовольная. Не поймет никак, что он полностью от меня зависит и его судьба в моих руках. Кормлю его, пою, бабами снабжаю, сколько денег ему уже выложил… Ничего – до поры, до времени. На коленях будет ползать. Не ведает, что портативный импортный диктофон исправно фиксирует все наши разговоры. Есть и снимочки любопытные в саунах разных, и даже вполне качественная видеозапись его художеств с комсомольскими красотками… Документики с его чудовищными, по размаху, визами исправно хранятся… И сынок его здорово влип. Может пора и приструнить этого тупорылого чинушу?

«Нет. Нельзя поддаваться мимолетным эмоциям, – пресек он свои мстительные устремления, – он пока необходим. Я же и подвел его к посту первого секретаря. Неужели и этого он не понимает? Сколько истрачено на подарки, да на взятки в Москву…»

Собственно, он, пожалуй, единственный среди партийных и советских чиновников области, кто вел себя столь уничижительно по отношению к всемогущему начальнику управления торговли. Все остальные относились к невидному посту Плеткевича с полным пониманием сути могущества распределения дефицита, да и не дефицита тоже. И всегда старались первыми подать ему руку, даже чванливый и брюзгливый председатель облисполкома.

* * *

Ступенев в волнении расчерчивал лежащий на полу своего кабинета пушистый персидский ковер нервными ломаными шагами.

– Ах, скотина… – то и дело применял он непечатные выражения. – Совсем зарвалась, тля торгашная. Вышвырнуть его с работы? выгнать из партии? Посадить?

Быстрыми шагами он забежал в комнату отдыха, налил себе фужер коньяка и жадно, двумя глотками, проглотил. Как ни странно, крепкий ароматный напиток не усилил ярость, а, напротив, заставил сесть за столик и призадуматься над некоторыми возникшими проблемами и путями их решения.

– Так, по сыну, вероятно, что-то серьезное, – пробормотал он, – не стал бы так нагло, в упор, переть этот паскудный торгаш, – он потер переносицу двумя пальцами. – Пожалуй, надо пригласить к себе Калугина, потолковать на эту тему. Милицейский генерал предан мне, как пес, и сделает все, что требуется.

Он налил еще коньяка, но передумал и поставил фужер на столик. Ступенев активно размышлял, морщившись, щуря глаза, потирая рукой щеку.

Его изворотливый ум искал подходящие варианты развития событий и пути разрешения некоторых неприятных вопросов.

С Плеткевичем, конечно, горячиться не надо. Поставить его на место – да, но никаких кадровых решений и тем более… Слишком многое их связывает. И вообще, человек он полезный и нужный. И со связями в самой Москве.

Ступенев задумчиво взял рюмку, покрутил между пальцами ее тонкую ножку и вновь поставил на столик.

А вот Ремезов, прокурор… Хуже всего с прокурором – вечно норовит законами перед носом у других помахать, законник хренов. Старается обособиться и от обкома, и от облисполкома. Даже в «греческий зал» обкомовской столовой, для избранных, не ходит. Старается в общей очереди постоять за обедом.

Ступенев легонько хлопнул себя по лбу с торжествующим выражением: «как же я запамятовал, мы же должны на бюро его рассматривать, на предмет переназначения на другой срок, или как там у них это называется… Отлично – тут то мы тебя и поставим в позу за твое позерство…»

Он вернулся в кабинет, сел в свое удобное кресло и начал действовать.

– Михаил Викторович, – произнес Ступенев, нажав на клавишу селектора с надписью «заворготделом», – собирайте бюро обкома на завтра на семнадцать часов. Повестка сверстана?

– Да, василий Борисович. Что, будут дополнения?

– Нет. Там включен вопрос по нашему прокурору?

– Да. Все бумаги подготовлены.

– Значит, фунциклируйте, – шутит секретарь, подколов не шибко грамотного заворга, употребившего как-то прилюдно слово «фунциклировать» вместо «функционировать».

– А первый в курсе?

– Я с ним сам переговорю.

– Понял.

– Ну, тогда все, – довольно прервал беседу Ступенев и нажал на следующую клавишу.

– Слушаю вас, василий Борисович, – ворвался в комнату резкий клекочущий голос. Это отозвалась Старая Сова, как он за глаза называл свою секретаршу. Ему многое в ней не нравилось. Но она была грамотна, цепка и, несмотря на возраст, умна и памятлива. Ступенев мог ей смело поручить любой вопрос на уровне завотделов, и через некоторое время Сова докладывала о его безукоризненном исполнении. Кроме того, супруга второго секретаря обкома была страшно ревнива, и это служило, пожалуй, не менее важным основанием для сохранения на своей, далеко не мелкой должности, Старой совой.

– Соедините меня с Калугиным, начальником областного УВД, Софья Андреевна, – процедил Ступенев. – Если его нет, пусть найдут, он мне срочно нужен.

Он отключился, и стал нетерпеливо похлопывать по столу полной ладонью.

– Первым делом, первым делом – самолеты… – фальшиво замурлыкал он, – … ну, а девушки?.. А девушки потом…

– Василий Борисович, – вновь заклекотала секретарша, – Калугин на линии.

– Доброго здоровья, Николай Леонидович, – теплым тоном произнес в телефонную трубку второй секретарь, – как здоровье, генерал?.. Ну, прекрасно… Не затруднит тебя к концу дня ко мне заглянуть? Разговор есть… Да, нет, не пугайся – ничего серьезного… Сейчас можешь подъехать?.. Ну, жду тогда… До встречи.

Прошло совсем немного времени, Ступенев не успел даже допить чай. Он, устроившись за низеньким столом, прихлебывал душистый ароматный напиток из стакана в старинном серебряном подстаканнике. Сверху темно-коричневой жидкости плавал ломтик лимона.

– Калугин по Вашему вызову, – раздался каркающий голос Софьи Андреевны, – ему подождать или…

– Пусть заходит, – приказал Ступенев.

В кабинет вошел краснолицый здоровяк. Милицейская генеральская форма плотно обтягивала его заметно обозначившееся брюшко.

– Здравия желаю, василий Борисович, – с порога потянулся генерал, приложив руку к фуражке.

– Здравствуй, Николай Леонидович.

– Разрешите доложить?

– Погоди. Присядь сначала. Чай будешь? Настоящий – цейлонский, баночный – не какая-нибудь Грузия.

– Так точно. С удовольствием, – Калугин присел за приставной стол, положил на его краешек форменную фуражку.

– Софья Андреевна, – попросил Ступенев в селектор, – еще стаканчик чая.

Секретарша внесла на подносе такой же стакан с подстаканником.

– Ну, докладывай, как обстановка в области? – поинтересовался Ступенев, прихлебывая чай.

– За сутки – ничего серьезного, – отчеканил генерал, – одно убийство на семейно-бытовой почве – жена мужа топором по голове… Остальное мелочь: кражи, хулиганства, телесные повреждения… Сгорело зернохранилище в колхозе «Имени 25-го партсъезда»… Доставлено в медвытрезвители…

– Послушай, Николай Леонидович, – перебил его Ступенев, – позвал я тебя поговорить о нашем прокуроре. Завтра на бюро будет решаться вопрос о назначении его на следующий срок. Как твое мнение о нем? Только откровенно, как член партии – члену партии.

– Василий Борисович, – медленно начал генерал, лихорадочно соображая, с чего бы это всесильный Ступенев решил с ним советоваться по кандидатуре областного прокурора, – работаем, в общем, нормально, координируемся в борьбе с преступностью. Требователен, когда необходимо – принципиален. Каких-то серьезных вопросов и трений не возникало…

Он прихлебнул чай.

– Ну, ну, – произнес Ступенев, – а работать не мешает?

– Вот только иногда чересчур… – генерал оживился, – ведь в нашей оперативной работе без некоторых нарушений не обойтись…

Но хозяин кабинета слушал его уже вполуха, вертя в руке большой красный карандаш и тыкая его острием в чистый лист бумаги.

– …есть в оперативно-розыскной деятельности и такие нюансы, – азартно продолжал начальник милиции, – а прокуратура слишком прямолинейно…

– Значит, инертна наша прокуратура, – прервал его невпопад Ступенев, – да я и сам это замечаю. Допускают волокиту по некоторым уголовным делам. И по девушке этой утонувшей следствие прокурорское буксует что-то. Ты помоги им, пожалуйста… Есть виновный, но не признается. Вроде, арестовать его должны. Пропусти его у себя там… Как положено, в общем…

– Слушаюсь, василий Борисович. Будет исполнено.

– Договорились. На рыбалку-то в субботу поедем?

– Обязательно. В пятницу пошлю людей. Все, как положено – уха, шашлычки, банька, ну и…

– Ну, давай, действуй, – и секретарь пожал руку сразу вскочившему на ноги генералу.

* * *

И в кабинете генерала на стене висел обязательный в то время атрибут каждого служебного кабинета – портрет Черненко. На столе расположился большой бюст Дзержинского под бронзу.

– Лидочка, спасибо за чай и принеси мне сводки, – попросил в селектор Калугин, – да, и свяжи-ка меня по прямому с начальником СИЗО.

Он сосредоточенно открыл какую-то папку.

– Николай Леонидович, Шичко на проводе – на первой линии.

– Василий Елисеевич, здравствуй, – генерал взял чашку с чаем, принесенную секретаршей и подул в нее, остужая, – горячий, черт… Нет, это я не тебе… Как дела?.. Ну-ну… Что ты мне объясняешь! Перед женой объясняйся, а у нас положено отвечать… Да шучу я, не дергайся… Послушай, вчера посадили к тебе парня за убийство. Крастонов, вроде, фамилия. Пропусти его через спецкамеру. Доложишь… Все. До связи.

Генерал задумчиво поглядел на поднимающийся из чашки пар, зачем-то понюхал его и отпил крупный глоток чая.

История с убийством девушки ему совсем не нравилась. Генерал был уверен, что преступление совершено кем-то из пятерки, находившейся в подъехавшей к берегу реки машине, а, возможно, и всеми ими. То, что двое из этой компании были сыновьями, пожалуй, двух самых влиятельных людей области, не нравилось ему еще больше.

Калугин был прагматиком, он прекрасно осознавал, кто играет первую скрипку в обкоме, ясно представлял себе весь чиновничий расклад и особое место в нем Плеткевича. И даже имел некоторые оперативные данные о производстве поддельной водки. Агентурные материалы об этом хранились в его личном сейфе, поскольку он подозревал, а, если быть точным, доподлинно знал, кто за этим стоит.

Конечно, он не собирался легализовывать секретные материалы. Но и не уничтожил, хотя хранить у себя их было опасно. Извечные соперники из КГБ могли об этом пронюхать, накапать Ступеневу, что милиция собирает на него компру и тогда… Что тогда? Ясно – что. Прощай партбилет, прощай должность, прощай генеральские погоны. Обком отреагировал бы мгновенно и его бы все поддержали. В этом смысле партия едина. Хорошо, если просто отправят на пенсию…

Калугин осторожно покосился на одну из массивных дубовых панелей, прикрепленных к стене сзади стола, за которым он сидел.

За панелью искусно скрывался сейф, о котором не знал никто из его подчиненных. В этом сейфе лежали несколько незарегистрированных нигде пистолетов и папочки с различными материалами на многих высоких должностных лиц области. Много что лежало в этом небольшом хранилище…

Любому офицеру милиции известно – случайно полученный компромат на руководящих партийных работников подлежит немедленному уничтожению. Без регистрации. Без всякого доклада кому-либо. А сам факт подлежит немедленному забвению. Не дай Бог где упомянуть или даже намекнуть…

И, тем не менее, компроматериалы Калугин хранил. И – не только на Ступенева. В этой жизни всякое бывает. Иногда падают и глыбы несоизмеримо большего масштаба, чем секретарь провинциального обкома. В этом деле надо брать пример со своего бывшего могущественного министра, со Щелокова…

Лицо Калугина сделалось сумрачным и неподвижным. Губы его плотно сжались. Он согнулся и уставился в одну точку, легонько постукивая кулаком по столу.

Генерал с трудом пытался оторваться от своих мрачноватых мыслей. Проблема детей, а точнее, сынков, была всегда и во все времена. Даже в самой высокой партийной и советской верхушке время от времени случались истории, которые трудно было сохранить в тайне. Кремлевские дети…

Слава богу, это дело с утопленницей ведет прокуратура, как и положено по подследственности. Пускай у прокурора голова болит, что с ним делать. А он, генерал, безусловно, выполнит указание второго секретаря обкома. Надо дать команду розыску, чтоб не слишком тут усердствовали с выполнением отдельных поручений прокуратуры по этому, дурно пахнущему, делу.

Генерал резко выпрямился и решительно нажал кнопку селектора.

– Лидочка, соедини меня с Ермоловичем.

– Соединяю, – тотчас прощебетал голосок секретарши.

– Слушаю вас, товарищ генерал, – зазвучало из селектора.

– Кто из твоих розыскников работает по утопленнице?

– Трое работают и криминалист в придачу. Целую группу создали. Прокуратура рвет и мечет…

– Пришли-ка ко мне старшего… – Калугин помедлил, – или нет – зайди лучше сам.

– Слушаюсь, товарищ генерал!

* * *

Зотов, следователь прокуратуры области, сидел в своем скромном кабинете за столом, заваленным делами и документами. Постучав в дверь, к нему зашел Крастонов.

– Так, Саша, присаживайся, – Зотов был дружелюбен и доброжелателен, – давай-ка еще раз пройдемся подробно по событиям того вечера. Во сколько и где вы встретились с Леной?

– Товарищ следователь, я ведь уже несколько раз рассказывал об этом, ничего нового добавить не могу.

– Ничего, расскажешь еще раз. Я буду проводить очную ставку между тобой и каждым из этой пятерки. А затем проведем следственный эксперимент непосредственно на берегу реки, проверим твои показания на месте. Следов, конечно, не густо – но важно, чтобы они не противоречили твоим показаниям. И восстановим события.

– А как можно их восстановить? Ведь прошло уже столько времени… Да и подтвердить мои показания никто не может.

– Есть материальные следы, которые оставлены на месте преступления и которые зафиксированы в протоколе осмотра места происшествия. То есть, следы борьбы, которые косвенно подтверждают версию о лежачем положении одного из участников произошедшей стычки. Есть частицы почвы, изъятой с места происшествия, и экспертиза подтвердила, что группа крови, содержащейся в ней, совпадает с твоей группой крови. Есть осколки бутылочного стекла со следами крови, опять же совпадающей с твоей, и отпечатками пальцев одного из нападавших. В общем, не очень много, но кое-что есть, что может объективно подтвердить твои показания и опровергнуть показания этой пятерки.

Давай, начинаем, – следователь заправил бланк протокола допроса в пишущую машинку…

– Ну, что ж. Вроде все зафиксировано и разложено по полочкам, – следователь заправил в печатную машинку еще один лист бумаги, – еще только один уточняющий вопрос: кем, все-таки, был нанесен тебе удар бутылкой в область затылка?

– Я этого не видел. Но, исходя из того, что меня лежащего били ногами трое, которых я опознал, как граждан Плеткевича, Корытько и Макейчика, а четвертый – опознанный мной, как Ломович, держал Лену, то есть, потерпевшую Болышеву, то ударить меня мог только пятый, оказавшийся вне поля моего зрения.

– Кто же он?

– Им мог быть только опознанный мной гражданин Ступенев.

– Хорошо. Бери, читай, а потом распишись, где положено. Если будут какие-то дополнения, напишешь сам, своей рукой, а в конце…

На столе басовито загудел телефон внутренней связи. Следователь покосился на него с недовольством, но вздохнул и взял трубку.