Текст книги "Катенька"

Автор книги: Валерий Гаркалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Игрок

Прерву рассказ о ГИТИСе, чтобы обратиться к другой, увы, крайне неприятной для меня теме. Я очень долго думал, описывать или нет в этой книге ещё один мой порок, доставивший всей семье, а особенно Катеньке, множество волнений, разочарований, несчастий в конце концов. Решил, что должен это сделать. Речь пойдёт об игромании, относительно новой напасти нашего общества, разрушившей множество судеб.

Всё как всегда начиналось более чем невинно, даже вполне счастливо. Москва наполнилась казино, игровыми автоматами и прочими атрибутами новой капиталистической жизни. Я поигрывал на автоматах, что-то там проигрывал, но не критично. Человеком я оказался страстным. Впрочем, это можно было понять и по моему пьянству. Какой-то порок мне был необходим, хотя на тот момент пороком я своё увлечение не считал. Так бы всё и двигалось вяло, в рамках разумного, кабы не одна история, случившаяся в Лас-Вегасе.

Мы были на гастролях в Америке, попутно заехали посмотреть на игровую Мекку. Я привычно отправился поиграть на автоматах. На тот момент у меня оставалась последняя сотня, я довольно быстро проиграл почти всё, только в карманах звенела какая-то мелочь. Как сейчас помню, джек-пот был 775. Сумма выигрыша за него достигала 3000 долларов. Я врубил автомат – и, о чудо! 577! Все кинулись меня поздравлять, такой успех. Я порылся в карманах, нашёл ещё несколько монеток по 50 центов. Меня не оставляла мысль, что сейчас должна выпасть комбинация наоборот. Засунул монетки в автомат, не успел что-то сообразить, а на табло – 775. Девушка ещё не донесла мне мой предыдущий выигрыш, а уже надо идти за новым. Так я выиграл 6000 долларов за какие-то секунды. Но успех обошёлся мне гораздо дороже этой суммы. Я как будто сошёл с ума. Могу уверить, я не слишком меркантильный человек и привык все деньги в этой жизни зарабатывать, а не получать какими-то иными способами. И в ту пору зарабатывал уже вполне прилично, мы особенно ни в чём не нуждались, а реально больших денег у нас никогда не было, да и быть не могло. Мы с Катенькой к ним не стремились, прекрасно понимая, что с нашими профессиями и в нашей стране и так находимся в высшем дивизионе. Я же не занимался бизнесом и не был государственным чиновником, а только простым артистом, слава богу, довольно востребованным. Но крупный выигрыш произвёл на меня впечатление чуда. Если бы он выпал только один раз, это, понятно, простое везение, но дважды подряд меньше чем за минуту! Чем же не чудо?

Я начал играть уже серьёзно. Тем более, куда бы ни шёл, на пути возникало очередное казино. И сил обойти его стороной, не приближаться к игровым автоматам у меня не хватало. Чем больше я играл, тем больше проигрывал. Но мне совсем не хотелось, чтобы от моей «преступной» страсти как-то страдала семья. Естественно, мне приходилось занимать деньги. Я всё сильнее и сильнее запутывался в долгах. Довольно быстро у меня не осталось друзей и приятелей, которым я не был бы должен. Моя жизнь приобрела чудовищные формы. Я вынужден был скрываться от всех, ведомый чувством стыда. Но отдавать долги мне было нечем. Я начал строить индивидуальные пирамиды, этакие МММ, но с единственным вкладчиком, Валерием Гаркалиным. Причём вкладчиком, который непрерывно пытался снять со своего счёта суммы, резко превышающие имеющийся вклад. Пирамида росла, я всё быстрее вынужден был носиться по Москве в поисках новых и новых поступлений.

Надо ли говорить, что ситуация очень быстро стала известна Катеньке. Я понимал тогда и ещё острее чувствую сейчас, какая это была для неё драма. Она всеми возможными и невозможными способами начала отдавать мои долги. Ведь моя честь, честь семьи были для неё гораздо важнее, чем все земные блага и успехи. Я должен был остаться в глазах друзей и знакомых честным человеком. Сколько раз я клялся себе и ей, что завяжу, но опять где-нибудь срывался, не мог себя сдержать. Порок слишком привлекателен, он принимает такие невинные формы, а человек так удачно прикидывается идиотом, так успешно умеет уговаривать себя, что ничего страшного не происходит, что это всё временно и никому не доставляет особого вреда! Тем более чуда я теперь ведь ждал не просто так, а во имя благородной цели – расплатиться с очередным долгом, который, понятно, долг чести. Хотя на каком-то этапе я потерял всяческий счёт, и бегство от кредиторов стало моей основной деятельностью. Что я могу сказать? Это был страшный период в моей жизни, и только Катенька опять смогла меня вытащить. Но чего ей это стоило?! Простить этого я себе не могу до сих пор и никогда не прощу.

Когда уходит близкий человек, ты начинаешь вспоминать, анализировать совместную жизнь. И я прихожу к совсем неутешительному выводу: сколько же боли и страданий я принёс Катеньке! Это при том, что наша жизнь была в основном вполне счастливая и длинными периодами почти безоблачная. Как же необходимо ежедневно следить за собой, проверять по гамбургскому счёту свои поступки, подвергать сомнению любое своё деяние! Ведь наступает пора, когда уже ничего нельзя поправить, изменить. Даже попросить прощение не у кого. Ах, если б мы рождались с подобным пониманием действительности или хотя бы оно приходило немного пораньше, не тогда, когда человек уже везде опоздал. Скольких трагических ошибок можно было бы избежать, сколько прекрасных людей, встреченных нами по жизни, могли бы быть чуть счастливей. Насколько больше ласки, сострадания, человеческого тепла мы могли бы подарить своим близким.

Но ничего уже не вернёшь.

Жизнь по накатанной

В 2003-м и последующих годах я продолжал выпускать спектакли в антрепризах, но с чуть меньшей интенсивностью. Мне уже было проблемно развести все свои спектакли, которые игрались по нескольку лет. Да и среди массы предложений, поступавших от продюсеров, далеко не всё меня устраивало творчески. Повторяться не хотелось, а принципиально новых для себя ролей в имевшихся предложениях я не видел. Спектакли же, которые я продолжаю играть до сих пор, пользуются неизменным зрительским интересом, популярны и работа в них доставляет мне радость. Я по-прежнему объезжаю с ними нашу огромную страну, а порой и другие страны, где расселились наши бывшие соотечественники.

Сцена мне пока не надоела и, похоже, не надоест никогда. Страсть к лицедейству, конечно, если это подлинная страсть, с годами не проходит. Возможно, она несколько видоизменяется, обретает иные формы, переосмысливается в конце концов. При этом я прекрасно понимаю людей, бросивших это безнадёжное занятие и взявшихся за что-то иное. На каком-то этапе организм человека отказывается от постоянного напряжения, в котором находится артист. (Я говорю об организме в широком смысле слова.) Работать же в полсилы не позволяет совесть. Тогда уж, действительно, лучше делать нечто иное, впрямую не связанное со сценой. Иначе зачем столько десятилетий по крупицам создавать себе репутацию? Ведь разрушить её можно со скоростью необычайной. Повторно подняться у меня, скорей всего, уже не хватит сил. А как показал печальный опыт моей собственной жизни, возможно, и времени…

В 2003 году я сыграл роль Александра в спектакле «Бумеранг» по пьесе И. Жамиакра «Месьё Амилькар, или Человек, который платит». Ставил спектакль Алексей Кирющенко.

В 2005 году настала очередь моих кинематографических родителей Ганны Слуцки и Сережи Бодрова. В их пьесе «Сиделка», названной в нашем варианте «Бумажным браком», я сыграл роль Стивена. Режиссёром был Александр Огарёв, а моими партнёрами стали Елена Яковлева и Даниил Спиваковский, игравший в очередь с Владимиров Панковым.

Этот спектакль очень любимый, но столь же трудный для меня. Я играю там умирающего человека, который скрывает это от героини. Всё заканчивается смертью моего героя. Не могу сказать, какова доля случайности в том, что именно этот спектакль я сыграл первым после своей клинической смерти. Я тогда ещё не был физически готов к нагрузкам, которые обычно сопутствуют моей работе на сцене. Но по рассказам очевидцев, это был один из лучших моих спектаклей. Вероятно, где-то подспудно у меня накопились новые знания, более глубокое понимание того явления, которое принято называть страшным словом «смерть». И кто тогда предполагал, что очень скоро мне придётся узнать об этом гораздо больше…

В том же году режиссёр Александр Васютинский выпустил спектакль по пьесе Дарио Фо «Архангелы не играют в крикет». Так получилось, что у этого спектакля образовалось довольно много названий – от «Не плюй против ветра! Или Архангелы не шутят» до более известных ныне «Мошенников». Ролей в нём у меня несколько, в зависимости от занятости других исполнителей. И спектакль явно нравится публике, ибо играется, несмотря на возраст, часто и помногу.

На следующий 2006 год я выпустил две новые работы. Одна из них называлась «Муж моей жены» по пьесе М. Гаврана. Поставил её Александр Огарёв, а моими партнёрами стали Ольга Прокофьева и Семён Стругачёв. Этот спектакль – ещё один плюс в пользу антрепризного театра. Всего три актёра, которых в ином случае попросту невозможно было бы собрать на одной сцене: Оля работает в московском репертуарном Театре имени Вл. Маяковского, Сеня в аналогичном коллективе, но питерском, а я предоставлен самому себе. Это не мешает нам уже более пяти лет вместе играть, гастролировать, радовать зрителей и самим получать от этого удовольствие.

Второй спектакль под названием «Белла Чао» по пьесе Э. Федотова в постановке Романа Овчинникова вернул меня к моей любимой партнёрше Тане Васильевой. Чем больше я работаю с ней, тем больше восторгаюсь её игрой. На сцене она абсолютно непредсказуема, что не мешает ей быть восхитительной партнёршей. Каждый её спектакль сыгран по-новому, при этом всегда убедительно и с выдумкой. Таня обладает не только природным талантом, совершенной актёрской техникой, но и каким-то почти мистическим чувством сцены, зрительного зала, партнёров. Сейчас мы с Таней репетируем новый спектакль. Если он состоится до того момента, как я допишу эту книгу, я расскажу и о нём.

Все эти годы я много снимался, но особых удач не припомню. Причины тому самые разные. Кто-то из вполне маститых режиссёров растерял с возрастом творческие кондиции. Работать с ними было вполне интересно, но результат разочаровывал. В неудачных же проектах неудачно всё, и я в том числе. Не могу сказать, что не старался, не отдавал всего себя съёмкам. Также не могу ничего плохого сказать и о своих коллегах, занятых в этих картинах. Но везде что-то не сложилось.

Это не значит, что с кинематографом я покончил навсегда. У меня остаётся надежда на новые роли, талантливую режиссуру, на сочетание звёзд на небе, которые помогут всему сложиться более удачно. Хотя нынешнее кино не слишком располагает к подобным надеждам. Хорошо хотя бы то, что я успел застать прежнюю ситуацию в кинематографе, иначе мог бы не состояться как киноактёр вовсе. Поэтому будем считать, что мне ещё повезло. Всё могло быть гораздо хуже. Сколько есть прекрасных артистов, у которых роман с кинематографом так и не состоялся, а у меня всё-таки были настоящие роли и подлинные удачи. Поэтому – грех жаловаться.

Как и чему учить

К середине 2000-х годов в нашей с Катенькой жизни всё более или менее устоялось. Я набрал второй очный курс в РУТИ. С новыми студентами мне было уже ясно, что делать, чему и как их учить.

За время моего актёрства театр очень изменился. Ещё больше изменились кинематограф и эстрада. Появился шоу-бизнес, который в нашей молодости был словом ругательным, а явлением скорей непонятным, чем-то сродни «израильской военщине» либо «американскому империализму». Оказалось, ничего страшного в шоу-бизнесе нет. Правда, российский вариант его пока не слишком талантлив, начисто лишён элементарного вкуса, но, будем надеяться, всё ещё впереди. Будут и у нас свои Майклы Джексоны и Мадонны. Но для того, чтобы они появились, что на 90 процентов зависит от таланта и прочих личностных характеристик, необходим культурный фон. Это люди, не обладающие столь выдающимися способностями, но прекрасно обученные, с привитым художественным вкусом, владеющие арсеналом современных выразительных средств. Я откровенно говорю своим ученикам, что не советую им пробиваться в труппы репертуарных театров. Мне как педагогу это, возможно, было бы вполне престижно, но для их карьеры – губительно. Считаю, что на сегодня это путь в никуда. Зачисление в такие труппы – разновидность оформления пособия по безработице, к тому ж само пособие унизительно мало. Сколько я знаю молодых людей, попавших после училищ в театры и годами не выпустивших ни одной премьеры. В большинстве своём это люди уже профессионально дисквалифицировавшиеся. Актёрская профессия – это прежде всего ежедневный тренинг, в котором должны принимать участие не только руки, ноги, лицо, но и чувства, вернее способы их сценического выражения. И ребятам не помогают съёмки в многочисленных телевизионных проектах, потому что сам способ работы в них не только не способствует росту мастерства, но наоборот убивает то, что дала человеку природа, а затем было усовершенствовано в процессе обучения профессии.

Мы с моими коллегами-преподавателями стали готовить артистов, которым должно быть подвластно решительно всё. В первую очередь речь шла о мюзикле, жанре до сих пор не слишком успешном на российской сцене, но крайне востребованном. Многочисленные неудачные постановки ещё ни о чём не говорят. У меня нет сомнений, что удачи придут, и этот, пожалуй, самый популярный жанр театрального искусства на Западе приживётся в России. Тем более что и успехи уже имеют место быть, хотя провалов гораздо больше.

Опыт подготовки артистов ещё в Российской империи совсем не противоречит тому, что делаем мы. Изначально в императорских училищах всех обучали параллельно и оперному, и драматическому искусству, а уж затем они разделялись по жанрам, а самые талантливые порой и не разделялись. Да и отцы нынешнего актёрского образования Станиславский и Немирович-Данченко занимались с равным успехом и вокалистами, и драматическими артистами. Ярко выраженная немузыкальность драматических исполнителей и зачастую полное отсутствие актёрских навыков у артистов музыкальных жанров возникли позже и мне не совсем понятно почему. Скорей всего, это оказалось результатом бесчисленных постановлений партии и правительства «О мерах по дальнейшему…», да и физического истребления великих режиссёров.

Со временем у меня выкристаллизовался и способ обучения ребят ремеслу. Понятно, что ни я, ни мои малочисленные педагоги не можем научить всему спектру сценического существования, всем школам и методам, выработанным театром на протяжении тысячелетий. Поэтому после первых семестров, мало отличных от привычной схемы обучения существованию в условиях классического реалистического театра, тому, что привнёс в мир Константин Сергеевич Станиславский, мы приглашаем педагогов разных школ, исповедующих различные взгляды на современный театр, проводить мастер-классы. Студенты должны уже в юном возрасте ощутить на себе кардинально различные системы преподавания, всё многообразие пониманий текущего театрального процесса, порой диаметрально противоположных, и выбрать для себя наиболее близкое именно их миропониманию, актёрской природе, склонностям. Считаю подобный метод принципиально важным, а скорей всего, единственно возможным сегодня. И даже если молодой человек ещё не осознаёт, что ему ближе, то сам факт возникшего умения уже весьма положителен, это поможет ему в поиске своего пути в искусстве. Мы ведь не можем спрогнозировать, как сложится их актёрская жизнь, да и куда двинется российский театр тоже до конца не знает никто. Наша задача максимально профессионально оснастить своих студентов, привить им вкус к настоящему искусству. В остальном – мы бессильны. Но ежели нам удастся решить эту задачу, то можно считать нашу миссию выполненной вполне успешно.

Всё же дальнейшее в их руках, либо руках Божьих.

Я надорвался

Как-то так незаметно, без всяческих плохих предчувствий наступил 2008 год. Государство в очередной раз оценило мои усилия на культурной ниве. Мне присвоили звание народного артиста Российской Федерации. И я опять вынужден был согласиться с тем, что на звания гораздо легче не обращать никакого внимания, когда они есть. Моя занятость достигла пика. Кроме многочисленных антреприз и преподавания я согласился на огромный проект в компании «Амедиа». В эфире он назывался «Гуманоиды в Королёве». Это была русская версия популярнейшего американского сериала «Третья планета от Солнца», много сезонов с огромных успехом шедшего в США и других странах. Как вы понимаете, третьей планетой является наша Земля. Согласился я только потому, что моей партнёршей должна была стать Татьяна Васильева, а одну из ролей играл один из моих любимых учеников Серёжа Мелконян.

У нас с Таней были большие сомнения, браться ли за эту работу. С одной стороны, было вполне интересно сыграть нечто сюрреалистическое, чем-то близкое абсурдистской драматургии. С другой, такая полуфантастика практически никогда не приживалась в российской культуре, была чем-то инородным, не близким. Для меня всегда оставалось загадкой, почему латиноамериканские страдания рабынь, их господ, неких донов Педро и Изаур прекрасно ассоциируются российским зрителем со своей жизнью, а вполне узнаваемые истории о гораздо более близких нам жителях Запада, но рассказанные с юмором, сарказмом, всегда ощущаются чужими. Ответа я не нашёл до сих пор, но это в конце концов не моя работа. Моя задача быть убедительным в предлагаемых обстоятельствах. Теоретизировать должны другие, специально обученные этому ремеслу люди, либо продюсеры, вкладывающие собственные деньги и рискующие ими.

Снимались мы ежедневно в очень плотном режиме, не отменяя при этом остальных наших профессиональных дел. Приходилось прямо со съёмок уезжать, а чаще улетать на спектакли и возвращаться обратно на съёмочную площадку. В какой-то момент я почувствовал, что с трудом переношу подобные нагрузки. Друзья говорили, что я плохо выгляжу, и пора уже заняться своим здоровьем. Я понимал, что они правы и «так жить нельзя», но у меня ни на что не оставалось времени, и всё шло по-прежнему.

Наконец, друзья добились своего, и я направился в Сеченовский центр на кардиологическую консультацию. Произошло это 5 июня 2008 года. Осмотрели меня очень внимательно. Врачи в восторг от состояния моего сердца не пришли, но и ничего катастрофического тоже не нашли. Не могу их в чём-то упрекать. Они несомненно хотели, как лучше, а что получилось, как всегда – так на то это наша родина, Россия. Возможно, на врачей повлиял мой общественный статус, но на гастроли мне ехать разрешили, порекомендовав после возвращения обратиться к ним повторно. По крайней мере вышел я от них с абсолютной уверенностью, что моё сердце в полном порядке, и опасения близких и друзей были напрасны. Вполне обнадёженные мнением эскулапов мы с Катенькой отправились на гастроли в Прибалтику.

Назавтра, 6 июня, я умер. Уже с утра я чувствовал себя неважно. К вечернему спектаклю мне стало ещё муторней, но на сцену я всё же вышел. Правда, пробыл я там недолго. Нечто неестественной силы сжало всего меня. А мною продолжала владеть одна мысль – я должен доиграть спектакль. В итоге я отключился. У меня случился инфаркт. Как потом определили прибалтийские медики, из трёх основных сердечных сосудов два были полностью закупорены, а последний, третий, функционировал только на 40 процентов. В одном из сосудов и произошёл разрыв. Через полчаса разорвался второй полностью закрытый сосуд. Кардиологи кинулись спасать моё разорвавшееся сердце, но в это время оторвался тромб, что повлекло полную остановку сердца, и я оказался в состоянии клинической смерти. Уже позже кардиологи говорили мне, что складывалось впечатление, будто Некто могущественный меня преднамеренно убивал. Врач, дежурившая в реанимации у моей постели, сказала, что сам факт того, что я выжил, уже является чудом. Шансов на это у меня практически не было. И я сначала придерживался версии о «преднамеренном убийстве». Но теперь, по прошествии времени, я полагаю, что это не совсем так. Тот самый Некто просто предупреждал меня таким вот жестоким способом. А я, как это часто с нами людьми бывает, не обратил внимания на важное предупреждение.

Сегодня Его знаки мне столь понятны, столь отчётливы и столь очевидны, что я не могу себе объяснить, почему был так слеп. Меня предупреждали о трагедии, накатывающей на мою семью, взывали о внимании, а я был занят только своими страхами и ощущениями. Мне прямо говорили: смерть рядом, а я всё относил только к себе. Я никогда не смогу себе этого простить. И даже не потому, что думаю, будто Катеньку можно было спасти. Скорей всего, на тот момент уже было поздно. Но у нас был шанс хотя бы побороться, попробовать что-нибудь сделать, оттянуть трагедию. Ничего этого нами сделано не было. Всё случилось так быстро, что я до сих пор не способен это осознать до конца.

Возможно, сам факт нашей совместной борьбы что-либо изменил бы, повлиял бы на конечный результат, придал Катенькиному организму дополнительные силы. Не знаю… Но сегодня я ловлю себя на мысли, что завидую тем, кто смог побороться. Даже если они проиграли, но хотя бы попытались. Я этого не сделал…

Как я рассказывал, инфаркт у меня случился во время спектакля «Ботинки на толстой подошве», в котором я был занят с моим другом Сашей Феклистовым. Возможно, именно его расторопность спасла меня. По его рассказу, ныне звучащему вполне анекдотически, он испугался не только за моё состояние, но и за возможное отношение ко мне местных врачей. Ведь мы находились в Прибалтике. В Сашином сознании сразу всплыло: советская оккупация, военная форма того времени, армейские сапоги, в которые я был облачён на сцене. Он в ужасе начал всё это с меня стягивать, считая, что таким образом может облегчить мою участь невольного оккупанта. Слава богу, уж чего я точно не ощутил во время болезни и лечения, так это отношения местного населения к себе как к оккупанту. Не знаю насчёт политических игр, а отношения между людьми остались вполне тёплыми, прибалтийские врачи меня реально спасли, проявив высокий профессионализм, да и просто человечность. Так что зря Сашка волновался. И ещё. Случись эта история в Москве, с её постоянными пробками, не приезжающими вовремя «скорыми», отсутствием в нужный момент подходящих стентов… Даже не хочется предполагать, что было бы. Скорей всего уже ничего.

После смерти и всех операций по установке стентов, вернувших меня к жизни, я лежал в реанимации. Возле меня постоянно дежурили врачи, а Катеньку с Никочкой, которая уже следующим утром приехала к нам, пускали ко мне на час в день. Появление Никуси как-то успокоило ситуацию. Мы даже не замечали, что она выросла. Девочка стала взрослой, очень разумной, на редкость мужественной.

Кто тогда мог предположить, что в ближайший год ей понадобится это мужество в полном объёме. Именно на неё пала вся тяжесть страшных событий, произошедших с нами. Только она изначально знала всю правду о Катенькином диагнозе и охраняла меня и Катенькиных родителей от этого знания. Она посещала с Катенькой все медицинские учреждения, проводила с ней львиную долю времени. Катенька была для неё не просто матерью, но и лучшей подругой, наперсницей. Во многих и многих её проявлениях я сегодня вижу Катенькину руку, верней сердце. Я же кроме самых первых лет дочкиной жизни мало принимал участия в её воспитании. Гастроли, репетиции, спектакли, съёмки заполняли всё моё время, на семью его оставалось мало. Катенька же была с Никой всегда, в горе и радости, именно она повлияла на её становление. И если бы не наша дочь, я бы не выдержал того, что случилось. Представляю, как ей тяжело. Но она, в отличие от меня, человек закрытый, всё держит в себе, не выплёскивая наружу. Я так не умею…