Текст книги "КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1"

Автор книги: Валентина Мальцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

9. МОСКВА. ПЛОЩАДЬ ДЗЕРЖИНСКОГО. ЗДАНИЕ КГБ СССР

Февраль 1978 года

Едва сев в машину, Андропов взялся за вмонтированный в специальный выступ телефон внутренней правительственной связи и набрал три цифры. После первого же длинного гудка трубку подняли:

– Генерал Воронцов. Слушаю.

– Юлий Александрович, через десять минут, у меня…

И повесил трубку.

Только сейчас, откинувшись на мягкую спинку бронированного «ЗиЛа», Андропов в полной мере ощутил, каким изнурительным, опустошающим был только что состоявшийся разговор с Генеральным секретарем. «Шакал, – думал председатель КГБ, закрыв глаза и восстанавливая силы. – Все они шакалы. Старые, хитрые и гнусные. Господи, с кем мне приходится работать?! Нелюди какие-то… Неужели на этот раз им действительно удастся меня прижать?..»

Аккуратно повесив на вешалку пальто, Андропов придавил кнопку селектора:

– Крепкий чай с лимоном. Воронцов здесь?

– Так точно.

– И кофе. Пусть войдет…

Начальник Первого главного управления КГБ СССР Юлий Александрович Воронцов выглядел, как всегда, свежим, отдохнувшим и уверенным в себе ровно настолько, чтобы не раздражать начальство. «Это школа, – подумал Андропов, наблюдая, как пятидесятитрехлетний кадровый офицер разведки, который до сорока пяти лет жил преимущественно за границей и возвращался в Россию только в отпуск, неторопливо, с достоинством, пересекает огромный кабинет и усаживается напротив. – Аппаратчики ЦК ходят иначе. Ведут себя иначе. И думают, сволочи, тоже по-особенному, словно им эти правила поведения вместе с тригонометрией в школе объясняли…» Андропов вспомнил, как один из немногочисленных друзей его юности, профессиональный дипломат еще литвиновской школы, с которым он когда-то работал вместе в Венгрии, сказал недавно: «Этот молодняк в коридорах на Старой площади меня просто убивает. Все на одно лицо: костюмы одинаковые, галстуки одинаковые, даже прически, мать их, как из-под одной руки. Они, Юра, и спать, по-моему, ложатся не в пижаме, а в темно-синем костюме, и под щеку, вместо ладошки, папку «К докладу» подсовывают. Чтобы форму не потерять…»

Дежурный офицер из приемной неслышно поставил поднос и так же неслышно удалился.

Андропов потянул к себе тонкий хрустальный стакан в массивном серебряном подстаканнике и осторожно подул на обжигающую жидкость.

– Доброе утро, Юрий Владимирович, – напомнил о себе Воронцов.

– Если бы, – пробурчал председатель КГБ и поставил подстаканник на поднос. – Я только что со Старой площади…

– Да уж догадался, – кивнул Воронцов и, в свою очередь, подул на кофе. – Что-то подозрительно быстро нам предъявляют счет, вам не кажется?

– Не нам, Юлий Александрович, – негромко поправил Андропов и, поморщившись, отодвинул от себя подстаканник. – Мне.

– Насколько существенно эта поправка меняет суть дела?

– А то вы не понимаете! – Андропов усмехнулся. – С Цвигуном виделись в последние дни?

– Нет, Юрий Владимирович. Тем более, что вчера он вылетел в Челябинск.

– Что-то срочное?

– Насколько мне известно, первый зампред решил лично ознакомиться с этим делом диссидентов.

– Ну да, – кивнул Андропов. – Всегда при деле, всегда на боевом посту…

– Думаете, он?

– А больше некому.

– Что он мог знать, Юрий Владимирович? – нахмурился Воронцов. – Все документы проходили исключительно через мое управление. Утечка информации невозможна даже теоретически…

– Это потом, – отмахнулся Андропов. – Я разберусь сам. А пока докладывайте, что нового?

– Пока ничего.

– Что в Латинской Америке?

– Ждем, Юрий Владимирович.

– Чего вы ждете? – поморщился Андропов. – Официального объявления наших людей персонами нон-грата?

– Мне показалось, что любая инициатива с нашей стороны может только усугубить ситуацию.

– А вы считаете, что это еще возможно?

– Ну, теоретически…

– Когда это может произойти?

– В любой момент, Юрий Владимирович. – Воронцов слишком давно и хорошо знал своего шефа, органически не терпевшего подтасовок и требовавшего от всех своих подчиненных исключительно объективную информацию. – Не исключаю, что это уже происходит. Возможно, сейчас, пока мы с вами говорим.

– Это нельзя допустить, Юлий Александрович, – голос Андропова звучал глухо. – А в свете разговора, который у меня состоялся только что, – просто невозможно.

– Я понимаю, Юрий Владимирович… – Воронцов сидел на стуле прямо, вся его поза свидетельствовала о предельной собранности. – Но что можно сделать?

– Неужели никаких идей? – прищурился председатель КГБ СССР, вновь потянул к себе подстаканник, убедился, что чай остыл, и сделал небольшой глоток.

– Конструктивных – ни одной. Третьи сутки головы ломаем, Юрий Владимирович.

– Прецеденты?

– На моей памяти – только два случая, когда аргументированное решение о высылке дипломатов, заподозренных в связях с советской разведкой, было отменено.

– Поконкретней, пожалуйста.

– В 1958 году нашего человека, который работал под крышей посольства в ФРГ, взяли с поличным в Дюссельдорфе – он передавал пакет одному деятелю ХСС…

– Как замяли?

– Вышли через третье лицо на БНД, передали немцам кое-какие документы с крепким компроматом на их человека в Индонезии. Те для приличия поторговались немного, но потом пошли на попятную. И того, и другого отозвали, но без шума в прессе. А второй случай в 1962 году, в Канаде. В принципе та же самая схема…

– А нам что, Юлий Александрович, нечего предложить колумбийцам взамен?

– В принципе есть… – Воронцов на секунду запнулся. – Но разговаривать с ними сейчас абсолютно бессмысленно, Юрий Владимирович, – все концы в руках американцев. В настоящее время они там платят и именно они принимают на себя все долги.

– Какие именно концы? Пожалуйста, точнее, Юлий Александрович.

– Полное признание Кошты в том, что его завербовал председатель КГБ СССР…

– Слова, – пожал плечами Андропов. – Обычные слова…

– Этими словами Кошта подписал себе смертный приговор. Я имею в виду, политический смертный приговор.

– Дальше! – потребовал Андропов.

– Есть письменное признание в том, что его, колумбийского сенатора, КГБ намеревался использовать как ключевую фигуру в организации государственного переворота с целью прихода к власти в Колумбии леворадикальных элементов.

– Еще!

– Официальное заявление спикера парламента Колумбии, которому, собственно, и признался Кошта.

– Все?

– Нет, Юрий Владимирович, к сожалению, не все. Есть еще материалы по делам Мишина, Гескина, Тополева, Мальцевой, которые в совокупности могут помочь воссоздать приблизительную картину планировавшегося переворота… Документы получаются крепкие, Юрий Владимирович, опровергнуть их будет непросто…

– Так чего они ждут?

– Простите? – Воронцов вскинул на председателя КГБ недоуменный взгляд.

– Я спрашиваю вас, Юлий Александрович, чего ждут американцы? Почему не дают команду о высылке наших дипломатов?

– Ну… – Воронцов как-то совсем не в своем стиле, по-крестьянски, поскреб пальцем кончик носа. – Просчитывают, должно быть…

– Что именно?

– Масштабы скандала, хотя бы. Дело нешуточное, Юрий Владимирович, они должны предусмотреть все нюансы, проконсультироваться с госдепартаментом и военными, предусмотреть наши ответные шаги. По идее, мы ведь не будем сидеть сложа руки. Правда, со стороны это слишком уж точно укладывается в схему «Сам дурак!» Прав, обычно, тот, кто начинает первым. Тем более, если он действительно прав. И особенно, в нашем ремесле, Юрий Владимирович…

– Пожалуйста, поподробнее, – Андропов придвинулся к столу вплотную и почти лег на него грудью. – Вы говорите об ответных шагах! Но каких?

– Не знаю, Юрий Владимирович. На мой взгляд, дело абсолютно безнадежное…

– Верно! А они думают. Значит, есть что-то такое, чего они опасаются? И чего, возможно, мы не предусмотрели? Как думаете, Юлий Александрович?

– А что тут думать?! – пожал плечами Воронцов. – В настоящий момент мы можем замотивированно выслать из СССР за деятельность, несовместимую с дипломатическим статусом, максимум двух американских дипломатов. И то выглядеть это будет, скорее, как жест отчаяния… Не говоря уже о том, что это – крайняя мера, и Громыко, думаю, так просто на подобный обмен пощечинами не согласится – это уже будет бить по нему лично.

– Кстати, о крайних мерах, – Андропов откинулся на спинку кресла. – Выяснили, где Мальцева?

– Вероятнее всего, в Штатах.

– Ищите?

– Я распорядился временно прекратить поиски.

– Почему? – на толстых губах Андропова скользнула гримаса неудовольствия. – И почему мне об этом ничего не сказали?

– Видите ли, Юрий Владимирович, я по собственному опыту знаю: в таких ситуациях должно пройти какое-то время. Сейчас, очевиднее всего, американцы прячут нашу знакомую на какой-нибудь явке, пока не разберутся окончательно, что с ней делать дальше. Для ее поисков понадобятся огромные усилия. С таким же успехом я могу поставить перед американской резидентурой задачу отыскать иголку в стоге сена. Однако все наши люди в курсе дела, через пару недель поиск будет возобновлен. Так что, думаю, рано или поздно результат будет.

– Что Мишин?

– Он в Израиле.

– Вы не сомневаетесь?

– Практически, нет. Есть несколько косвенных свидетельств, Юрий Владимирович. Кроме того, это логично.

– Что вы имеете в виду?

– Моссад – единственная западная спецслужба в мире, которая закроет глаза на практически доказанный факт, что наш выкормыш отправил на тот свет пятерых людей ЦРУ. У них там свои счеты…

– Вы думаете, евреи могут использовать Мишина против нас?

– Только в том случае, если решат им пожертвовать. Но это вряд ли, Юрий Владимирович. Мишин прекрасный оперативник, уж мы то это знаем. А география работы Моссада – весь мир. Думаю, если израильтяне действительно решатся его использовать, то рано или поздно Мишин проклюнется где-нибудь в Европе или в Африке. Ну а уж мы постараемся его не упустить.

– Его необходимо убрать, Юлий Александрович. Равно как и Мальцеву. – Выражение лица Андропова – чуть рассеянное, отражавшее интенсивную работу мысли, никак не соответствовало жесткости только что вынесенного смертного приговора. – И дело тут, кстати, не только в предательстве. Оба этих человека связаны с делами, о которых не должен знать никто. Тем более, в данной конкретной ситуации…

– Вы имеете в виду государственную тайну, Юрий Владимирович?

– Я имею в виду наши ошибки, Юлий Александрович. – Андропов уставился на Воронцова тяжелым взглядом. – Помните об этих людях всегда. Без них нас могут просто лишить постов, правительственных санаториев, прикрепления к кремлевской больнице и персональной пенсии союзного значения. А вот с ними…

– Я понимаю вас, Юрий Владимирович.

– Хорошо, – кивнул Андропов. – Вернемся к нашей проблеме… Может быть, поздравить Кошту с каким-нибудь праздником?

– Что это нам даст? – Воронцов как-то виновато улыбнулся. – Все уже задокументировано и легло в архивы сразу нескольких спецслужб. Причем с достаточно серьезными подтверждениями Тополева. Что же касается м-м-м… безвременной кончины сенатора Кошты, то она может превратить данную ситуацию и вовсе в бесперспективную. Хотя бесперспективнее, по-моему, не бывает.

– Да уж, – процедил Андропов. – Действительно, беспросвет какой-то выходит.

– Юрий Владимирович, ну а что, в конце-то концов, страшного? Ну, допустим, выслали они тридцать наших человек с дипломатическими паспортами. Так ведь, не в первый же раз такое происходит. Ну, пошумят, закатят пару нот протеста, несколько месяцев отношения будут натянутыми… Потом же все рассосется. А мы создадим новую сеть…

– Это уже не со мной, Юлий Александрович, – пробормотал Андропов и залпом опорожнил остывший чай. – И, соответственно, не с вами…

Воронцов опустил голову.

– Будьте у себя, Юлий Александрович, – приказал Андропов. – Вы можете понадобиться мне в любую минуту…

Когда Воронцов ушел, Андропов нажал кнопку селектора.

– Слушаю, Юрий Владимирович.

– В приемной ты один?

– Так точно!

– Тополев. Камера 81. Ко мне. На моем лифте. Без сопровождающих. Только ты и он. Срочно!

…Андропов предполагал, что две недели, которые бывший подполковник, а также личный помощник и консультант председателя КГБ СССР Матвей Тополев провел после возвращения из Швейцарии в камере-одиночке во внутренней тюрьме КГБ, изменят его до неузнаваемости. Однако когда Тополев появился в его кабинете, Андропов был поражен. Потому, что внешне Матвей выглядел вполне пристойно: свежая рубашка с расстегнутым воротом, ладно сидящий на атлетической фигуре пиджак, чисто выбритое лицо… Правда, его выражение не оставляло и тени сомнений: Тополев с трудом сдерживал себя.

– Неплохо выглядите, подполковник, – натянуто улыбнулся Андропов.

– Я уже не подполковник, Юрий Владимирович.

– Ты ВСЕ ЕЩЕ подполковник, Матвей. И, вполне может статься, даже получишь очередное звание.

– Но только, если?

– Но только если сумеешь убедить меня в кое-каких вещах.

– Вы же знаете, Юрий Владимирович, что я ни в чем не виноват…

– Матвей, – Андропов поморщился. – Не трать мое время попусту. Поверь, у меня действительно нет даже лишней секунды. Давай разговаривать так, словно ничего не изменилось. Я – председатель КГБ СССР, ты мой помощник, поверенный в моих служебных делах. И говорить мы будем о человеке, по имени Матвей Тополев. Вернее, о том, насколько я могу в дальнейшем рассчитывать на него. Согласен?

Тополев молча кивнул.

– Что ты рассказал обо мне американцам?

– Ничего такого, что могло бы повредить вам, Юрий Владимирович!

– Вот так, да?

– Вы мне не верите?

– А ты что, Матвей, привез с собой из ЦРУ в качестве подтверждения стенограммы собственных допросов с подписью директора ЦРУ и печатью президента США, чтобы я мог проверить твою искренность?

– Почему вы мне не верите?

– А почему я должен тебе верить?

– Потому что я почти пятнадцать лет в органах. Потому, что мне известно столько всякого, что развяжи я по– настоящему язык, рухнуло бы очень многое.

– Тебя проверяли на полиграфе?

– Да.

– Тебе вкалывали химию?

– Д-да.

– Значит, ты сказал все, что знал, Матвей Тополев, – негромко произнес Андропов и, словно ставя восклицательный знак в конце предложения, воткнул изящный серебряный ножичек для фруктов точно в серединку крупного крымского яблока. – А известно тебе было, к сожалению, действительно немало. И знаешь, Матвей, в чем заключается действительно большая проблема? В том, что ныне, по твоей милости, все мы обречены на пассивное ожидание. Мы даже подумать не можем ни об одном из наших проектов двух-трехгодичной давности – ты о них все сказал в Лэнгли. Согласен: ты этого не хотел, так получилось. Но что это меняет? Отныне мы можем только начинать ЗАНОВО. Ты понимаешь, Матвей, что значит для серьезной внешней разведки, каковой, собственно, является наша организация, все начинать заново? Ты хоть представляешь себе, во что это обойдется нам с тобой, нашим товарищам за границей, нашей стране?

Тополев молчал, опустив голову.

– Но не из-за этого мне хотелось поговорить с тобой… – Андропов точными движениями разрезал яблоко на дольки и отправлял их в рот, тщательно пережевывая. – Есть еще один важный вопрос. Лично для меня важный… Скажи, Матвей, тебя навещал в камере генерал Цвигун?

– Нет, Юрий Владимирович.

– А генерал Цинев?

– Навещал.

– Когда?

– Позавчера.

– О чем вы с ним говорили?

Тополев запустил обе пятерни в свои жидкие волосы.

– Неужели это было так давно? – грустно улыбнулся Андропов, расправляясь с последней долькой яблока. – Неужели, чтобы вспомнить разговор с первым заместителем председателя КГБ СССР тебе, Матвей, необходимы такие титанические усилия? Да и к тому же, как я понимаю, Цинев был единственным представителем руководства КГБ, который встречался с тобой в нашей тюрьме, не так ли?

Тополев кивнул.

– Так о чем он с тобой разговаривал?

– Понимаете, Юрий Владимирович…

– Матвей, – Андропов аккуратно промокнул губы льняной салфеткой и швырнул ее в мусорную корзину под столом. – Либо ты говоришь ВСЕ, либо возвращаешься в камеру. Я ясно выразил свою мысль?

– Вполне.

– Отвечай только на мои вопросы, Матвей, – голос Андропова стал жестким. – Рассуждения твои пока мне не нужны. Ты сейчас не мой помощник. Ты находишься под следствием.

– Понятно, Юрий Владимирович.

– Ты рассказал ему о латиноамериканской операции?

– Да.

– В деталях?

– Нет.

– Ты назвал имя Кошты?

– Да.

– Ты рассказал Циневу, как именно вербовали Кошту?

– Да.

– Он тебя спрашивал, кому принадлежала идея провести вербовку непосредственно в международном аэропорту Шереметьево?

– Спрашивал.

– Что ты ответил?

– Я сказал, что это была ваша идея.

– То есть, ты солгал первому заместителю КГБ СССР, – уточнил Андропов.

– Но решение действительно принимали вы, Юрий Владимирович…

– Ты рассказал ему о Мишине?

– Только то, что он находится в бегах.

– Он спрашивал, при каких обстоятельствах тебя взяли американцы?

– Да.

– Что ты ответил? Собственно, зачем я спрашиваю? Ты наверняка постарался выгородить себя и изобразить все таким образом, чтобы представить провал в Волендаме как грубую ошибку Центра, верно?

– Я вообще не вдавался в детали, – пробормотал Матвей и покраснел.

– Короче, Матвей, практически ты рассказал Циневу все, что знал?

– Нет, Юрий Владимирович, я только отвечал на его вопросы.

– А Цинев умеет их задавать, – медленно, словно напоминая об этом самому себе, проговорил Андропов.

– Умеет, – унылым эхом откликнулся Тополев.

– Скверно. Очень скверно, Матвей… – выражение лица Андропова оставалось бесстрастным и только глаза как-то неестественно заблестели. – Зачем ты это сделал?

– Он сказал мне, что я покойник, – быстро проговорил Тополев, не глядя на своего бывшего шефа. – Что я – свидетель, которого вы без колебаний уберете сразу же после того, как основательно выпотрошите. И только он может гарантировать мою физическую неприкосновенность. Что только он является гарантом моей безопасности. Идея противовеса, Юрий Владимирович… Его доводы показались мне логичными. В самом деле, Юрий Владимирович, ИМ я необходим как живой свидетель, в то время как для вас я – отработанный материал, мусор, живое напоминание о серии катастрофических провалов… То, что я так о многом рассказал Циневу – это ужасно, я понимаю. Но, с другой стороны, меня тоже можно понять! После того как я очутился в одиночке, со мной практически не разговаривали, меня забыли, Юрий Владимирович!

– Тебе известен характер моих отношений с Цвигуном и Циневым, не так ли?

– Да, Юрий Владимирович.

– Тебе известно, КАКУЮ именно функцию выполняют два этих, с позволения сказать, генерала в центральном аппарате КГБ?

– Да, Юрий Владимирович, мне это известно.

– Так как же ты, умница, аналитик, человек, участвовавший в разработке стратегических операций советской внешней разведки, мог купиться на такую туфту, а?! – Губы Андропова сжались в брезгливой гримасе, – Неужели ты не понимаешь, Матвей: идет борьба за высшую власть в стране, война против меня лично. И тебя, трусливый мальчишка, сопляк, использовали в этой кремлевской междоусобице как дешевую провинциальную проститутку за коробку конфет и обещание московской прописки…

– Я боролся за свою жизнь, – без особой уверенности в голосе возразил Тополев. – Мне нужно было что-то предпринимать…

– А что ей, собственно, угрожало, твоей жизни? А, Матвей? Смотреть мне в глаза! – голос Андропова сорвался на крик и тут же вновь стал сдержанным, негромким. – Ты был включен в список людей, подлежащих обмену, надеюсь, ты это помнишь? Из-за тебя, паршивца, отпустили на вольные хлеба редкую в наших краях птицу – кадрового агента Моссада, а еще одного человека, кстати, немало сделавшего для нашей страны, сдали американцам просто так, в качестве нагрузки. Хотя теперь я понимаю, что куда проще и правильнее было выронить тебя, Матвей, из того самого самолета, который специально из-за тебя гнали в Цюрих и обратно!

– Меня две недели держат в одиночной камере…

– А где, по-твоему, тебя должны были держать? Особенно, после того, как тебя, Матвей, словно мешок с Дерьмом, переправили в Лэнгли, вытащили из тебя всю информацию и вернули обратно из-за предложенного нами же, твоими товарищами по работе, обмена? В санатории? В сауне с березовыми веничками, водкой и бабами? Или в твоей пятикомнатной квартире на Кутузовском в окружении жены и тещи?..

Уперев локти в колени Тополев сидел, обхватив руками голову и чуть заметно покачивался из стороны в сторону.

– Переизбыток адреналина в крови полностью нейтрализовал, уничтожил твои блестящие мозги, Тополев, – Андропов говорил ровно, уже без всяких интонаций, словно зачитывал текст приговора. – Ты трус, Матвей Тополев, и, очутившись в тюрьме, повел себя как самая настоящая истеричка. Думаю, что даже у обслуживающего персонала в столовой КГБ больше мужества, чем у тебя. Если бы животный страх не парализовал твои хваленые извилины, то ты сообразил бы, что, после возвращения в Москву, ничего твоей драгоценной жизни не угрожало. Ни-че-го, Матвей! В противном случае тебя бы закатали в асфальт там, в Женеве, сразу же после того, как американцы передали тебя в наши руки, а не везли спецсамолетом в Москву. Тюрьмой он, видите ли, недоволен! – Андропов так сильно стукнул кулаком по столу, что верхнее яблоко из фруктовой пирамиды, заботливо уложенной в хрустальной «лодочке», гулко скатилось на полированный стол и, побалансировав самую малость на краю, бесшумно упало вниз, на толстый ковер. – А ты рассчитывал на апартаменты в «Национале», сопляк?!

– Извините меня, Юрий Владимирович… – Андропов отчетливо увидел, как на длинных ресницах подполковника задрожали слезы. – В какой-то момент мне показалось, что я уже никому не нужен, что меня решили заживо похоронить в этой страшной камере… Вы правы: я действительно испугался…

– Мне не нужны твои извинения, Матвей. Слишком поздно… – Андропов снял очки и стал массировать переносицу большим и указательным пальцами. – Если, благодаря твоим излияниям, к власти придут ОНИ, – председатель КГБ коротко кивнул в сторону огромного окна, из которого отчетливо просматривался шпиль Спасской башни, – то тебя ликвидируют немедленно…

– А если нет?! – голос Тополева звучал хрипло, с надрывом. – Я откажусь от своих показаний, Юрий Владимирович! Я скажу, что все это просто придумал, что генерал Цинев спровоцировал меня на откровения, угрожая физической расправой, смертью…

– Кому ты это скажешь? – Андропов подслеповато уставился на своего помощника. – Им? Перед расстрелом?

– Но…

– Значит, мне? – уточнил Андропов. – В том случае, если я останусь в этом кресле?..

Андропов водворил очки на мясистый нос и в тот же момент бифокальные стекла зловеще блеснули:

– А мне это уже не нужно, Матвей. Ни твои признания, ни, тем более, раскаяния. Твой финал ужасен, Матвей Тополев. Ибо страх в одиночной камере, панический ужас ожидания смерти достанет тебя даже быстрее, чем пуля в затылок, которую ты заслужил по всем законам профессиональной справедливости. Прощай, Матвей Тополев, ты мне омерзителен…

Андропов нажал кнопку селектора.

– Арестованного в камеру, – коротко бросил председатель КГБ, глядя в глаза дежурного офицера в штатском. – Тем же маршрутом, что и привели. Все свидания с арестованным – только по моему устному разрешению. Никаких исключений. Никому! Ясно?

– Так точно! – кивнул офицер.

– Выполняйте!

«Ну, вот и все… – Андропов снял очки, аккуратно положил их перед собой и откинулся в кресле, закрыв глаза. – Осталось только подождать чуть-чуть, пока топор, занесенный врагами (своими? чужими? всеми сразу?), не обрушится на мою шею. А, может быть, не стоит ждать? Мне ведь всегда лучше других удавалось опережать события. Я, собственно, и выжил в этом бардаке исключительно потому, что раньше предвидел, раньше реагировал, раньше принимал решения…»

Чуть оттолкнувшись ногами, Юрий Андропов съехал на кресле вправо, в сторону тумбы своего необъятных размеров рабочего стола, выдвинул второй ящик сверху и извлек темно-коричневую кобуру с табельным ПМ – пистолетом Макарова. Председатель КГБ никогда не испытывал слабости к оружию, не любил охоту, ненавидел грохот пальбы… А после незабываемых венгерских событий, когда в течение нескольких, самых горячих дней, Андропов перед сном нащупывал под подушкой рубчатую рукоять автоматического пистолета, его сдержанная неприязнь к оружию переросла в ненависть. Потому-то его личный Макаров, за который очень давно, еще в 1967 году, Юрий Андропов расписался в ведомости, почти двенадцать лет пролежал невостребованным в ящике письменного стола. Долгое время Андропову это казалось совершенно естественным. Ибо даже теоретически было трудно представить себе такую ситуацию, при которой председателю КГБ СССР и члену Политбюро ЦК КПСС могло РЕАЛЬНО понадобиться личное оружие. Если только не…

Андропов вытянул из кобуры тяжелый пистолет и положил его перед собой на полированную поверхность абсолютно пустого – без единой бумажки – письменного стола. Затем, не торопясь, словно ощущая на вкус каждое Движение, Андропов надел очки и стал внимательно, словно впервые в жизни увидел настоящее, готовое к бою, оружие, разглядывать серо-черный ствол, отделанную коричневой пластмассой рукоятку, изящную стальную запятую спускового крючка…

«Я буду первым из всех своих предшественников, кто решился на этот отчаянный шаг, – вдруг подумал Андропов и почему-то улыбнулся собственным мыслям. – Но почему этого не делал никто больше? Никто?! Неужели именно я был настолько плохим, неумным, недальновидным, что угодил в ситуацию, из которой нет более достойного выхода? А, может быть, у других просто не хватало мужества? Разве не знал Ягода, что он обречен, что его смертный приговор уже подписан? А Ежов? А Абакумов? Конечно, знали! Но надеялись – вдруг пронесет! А, может, действительно пронесет?..»

Очень медленно, словно в слепой, подсознательной надежде на неисправность оружия, Андропов снял пистолет с предохранителя, осторожно оттянул на себя затвор и увидел, как желтая тупорылая пуля, мелькнув в металлической прорези Макарова, юрко, как маленькая хитрая мышь, прошмыгнула в ствол.

Оружие было в полной исправности. Как, собственно, и все, что находилось в этом огромном и неуютном кабинете.

Взяв пистолет двумя руками, Андропов поднял ствол на уровень лба, просунул большой палец правой руки под спусковой крючок и глубоко вздохнул.

И в этот момент коротко тренькнул прямой телефон, связывавший Андропова только с Генеральным секретарем ЦК КПСС…