Текст книги "КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1"

Автор книги: Валентина Мальцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

3. МОСКВА. КРЕМЛЬ. ЗДАНИЕ ЦК КПСС

Февраль 1978 года

В рабочий кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС на Старой площади Юрий Андропов вошел ровно в 9.00. Брежнев, с дымящейся сигаретой, по привычке зажатой между средним и указательным пальцами левой руки, склонился над бумагами и что-то меланхолично подчеркивал красным карандашом.

Даже если бы Андропов и захотел привлечь внимание генсека фактом своего появления, сделать это было не так просто: пол огромного кабинета полностью закрывал толстенный туркменский ковер в сдержанно-коричневых тонах, который, словно губка, поглощал все посторонние звуки. В кабинете было тепло, но в меру – два мощных японских кондиционера работали абсолютно бесшумно.

Неслышно ступая, Андропов приблизился к столу и сел на один из двух стульев с высокой резной спинкой, входивших в комплект кабинетной мебели, купленной в прошлом году через представителя «Совэкспортлеса» в Финляндии специально для кремлевского кабинета Брежнева. Хотя в последнее время его хозяин предпочитал чаще работать на даче.

В понимании и трактовке безмолвных кабинетных игр, к одной из которых явно прибегал могущественный Генеральный секретарь ЦК КПСС, никак не отреагировавший на появление в кабинете члена Политбюро и председателя КГБ, Юрий Андропов был самым настоящим профессором и мог просветить на сей счет наиболее тонких и изощренных толкователей иезуитского кремлевского протокола. В данный момент Леонид Ильич Брежнев всем своим озабоченно-деловым видом демонстрировал скрытое неудовольствие, а Андропов, в соответствии с правилами игры, обязан был понять это и ни в коем случае не форсировать события, не задавать вопросы, не начинать беседу первым и уж тем более не проявлять собственную встревоженность. Железное терпение, внутренний такт и уважительность в позе – вот, собственно, и все, что требовалось по правилам этой идиотской, недостойной государственных мужей, игры от приглашенных в кабинет Брежнева.

Андропов молча изучал склонившуюся над бумагами буйную, без малейшего намека на облысение шевелюру Генерального секретаря и как-то отстраненно, вяло подумал о том, что знает об этом человеке практически все. Он никогда не ставил перед своими подчиненными конкретную цель – целенаправленно собирать некий «компромат» на главу Коммунистической партии и Советского государства. В этом, собственно, не было никакой необходимости, ибо сама система работы Девятого управления КГБ СССР или «девятки», как по традиции называли службу охраны высокопоставленных партийных и государственных деятелей, включала в себя неизменные ежесуточные отчеты об охране «первого лица». То есть, на бумаге отражался ВЕСЬ день Леонида Брежнева, ВСЕ события, ВСЕ его перемещения… Фиксировались его разговоры, название блюд, количество съеденного и выпитого, содержание и точное – до долей секунды – время, потраченное Брежневым буквально на все – от важной беседы с канцлером Австрии до незапланированного пребывания Генерального секретаря ЦК КПСС в туалете на предмет мучившего его запора.

Андропов знал имена тех людей, кто тайно информирует и консультирует Генерального секретаря по тем или иным вопросам, номера валютных счетов в банках Швейцарии и Люксембурга, куда, по его распоряжению, переправляются довольно крупные суммы из средств партии. Он был в курсе того, что Брежнев практически не ведет интимную жизнь со своей супругой и знал почему. Ему были известны имена трех постоянных любовниц генсека, поскольку зарплату они получали по ведомостям одного из подразделений КГБ. Андропов знал имя помощника, который приводил женщин (иногда сразу трех) в его спальню, знал, сколько времени уходит у генсека на оргазм и какой именно способ его достижения Брежнев считает наиболее приятным. Андропову было точно известно, какое именно количество специально изготавливаемых лично для него сигарет «Новость» выкуривает генсек сверх нормы, установленной для него прикрепленными лечащими врачами «кремлевки» и его женой, сколько водки он выпивает в одиночестве, кого чаще приглашает на охоту, каких именно артистов предпочитает видеть на своих днях рождения, какие пластинки любит слушать и к какому игроку московского «Спартака» благоволит больше всего…

Андропов знал массу мелочей, казалось, бы, не имевших никакого практического значения – например, что на своей подмосковной даче в одиночестве генсек предпочитает слушать пластинки с довоенными песнями Утесова; что он терпеть не может ни классический, ни тем более современный балет и страшно нервничает, когда вынужден по протоколу проводить в правительственной ложе Большого театра Союза ССР больше трех часов; что любовь к московскому «Спартаку» – это единственная страсть, сближающая – причем довольно крепко – генсека с первым секретарем МГК Виктором Гришиным, которого Брежнев терпеть не может, но вынужден мириться, ибо московская партийная организация слишком крепка и сплочена, чтобы выдергивать из нее признанного лидера…

Думая об этой грязи, Юрий Андропов проклинал свою работу, проклинал свою непреднамеренную, продиктованную ужасной спецификой службы, глубочайшую посвященность во все и вся – ту самую посвященность, которую Леонид Ильич Брежнев, даже при достаточно хорошем и неизменно корректном отношении к председателю КГБ, никогда не простил бы ему и, стало быть, никогда не простит. Ибо Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, Председатель Совета Обороны конечно же знал, что Андропов знает о нем ВСЕ. И, в свою очередь, старался не отстать в этом знании от человека, явно метившего в его преемники.

– О чем задумались, Юрий Владимирович?

Густой бас Брежнева моментально вернул Андропова на землю. «Кажется, я начинаю стареть для этих идиотских церемоний, – подумал 61-летний Юрий Андропов. – Предаваться размышлениям в кабинете Генерального секретаря – такого со мной еще не бывало!..»

– Так, будничные проблемы, Леонид Ильич.

– Скромничаете?

– В чем скромничаю, Леонид Ильич?

– Ну, что проблемы у вас будничные… – Брежнев хмыкнул, пригладил волосы и откинулся на спинку высокого черного кресла. – Тут мне докладывают, что в конторе вашей, Юрий Владимирович, проблемы как раз не будничные, а самые что ни на есть глобальные. Может быть, поделитесь с Генеральным секретарем партии?

– О чем это вы, Леонид Ильич?

Андропов был готов к частичной утечке информации о провале в Женеве, об угрозе высылки около тридцати своих людей с дипломатическими паспортами из стран Латинской Америки и сейчас пытался выгадать хоть немного времени, чтобы выяснить: как много знает генсек? И, соответственно, как долго он может маневрировать, избегая открытого разговора?

– Юрий Владимирович, – Брежнев прокашлялся и, подперев ладонью тяжелый подбородок, с неприязнью посмотрел на Андропова. – Насколько я понимаю, обещанная вами смена власти в Колумбии откладывается? Так?

– ВРЕМЕННО откладывается, Леонид Ильич, – негромко поправил генсека Андропов. – Вы же понимаете, что не все так просто. В Латинской Америке нам противостоит очень сильный соперник.

– Он и раньше нам противостоял, – Брежнев негромко стукнул тупым концом граненого карандаша по столу. – А Кастро, глядишь ты, по-прежнему верховодит.

– Куба, Леонид Ильич – это микроскопический остров. Колумбия же – огромное государство. Разница существенная.

– Спасибо, что напомнили, Юрий Владимирович, – в басе генсека отчетливо прозвучало так не свойственное Брежневу ехидство.

– Повторяю: мы столкнулись с кое-какими проблемами, решение которых требует перегруппировки сил и времени.

– Сколько времени вам еще понадобится, товарищ Андропов? Год? Два? Десять лет? – Брежнев вдруг широко улыбнулся, словно ранимый школьный преподаватель, только что посадивший в лужу лучшего ученика класса.

– В данный момент я не готов ответить на ваш вопрос, Леонид Ильич. Над этим сейчас работают мои люди.

– Некрасивая история получается, Юрий Владимирович… – Брежнев медленно оторвал спину от кресла и навалился всей тяжестью своего тела на крышку письменного стола. – На кого спишем без малого миллиард долларов? Или сколько там еще у вас ушло на эту затею за последние годы? Я имею в виду деньги, которые вы угрохали на свои латиноамериканские проекты?

– Эти проекты были одобрены на заседании Политбюро, Леонид Ильич, – тихо возразил Андропов. – И если возникла реальная необходимость, я могу предоставить товарищам отчет по каждой потраченной копейке…

– Пять лет, с тех самых пор, как убили Альенде, вы регулярно обещаете на Политбюро образование социалистического государства в Южной Америке, – широченные брови Брежнева сдвинулись к переносице, от чего его лицо стало похоже на застывшую восковую маску, каким советского лидера часто изображали карикатуристы на страницах западной прессы. – Не было ни одной вашей просьбы, Юрий Владимирович, которую бы не поддержали наши товарищи. Вы знаете, что в стране колоссальные экономические проблемы, однако мы никогда не жалели сил и средств для мирного наступления социализма. В ваши руки, уважаемый товарищ Андропов, партия передала колоссальную власть, ресурсы, людей, материальные средства. А как вы ими распоряжаетесь?..

– Леонид Ильич, – голос Андропова звучал абсолютно ровно, словно этот человек в профессорских очках не понимал, во что в итоге может вылиться гнев Генерального секретаря партии. – Объясните, пожалуйста, что происходит? Чем, собственно, недовольны товарищи в Политбюро?

– Им нужны результаты! – Брежнев резко хлопнул ладонью по столу. – И мне нужны результаты, чтобы закрыть кое-кому рты. Например, Суслову Михал Андреевичу, другу вашему доброжелательному. Вы это понимаете, дорогой товарищ председатель Комитета государственной безопасности?!

Наступила гнетущая пауза. Но Андропов и не думал отвечать, а тем более оправдываться. Он просто уставился на генсека своими блеклыми голубыми глазами, неестественно увеличенными линзами очков, уставился без всякого выражения, но с каким-то внутренним нажимом, словно внушая своему собеседнику, что разговор в подобных тонах не просто неприемлем – он просто невозможен.

Это был особый, «фирменный» взгляд Андропова, к которому он прибегал исключительно редко. Ни один человек в Политбюро, кроме председателя КГБ, никогда бы не позволил себе вот так, пристально, в упор, с почти нескрываемой укоризной и едва обозначенной иронией, смотреть в глаза первой фигуры советского государства, в глаза человека, сосредоточившего в своих руках власть, даже о половине которой и мечтать не мог Никита Хрущев.

Брежнев испытывал к председателю КГБ сложные, зачастую противоречивые чувства. С одной стороны, он искренне уважал Андропова и практически не сомневался, что у этого человека вполне достаточно ума и прозорливости, чтобы не переметнуться в стан врагов, не примкнуть к какой-нибудь кабинетной коалиции и уж тем более не начать против него лично открытую войну за власть. Однако авторитет Андропова, становившийся с каждым годом все ощутимее, по-настоящему пугал Брежнева. Разве тогда, в конце шестидесятых, когда он, вопреки мнению многих членов Политбюро ЦК КПСС, собственным волевым решением добился перевода Андропова с должности секретаря ЦК КПСС на пост председателя КГБ, он мог подумать, что именно на этой должности, в самом большом, а потому самом опасном лубянском кресле, Андропов сумеет развернуться по-настоящему?

Михаил Суслов, бессменный и несгибаемый идеолог партии, автор концепции «развитого социализма», ненавидевший Андропова по целому ряду причин и имевший определенное влияние на Брежнева, еще в 1974 году, навестив Генерального секретаря в Крыму во время отдыха, пожаловался генеральному:

– Не наш он человек, Леонид Ильич! Ох, не наш! Типичный ревизионист, доложу я вам. Сердце каменное, расчетливое, холодное, без революционного огня, без горения души. Одно слово – прагматик! А эти его постоянные заигрывания с интеллигенцией, эти демонстративные посещения авангардистских театров, эта, с позволения сказать, художественная литература, которую он, не стесняясь, кстати, заказывает себе в кремлевском магазине на дом, для личной библиотеки – Мандельштам, Булгаков, Набоков… Мало того, мне докладывали, что он и сам стихи кропает. Каково?! И что настораживает, дорогой Леонид Ильич: на Андропова ведь равняются некоторые аппаратчики, он у нас в некотором смысле – провозвестник нового стиля руководства…

Брежнев молча слушал окающего и размахивающего длинными руками Суслова, понимающе кивал головой, хотя уже тогда прекрасно знал, что предпринять что-либо конкретное против Андропова он не сможет, что благоприятный момент, когда эту политическую фигуру можно было без излишних хлопот убрать за кулисы главных событий, он безнадежно упустил.

Брежнев не просто не хотел – он элементарно БОЯЛСЯ подумать о том, как много знает Юрий Андропов и во что может превратиться это знание, в случае, если оно попадает в руки его РЕАЛЬНОГО политического врага. На заседаниях Политбюро Андропов никогда – ни словом, ни жестом – не давал понять, что хоть как-то интересуется нюансами внутрипартийной жизни страны. Назначения на посты первых секретарей крупнейших областей и краев России, на должности первых секретарей союзных республик Андропов неизменно принимал молча, без реплик или вопросов, всем видом своим демонстрируя полную лояльность и согласие с линией партией, с тактикой ее признанного лидера, стоявшего буквально за каждым серьезным назначением. В то же время в свою епархию на Лубянке этот человек не пускал никого, даже Генерального секретаря ЦК КПСС. С самого начала своей работы в КГБ Андропов методично проводил линию на ЗАКРЫТЫЙ характер деятельности возглавляемого им комитета госбезопасности. Любые попытки влиятельных, ревниво следящих друг за другом членов Политбюро, каким-то образом откорректировать или даже направить в определенное русло работу КГБ неизменно наталкивались на бетонную стену андроповских контраргументов, суть которых сводилась к следующему: КГБ СССР – подразделение партии, выполняющее работу ДЕЛИКАТНОГО характера. При этом председатель КГБ неизменно бросал выразительный взгляд в сторону Брежнева.

Слово «деликатность» в лексиконе Андропова было одним из наиболее часто употребляемых. И всякий раз, ощущая на себе холодный, ПРОНИКАЮЩИЙ андроповский взгляд, Брежнев внутренне сжимался. Ибо большая часть того, что приходилось делать Генеральному секретарю ЦК КПСС – будь то бесконтрольное манипулирование колоссальными средствами из партийной кассы, заигрывание с военными за спинами членов Политбюро или негласное, через высокопоставленных кремлевских посредников, покровительство откровенно мафиозным структурам, динамично просачивавшимся в основные структуры управления, носило именно деликатный характер.

…Первым не выдержал паузу Брежнев. Взгляд Генерального секретаря чуть потеплел, смягчился:

– Ты уж прости меня, Юрий Владимирович, за резкость, но речь идет о серьезных вещах… – Брежнев, не глядя, вытянул из пачки очередную сигарету и, щелкнув массивным золотым «Ронсоном», с которым он никогда не расставался (Андропов знал, что эту зажигалку ему подарил Кунаев, когда генсек еще работал в Казахстане), закурил. – Как будешь отчитываться перед товарищами?

– Леонид Ильич, – все так же негромко, вкрадчиво, произнес Андропов. – Давайте я вам кое-что поясню по нашим делам. Видите ли…

И он начал рассказывать Брежневу ситуацию, сложившуюся накануне запланированного переворота в Колумбии, одновременно прокручивая в голове причины и ОБОСНОВАННОСТЬ этого странного вызова в Кремль. Андропов отработал этот прием в разговорах с руководством очень давно, еще во времена «межцарствования», когда Сталина уже не было, а Хрущев только собирался подчинить себе страну. В свое время Отто Вильгельмович Куусинен – фигура в кремлевской обойме парадоксальная, выпускник и магистр философского факультета Гельсингфорского университета, свободно владевший немецким, шведским, французским, финским языками – не без юмора рассказывал ему, на чем «горели» даже самые опытные партийные функционеры.

«Понимаешь, сынок, – Куусинен до последнего дня жизни не смог (а, может быть, просто не стремился) избавиться от пришепетывающего выговора так до конца и не обрусевшего финна. – Причиной внезапного, внепланового вызова на ковер к большому начальству может быть только одно обстоятельство: внезапное появление некоей, непременно важной и опасной информации, причем направленной именно против тебя. Запомни, – внушал он молодому Андропову. – Ты не дождешься срочного вызова среди ночи или с самого раннего утра по поводу консультации относительно чьей-то кандидатуры, вручения тебе правительственной награды или понижения в должности. Все это – суть вопросы рутинные, способы их доведения до сведения отрабатывались сталинским аппаратом десятилетиями. А рутина никогда не ходит под ручку со спешкой. Отсюда задача: непосредственно во время разговора с большим боссом понять, насколько правдива и опасна информация против тебя, тут же, на месте, разобраться во всем и постараться во что бы то ни стало отвести от себя нависшую угрозу. Разберешься – выкарабкаешься. Не разберешься – считай, что тебя уже нет. Помню, в пятидесятом году меня среди ночи, где-то в три часа, вызвали к Сталину. Ты, Юра, не верь этой болтовне, что Сталин был маньяком или самодуром, который дергал всех без исключения людей исключительно потому, что страдал манией преследования и просто органически не переносил, когда кто-либо из его подчиненных спокойно спал. Он, к вашему сведению, молодой человек, постоянно РАБОТАЛ. Причем работал не только с бумагами (хотя и это делал великолепно, как настоящий канцелярист), но и, главным образом, с живым материалом, с людьми. Независимо от того, какой пост эти люди занимали. И если вызывал к себе, значит, имел на то основания, значит, что-то хотел выяснить лично, без аппарата. Его ведь постоянно информировали. Все вокруг. А он, на основе этой информации, делал выводы. Собственные выводы, которыми ни с кем не делился. Так вот, вхожу в его кремлевский кабинет. Сталин в наглухо застегнутом кителе, без звезды Героя, сидит за столом, головы не поднимает. А в кабинете полумрак, только лампа под зеленым абажуром на его столе. Жду, когда он меня заметит, подзовет. А Сталин словно и не видит меня, – вытащил из кармана трубку, не глядя, нащупал коробок, вытащил спичку, чиркнул – не загорается, гаснет. Раз чиркнул – не горит. Второй раз – не загорается, третий, четвертый, пятый – тот же результат. Собственно, я все понял на второй спичке. У Сталина была феноменальная память – он держал в голове номера полков и кадрированных частей, знал по имени-отчеству второстепенных начальников отделов главков и директоров провинциальных фабрик. Однако после войны потихоньку стал сдавать – склероз-то прогрессировал, работать в привычную силу он уже не мог. Но признаваться в этом не хотел. Сталин ведь не использовал своих помощников, Поскребышева, в частности, так, как это делают сейчас – в качестве консультантов, советчиков, поставщиков справочного материала, просто энциклопедистов. Вот и решил: раз спички плохие, виновато дерево. А дерево – это Карело-Финская автономная область. А Карело-Финская АССР – это Отто Куусинен. А раз Куусинен плохие спички делает, то одно из двух: или он работник плохой, или – что вероятнее всего – его, Сталина, личный враг. Ему бы спросить у помощника, кто, собственно, в гигантской стране занимается производством спичек. Но Сталин никогда не опускался до таких вопросов. Он знал все. Во всяком случае, народ в это верил свято… На шестой спичке я глубоко вздохнул, чтобы хоть немного успокоиться, и говорю: «Иосиф Виссарионович, в Карелии заготавливают лес, но спичками никогда не занимались. Основное производство сосредоточено в Белоруссии…» Он поднял голову и улыбнулся: «А, это ты, Отто! Хорошо, что пришел, есть у меня одна идея – построить в твоих краях крупный комбинат. Стране, товарищ Куусинен, позарез нужна бумага высокого качества…» Как ни в чем ни бывало, понимаешь?! Хотя про комбинат этот он со мной толковал буквально месяц назад…»

Андропов продолжал говорить, и по его спокойному, даже бесстрастному лицу никак нельзя было догадаться, что под этим высоким, мощной лепки лбом, лихорадочно просчитываются сложнейшие варианты. «Цвигун, опять эта мразь! – думал Андропов, излагая Генеральному секретарю ЦК КПСС позиция КГБ в центральной части Латинской Америки. – Но что он мог знать об этой операции? Какая информация к нему попала? Через кого?.. Воронцов? Карпеня? Нет, эти не могли. Этим нет никакого резона – сами шею подставляют. Тогда кто?.. По линии военной разведки? Но там крохи, по ним картину не воссоздать – так, мелочи. Неужели Громыко? Но какой ему смысл? Он же мог сделать это раньше и с большим эффектом – когда ЦРУ через него пыталось оказать на меня давление. Нет, это нереально. А Брежнев знает что-то КРУПНОЕ. Это очевидно, иначе откуда в нем такая прыть? Как же Цвигун разнюхал? И главное, что именно этот мерзавец знает?..»

– Юрий Владимирович, – к концу монолога председателя КГБ бас Брежнева звучал уже примирительно. – А как ты объяснишь мне вот это? – Генсек явно для видимости порылся в стопке бумаг и передал Андропову два сколотых листка, напечатанных на машинке с крупным шрифтом.

Андропов взял протянутые листы, но читать не стал и положил их перед собой. Затем полез во внутренний карман пиджака, вытащил бархотку и тщательно протер стекла очков. И только потом, чуть отодвинув страницы от глаз, как и все дальнозоркие люди, начал читать.

«ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС тов. БРЕЖНЕВУ Л.И. Лично. Напечатано в 1 экз.

Судя по данным наших источников в Бразилии и Аргентине, а также по сообщениям ряда средств массовой информации, в ряде стран Латинской Америки местными спецслужбами при активном содействии ЦРУ США была раскрыта попытка государственного переворота при участии левоэкстремистских сил и при активном содействии КГБ СССР. В самое ближайшее время ожидается высылка из Колумбии, Аргентины, Бразилии и Эквадора порядка тридцати советских дипломатов, прямо обвиненных в причастности к работе на КГБ СССР».

Подписи под этой справкой не было.

Андропов не торопился отвечать и еще раз – уже внимательней – перечитал документ.

– Откуда у вас это, Леонид Ильич?

– Юрий Владимирович, – Брежнев широко улыбнулся и развел руками. – Международный отдел ЦК КПСС всегда работал неплохо. Что же мы, задарма людей кормим?..

«Естественно, – подумал про себя Андропов и внутренне передернулся. – Особенно, если учесть, что твой международный отдел консультирует мой первый заместитель».

– Что дает вам основания верить в объективность данной информации? – Этот вопрос Андропов задал очень медленно, почти по слогам.

– А она что, необъективна? – простодушие Брежнева казалось совершенно естественным, но Андропов знал, что это всего лишь привычная маска, давно уже ставшая второй натурой генсека. Когда-то, в начале 60-х годов, именно это внешнее простодушие Брежнева, его бесхитростная, простецкая манера излагать собственные мысли сыграли решающую роль в новом, послехрущевском раскладе: Брежнев – чего от него никто не ожидал – сумел сыграть на противоречиях куда более сильных соперников и оказаться на самой вершине власти.

– Насколько мне известно, за последние несколько лет ни одного нашего дипломата из Южной Америки не депортировали.

– Но там ведь ясно написано, – Брежнев потянул к себе справку и, найдя пальцем нужное место, прочел: «В самое ближайшее время».

– Леонид Ильич, – толстые губы Андропова изогнулись в гримасе, которую с большой натяжкой можно было бы назвать улыбкой. – Не так давно в «Нью-Йорк тайме» я собственными глазами читал, что в течение ближайших трех месяцев вы уйдете в отставку по состоянию здоровья, а пост генерального секретаря займет товарищ Гришин В.В.

– Ну да?! – Брежнев как-то неуверенно хохотнул. – Неужели и впрямь Гришин?

– Я переправлю вам эту статью сразу же, как вернусь на работу.

– А чем мотивируют? Почему не Суслов? Не Устинов? Не Романов? Не ты, в конце концов?..

– А Бог их знает, Леонид Ильич! – Андропов выразительно повел плечами, как бы подчеркивая всю незначительность этой информации. – Да и вообще, мало ли что можно предположить! Слух пикантный, почему не развеять настроение публики и не поднять при этом тираж?

– А Гришин об этом знает? – Брежнев заерзал в кресле и потянулся за очередной сигаретой.

– Так от Гришина эта информация и идет, Леонид Ильич, – одними губами вяло улыбнулся Андропов. – За три недели до появления этой статьи он принимал в своем служебном кабинете в МГК собственного корреспондента «Нью-Йорк тайме» в Москве Стивена Олдрича…

– Может и мне этого американца пригласить, – как– то неуверенно хохотнул генсек. – Чтобы своими глазами убедился остолоп: пока я в этом кресле, а не товарищ Гришин, а?

– Это я возьму на себя, Леонид Ильич, – внятно произнес Андропов. – С Олдричем встретятся и все объяснят. А вот вы лучше пригласите автора этой записки. Было бы неплохо довести до его сведения, что пока дипломатов не выслали, подобного рода докладные записки являются непроверенным слухом. И это в лучшем случае…

– Ну и ладно! – совсем уже мирным тоном пробасил генсек и встал. – Извини, что потревожил, Юрий Владимирович, – Брежнев протянул ему руку. – Я, кстати, хотел предупредить тебя, что на конец февраля – начало марта намечено заседание Политбюро. Один из вопросов – обсуждение работы КГБ на современном этапе социалистического строительства. Признаюсь тебе со всей откровенностью, я и сам надеюсь, что слух этот с дипломатами не подтвердится… Но разговор о Латинской Америке будет, это в любом случае.

Андропов довольно вяло ответил на энергичное рукопожатие Брежнева и направился к выходу.

– Да, кстати, Юрий Владимирович! – Брежнев не глядя ткнул догоревшую до самого фильтра сигарету в тяжелую хрустальную пепельницу и в упор посмотрел на Андропова. – А что эти дипломаты?.. Ну, те, что в Латинской Америке работают… Они и вправду твои люди?

– Они НАШИ люди, уважаемый Леонид Ильич, – процедил председатель КГБ, и его глаза холодно блеснули. – Наши с вами. И ничьи больше!..