Текст книги "КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1"

Автор книги: Валентина Мальцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

8. НЬЮ-ЙОРК. ОТЕЛЬ «МЭРИОТТ»

Февраль 1978 года

Как это часто бывало, радикальные перемены в жизни начались с того, что у меня кончилось терпение.

В тот самый момент, когда я серьезнейшим образом обдумывала ответ на вопрос, насколько оперативна нью– йоркская пожарная охрана и успеет ли она спасти постоялицу отеля «Мэриотт» от последствий пожара, который сама же постоялица, в приступе безысходности, затеяла в собственном номере, раздался уже хорошо знакомый мне по стремительным, татаро-монгольским набегам Юджина, звук проворачиваемого в двери ключа. Надо сказать, что план пожара я обдумывала в наиболее подходящей для активной творческой деятельности позе – лежа на разобранной постели, в трусах, но без лифчика. Разобравшись с системой управления встроенного в подоконник кондиционера, я выставила себе температуру + 20 и оттаивала от суровой безысходности своего пятизвездочного острога. Так что мою реакцию на внезапное вторжение постороннего может без особого труда понять любая нормальная женщина: даже не успев задуматься над тем, кто именно входит в мой номер – любимый мужчина с цветами или наемный убийца с пистолетом, я первым делом взвизгнула, прикрыла обеими руками грудь и ринулась в ванную, где, дрожа всем телом, в изнеможении прислонилась к прохладной двери и навострила уши.

До меня донесся звук проворачиваемого уже изнутри ключа, несколько неуверенных шагов и вкрадчивый голос:

– Эй! Есть здесь кто-нибудь?..

Я похолодела: голос был хоть и мужской, но не Юджина. Правда, в нем не было и намека на родные русские интонации, и последнее обстоятельство, вполне естественно, насторожило меня еще больше.

– Мисс Мальцева?! Где вы?

– Да, я вас слушаю, – стараясь не издавать лишнего шума, я повернула внутреннюю задвижку на два оборота, однако спокойнее себя так и не почувствовала.

– Вы что, в ванной? – поинтересовался незнакомец.

– А вам-то что до этого? – огрызнулась я. – Вы вообще зачем сюда явились?! Вам что, помыться негде?

– Я приехал за вами, мисс, – дружелюбно откликнулся голос, явно не желавший вступать в препирательства. – Вы не беспокойтесь, мисс, я подожду, пока вы не закончите все свои дела…

– Да что вы говорите?!

– Вы мне не верите, мисс?

– Как вас зовут, сударь? – набрасывая тяжелый махровый халат с гостиничной эмблемой, продолжала я этот совершенно бессмысленный допрос, ибо ясно отдавала себе отчет: даже если незнакомец с вкрадчивым голосом представится мне через секунду президентом Соединенных Штатов Америки, я, во-первых, ему все равно не поверю, а во-вторых, своими ногами никуда из ванной не выйду. Секундой позже до меня дошло, что обращение «сударь» к незнакомцу вообще не лезло ни в какие ворота. Все равно, что обращаться к сексуальному маньяку, явившемуся тебя изнасиловать, по имени-отчеству. Бред какой-то!..

– Пожалуйста, не беспокойтесь, мисс Мальцева…

Голос общался со мной на довольно приличном французском, явно принадлежал не очень молодому человеку, что, к слову говоря, ровным счетом ничего не проясняло. «Почему пожилой? Почему не Юджин? Почему меня не предупредили? А кто мог меня предупредить, как не Юджин? Он знает, что я владею французским. Ну и что? Об этом уже вся площадь Дзержинского знает. Включая командировочных в очереди за хлопчатобумажными колготками в «Детском мире». Кто этот человек за дверью? Что вообще происходит?» – эти вопросы пронеслись в моей голове куда быстрее, чем я могла бы их сформулировать.

– А почему, собственно, я должна беспокоиться? – скрывая противную вибрацию в голосовых связках, поинтересовалась я, автоматически завязывая пояс банного халата на три морских узла и усматривая в этом подсознательном движении завсегдатая приемной психбольницы некую гарантию личной безопасности. – У меня между прочим здесь, на раковине, лежит автомат Калашникова (господи, почему именно на раковине? Почему не на унитазе, не на вешалке для полотенец или не прямо в биде?).

– Кто, простите, лежит у вас на раковине? – озадаченно переспросил голос за дверью.

– Не кто, а что! – Непонятливость гостя казалась мне наигранной на все сто процентов. – Автомат Калашникова. Знаете, это такое автоматическое оружие. У него есть ствол, приклад и…

– Я понимаю, что вы имеете в виду, мисс Мальцева.

– К нему у меня есть еще три магазина плюс парочка гранат… Я не знаю, как именно они называются, но у них такое ребристое покрытие. Как рубероид, если вам это о чем-то говорит… – Весь этот бред я постаралась произнести очень отчетливо, как логопед в школе для тугослышащих дебилов. – Так что, сударь, беспокоиться должны вы…

– Это какое-то недоразумение, – заволновался голос. – Я вам все объясню, мисс…

– Вы знаете… – Я постаралась придать своему тембру максимально доверительные и даже интимные интонации. – За последние несколько месяцев я очень сильно издергалась. Много странствий, случайных знакомых, неожиданных встреч… Нервы, видите ли, ни к черту… Понимаю, выглядит это, наверное, очень глупо. И как всякая уважающая себя женщина, в номер которой без приглашения, открыв дверь собственным ключом, вошел незнакомый мужчина, я должна сейчас расчесываться перед зеркалом или накладывать грим на лицо, чтобы произвести на вас самое благоприятное впечатление… Но почему-то я держу в руках автомат и даже – поверьте сударь, это происходит помимо моей воли, – сняла его с предохранителя. Возможно, вам это неизвестно, но отель, в котором я живу, – очень тихий и респектабельный. Вы же понимаете, сударь, господин Аристотель Онассис где попало останавливаться не станет. Это с его-то возможностями! Так что мне бы не хотелось лишнего шума, я обязана думать о собственной репутации. Я вам вот что предлагаю, сударь: давайте отложим наше свидание на более подходящее время. Тем более, что я к нему совершенно не готова – ни физически, ни морально…

– Мисс Мальцева, – вдруг резко зачастил пожилой голос. – Моя фамилия Стеймацки. Лука Стеймацки. Я – сотрудник Центрального разведывательного управления США. Господин Юджин Спарк, которого вы достаточно хорошо знаете, является моим коллегой и даже в некотором смысле учеником. Правда, это было довольно давно. Я имею в виду годы его ученичества. В настоящее время Юджин находится со специальным заданием за границей. Ему пришлось вылететь срочно, и только поэтому сюда явился я, а не он, как это происходило раньше. У вас совершенно нет причин опасаться меня, поверьте мне. Я ваш друг и вхожу в оперативную группу сотрудников ЦРУ, на которую возложена ваша личная безопасность. В данный момент я имею поручение срочно отвезти вас к одному господину…

– К какому еще господину?! – Мое возмущение было мгновенным и чисто рефлексивным. В принципе я не очень-то и вслушивалась в сбивчивые объяснения незваного визитера. В тот момент меня по-настоящему интересовали только две вещи: можно ли каким-то образом покинуть ванную через узкое оконце-бойницу, выходившее на четырнадцатый этаж, и какой природный, рукотворный звук сможет убедить Стеймацки в том, что я, потеряв терпение, взвожу затвор мифологизированного автомата Калашникова. – Кроме господина Спарка я никого в Америке больше не знаю. Мало того, и знать не хочу. Понимаете, сударь, большую часть своей жизни я провела в католическом монастыре, а там, если вам это неизвестно, такие…

– Вы встречались с этим человеком три месяца назад в Буэнос-Айресе, – все с той же поспешностью сообщил незнакомец.

– А вам откуда это известно?

– Юджин сказал мне об этом сам.

– Эта наша личная тайна. Он не мог вам ее раскрыть.

– Тем не менее это так, мисс.

– Хорошо. В чем я была на этой встрече?

– О таких деталях речь не шла.

– Опишите человека, к которому вы должны меня отвезти! – потребовала я тоном комендантши женского общежития при крупной ткацкой фабрике. – Только будьте осторожны, господин Стеймацки: одно неверное слово, одна неточность в описаниях и я…

– Знаю, вы открываете по мне огонь из автомата Калашникова, – пробурчал Стеймацки. – И забрасываете гранатами… Итак, мэм, человек, который послал меня за вами, – пожилой мужчина за шестьдесят, невысокого роста, седой, говорит хриплым басом и часто курит зловонные сигары. Хотя по части запаха я, возможно, заблуждаюсь. Видите ли, мисс Мальцева, я принципиальный противник никотина…

– Господин Стеймацки, а вы знаете, кто я?

Естественно, я не поверила ни в одно его слово. Впрочем, надо было обладать реакцией сельского милиционера в предпенсионном возрасте, чтобы не узнать в описании мужчины, курящего зловонные сигары, юджиновского шефа Генри Уолша. В то же время у меня не было ни малейших гарантий, что эти пикантные подробности неизвестны даже постовому на проходной Лубянки. С другой стороны, мне очень не хотелось, чтобы Стеймацки все это понял и перешел от дипломатических переговоров к форсированным агрессивным действиям. И потому с фанатизмом ленинского стипендиата на последнем этапе подготовки к летней сессии я пыталась направить нашу совершенно идиотскую беседу через дверь в светское русло.

– Да, мэм, я знаю, кто вы.

– Вы женаты?

– Господи, а это вам зачем?

– Господин Стеймацки, вы женаты?

– Д-да.

– Так вот, представьте себе на секунду, что на моем месте, вот в этой ванной, находилась бы ваша супруга…

Стеймацки что-то быстро забормотал на латыни. Я разобрала только «Иисус Христос» и «Пресвятая дева Мария».

– Вы что-то сказали, сударь?

– Нет, я просто представил себе эту картину, мэм.

– Мне почему-то кажется, что ваша жена, господин Стеймацки, женщина умная.

– Возможно, мэм, – как-то неохотно согласился Стеймацки.

– Следовательно, на моем месте она бы задала себе вопрос: «А что, собственно, такого сообщил тебе этот явившийся без спроса мужчина, чего не мог бы знать человек, специально направленный КГБ?»

– Я понимаю ваши сомнения, мисс Мальцева.

– А раз так, то, пожалуйста, извините, что не могу принять вас надлежащим образом – я, знаете ли, никого в гости не ждала. До свидания, господин Стеймацки!..

– Минуточку! – по тому, как в голосе Стеймацки прорезались визгливые нотки, я сразу же поняла, что светская часть нашей так мирно складывавшейся беседы близка к завершающему аккорду. – Мне аттестовали вас, как умную женщину…

– Вы даже не представляете себе, господин Стеймацки, как прекрасно работает отдел дезинформации КГБ СССР. Не в пример отделу планирования операций. Они…

– Перестаньте меня перебивать, черт бы вас подрал! – неожиданно взревел голос непрошенного гостя. – Вы трещите без умолку, болтаете откровенную чушь и проявляете элементарное неуважение к старшему по возрасту!..

Сообразив наконец, что мирные переговоры зашли в тупик, я поняла, что терять мне больше нечего, и решила, не теряя темпа, не отсиживаться в пассивной обороне и перейти в решительную контратаку:

– А почему, собственно, вы на меня орете, сударь?! Кто вам дал на это право? Какого хрена, в конце-то концов?!

– Я старше вас на двадцать три года! – не унимался очень ранимый, судя по болезненной реакции, Стеймацки. – Имейте уважение к взрослому человеку, который, кстати, находится при исполнении служебных обязанностей, и извольте выслушать меня до конца!

– Дяденька, извини засранку, – пробормотала я по-русски, рефлекторно пытаясь соорудить на поясе банного халата четвертый узел.

– Что вы сказали?

– Я извинилась перед вами на родном языке моей матери.

– О'кей! – Тон непрошенного визитера чуть смягчился, но по-прежнему сохранял интонации классного руководителя самого отстающего класса в школе. – Если бы я был тем, за кого вы меня принимаете, вас бы уже не было в живых, мэм. Я выломал бы эту хлипкую дверь и утопил бы вас в ванной. И без кретинских разговоров о моей супруге, о которой вы возомнили черт знает что. Причем сделал бы это так тихо, что господин Онассис, на которого вы тут ссылались, ничего об этом не узнал. Вместе с администрацией вашего долбаного отеля. И перестаньте, ради Иисуса, грозить мне автоматом. У вас там, в ванной, кроме зубной щетки и тампонов ничего нет…

– Не хамите мне, сударь! – вновь повинуясь рефлексам, вяло взвизгнула я. Я понимала, что безнадежно проигрываю этот раунд задверных переговоров, и пыталась, наподобие опозоренных жен японских самураев, сохранить напоследок лицо. – В конце концов, я женщина, а не угол от бани, на который мочится всякий, кому не лень!..

На этот раз Стеймацки замолчал на добрую минуту. Очевидно переваривал только что услышанное.

– Прошу прощения, мэм, – пробормотал он примирительно. – Вы меня просто вывели из себя…

Наступило томительное молчание. Порезвившись вдоволь, я поняла, что пришло время выбрасывать белый флаг. Где-то в глубине души я чувствовала, что этот самый Стеймацки не врет. Впрочем, даже если бы и врал, что я могла сделать? Изображать героя «Трех поросят» с хижиной из соломы? Решив про себя капитулировать не сразу, а постепенно и с достоинством, я возобновила прерванный диалог через дверь:

– Ну, хорошо, ваша осведомленность в вопросах женских… м-м-м… мелочей выдает в вас цивилизованного человека.

– Слава Иисусу!

– Но кто сказал, что цивилизованный человек не может состоять на службе у КГБ? У них тоже есть супруги, а некоторые из них уже давно перешли с ваты на тампоны. И потом…

– Да вы что, мэм, издеваетесь надо мной?!

– Хотите доказать мне свою лояльность, сударь?

– А что, у меня есть другой выход? – судя по имени и фамилии, мой визитер явно происходил из итальянской семьи, однако свой последний вопрос задал с неподражаемой еврейской интонацией, сделавшей честь моей покойной бабушке Фане Абрамовне.

– Тогда выйдите, пожалуйста, из моего номера. Дайте мне десять минут. Я оденусь, приведу себя в порядок, после чего я в вашем полном распоряжении.

– И это все?! – судя по облегченно-восторженному возгласу, Стеймацки ожидал, что я потребую от него в качестве гарантий слетать в эту саму «заграницу», куда так экстренно отправили моего единственного на данный момент мужчину, и привезти с собой Юджина в качестве парламентера.

– Это все! – торжественно подтвердила я. – Ваше счастье, сударь, что у меня мягкий, доверчивый характер.

– Ага. Мягкий. С таким характером в серпентарии надо работать! – прошипел визитер. – Со змеями-девственницами!..

Ровно через минуту после того, как дверь за Стеймацки захлопнулась, я вышла из ванной, быстро оделась, навела на лице некое подобие косметического марафета, которое практически все советские женщины осуществляют в жестком цейтноте и под девизом «Домажусь на работе!», после чего плюхнулась в кресло с сигаретой и стала ждать. Кем бы на самом деле не был этот человек (хотя после того, как незваный визитер так убедительно доказал мне инженерную несостоятельность моих защитных бастионов в виде хлипкой двери ванной, я чувствовала, что, скорее всего, Стеймацки именно тот, за кого выдает себя), у меня все равно не было выбора. Как ни странно, но то ли от того, что я впервые за эти долгие две недели оделась «на выход», то ли в предчувствии хоть каких-то перемен в своем беспросветном бытие заложницы развитого капитализма, настроение у меня заметно улучшилось.

– Все русские очень недоверчивы, – проворчал Стеймацки, появившись в номере, как и большинство его коллег, совершенно бесшумно. Этот секрет (Господи, да разве только этот?!) я так и не могла постигнуть.

Преодолев секундную нерешительность, я взглянула на обладателя немолодого голоса, к которому уже успела привыкнуть. Стеймацки действительно выглядел намного старше меня – на вид ему было лет шестьдесят, не меньше. Обычный мужчина средней упитанности с невыразительным, чуть сморщенным лицом, зачесанными назад седыми волосами, понимающими темными глазами, чуть приподнятыми, как у паяца, уголками тонких губ и вздернутым по-вологодски носом, который казался на этом лице явно чужеродной деталью, пришпандоренной Создателем в самый последний момент, когда он обнаружил отсутствие в своем конструкторе под названием «Сделай сам» именно этой детали. Короче, ничего особенного. Моя непотопляемая подруга, воспринимающая любую особь мужского пола, вне зависимости от его возраста, убеждений и социального статуса в качестве потенциального спутника жизни, о таких мужиках всегда говорила одно и то же: «С этого лица воду не пить. Засуха!»

– Вы не правы, господин Стеймацки! – возразила я, вставая. – Нет народа более доверчивого, чем русские. Просто их постоянно обманывают.

– Вы готовы, мисс? – Стеймацки явно не желал вступать со мной в дискуссию по национальному вопросу, чем еще раз подтвердил свое несоветское происхождение.

– Вы даже не представляете себе, как я готова!

– Оденьте это, – Стеймацки протянул мне огромные, в пол-лица темные очки.

– Ну да, конечно, – пробормотала я, водворяя очки на переносицу. – В них я сразу стану неузнаваемой.

Женщина в темных очках в разгар зимы как-то естественно сливается с толпой. И как я не подумала об этом!..

– Вы что, иронизируете? – мой поводырь полуобернулся.

– Да Бог с вами, господин Стеймацки, – я одарила его совершенно искренней, лучезарной улыбкой. – А если даже иронизирую, то исключительно над собой. Это, кстати, еще одна сугубо национальная русская черта. Знаете, складывается такое ощущение, словно меня оставили на второй год и заставляют заново учить уже пройденный материал.

– Вы имеете в виду черные очки?

– И черные очки тоже.

– Если бы вы учили этот материал нормально, как полагается, то вас не оставили бы на второй год, – процедил Стеймацки, доказывая, что с логикой у него все в порядке.

– Резонно, – кивнула я. – В вас чувствуется глубокое понимание психологии второгодника.

– А теперь следуйте за мной! – по бодрому тону Стеймацки чувствовалось, что из состояния вялой депрессии, вызванной утомительной перепалкой в моем номере, он наконец-то очутился в естественной стихии.

– Родная команда, – пробормотала я себе под нос и покорно поплелась за наставником Юджина. – До боли в сердце…

Мы спускались примерно в том же ключе, в каком, собственно, я и прожила почти две недели в этом роскошном и противном отеле. То есть не как нормальные люди, приехавшие в Нью-Йорк погостить пару деньков и поприсутствовать на премьере какого-нибудь театра на Бродвее, а как бандиты-рецидивисты, только что ограбившие комнату богатого постояльца и спрятавшие труп свидетельницы-кастелянши в платяной шкаф. То есть какими-то коридорчиками, не очень опрятными лестничными клетками и грузовыми лифтами, которыми даже стройматериалы, имей они дар речи и конституционное право голоса, отказались бы пользоваться по соображениям гигиены.

…Машина, поджидавшая нас в полуосвещенном подземном гараже, была огромной и неправдоподобно длинной. Метров, наверное, в десять, не меньше. Черная, с красивыми серебряными блямбочками, она как-то сразу напомнила мне, что я не на Масловке и еду, увы, не в редакцию родной комсомольской газеты. Стеймацки любезно приоткрыл дверь и пропустил меня внутрь этого чудо– автомобиля, салон которого был чуть меньше, чем наш редакционный холл, в котором мы принимали особо почетных гостей. Сев рядом со мной, он протянул руку к дверце, нажал на выступ красной кнопки и на расстоянии четырех метров от моего носа медленно шипя, словно усталая змея из корзины факира, поднялось черное матовое стекло.

– Изолируете? – отстраненно поинтересовалась я.

– Изолирую, – кивнул конвоир.

– Господин Стеймацки, а что именно я не должна видеть в ходе нашей поездки: планировку улиц города Нью– Йорка или косматый затылок вашего водителя?

– Таковы правила, мэм. Вы иностранная подданная, мэм, и попали в Штаты… м-м-м… не совсем обычным путем.

– Вы что, на самом деле верите, что я смогу когда-нибудь вернуться в Москву и рассказать на Лубянке, что в номерах отеля «Мэриотт» после двенадцати ночи не отключают горячую воду?

Мой провожатый вздохнул.

– Мисс Мальцева, я просто исполнитель и только. Рядовой чиновник с рутинными обязанностями в некоем департаменте, о котором пишут и придумывают значительно больше, чем он того заслуживает. Мне было приказано доставить вас в целости и сохранности по указанному адресу. Меня зовут Лука Бенедикто Стеймацки, до пенсии мне осталось три месяца, семь дней и семнадцать с половиной часов. И клянусь пресвятой девой Марией, что я выполню это поручение, дабы не лишиться честно заработанной пенсии, которая даст мне возможность уйти на заслуженный отдых и навсегда отгородиться от человеческой глупости.

– Вы считаете этот план реальным?

– Какой именно? Мой уход на пенсию?

– Нет, я имею в виду самоизоляцию от человеческой глупости.

– А почему бы, собственно, и нет? – мой конвоир недоуменно пожал плечами.

– Вы идеалист, господин Лука Стеймацки, – тихо сообщила я.

– Да ну?! – Стеймацки одарил меня каким-то особым взглядом. Так брезгливые мужчины смотрят на совершенно посторонних грудных младенцев, которых, по странному стечению обстоятельств, необходимо срочно выкупать и перепеленать.

– Ага. День, когда вы действительно сумеете отгородиться от человеческой глупости, будет выбит на вашей надгробной плите в виде даты смерти. Сделать это при жизни, насколько мне известно, не удавалось еще никому…

Стеймацки открыл рот, явно желая возразить, но потом, видимо, передумал и, протянув вперед руку, выдвинул вмонтированный в спинку переднего сидения объемистый бар с бутылками и хрустальными стаканами.

– Пить хотите, мэм?

– Нет.

– А выпить?

– Тем более.

– Не пьете вообще? – Стеймацки смотрел на меня с нескрываемым интересом.

– Ага, – кивнула я. – Боюсь спиться. Вы же понимаете, – при моем-то образе жизни…

– Может, вы проголодались?

– Вы не говорили, что одним из условий транспортировки в этом собачьем ящике является поддержание моего веса.

– Юджин вас так и описывал, – без всякой связи пробормотал Стеймацки и вздохнул.

– Как это «так»? – я сразу же насторожилась.

– Он сказал, что вы, мисс – аномальная женщина.

– Вы уверены, что правильно его поняли? – Я полуобернулась к Стеймацки. Женское начало, пребывавшее, казалось бы, в беспробудной летаргии, вдруг на секунду проснулось и открыло глаза. – Может быть, он сказал «аморальная женщина»?

– Мэм, – ледяным голосом откликнулся Стеймацки, глядя в непроницаемое черное стекло так, словно видел его насквозь. – Не знаю, с кем вам раньше доводилось сталкиваться, но я в свое время закончил Корнельский университет, если название данного учебного заведения вам о чем-нибудь говорит…

– Как вы думаете, господин Стеймацки, это комплимент? – с некоторым промедлением откликнулась я, думая о своем.

– Вы имеете в виду мою учебу в Корнельском университете?

– Я имею в виду аномальную женщину.

– А-а-а… – Стеймацки понимающе кивнул, потянулся к бару, плеснул в широкий толстый стакан немного виски, набил его доверху льдом и как следует приложился к своему типично американскому питью. – Я обычно доверяю не словам, а тону, каким они сказаны. Или выражению лица. Возраст, знаете ли. Так вот, у Юджина оно было… как бы это точнее сказать… Ну, словно отвязанное. Понимаете, что я имею в виду?

– Еще как понимаю! – кивнула я. – Мало того, я даже догадываюсь, от кого именно оно было отвязано…

– Боюсь, что вы меня не так поняли, мэм, – осторожно проговорил Стеймацки, и уголки его губ, словно усы гусара, вздернулись еще выше.

– Как и все мужчины, господин Стеймацки, – желчно процедила я, – вы серьезно переоцениваете сложность собственной натуры. Многомерность, сударь – это понятие геометрическое, и к черепной коробке мужчин отношение не имеющее в принципе. Поверьте моему личному опыту.

– По-моему, я что-то не то сказал, – пробурчал Стеймацки под свой вологодский нос.

– Ну, что вы? – мрачно выдавила я. – Вы так мало говорите, что даже теоретически застрахованы от того, чтобы сказать что-то не то. Последний вопрос, господин Стеймацки, и я дам вам от себя отдохнуть: может, сообщите девушке, куда мы едем?

– Неблизко, мэм.

– Неблизко?

– Неблизко, – флегматично подтвердил Стеймацки.

– Это что, название штата?

– Штат, о котором вы подумали, называется Небраска, – буркнул мой провожатый. – Мы же едем в Вашингтон.

– Господин Стеймацки, вы уж меня извините, но когда в школе проходили географию США, я болела свинкой… Вашингтон, в который вы меня везете – это тот самый?

– Тот самый, мэм, – кивнул Стеймацки. – Федеральный округ Колумбия.

– Похоже, что после двухнедельного заточения меня решили познакомить с Америкой? К чему бы это?

– Скорее наоборот, – словно пробуя каждое слово на язык, ответил Лука Стеймацки и протянул мне здоровенный бутерброд с ветчиной и салатом. – Это Америка решила узнать вас поближе.

– Хрен редьки не слаще, – вздохнула я по-русски и впилась зубами в дареный бутерброд.

– Вкусно?

– Скажите мне, господин Стеймацки, а?..

– Вместо одного вопроса, мисс Мальцева, вы задали уже пять.

– Четыре, – уточнила я. – Обещаю вам, что этот – последний.

– Что еще?

– Собственно, это даже не вопрос. Я хотела поделиться с вами неприятным ощущением.

– Вы всегда так щедры?

– Видите ли, – не реагируя на его университетский юмор, ответила я. – Как-то не по себе стало после этой странной фразы – «Узнать поближе».

– Что именно вас так встревожило?

– Там, где я родилась и выросла, в нее вкладывают совершенно определенный смысл.

– Какой же?

– Можно я вначале доем? – кисло улыбнулась я. – Как-то не хочется портить себе аппетит…