Текст книги "КГБ в смокинге. Книга 1"
Автор книги: Валентина Мальцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
23
Буэнос-Айрес. Бар гостиницы «Плаза»
3 декабря 1977 года
Как я вышла из лифта, добралась до своего номера, открыла дверь, сбросила с себя все, наполнила ванну горячей водой и погрузилась в нее до подбородка – я не помнила. И сколько в ней просидела – тоже. Моя голова, привыкшая к стандартным советским нагрузкам, когда четверть усилий уходила на выполнение профессиональных обязанностей, а оставшиеся три четверти расходовались на бесконечное лавирование среди бытовых и финансовых рифов, оказалась совершенно не приспособленной к той фантастической ситуации, в которой я очутилась. Я все меньше понимала суть происходящего. Инстинкт самосохранения, самый древний и, наверно, самый стойкий в любом человеке, подсказывал, что вокруг меня сжимается кольцо, что я, по сути, обречена на что-то ужасное, противоестественное, чего не в состоянии осмыслить и тем более предотвратить. Любая попытка связать в логическую цепь звенья событий отзывалась гулкими пульсирующими толчками в мозгу и звездно-сиреневой радугой – в глазах.
В который раз я вспомнила свою жизнестойкую приятельницу и попыталась представить себе ее реакцию в моем положении. Я очень хотела в тот момент воссоздать в памяти привлекательный, хотя и немного циничный образ этой женщины, проникшей в тайны жизни, плюющей на все и вся и с упорством дредноута прокладывающей путь к цели. Но вспомнила почему-то только вечер, когда ее покинул единственный человек, которого она по-настоящему любила, ее опрокинутое лицо, когда она встретила меня в дверях своей уютной квартирки на Кропоткинской, и совершенно идиотскую, как мне тогда показалось, фразу, истинный смысл которой я поняла только сейчас, растворяясь в теплой ванне от беспомощности, глухой тоски и жалости к себе: «Подруга, я в полной непонятке!»
В отчаянии я стала подсчитывать количество глупостей, сделанных мною за последние две недели. Дошла до двенадцати, сбилась со счета, попыталась подсчитать еще раз, махнула мокрой рукой и заплакала.
Половина восьмого. Через полчаса мне предстояла встреча с Мишиным, которая – в этом я была абсолютно уверена – ничего не прояснит, а явится лишь очередным этапом выполнения календарного плана КГБ под кодовым названием «Возложение агнца Божия, Валентины Мальцевой, на алтарь непримиримой борьбы с капиталистическим способом производства во имя светлых идей коммунистического послезавтра». Агнцу блеять не положено. На то он и тварь бессловесная. Вырастили, откормили – гуляй, жди ножа! Дальше уж сильные мира сего сами решат, когда именно и кто именно принесет тебя на алтарь. Консультации с жертвой планом не предусматриваются. Точка!
Точка? Ах вы!..
Я выскочила из ванной как ошпаренная и ринулась в спальню, рассыпая вокруг, словно ошалевшая от купания собака, тучи брызг. Где эта проклятая рукопись?! Где этот сраный самиздат, мать его?!. В чем же там штука, что они придумали, почему я никак не врублюсь и, как новый пудель академика Павлова, способна лишь на безусловные рефлексы? Где рефлексы условные, где они?
Я бессмысленно листала страницы рукописи, сама не зная, что ищу, зачем ищу?.. Я прочла ее еще в России и ничего особенно не обнаружила. Обычное подражание Солженицыну, довольно примитивная литературная конструкция на фоне лагерей, колючей проволоки, злобных овчарок, ШИЗО, держиморд в офицерских погонах и сержантских лычках. Правда, хорошо, добротно написанная. Язык чистый, образный… Они преподнесли мне этот труд как вероятное явление мировой литературы. С самого начала я знала, что это не так, но почему-то не стала спорить. Почему? Показалось неважным?.. Да это и не было важно, учитывая мою тогдашнюю реакцию на перспективы сотрудничества с профессиональными провокаторами и пакостниками…
Я вспомнила вдруг Юрия Олешу, его рассказ о какой-то заурядной книге, которую он просматривал вскользь, походя, и – вдруг! – невероятно сильное ощущение писателя от встречи с неожиданным, поражающим воображение: в книгу, скорее всего по ошибке переплетчика, были вшиты четыре страницы из «Идиота» Достоевского. Так в куче навоза находят – правда, исключительно в баснях – россыпь жемчужин. А что если и сюда что-то вшили?.. Не по ошибке, естественно.
Наскоро вытершись, я стала лихорадочно листать машинописный текст, вглядываться в абзацы, искать несоответствия, ремарки, значки на полях, что-нибудь… Но все было нормально – нумерация глав, шрифт пишущей машинки, имена героев… Я прощупала самодельную обложку рукописи, сделанную из толстого коленкора, попыталась даже расслоить ее, но безуспешно – что-что, а клеили в России всегда намертво. Фамилия автора… Эпиграф… Предисловие… Посвящение… «Дорогой жене Клаве, моему единственному другу…» Нет, я искала явно не там.
Часы на стене в холле показывали без десяти восемь. Я вздохнула и пошла одеваться.
Витяня сидел спиной к входу. Я никогда не видела его со спины, но узнала сразу, едва переступила порог роскошного бара «Плазы», выдержанного в подчеркнуто кастильских тонах – бордовом и черном. Бордовые – стойка, тяжелые портьеры, скатерти на столиках, черные – пол, потолок, бутылки и состояние моей несчастной оплеванной души… Коррида спиртного. Бандерильи острых приправ. Матадоры с подносами вместо мулет. Экзотическая багетная рама для мужественной спины советского шпиона…
– Извини, товарищ Курт, я опоздала.
Витяня резко обернулся и, увидев меня, вскочил с места.
– Валентина, как я рад видеть тебя!
– Не раскидывай так широко руки, – сказала я, усаживаясь напротив. – А то не удержусь, чтобы не слиться с тобой в экстазе…
– Неужели ты еще способна на это?
– Хочешь проверить?
– Хотел. В шестом классе.
– Все ты врешь, миленький. Педерастические наклонности проявлялись у тебя уже в пятом. Так что не кокетничай, это ни к лицу австрийскому журналисту.
– Ты знаешь, подруга, самую страшную пытку времен инквизиции? – Витяня продолжал улыбаться как ни в чем не бывало.
– Знаю, – я закурила и выпустила густую струю дыма в его самодовольную физиономию. – Когда перед сожжением на костре грехи отпускал Юрий Владимирович…
– Может, заткнешься, а?
– А зачем, Витя Мельцер?
– Так, для разнообразия.
– А иначе я покончу жизнь самоубийством?
– Мне кажется, сегодня утром мы уже обсудили эту проблему.
– Да, но днем у меня было небольшое светское приключение – я имела беседу с покойником, знакомством с которым обязана исключительно тебе. Согласись, даже странно как-то: сперва знакомить, потом убивать… У вас что, плановый отдел без начальника?
– Да, я уже слышал, – Мишин спокойно смотрел на меня ничего не выражающими, какими-то пустыми глазами. – Ужасная история…
– И ты не расстраиваешься, что ваш человек сыграл в ящичек?
– Он не был нашим человеком.
– Врешь, коллега Мельцер из венского «Курир», – я еще раз выдохнула сигаретный дым ему в лицо и почувствовала даже какое-то гнусное удовлетворение, когда Витяня поморщился. – Все ты врешь. Он был вашим человеком, а стал ничьим.
– Даю тебе слово, что мы не имеем никакого отношения к случившемуся. У Гескина хватало своих проблем. Ты знаешь, оказалось, что он стоял на грани банкротства? Что единственное, чем он владел по-настоящему, был баронский титул и библиотека?
– А ты-то откуда это знаешь?
– Валя, прекрати: он пустил себе пулю в лоб, мне действительно очень жаль, но мы-то здесь при чем?
– Витя, я же сказала, что не верю ни одному твоему слову. Я, конечно, дура, но ведь не идиотка же, а? Ты сам подтвердил сегодня.
– Короче, это не тема для дискуссии. Ограничимся уже сказанным и займемся нашими баранами.
– Бараном. Только одним бараном. Овечкой. Мною.
– Пусть так…
– Как хорошо ты пахнешь, сволочь! – я потянулась через стол и вдохнула знакомый запах духов. Дым отечества. Аромат провокации. Дыхание смерти. – Слишком хорошо для такого мерзавца. Как называются твои духи, Витька?
– «Красная Москва», – Мишин по-прежнему сохранял непринужденный тон, хотя я видела, что он с трудом сдерживает себя.
– Не-а, – я притушила сигарету и зажгла новую. – Тебе, камрад Мельцер из венского «Курира», никогда не позволили бы дискредитировать святое имя нашей златоглавой столицы. В номере человека, которого вы решите убить, будет пахнуть чем угодно, только не «Красной Москвой». Скорее «Сиреневым Амстердамом» или «Голубым Парижем»… Или «Дракаром»…
– Что ты несешь, Валя?
– Отсебятину. Я же не профессионалка, Витя, мне еще учиться надо. Курсы пройти, тайнопись освоить, шифры всякие, приемы убийства, вождение автомобиля, ложь на уровне третьей ступени…
– Тебя допрашивали?
– Да.
– Что ты им сказала?
– Сказала, что ни о каком самоубийстве Гескина и речи быть не может. Что барона прихлопнули. Что убийца, по всей вероятности, ты. Да, и еще я сказала, что не знаю, почему ты это сделал. Но пообещала комиссару Геретсу узнать. Так что будь другом, Мишин, скажи, почему ты убил Гескина? У меня поручение от комиссара…
– А это что такое, ты знаешь? – Мишин чуть отвернул лацкан своего роскошного замшевого пиджака, и я увидела на отвороте серебристый кружочек, похожий на значок.
– Микрофон?..
– Бери выше, Мальцева: микрофон с магнитофоном. – Мишин щелчком сбил с лацкана невидимую пылинку. – Вся ваша беседа с этим лилипутом из полиции записана здесь. И я хорошо знаю, о чем вы говорили…
– И?..
– Ты держалась молодцом.
– Я вела себя как дура.
– Если бы ты действительно вела себя как дура, все бы очень плохо кончилось.
– Меня бы убили?
– Всенепременно.
– Но как, коллега? Расскажи, мне ведь необходим опыт для роста над собой.
– Валя, хватит дурачиться, давай поговорим как взрослые люди.
– Давай.
– Рукопись в номере?
– А где ж ей быть?
– Завтра ты встретишься с Телевано. Он прилетает сегодня ночью…
– Как же мне привлечь его внимание? Надеть мужской пиджак? Оголить правую грудь? Нарисовать на лбу серп и молот?
– Подойдешь к нему в перерыве, – терпеливо продолжал Мишин, – скажешь, что восхищена его выступлением, и попросишь о встрече.
– В номере?
– В кафе.
– В каком именно?
– Кафе «Дольфус», это в квартале от Зала конгрессов.
– А если он предложит мне «Жокей-клуб»?
– Скажешь, что у тебя очень мало времени, а разговор безотлагательный. Короче, вы должны сойтись именно в «Дольфусе».
– А если он откажется? Извините, мол, но я с супругой, а она не любит, когда я общаюсь с агентами КГБ. Даже если это дамы приятной наружности. И даже в кафе «Дольфус».
– Он не откажется, – Витяня ухмыльнулся. – Жена в Боготе, любовница в Сан-Диего, еще штук десять телок разбросано по всей Латинской Америке… Так что – не откажется.
– Ну, хорошо. Пошли мы с ним в «Дольфус». Дальше?
– Все по плану: передаешь рукопись, благодаришь за встречу и скромненько возвращаешься в Зал конгрессов. А дальше – уже наши проблемы.
– И все, Витя?
– Курт.
– И все, Курт, чтоб ты сдох?
– А что еще?
– Я первая спросила!
– Да, Валентина, все. На этом твоя миссия заканчивается и ты можешь спокойно лететь в Москву.
– Господи, Мишин, как бы я хотела верить тебе!
– А ты верь, девушка, не обманешься.
– Я пошла.
Мишин встал и галантно взялся за спинку моего кресла.
– Я провожу тебя.
– Ой, ну не строй из себя Гескина, ладно! Ты фальшив во всем, даже в хороших манерах.
– Только я могу терпеть твое хамство, – вздохнул Витяня. – И знаешь почему?
– Ну почему?
– Потому что в глубине души я тебя очень люблю, Мальцева. Так люблю, что, имей я на это санкции, пристрелил бы тебя в твоей собственной постели!
– Прорвало наконец, – улыбнулась я, хотя в тот момент мне было очень страшно. – Слушай, Курт, где я могу найти тебя в случае чего?
– Я сам найдусь, когда понадобится, – сказал Мишин, выводя меня в вестибюль «Плазы».
– Я серьезно, Витяня. Мало ли что…
Мишин что-то пробурчал, вытащил из кармана изящный блокнотик с золотым обрезом, потом полез в другой карман за ручкой…
– На, возьми мою, – я протянула своему школьному другу «паркер», который взяла в портпледе Гескина как память о несостоявшейся дружбе с британским бароном.
Мишин снял колпачок, написал мелким почерком несколько цифр и протянул мне:
– Только в крайнем случае, ясно?
– Ясно, – я сунула листок в сумку. – Может, ручку вернешь или по школьной привычке забудешь ее в своем кармане?
– Держи, жлобина! – Мишин отдал мне «паркер». – И чтобы все было в порядке, поняла?
– Яволь, камрад Мельцер!
– Ну иди…
…В номере я осторожно вытащила «паркер» из приготовленного специально для этой цели небольшого гигиенического пакетика с изображением пикантной дамы в одном лифчике и, ухватив ручку за нижнюю часть, внимательно оглядела серебряный колпачок, который еще вчера так изящно трансформировался в руках покойного Гескина в глушитель для пистолета. Даже такой дилетантке, как я, не составило особого труда разглядеть на хромированной поверхности колпачка отчетливые отпечатки большого и указательного пальцев свежеиспеченного Курта Мельцера.
– Ну, Витяня, дружок мой школьный, – пробормотала я, вытягиваясь на постели и засыпая, – кажется, теперь мне есть чем махнуться с тобой. Не глядя…
24
Москва. Лубянка. КГБ СССР
Ночь с 3 на 4 декабря 1977 года
– Как поживает наш подопечный, Матвей? – Андропов отправил в рот крупную виноградину и уставился в потолок кабинета, весь отдаваясь ее нежному вкусу.
– Я не уверен, что это наша самая удачная ставка, Юрий Владимирович.
– Вот как? – Андропов скосил глаза на помощника. – Десять дней назад ты был другого мнения… Можешь сесть.
Тополев по-военному кивнул и, аккуратно отодвинув стул от стола, опустился на сиденье.
– Что слышно в Аргентине? – спросил шеф КГБ, меняя тему.
– Барона придется заменить. Он сильно разболелся.
– Надеюсь, без осложнений?
– Увы, Юрий Владимирович…
Андропов вопросительно поднял брови.
– Ваша протеже неожиданно явилась к нему в номер и вызвала полицию. Впрочем, пока все обошлось.
– Пока или обошлось?
– Это будет ясно завтра, вернее – сегодня. Так или иначе, вмешались наши дипломаты, и ее отпустили.
– Бойкая дамочка… – Андропов отщипнул еще одну виноградину. – Смотри, Тополев, скандалы в Клошмерле нам не нужны. По крайней мере, до поры до времени.
– А может быть, это к лучшему, Юрий Владимирович? Она уже на примете у полиции – тем громче будет шум, когда на нее повесят еще и Гескина.
– Ну что ж… – Андропов промакнул губы салфеткой и бросил ее в корзину для бумаг. – Рискованно играем, Матвей. Не промахнуться бы.
– Не должны. Все подстраховано.
– И Кошта?
Тополев не ответил.
– Что тебя тревожит, Матвей? Говори прямо.
– Вернувшись в Боготу, он сразу уехал в свое поместье и ни разу не показывался в конгрессе.
– Это естественно. Он смят. Ему надо свыкнуться со своим будущим.
– Он сильнее, чем кажется.
– У него нет козырей.
– У него есть характер.
– Матвей, ты меня беспокоишь, – Андропов снял очки и начал не торопясь протирать их замшевой тряпицей. – Кошта – одна из ключевых фигур в этой игре. Практически ведущая. Если мы проколемся здесь, то вся операция окажется на грани краха. Все просчитано до мелочей, проанализированы всевозможные варианты. Он и вел себя в полном соответствии с нашим сценарием: высокомерие, недоверие, испуг, покорность. Что же еще нужно?
– Юрий Владимирович, это уже из области подсознания. Я испытываю здоровое чувство инстинктивного недоверия. Соприкосновение с личностью… Столкновение интеллектов… Флюиды… Вряд ли я смогу аргументировать убедительнее.
– В его руках не сегодня-завтра будет семьдесят миллионов долларов, Матвей! – в голосе председателя КГБ отчетливо проступили визгливые интонации – первый признак раздражения. – И если они пропадут попусту, мне твои рассуждения о флюидах не помогут. А тебе – тем паче. Давай лучше прикинем еще раз: в чем слабые места плана?
– Их нет, Юрий Владимирович.
– Личность Иларио Кошты?
– Никаких сомнений. Полная благонадежность.
– Информация о положении самого Кошты в конгрессе?
– Исчерпывающая. Источники самые надежные. Малейшие изменения фиксируются.
– Наши люди в Колумбии?
– Готовность номер один.
– В Аргентине?
– Все в порядке.
– Кто вместо барона?
– Есть две кандидатуры, Юрий Владимирович. На ваш выбор.
– Выберешь сам… В соседних странах?
– Все по плану.
– Значит, в пассиве у нас только твои интуитивные ощущения… – Андропов потер переносицу и водрузил очки на нос. – Дескать, сильный человек Кошта, оправившись от шока, кинется с повинной в контрразведку и тем поставит крест на своей политической карьере. Так мыслишь, Матвей?
– В общем да, Юрий Владимирович. Впрочем, если вы считаете эти соображения несерьезными…
– Если бы я считал их несерьезными, я бы с тобой лясы тут не точил, а поехал спать. Два часа ночи, между прочим.
– Юрий Владимирович, мне кажется, его нужно прокрутить в реальной обстановке.
– То есть?
– Ну, назовите это генеральной репетицией. Исключим риск. Попробуем Кошту в деле. На такую операцию понадобится от силы месяца два. Выдержит – значит, все в норме. А если нет, то…
– То?
– Всегда можно найти альтернативу.
– И сколько времени тебе понадобится на поиск такой альтернативы, если только на проверку Кошты ты просишь два месяца?
– Сразу сказать трудно…
– Тогда помолчи и послушай меня, а то как-то совсем уж в облаках витаешь! – Андропов резко повернулся к Матвею. – На эту операцию мы потратили два года. Два года, гений аналитиков! И уйму денег! И когда, наконец, все готово… – Андропов потянул с кисти очередную виноградину, но она лопнула и он брезгливо отряхнул пальцы. – … приходит вдруг подполковник Тополев и предлагает пробить отбой по всей сети, тормознуть уже фактически начавшуюся акцию в Аргентине и заняться экспериментами. Ты понимаешь, что это значит в наших условиях? Или тебе неизвестно, что даже на самом верху существует своя форма отчетности? Рано или поздно с меня спросят. И тогда я должен буду предъявить конкретные результаты. А если из операции по какой-либо причине выпадет Кошта, предъявлять будет нечего. Постарайся вникнуть в масштаб задуманного. Государственный переворот в Латинской Америке – это тебе не Чехословакия и даже не Будапешт. Думаешь, мне легко было выбить у них эти миллионы? Особенно после того как мечтательный кретин Альенде возомнил себя новым Черчиллем и собственноручно развалил все, во что были вбуханы миллиарды!.. Это же кунсткамера, Матвей, они там реагируют только на красные знамена и ордена к дню рождения! И только под это могут что-нибудь дать. Короче: если мы проколемся, если над Колумбией, а потом и над Перу и Эквадором не взовьется на радость политбюрошным дедам красное знамя социализма, эти старперы вытолкают меня на пенсию, и что тогда?..
В кабинете повисла гнетущая тишина. Тополев, хорошо изучивший характер своего шефа, чувствовал, что, во-первых, Андропов крайне раздражен и что, во-вторых, он абсолютно прав в оценке ситуации. Операция «Гамбит» (так назывался подготавливаемый Комитетом переворот в Колумбии) была любимым детищем Андропова, его первой по-настоящему крупномасштабной акцией, успех которой должен был, по его расчетам, еще больше укрепить его позиции на вершине власти.
Участие Андропова в кровавых событиях 1956 года, когда он был послом СССР в Венгрии, принесло ему славу хитрого политического интригана, связавшего воедино некоторые важные звенья цепи, но отнюдь не стратега, способного задумать и осуществить такой переворот. Сейчас же, особенно после болезненного провала 1973 года в Чили, Андропов, человек невероятного честолюбия, почти полностью сосредоточился на операции «Гамбит». Если бы она удалась, зыбкое равновесие сил в Политбюро резко изменилось бы в его пользу. Он прекрасно знал психологию своих престарелых партайгеноссен, ценивших только силу, боровшихся только за влияние. А кто посмеет сомневаться в мощи и влиятельности человека, положившего на алтарь мировой социалистической системы целую страну или даже три страны с колоссальными залежами урана, платины, алмазов, с мощной горнодобывающей промышленностью и стратегически важными выходами как на Тихий океан, так и в глубь континента? В сущности, ему не давали покоя лавры Кортеса.
Тополев понял, что совершил серьезную ошибку, усомнившись в успехе отработанной до мелочей операции. Он просто переоценил андроповскую к нему симпатию и не заметил, как в порыве служебного рвения переступил опасную грань, отделяющую офицера политразведки от одного из лидеров сверхдержавы. И от того, как Андропов наглухо замолчал и уставился в потолок, Тополеву стало не по себе. «Не загреметь бы к оперативникам», – подумал он, вытирая платком лоб, покрывшийся мгновенной испариной. Надо было что-то немедленно предпринять, здесь же, не выходя из кабинета шефа КГБ, пока он не стал окончательно непредсказуемым. И Тополев с ходу бросился в омут импровизации, как он всегда делал, когда его загоняли в тупик. Он успел только подумать, что проигрыш этой импровизации будет означать окончательный и бесповоротный крах его блестящей карьеры.
– Юрий Владимирович, у меня есть одна идея.
– Ну? – буркнул Андропов, по-прежнему не глядя на него.
– Вероятность того, что Кошта сорвет наши планы, можно свести до минимума.
– Тем не менее ты ее допускаешь?
– Да, – твердо ответил Матвей, прекрасно знавший, что больше всего Андропов ценит в своих сотрудниках последовательность. – Но, мне кажется, я знаю, как подстраховаться. Если исходить из того, что у Кошты могут возникнуть капитулянтские мысли, необходимо сделать так, чтобы он постоянно чувствовал наше присутствие и понял, что мы следим за каждым его шагом. Это сразу избавит его от вредных эмоций.
– Что же ты предлагаешь? Отрядить на слежку за Коштой всю нашу колумбийскую агентуру и заодно провалить ее?
– А при чем здесь наши люди? Насколько мне известно, в одной только Боготе насчитывается не меньше тридцати частных детективных контор. Допустим, кто-то из наших тамошних осведомителей обратится в такую контору с просьбой понаблюдать пару недель за перемещениями уважаемого конгрессмена, которого клиент подозревает в любовной связи со своей женой. Ситуация для Латинской Америки самая заурядная. Но Кошта, после встречи с нами в аэропорту, воспримет такую слежку совершенно однозначно.
– А с чего ты взял, что он почувствует наблюдение?
– А наш человек обратится к халтурщикам, к любителям, которые только выдают себя за профессионалов. Я имею некоторое представление об их методах работы. Можете не сомневаться, Юрий Владимирович, Кошта заметит слежку с первых же часов.
– А если он возьмет за грудки этого топтуна-неумеху и спросит, по какому праву тот следит за ним?
– Во-первых, скорее всего не возьмет – побоится скандала. А во-вторых, если и возьмет, топтун ему ответит правду: заказчик-де подозревает уважаемого конгрессмена в любовной связи с его супругой. И чем глупее, чем нереальней будет выглядеть такая мотивировка, тем убедительнее покажется Коште наш контроль за его перемещениями и поступками. Разве не так, Юрий Владимирович?
Какое-то время Андропов молчал. Потом, по-прежнему глядя в потолок, бросил:
– Сегодня же свяжись с Боготой. Дай необходимые инструкции. И держи все это на контроле. Лично. В случае чего меня информировать немедленно. Можешь идти.
