Текст книги "Мой Петербург"

Автор книги: Валентина Лелина

Вот опять окно…

Вот опять окно,

Где опять не спят.

Может – пьют вино,

Может – так сидят.

Или просто рук

Не разнимут двое.

В каждом доме, друг,

Есть окно такое…

М. Цветаева

Свет за окном, свет в окне, тепло городских окон… Всё это мы скорее чувствуем, чем задумываемся об этом. Городские окна входят в нашу жизнь, в наш быт так рано и становятся такими привычными, что трудно подумать о них как о чём-то значимом, важном. На всю жизнь с нами остаются окна нашего детства, как первые книги, как соприкосновение с миром, с городом.

Мы не выбираем себе окна. Они достаются нам по жизни, по судьбе. Кому-то высокое, старинное, с арочным завершением и медными шпингалетами, обращённое к проспекту или площади. А кому-то – небольшое окно во двор, в тихий переулок.

Можно ли сказать: петербургское окно? Наверное можно, потому что окна не существуют сами по себе. Окно есть окно, по словам Павла Флоренского, поскольку за ним простирается область света. И тогда самое окно, дающее нам свет, есть свет. А вне отношения к свету, вне своей функции, окно мертво, это просто дерево и стекло. Так и вне нашей жизни, вне города, вне дома не может быть окна. Окно незаметно становится символом детства, юности, счастья или беды.

К какому бы окну мы ни подходили в нашем городе – во дворце, институте, школе, библиотеке, или просто в квартире, что приютилась в маленьком дворовом флигеле, – это всегда будет окно петербургское, потому что за ним – петербургская улица, двор, или пространство Невы.

Александр Бенуа, вспоминая родительский дом на Никольской улице (позже – улице Глинки), писал, что в углу залы его отец – архитектор Николай Леонтьевич Бенуа – пробил в стене маленькое окошко нарочно для того, чтобы можно было любоваться видом на всю улицу и на Театральную площадь.

«Вид на Мариинский театр был закрыт рядом домов, примыкающих к нашему, зато Большой театр с его строгим колонным портиком был виден „как на ладони“. В глубокой амбразуре маленького окна всегда лежал молитвенник папы, и в те воскресенья, когда он почему-либо не мог попасть в церковь, он здесь, перед окошком, глядя на далекие купола Благовещенской церкви, прочитывал про себя обедню».

В петербургских домах высокие красивые окна украшали парадные фасады зданий. Особенной красотой прорисовки отличались окна бельэтажа. На верхних этажах и во двор выходили окна размерами поменьше, поскромнее.

Сколько воспоминаний в жизни каждого горожанина связано с видом из окна!..

«Наши три комнаты были большими, в них были двустворчатые двери, блестящие паркетные полы и по два окна, – пишет финский писатель Тито Коллиандер в книге „Петербургское детство“. – Панорама была широкой и свободной: Малая Невка и мост, который вёл с Петербургской стороны на Крестовский, а за мостом – остров с дачами в окружении пышной зелени и небольшими доходными домами, справа, на нашем берегу – массивный трехэтажный особняк Колобова… Комнаты со стороны двора были намного скромнее… да и вид из окон не такой просторный и красивый. Перед глазами у меня громоздились чёрные и красные железные крыши, торчало множество высоких труб, и разбегались в разные стороны подвешенные на столбах провода. Вокруг стояли неуклюжие бурые, покрытые копотью дома, массивные и тяжелые, как всё в Петербурге. Двор был довольно мрачным с неровной булыжной мостовой и дорожками из каменных плит. Слева, за высоким деревянным забором была видна часть улицы…

Доносившиеся в окно крики петербургских торговцев-разносчиков, сохранились в моей памяти как первооснова всех подобных возгласов, которые я в дальнейшем слышал и всё ещё, бывает, слышу в разных странах. Снова я один в комнате с окнами во двор, и во мне живут эти возгласы. Их чёткая мелодия – воспоминание, сладко ноющее в моём сердце. Словно мне бросили причальный канат, и я обязательно должен его поймать: клюква-ягода-клюква… Так мягко, так полно печали…»

Дворовые окна Петербурга действительно совсем другие, нежели парадные. Сквозь них чаще угадывается жизнь. Парадные закрыты красивыми шторами, драпировками. Или сияют, светятся торжественными огнями. А у дворовых окон чаще шьют, стирают, читают книги, плачут или молчат. Всё как всегда, как во все времена. Как у Александра Блока – одиночество и покинутость у окна:

 
Одна мне осталась надежда:
Смотреться в колодец двора.
Светает. Белеет одежда
В рассеянном свете утра.
 
 
Я слышу старинные речи
Проснулись глубоко на дне.
Вот теплятся жёлтые свечи,
Забытые в чьём-то окне…
 

Желание заглянуть в чужое окно – ненарочно, мимолётно – знакомо всем петербуржцам. Мы все живём в одном городе, такие разные. Но мы объединены Петербургом. Соприкасаются наши дома и судьбы. Невольно открывшийся краешек жизни за чужим окном, наверное, никогда не бывает откровением. Наблюдая за другими, мы чаще всего видим самих себя:

 
Ветра легким дуновеньем
Штору сдвинуло чуть-чуть,
Ах, какое искушенье
В жизнь чужую заглянуть.
 
 
Незаметно и неслышно,
Чтоб не чувствовали взгляд —
Как живут и чем там дышат,
Думают и говорят.
 
 
Я взглянула – что такое?
Если шутка злая – чья?
Дом не мой, окно чужое,
Жизнь за ним была моя.
 

«Я полюбила смотреть в чужие окна, – вспоминает Нина Берберова о Петербурге, – особенно вечерами, ничуть не желая разделить чью-то чужую жизнь, но только желая увидеть эту жизнь, узнать, понять ее и погадать о ней. Я словно рассматривала какие-то иллюстрации в толстой книге, не всегда интересуясь её текстом. И эти картинки жили со мной потом, перед сном, в кровати, они вдруг возникали в памяти (при совершенно неуловимой ассоциации). Вот семейство сидит за вечерним чаепитием. Вот девочка, похожая на меня, разбирает сонатину Клементи. Вот мужчина старается стащить с женщины длинное, узкое платье, вот собака спит, подняв одно ухо и опустив другое, а между задними ногами у неё примостился котёнок в ошейнике…»

Окно… Открытое ли, запертое, занавешенное, забитое совсем… Оно всегда что-то означает для нас. Окно – это связь пространства дома с пространством города, возможность устремить взгляд. Бывает взгляд из окна и взгляд в окно. Как две стороны одной тайны.

Несмотря на что-то общее, форма окон петербургских домов менялась на протяжении трех веков. Барочные окна дворцов с нарядными наличниками и окна расцвета классицизма, высокие, со строгим карнизом, и эклектичные окна на исходе XIX века, и утонченные окна модерна – на каком ни остановишь взгляд, тотчас замечаешь: это окно Петербурга. Строгость, сдержанность линии, или что-то ещё, что трудно назвать словами, мгновенно определяет его принадлежность этому городу. Даже если всё уже давно изменилось в доме, за окнами по-прежнему мелькают тени прошедших эпох.

 
…Луны отвесное сиянье
Играет в окнах тяжело,
И на фронтоне изваянья
Белеют груди, меч, крыло…
Но что за свет блеснул за ставней,
Чей сдавленный пронесся стон?
Огонь мелькнул поочередно
В широких окнах, как свеча.
Вальс оборвался старомодный,
Неизъяснимо прозвучав.
 

Г. Иванов

За высокими дворцовыми окнами XVIII века расхаживали дамы и кавалеры в напудренных париках. А у окна строгих классических очертаний могла сидеть Лиза из пушкинской «Пиковой дамы», с волнением всматриваясь в фигуру стоявшего на улице офицера инженерных войск. В окно она бросила ему записку. За мансардными низкими окнами всего чаще жили герои Достоевского.

Если внимательно посмотреть на окна только одного большого здания – например, дома Державина на Фонтанке или Юсуповского дворца на набережной Мойки, – невольно отметишь, насколько отлична форма у окон главного фасада, дворовых флигелей или хозяйственных служб. Вот за этим маленьким окошком могла быть дворницкая. А это окна кухни, буфетной и кладовой. И, конечно, совсем другие окна в кабинете, библиотеке или столовой.

В большой книге «Жилой дом», изданной товариществом «Вольф» в начале нашего века, есть следующее руководство:

«Виды окон могут быть весьма разнообразны, особенно в жилом доме с различными помещениями, из которых каждое требует соответственного своему назначению освещения. Вне сомнения, что род и способ освещения влияют на общее впечатление, производимое помещением и придают ему тот или другой характер. Так, свет от одного окна определеннее и приятнее оттеняет предметы, он делает вид комнаты более замкнутым и уютным; самое окно и место перед ним становится как бы центром помещения, чего, конечно, не будет, если имеются два или несколько окон, – цельность впечатления пропадает; зато при наличии значительных размеров комнаты соответствующее число окон придаёт ей более представительный характер».

Особенной изысканностью отличались окна эпохи модерна. Вытянутые, украшенные витражами, металлическими переплётами тонкой работы, они создавали романтическое настроение. Сама жизнь за такими окнами представлялась утончённой, сложной, таинственной. Хотя, конечно, окно, само по себе, не может стать обрамлением жизни. Оно может лишь напомнить о ней.

Какая-то энергия минувшего ощущается в старых петербургских окнах. Кажется, что они таят в себе эзотерический смысл. Они соединяют временные пространства. Мы можем не доверять всей обстановке в квартире Блока. Но лестница и окно неизменны. И нам дано проследить его взгляд и преодолеть время. Грустно, что теперь окна многих дворцов Петербурга, ставших музеями или учреждениями, выглядят нежилыми, не светятся тёплым светом. Зато у нас появилась драгоценная возможность увидеть Петербург из этих окон.

 
Среди шедевров Эрмитажа
Не ошибусь, коль назову,
Конечно, лучшие пейзажи —
Большие окна на Неву.
 
 
И смотрит нимфа с пьедестала,
Молчит, обиду затая,
На то, что в этих пышных залах
У окон застываю я.
 

У каждого из нас есть окна нашей жизни, нашей памяти. Иногда вид из окна связан с трагическими воспоминаниями. Это могут быть окна больницы или тюрьмы.

Мы меняем свои окна в течение жизни. Уходим, уезжаем, забираем вещи. Остаются воспоминания…

 
…Все вещи, словно мемуары, —
Друзьям. И вот от жизни старой
Остались дверь, диван, окно
И лампы абажур зелёный,
Вид из окна… Но он давно
Потрескался и обветшал,
И листья облетели с клёна…
 

Есть окна наших друзей, окна тайных встреч и свиданий. Есть мимолётные, случайные окна, почему-то запомнившиеся. А бывают ещё очень дорогие, на которые мы смотрим только с улицы, потому что знаем, что там уже другая жизнь, другие люди. Но окна светятся привычными квадратами. И кажется, стоит только подняться по лестнице, позвонить в дверь… Но мы не делаем этого. И всё равно, проходя двором или улицей, невольно бросаем взгляд на окно.

И конечно, у каждого горожанина, петербуржца есть окна его дома. На них мы смотрим, возвращаясь вечером. Они светятся, значит, нас ждут. На них мы оглядываемся, уходя утром, чтобы махнуть рукой и увидеть ответный знак.

Из окон привычный вид – проспект, улица, дерево во дворе. Всё это входит в мир нашего дома. Кому из нас не знакомо удивительное чувство, когда в ночном одиночестве мы подойдём к своему окну и в городской темноте заметим одно такое же светящееся окно? Оно как знак, как привет в нашей бессонной ночной жизни. Не раз и не два, а несколько лет мы с кем-то вместе не спим ночью. Случается, что это одно и то же окно. Кто-то в доме напротив так же засиживается допоздна. Так было всегда. Об этом в конце прошлого века писал Мережковский:

 
…Я заглянул в окно: по-прежнему в тумане
Возносятся дома, как призраки немые;
Внизу по улице прохожие бегут,
И клячи мокрые плетутся в жёлтом снеге.
Вот лампа под зелёным абажуром
На пятом этаже у моего соседа,
Как и всегда, в смычный час зажглась;
Я ждал её, как, может быть, и он
Порою ждёт моей лампады одинокой…
 

Мы только можем строить догадки, почему допоздна светится какое-то окно. Что там? Работа, болезнь или любовь? Но такие окна притягивают, создают ощущение присутствия кого-то близкого нам, заставляют волноваться.

 
…Крик разлук и встреч
Ты, окно в ночи!
Может – сотни свеч,
Может – три свечи…
 
 
Нет и нет уму
Моему покоя.
И в моём дому
Завелось такое.
 
 
Помолись, дружок,
за бессонный дом,
За окно с огнём!
 

М. Цветаева

Петербург осенний

Петербургская осень… Единственное время года, которое не налетает, не приходит, а наступает незаметно, как старость, нечувствительно изменяя черты города, его движения, походку. Весна может ворваться внезапно, буйно. За одну ночь упадёт на город зима. Нахлынет лето. А осень будет таиться в июльских садах и парках задолго до срока, мгновенной улыбкой трогая август, как тень от облака накрывая улицы. А потом исчезнет, оставив неясную тревогу. И невольно обернёшься, как будто тебя окликнули. До её настоящего появления ещё далеко, но что-то угадывается, какое-то появляется движение, взгляд…

 
…Очнувшись от летнего быта,
От радостей летних и бед,
Посмотришь в окно – и забытым
Виденьем проступит проспект,
 
 
Деревьев встревоженный улей
И осени ранней шитьё.
А я в середине июля
Уже угадала её.
 
 
Какое-то было мгновенье, —
Лишь ветром наполнился сад,
Мелькнуло в пруду отраженье,
Почудился осени взгляд…
 

Есть всегда какое-то обещание в предчувствии осени, как будто именно там ожидает ответ. И появляется чувство, что вот-вот, уже очень близко объяснение не то чтобы всей жизни, но, может быть, пролетевшим летним дням, прошумевшим мимо, как скорый поезд. И каждый новый шаг осени приносит уверенность, что это произойдёт уже. А между тем, незаметно, город становится совсем осенним. Он погружается в осень, как в сон, и в нём появляется задумчивая строгость, печаль, одиночество.

 
Начало осени совпало с одиночеством
Души. Недомоганьем, сожалением…
И утром не проснуться, и не хочется
Прислушиваться к жизни. Но смирение
 
 
Меня охватывает от осенней стылости,
От вздохов клёна за окном и дальнего
Гудка буксира над Невой о милости,
О прихотливости судьбы. Прощального
 
 
Так много в днях осенних. Тайным искусом
Заманивает сад своим качанием.
С оттенком горечи, с любовным привкусом
Начало осени добавило молчания.
 

Удивительно это вступление города в осень, в молчаливое прощальное смирение перед зимой. Это осеннее состояние души города едва угадывается вначале: внешне нет никакого прощания. Напротив, возвращаются из летних отпусков петербуржцы, заканчиваются каникулы у школьников и студентов. Появляются афиши о начале театральных сезонов. Всё летнее, сбивчивое, обманное отлетает, забывается и вспоминается потом, как наваждение. Начинается нормальное течение жизни города.

Но всё в нём, любая подробность несёт отпечаток осени: цвет неба, одежда горожан, занятия, прогулки. Даже запах кофе в кофейнях становится другим осенью.

 
В городе всё по-осеннему сдержанно. Нет
Резких границ между светом и тенью. И охрой
Тронуты парки, дома и дворцы. Даже цвет
Неба по тону сливается с осенью – мокрой
Кистью размыты края. Только шум городской,
Точно прибой, – нарастает, стихает, с привычной
Жизнью смиряя. В душе осторожный покой,
Краскам осенним под стать…
 

И хотя деревья в скверах ещё едва обветрены сентябрьским дыханием, солнце светит уже особенно, по-осеннему. В домах ещё не топят, а воздух с каждым днем становится всё холоднее. Налетают дожди, и прибавляется работы в мастерских по ремонту зонтов. Хорошо, когда есть дом. Осенью мы особенно сильно ощущаем потребность в доме, в тепле. Подступают заботы о тёплой одежде, обуви, а у кого-то – и о крыше над головой. Осень – время простуд, время недомоганий. Начинаются ветры. Дождь моросит, петербургский, бесконечный. Не успевают высохнуть тротуары под водосточными трубами.

 
Простуженными глотками о чём
поётся водосточным трубам?
За каплей капля исподволь по ним
осеннее стекает небо.
С их ржавой точки зренья, облака
затем и существуют, чтобы
им, мокрогубым, было петь о чём!
 

Г. Семёнов

Дождь наводит уныние, печаль. Но не потому ли вместе с осенней дрожью по городу проходит иной озноб – во дворах, в садах, скверах, в аллеях и парках начинается полыхание деревьев. Сначала чуть тронутые желтизной, они вспыхивают в одночасье – прекрасные, недоступные в своей красоте и одиночестве. Они горят недолго. И это – вечная осенняя утрата большинства петербуржцев. Потому что жизнь городская торопит, затягивает в суете, в транспорте. И где уж заметить, что по берегам Новой Голландии наливаются золотом и багровеют клёны и ясени, что огнём пылает сквер на Садовой у здания Ассигнационного банка. И только из окна трамвая можно заметить, перехватить этот недолгий, пышный жар осени.

А если выкроить день и посетить дворцовые парки Павловска, Гатчины, Стрельны… Как удивительно осенью включается в работу память! Может быть, вообще осень для природы – это пора напоминаний, воспоминаний… А парки в окрестностях Петербурга начинают разговаривать особым языком – их пейзажи формировались нарочно для осенних красок и сочетаний.

 
Осенней позднею порою
Люблю я царскосельский сад,
Когда он тихой полумглою
Как бы дремотою объят —
 
 
И белокрылые виденья,
На тусклом озера стекле,
В какой-то неге онеменья
Краснеют в этой полумгле…
 
 
И на порфирные ступени
Екатерининских дворцов
Ложатся сумрачные тени
Октябрьских ранних вечеров…
 

И. Тютчев

Вся осень проникнута мыслями о былом, о невозвратном. Глядя, как медленно отрывается от ветки и слетает на землю лист, можно увидеть движение времени. Опасение вызывает это движение – не слишком ли быстро? И возникают невольные мысли о конце.

 
На белом небе всё тусклей
Златится горняя лампада,
И в доцветании аллей
Дрожат зигзаги листопада.
 
 
Кружатся нежные листы
И не хотят коснуться праха…
О, неужели это ты,
Всё то же наше чувство страха?
 

И. Анненский

Это состояние души под стать состоянию природы, города. Только осенью воочию можно наблюдать зыбкость всего сущего; как никогда, открывается драгоценность каждого мгновения бытия, его неповторимость. Ещё недавно листья на деревьях светились прозрачной желтизной, а через день-другой на них уже золото высшей пробы, тяжёлое, слегка потускневшее. И всё это падает и падает на чёрную гладь Крюкова канала. Почему-то осенью, в октябре, вода в Крюковом канале становится совершенно тёмной, бездонной, и плывущие листья напоминают золото на чёрном бархате. Это – осеннее украшение города. Недолгое, к сожалению. Вся осень – это переходное состояние, оттенки чувств и переживаний. И даже жизнь в это время представляется особенно ясной, прозрачной, мгновенной:

 
Хлопки сентябрьских парадных,
Свеченье мокрых фонарей.
Смотри: осенние утраты
даров осенних тяжелей.
И льётся свет по переулкам,
и палец родственной души
всё пишет в воздухе фигуры,
полуодевшие плащи,
висит над скомканным газоном
в обрывках утренних газет
вся жизнь, не более сезона,
и дождь шумит тебе в ответ…
 

И. Бродский

Осенние настроения проникают в чувства и даже в отношения горожан. Что мыслилось летом легко и доступно, вдруг усложняется. Начинают закрадываться сомнения, неуверенность. Как будто неяркое осеннее солнце высвечивает те грани бытия, что были незаметны весной и летом. Как будто замедляется ритм городской жизни. И город, напоённый пряным запахом опавшей листвы, медленно погружается в осень. Её проникновение беспредельно. Петербург во власти осени плывёт, покачиваясь, набухая багровыми садами, тонет в дождях и туманах, прекрасный, неуловимый. В цветочных рядах появляются осенние цветы – хризантемы, астры… Особенно много их привозят из пригородных садов.

Иногда сентябрь в Петербурге стоит тёплый, сухой. Но обычная петербургская осень – непрерывная пасмурная погода, туманы; не холодно, но сыро, частые сильные ветры. Начинается листопад. В садах Петербурга он заканчивается к двадцатым числам октября, но иногда и раньше. Листья осыпаются с порывом ветра. Их сбивает на землю дождь. Они скользят под ногами, пока их не уберут дворники, летят на рельсы трамвая. Даже в ясные осенние дни листья осыпаются с печальной обречённостью, неизбежностью конца.

Пронзительная глубина, почти бездонность появляется в ощущении красоты города, времени, жизни. В городской сутолоке об этом некогда задуматься, но осень что-то возвращает на круги своя, заставляет остановиться, увидеть в зеркальной поверхности водоёма в небольшом сквере не просто отражение петербургского неба, но соединение прошедшего, настоящего, грядущего на одно мгновение перед осенним распадом.

 
…И осень в городе. Опять в саду
Деревья шепчутся и шепчутся невнятно
О том, что было и в каком году,
Что миновало, что еще вернется,
Какие тайны предстоят судьбе…
 

Где-то на переломе осени, когда она начинает стремительно сваливаться в ноябрьскую слякоть, уже не остаётся ни единого уголка в жизни города, где бы не чувствовалось её присутствие. Осень настигает нас в каждом движении – в прогулках, разговорах, письмах…

«Моя милая. Время ползёт без тебя какое-то тусклое, бесплодное. Почти не перестаёт дождь – серый, осенний. Я начал сильно тосковать. Беспокоюсь о тебе, думаю постоянно о тебе. Жизнь тащится потихоньку, как это бывает осенью. Из окна вижу пустынный наш двор-колодец. Кто-то, видимо, обронил желтые листья… Петербург необыкновенно красив теперь. Здесь легче переживать это какое-то переходное в жизни время – от встречи до встречи с тобой…»

«Здравствуй, любимый. Сегодня дождь вернул осень. День показался очень долгим, наверное потому, что коротко было утреннее свидание. Я потом долго возвращалась под дождём. И прохожих не видно было – одни зонтики попадались навстречу. И фонари сегодня зажглись рано. Я немного ждала тебя на набережной. Из-за дождя, верно, казалось, что в городе так много воды. Я всё время видела воду. С моста у Сенной, с моста у Новой Голландии… А сколько листьев нападало в канал. Они сбились на повороте и, точно ряска, затянули канал…

О чём я только не подумала в нынешнем городском одиночестве…. Хорошо, что иные мысли мгновенны и исчезают так же быстро, как возникают. Только остаётся ощущение. Вот сегодня у меня ощущение ускользающего дня. С утра ускользнуло свидание, потом трамвай, потом канал под мостом, потом фонарный свет на Большом проспекте. С набережной он казался клубящимся облаком. А на перекрёстке всё распалось, рассыпалось…»

Осенью петербуржцев неизбежно подстерегают расставания. Осенний настрой как будто подталкивает к одиночеству: дождь, постукивающий по стеклу, сумеречное серое утро, скорый вечер… В чужую душу проникнуть трудно, тем более что-то понять, в своей-то разобраться мудрено. И вольно или невольно осень разъединяет.

 
Осенний день привычно осторожен,
И каждый в нём по-своему изгой.
Мой муж опять задумчив и тревожен,
И думает о женщине другой.
 

Чем сильнее на улице ненастье, тем уютнее и теплее в домах. Свет за окнами в осенней темноте манит и притягивает. И, может быть, ни в какое другое время концертные залы Петербурга не собирают такого количества слушателей, как в осенние вечера. У многих горожан посещение театров прямо связывается в сознании с осенней непогодой. Может быть, здесь есть какая-то особая причина, помимо открытия сезонов. Осень обостряет чувствование жизни, оттенки и полутона бытия, музыка воспринимается более глубоко, ярко, отзывается в душе.

Не потому ли многие премьеры в петербургских залах приходились на осень? Так, 31 октября 1884 года впервые в Петербурге исполнялась опера Чайковского «Евгений Онегин». А в начале ноября 1890 года состоялась в Мариинском театре премьера оперы Бородина «Князь Игорь». И в эти же ноябрьские дни, спустя более полувека, в 1946 году, в тех же стенах впервые звучала «Дуэнья» Сергея Прокофьева.

К ноябрю от Петербурга окончательно отлетает нарядность осени. Сады обнажены, небо серо, дожди заволакивают улицы и проспекты. В такие дни мысли посещают мрачные. Ветер за окном раскачивает верхушки деревьев, и они шумят тревожно. Тревога проникает в душу. И тогда начинает видеться связь между угрюмым настроением города и какими-то событиями, происходящими в нем. Особенно, если эти события становятся эпохальными, входящими в судьбы людей и страны.

В конце сентября 1724 года Петр I, возвращаясь после осмотра Ладожского канала и олонецких железных заводов, стоя по пояс в холодной воде, помогал спасать солдат с потерпевшего близ Лахты крушение бота. Царь вернулся в Петербург совершенно больным и уже не смог оправиться.

А через три года в такие же осенние дни в своем дворце на Васильевском острове был арестован Александр Меншиков.

И смерть Екатерины Великой, и восхождение на трон Павла I тоже пришлись на холодные ноябрьские дни. И таких событий, сопровождаемых осенним ненастьем, тревожной природой можно отыскать в Петербурге немало. Воображению невольно рисуется мрачный город, тёмные улицы, ранние сумерки, ветер. Все нагнетает беспокойство, пророчит перемены, беду.

В октябрьской революции навсегда запечатлён осенний Петроград – тёмный, зловещий в своей красоте город.

Ведь Петербург – один из немногих городов (если не единственный), который красив в ненастье. Огромные пространства Невы, площадей, крупные формы зданий, сглаженные туманами, пропитанные сыростью, арки, каналы, тонущие в пелене дождя, – всё это притягивает, въедается в душу и отражается в творчестве художников, поэтов, писателей.

Да, это целый мир – осенний Петербург, узнаваемый, всё время повторяющийся, но с новыми деталями, подробностями. От первых сентябрьских дней до конца ноября город существует во власти осени, от её первого вздоха до наступления зимы. И каждое мгновение в этот период осенено, отмечено особым настроением, чувствованием, переосмыслением бытия. А с приходом зимы Петербург становится совсем другим.

 
В предзимье – как будто в предместье заехать.
Легко дыханье морозное, но ненадёжно, непрочно.
До крепкого льда на Неве ещё так далеко,
До снега большого, до памяти прошлой. Но точно
Предместье – предзимье. Смешение стилей – листва
На белом зелёная, тополь роскошный и клёны,
Едва пожелтевшие. И, пригубивши едва
Пространство зимы, мир очнётся и так удивлённо
Посмотрит вокруг – на пустеющий сад, на поля,
На город, притихший в предчувствии холода. Снова
К зиме возвращаясь, прощанием дышит земля
И всё о любви повторяет последнее слово.