Текст книги "Конница на войне: История кавалерии с древнейших времен до эпохи Наполеоновских войн"

Автор книги: Валентин Тараторин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

«Тогда он приказал находившимся в его распоряжении фракийским и галатским всадникам ударить на неприятельскую конницу сбоку и мечами отбивать её копья: ведь вся сила этой броненосной конницы – в копьях, у неё нет никаких других средств защищать себя или нанести вред врагу, так как она словно замурована в свою тяжёлую, негнущуюся броню».

«С этими словами он повёл солдат на броненосную конницу, наказав при этом не пускать больше в ход дротиков, но подходя к врагу вплотную поражать мечом в бедра и голени – единственные части тела, которые не закрывала броня» (101 т. 2, с. 139-140).

Разумеется, не надо принимать на веру все аргументы Плутарха. Копьё было далеко не единственным средством защиты в паноплии армянского тяжёлого всадника. Что же касается атаки во фланг, то её с трудом выдерживала даже пехота, не говоря уже о кавалерии (тяжёлой или лёгкой), ведь всаднику, чтобы встретить противника лицом к лицу, надо было не только развернуться самому, но и повернуть коня, а это в тесном строю сделать за несколько минут очень трудно. Для проведения такого маневра пришлось бы разворачиваться всем фронтом, либо, при движении вперёд, вначале дать возможность воинам разомкнуться на определённые интервалы, затем каждому из них совершить поворот на 90°, после чего Снова сомкнуться.

Бёдра и голени были открыты далеко не у всех конников, а только у тех, кто находился в середине боевого порядка. В первой же шеренге, как правило, находились воины, экипированные полным комплектом доспехов.

При Юлии Цезаре тактика и вооружение римской конницы практически не изменились. В Галльском походе (58—51 гг. до н. э.) он широко использовал аукзилиев, набранных из местных племён.

Во время Парфянского похода (53 г. до н. э.), предпринятого Крассом, римская армия была полностью разгромлена кавалерией парфян.

Пусть рассудительный историк не упрекает римского полководца в чрезмерном безрассудстве. Конечно, он много сделал ошибок и не прислушивался к советам своих командиров, но Красе был далеко не так глуп, как принято считать. Это был тот случай, когда обстоятельства оказались сильнее человека. Казалось бы, римлянин сумел предусмотреть всё: договорился с царём Армении Артабазом об отправке к нему 10000 гипотоксотов, кроме того, и бедуины, под предводительством Абгара, находившиеся при войске, были хорошими конными лучниками. Но судьба распорядилась иначе. Артабаз был отрезан отрядами парфян и не смог пробиться к Крассу. Тот решил продолжать поход, понадеявшись на помощь бедуинов, не предполагая, что Абгар окажется провокатором и переметнётся к врагу (265 т. 3, с. 228; 101 т. 2, с. 214-216).

В результате римская легионная кавалерия и имевшаяся галльская, остались без поддержки гипотоксотов.

Конечно, у Красса были пешие стрелки – лучники-сагитарии и пращники-фундиторы, которые смогли бы противостоять конным лучникам, при определённых условиях, к примеру, если бы конница противника была лишена возможности маневра.

Если античный средиземноморский лук и уступал в мощности и дальнобойности степному сложносоставному, то, например, пращники метали свои свинцовые «пули» дальше, чем летели восточные стрелы. Тому есть подтверждение у Ксенофонта в «Анабасисе»:

«…причём последние (персы – В. Т.) не наносили эллинам потерь при перестрелке, так как родосцы стреляли из пращей на большее расстояние, чем персидские пращники и лучники» (54, с. 86).

О том же говорит и Страбон, описывая поединок между Дегменом – энеем и Пирехмом – этолийцем. Первый из них решил, что, вооружившись луком, он без труда одолеет тяжеловооружённого противника, но Пирехм оказался прекрасным пращником, а поскольку праща дальнобойнее лука, то победу одержал этолиец (128, с. 340).

Отсюда, следует, что причина победы парфян заключалась не в дальнобойности их луков. Дело в том, что всадник-лучник, имея для движения достаточно пространства, постоянно кружась возле врага, на полном галопе пускал стрелу за стрелой. Пешие же стрелки, чтобы произвести прицельный выстрел или бросок, должны были оставаться на месте, и в эту минуту опасность быть поражёнными для них была наибольшей. К тому же велиты не могли далеко отойти от тяжёлой пехоты, чтобы не быть истребленными в рукопашной схватке.

^{Рис. 30. Парфяне (реконструкция древнего изображения).}

^{Рис. 31. Парфянский катафрактарий. I в. до н. э.} 

Все идеальные условия для действий гипотоксотов были налицо в битве при Каррах, где римская армия находилась практически на открытой равнине.

Оказавшись в аналогичной ситуации (36 г. до н. э.), Антоний, также не имея конных стрелков, повёл свою армию гористой местностью, неудобной для активных действий парфянских лучников, и его велиты при содействии галльской конницы смогли относительно успешно противодействовать врагу (102 т. 3, с. 251; 266 т. 5, с. 331-333). Тот же способ обороны от персидской конницы избрали и греки в своём «походе 10 тысяч».

Для проведения массированны» таранных ударов по неприкрытым доспехами римским всадникам парфянский полководец Сурена использовал катафрактариев, красочно описанных Плутархом:

«…сами в шлемах и латах из маркианской, ослепительно сверкающей стали, кони же их в латах медных и железных» (101, т. 2, с. 220).

Естественно, римляне постоянно терпели поражения в этих схватках:

«Но неравны были его силы с неприятельскими ни в нападении, ни в обороне: галлы били лёгкими, коротенькими дротиками в панцири из сыромятной кожи или железные, а сами получали удары копьём в слабозащищённые, обнажённые тела».

«Галлы хватались за вражеские копья и, сходясь вплотную с врагами, стеснёнными в движениях тяжестью доспехов, сбрасывали их с коней. Многие же из них, спешиваясь и подлезая под брюхо неприятельским коням, поражали их в живот. Лошади вздымались на дыбы от боли и умирали, давя и седоков своих и противников, перемешавшихся друг с другом. Но галлов жестоко мучили непривычные для них жажда и зной. Да и лошадей своих они чуть ли не всех потеряли, когда устремлялись на парфянские копья. Итак, им поневоле пришлось отступить к тяжёлой пехоте…» (101 т. 2, с. 222)

Легковооружённые парфянские стрелки при попытке римских и галльских всадников атаковать их врукопашную тут же отступали и уходили под прикрытие своих тяжеловооружённых, выстраиваясь за их спинами и образовывая, таким образом, колонны для контратак.

С нашей точки зрения, значение поражения римской армии при Каррах несколько преувеличено в позднейших трудах историков, которые возводили его чуть ли ни в ранг национальной катастрофы. Нельзя же, в самом деле, сравнивать разгром при Каннах, когда стоял вопрос о самом существовании Рима, с неудачей при Каррах, максимальным последствием которой явилась бы лишь потеря Сирии и части Передней Азии. Моммзен пишет, что в это время в Риме было больше разговоров о стычке на Аппиевой дороге, в которой погиб знаменитый разбойник Клодий, чем о поражении Красса. И не стоит, наверное, объяснять сей простой факт шоковым состоянием римского общества, которое мало интересовало, что происходило на окраинах Республики (265 т. 3, с. 234).

По мере продвижения границ римских владений к востоку, всё острее ощущалась нехватка в армии конницы, способной на равных вести бои со степными народами. На первых порах её компенсировали, набирая воинов из фракийских, греческих, македонских и малоазиатских народов. До какого-то момента это удовлетворяло нужды армии, и на протяжении более, чем 150 лет Рим не нуждался в военных реформах. Юлий Цезарь вёл все свои войны, используя кавалерию, реорганизованную Гаем Марием, с привлечением союзников-италиков и инородцев-аукзилиев.

Римляне активно применяли спешивание всадников, которые в этом случае назывались десульторами – соскакивающими; как греки или германцы, придавали конникам легковооружённых воинов, обученных вести бой врассыпную, в паре со всадником. Они назывались антесигнанами (149 т. 2, с. 85, 89).

Элиан даёт описание, которое относится к структуре римской конницы, хотя оно скорее было бы применимо к её греческим аукзилиям. По его сообщению, каждая конная турма состояла из 64 всадников; две турмы составляли эпилархию; две эпилархии – тарентину; две тарентины – магистерию; две магистерии – эфипархию; две эфипархии образовывали телос, а два телоса составляли высшую единицу – эпитагаму (259 ч. 1, с. 156).

В начальный период Империи конница обучалась и вооружалась по ранее описанной схеме. Последние крупномасштабные завоевания в Дакии (101—107 гг.) осуществил Траян при поддержке многочисленных отрядов аукзилиев: нумидийцев, иберийцев, кельтов, баттавов, греков, македонцев. Его конные стрелки состояли, в основном, из представителей Фракийских племён (266 т. 5, с. 193—196).

После окончания этих войн, в период правления императора Адриана (117—138 гг.) была, наконец, проведена реорганизация римской кавалерии (295, с. 16,17; 254, с. 271). Будучи одарённым полководцем, Адриан сам участвовал в Дакийских войнах и видел, чего стоит в бою хорошо подготовленная конница даков и их союзников сарматов. Позже он был отправлен в качестве легата в Нижнюю Паннонию, где сумел положить конец частым набегам сарматов (14, с. 7).

В науку военного искусства сарматы, собственно, не внесли ничего нового, используя на войне скифско-парфянские методы. Поэтому объяснять их победу над скифами введением и распространением новых элементов вооружения и тактики не стоит (296, с. 9, 74; 297, с. 213; 163, с. 120). Дело было в социальных потрясениях, постигших скифские народы в тот период.

О сарматах есть сведения у Тацита, правда, автор несколько негативно отзывается об их тяжёлой коннице:

«Сарматское племя роксоланов, предыдущей зимой уничтожившее две когорты и окрылённое успехом, вторглось в Мезию. Их конный отряд состоял из 9 000 человек, опьянённых недавней победой, помышлявших больше о грабеже, чем о сражении. Они двигались поэтому без определённого плана, не принимая никаких мер предосторожности, пока неожиданно не встретились со вспомогательными силами III-го легиона. Римляне наступали в полном боевом порядке. У сарматов же к этому времени одни разбрелись по округе в поисках добычи, другие тащили тюки с награбленным добром; лошади их ступали неуверенно, и они, будто связанные по рукам и ногам, падали под мечами солдат. Как это ни странно, сила и доблесть сарматов, заключены не в них самих: нет никого хуже и слабее их в пешем бою, но вряд ли существует войско, способное устоять перед натиском их конных орд. В тот день, однако, шёл дождь, лёд таял, и они не могли пользоваться ни пиками, ни своими длиннейшими мечами, которые сарматы держат обеими руками: лошади их скользили по грязи, а тяжёлые панцири не давали им сражаться. Эти панцири, которые у них носят все вожди и знать, делают из пригнанных друг к другу железных пластин или из самой твёрдой кожи, они действительно непроницаемы для стрел и камней, но, если врагам удаётся повалить человека в таком панцире на землю, то подняться он сам уже не может. Вдобавок ко всему, их лошади вязли в глубоком и рыхлом снегу, и это отнимало у них последние силы. Римские солдаты, свободно двигавшиеся в своих лёгких кожаных панцирях, засыпали их дротиками и копьями, а если ход битвы того требовал, переходили в рукопашную и пронзали своими короткими мечами ничем не защищенных сарматов, у которых даже не принято пользоваться щитами. Немногие, которым удалось спастись, бежали в болото, где погибли от холода и ран» (133 т. 2, с. 42).

В другом месте Тацит рассказывает о битве сарматов с парфянами, однако, пытаясь объяснить победу первых, он делает их исключительно тяжеловооружёнными, а парфян – легковооружёнными, что, как мы знаем, не соответствовало действительности:

«Но сарматов воодушевила не только речь полководца: они сами убеждают друг друга не допустить, чтобы их осыпали стрелами: это необходимо предупредить стремительным натиском и рукопашной схваткой. Отсюда – несхожая картина в войсках обоих противников: парфянин, приученный с одинаковой ловкостью наскакивать и обращаться вспять, рассыпает свои конные части, дабы можно было беспрепятственно поражать врага стрелами, а сарматы, не используя луков, которыми владеют слабее парфян, устремляются на них с длинными копьями и мечами, и враги то сшибаются и откатываются назад, как это обычно в конном бою, то, как в рукопашной схватке, теснят друг друга напором тел и оружия» (132 т. 1, с. 170—171).

^{Рис. 32. Сарматский легковооруженный всадник. I век н. э.} 

О том, как сарматы были вооружены, пишет Павсаний, хотя его взгляд на них тоже достаточно субъективен:

«Сарматы сами не добывают себе железа и они его к себе не ввозят; в этом отношении они из всех варваров этой страны наименее общительны. Ввиду недостатка железа вот что они изобрели: у них на копьях острия – костяные вместо железных, луки и стрелы – из кости, наконечники на стрелах также костяные; накинув петли (арканы) на тех врагов, с которыми они встречаются, они, повернув лошадей, тащат схваченных арканами. А панцири они приготовляют следующим образом. У каждого из них много лошадей, и так как они кочевники, то их земля не поделена на отдельные участки и ничего не родит, кроме дикорастущих деревьев. Этими лошадьми они пользуются не только для войны, но также приносят их в жертву местным богам и вообще питаются их мясом. Собрав их копыта, они их очищают и, разрезав на части, делают из них пластинки, похожие на чешую драконов. Если кто никогда не видел дракона, то, конечно, видел зелёную шишку сосны; и он не ошибся бы, сравнив это произведение из копыт с виденными нами чешуйками на плоде сосны. Пробуравив их и связав жилами лошадей и быков, они пользуются этими панцирями, ничуть не менее красивыми, чем эллинские, и ничуть не менее прочными: они хорошо выдерживают удары мечами и копьями в рукопашном бою» (83 т. 1, с. 76).

В целом же арсенал сарматских воинов повторял вооружение скифов. Есть сведения, что именно сарматы стали первыми употреблять длинные копья, прикреплённые с помощью цепочки к доспехам лошади (190, с. 205). Однако, это усовершенствование давало лишь незначительное преимущество.

Видимо, под влиянием личного опыта ведения войн с сарматами, Адриан и пришёл к выводу, что в римской коннице необходимо ввести катафрактариев, имеющих полный комплект доспехов для себя и для коней (295 с 254; 204 т. 1, с. 284).

В это время кавалерия Рима имела несколько усложнённую структуру. Мы не знаем точно, с какого периода начинается это деление. Каждому легиону пехоты придавался один вексиллатион[66]66
  От vexillum – боевое знамя.


[Закрыть] конницы.

Численность его могла быть разной, но в среднем – 500 всадников. Вексиллатион делился на две алы, примерно по 250 воинов. Каждая ала состояла примерно из 4 турм, по 64 человека, а турмы делились на отделения – нумерии, по 32 конника. Нумерия была разделена на ордины – шеренги (283, с. 46).

Конница, соответственно, состояла из тяжеловооружённых катафрактов и следовавших за ними в строю остальных средне– и легковооружённых эквитов – всадников. Из дошедших до нас можно привести названия скутарии – щитоносцы, воины, вооружённые крупными щитами и цетраты (etrati), имевшие щиты небольшого размера – цетры[67]67
  Кроме всего прочего, Марцеллин называет ещё комитов и промотов. Точной характеристики этих подразделений мы не имеем. Известно, что в дословном переводе «комит» значит «оруженосец». Может быть, это выражение употреблялось для обозначения легковооружённых. Известно также, что словом comitatenses римляне называли подвижные части, находящиеся в боевой готовности и расквартированные внутри империи (295, с. 281; 69, с. 64) в противовес limitanei – войскам, стоящим на границах и частью укомплектованных местными жителями. Воины этих войск назывались лимитами (295, с. 317).


[Закрыть] (283, с. 47).

Конных лучников римская кавалерия по-прежнему не имела, и поэтому командование было заинтересовано в их найме среди инородцев, которых теперь называли федератами[68]68
  От foedus – союз.


[Закрыть].

Часто такие отряды нанимались со своими командирами, вооружением и организацией. Они также делились на тяжеловооружённых, которых римляне называли иначе – клибанариями и гипосагитариев. Среди кочевых народов по-прежнему практиковалось наличие у клибанариев луков и стрел.

Подробное описание конницы такого типа есть у Аммиана Марцеллина:

«То тут, то там видны были закованные в доспехи всадники, которых называют клибанариями; покрытые панцирем и опоясанные железными полосами, они казались изваянными рукой Праксителя статуями, а не живыми людьми. Тонкие железные колечки, скреплённые между собой охватывали все части тела, приспосабливаясь к их изгибам, так что при каком угодно движении тела одеяние плотно облегало его части» (69, с. 98).

Вегеций рекомендует применять катафрактов в бою, но относится к ним довольно осторожно:

«Катафракты вследствие тяжёлого вооружения, которое они носят, защищены от ран, но вследствие громоздкости и веса оружия легко попадают в плен: их ловят арканами; против рассеявшихся пехотинцев в сражении они пригоднее, чем против всадников. Однако, поставленные впереди легионов или смешанные с легионерной конницей, когда начинается рукопашный бой грудь с грудью, они часто прорывают ряды врагов (12, с. 258).

Со времени реформы Адриана тяжеловооружённые всадники прочно заняли место в римском военном искусстве до конца существования Империи.

Можно смело сказать, что в целом тактика римской конницы не изменялась и в имперский период. Использовались те же приёмы. Часто всадников сопровождали лёгкие пехотинцы (12, с. 245). Конники могли спешиваться и т. д. Проводимые в дальнейшем реформы касались организационной структуры, комплектования и, в меньшей степени, вооружения.

Любопытный документ был найден в Алжире (30-е гг. 19 века) в местности Ламбезис. На каменной плите высечена надпись, сделанная по приказу легата Катуллина в память о смотре, проведённом в этом районе императором Адрианом.

Из текста видно, что в римской кавалерии существовали и пращники, хотя больше ни в одном источнике этих данных нет. Непонятно также, вёлся ли бой пращами верхом или в пешем строю.

«Тем более следует признать, что эскадрон своей напряжённой работой преодолел эти трудности и обнаружил свои отличные качества при выполнении предписанных упражнений, проведя ещё вдобавок к ним бой с пращами и с дротиками и проявив особенную ловкость в вольтижировке» (195 т. 2, с. 135).

* * * 

Крупнейшими центрами торговли лошадьми Римской Республики, а затем и Империи считались города Акрагант, (Агригент), находившийся на южном берегу Сицилии, и Кальпа– в южной Испании. Сюда свозились лучшие кони со всего Средиземноморья. Пол луке пишет, что римляне особенно ценили лошадей, купленных в Агригенте и Эпидавре – в Пелопоннесе. В большой чести были породы каподокийская, элейская, нисейская, сарматская и фракийская (259 ч. 1, с. 6).

Римляне, как и греки, не использовали лошадей для хозяйственных работ, поскольку стоили они гораздо дороже мулов, ослов или волов, а нагрузку выдерживали гораздо меньшую, но на войне кони были незаменимы. Подков римляне не знали и для сохранности копыт во время маршей и переходов по каменистой местности обували животным специальные башмаки – солеи, которые с помощью ремней подвязывали над бабками (197, с. 58). Стремена тоже ещё не вошли в употребление.

В общественной жизни римлян лошадь всегда играла большую роль. Связано это было с войнами, а также с конскими ристаниями на ипподромах, смотреть на которые стекались многотысячные толпы людей. Недаром галльская богиня Эпона – покровительница лошадей – прочно вошла в пантеон римских богов.

Иногда образ коня связывался с какими-то фатальными неблагоприятными явлениями в жизни человека. Особенно знаменит был так называемый «конь Сея», о котором рассказывает Авл Геллий:

«Габий Басс[69]69
  В I – начале II в.в. наместник Понта при Траяне, литератор и историк.


[Закрыть] в своих записках и ещё Юлий Модест[70]70
  Вольноотпущенник Юлия Гигина, лингвист, отличался энциклопедическими знаниями. Жил в начале I в.


[Закрыть] во второй книге «Разных вопросов», рассказывает достопамятную и поразительную историю о коне Сея, я отмечу (лишь) то, что жил некий Гней Сей и имел аргосского коня, на чей счёт было единодушное мнение, будто бы происходил он из породы коней, принадлежавших Диомеду Фракийскому[71]71
  См. мифы о Геракле.


[Закрыть], которых Геркулес, убив Диомеда, привёз (затем) из Фракии в Аргос.

Говорят, этот конь был редкостной величины, пунического (то есть пурпурного) цвета, крутошеий, с пышной гривой и далеко превосходил других иными конскими статями. Но добавляют, будто этот конь имел столь несчастливую судьбу, что тот, кто владел им, лишался всего добра и погибал вместе с домочадцами. Итак, вначале был отвратительным образом казнён уже упомянутый Гней Сей, (первый) владелец коня, приговорённый к смерти Марком Антонием, который стал позже триумвиром по устройству республиканского строя; тогда же консул Корнелий Долабела, привлечённый славой этого коня, по дороге в Сирию заехал в Аргос и, воспылав желанием иметь его, купил за 100 000 сестерциев; но и сам Долабела во время гражданской войны был осаждён в Сирии и убит; затем этого коня увёл Гай Кассий, обложивший Долабелу в Сирии. Хорошо известно, что впоследствии этот Кассий, когда его сторонников одолели, а войско разбили, умер жалкой смертью; одержавший победу над Кассием Антоний, после гибели первого, отыскал того знаменитого коня; завладел им, сам же был побеждён и, покинутый всеми, закончил свою жизнь неподобающим образом. Отсюда возникла и вошла в обиход пословица о злополучных людях: «Тот человек имеет коня Сея» (17, с. 26—27).

Некоторые из римских императоров были очень эксцентричны в своём отношении к лошадям. Многим хорошо известна история, рассказанная Транквилом, как Гай Калигула (37—41 гг.), питавший особую страсть к скачкам, обедал и ночевал в конюшне, а своему коню «Быстроногому» приказал выстроить стойло из мрамора и ясли из слоновой кости и даже потребовал у Сената сделать жеребца консулом (135, с. 125).

Любимцем императора Верра (161—169 гг.), был конь по кличке «Крылатый». Юлий Капитолии пишет:

«Он клал в ясли этому коню вместо ячменя изюм и орешки и приказал покрывать его окрашенным в пурпур военным плащом и в таком виде приводить его к себе в Тибериев дворец. Когда этот конь пал, он соорудил ему гробницу на Ватиканском холме» (14, с. 52).

^{Рис. 33. Римские: катафрактарий (слева) и скутарий. II-III вв.}

Забавный случай поведал нам Флавий Вописк. В одном из походов против некоего степного племени в числе прочей военной добычи оказался конь. С виду он был неказист, но, по словам пленных, мог пробежать в день 100 миль, и бежать таким образом на протяжении 8—10 дней. Солдаты были уверены, что лошадь возьмёт себе император Проб (276—282 гг.), возглавлявший эту экспедицию, но тот сказал: «Этот конь скорее подходит для воина, думающего о бегстве, чем для храбреца», – и приказал кинуть жребий. Жребий падал три раза на имя Проб, а поскольку в армии было много воинов с таким именем, коня, так и не решив, кому из них повезло, солдаты всё же присудили императору (14, с. 302).

На этом мы закончим рассказ о кавалерии античного мира и приступим к рассмотрению её дальнейшего развития в Средние века.