Текст книги "В поисках Шамбалы"

Автор книги: Валентин Сидоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

У себя в номере я подвел итоги минувшего дня. В общем, они были утешительными. Я знал, где находится Рерих. Была решена проблема переводчика. Оставалось одно – правда, это и было, наверное, самым трудным: добыть машину. Но все равно до начала рабочей недели, то есть до понедельника, решить этот вопрос было нельзя.

Я принял душ и, оглушенный новыми впечатлениями, лег спать под ровный шум кондиционера.

Но поспать мне не пришлось. Тишину прорезал резкий телефонный звонок. Я схватил трубку, судорожно перебирая в уме примитивные английские фразы. Одну из них – защитительную – я приготовил на все случаи жизни: «Ай спик инглиш вери бед» («Я говорю очень плохо по-английски»). Но меня приветствовали на чистейшем русском языке.

Председатель делийского отделения Общества советско-индий-ской дружбы Юрлов и его жена приглашали меня поужинать с ними. Пришлось вскакивать, наспехтриводить себя в порядок. Считанные минуты спустя я был внизу.

И вот мы в просторном зале клуба нашего общества. Кроме нас – никого. На столе рис, заправленный по индийскому образцу острыми соусами. Фрукты. Соки. Содовая вода. Есть мне не хотелось, и я в основном налегал на соки.

Было уютно. Приветливо поблескивая очками, Юрловы внимательно слушали мой рассказ о целях поездки, о моих волнениях и трудностях.

Святослава Николаевича они знали хорошо. Бывали у него в Бангалоре. Гостили у него в долине Кулу.

– Наш активист, – сказал о Святославе Николаевиче Юрлов. – Что ж, как говорится, дело святое. Что-то надо придумать. После небольшой паузы спросил:

– Если б выдали транспорт, когда бы вы сметой отправиться в Гималаи?

Я прикинул в уме. В понедельник мне надо быть в посольстве, чтобы официально представиться, а потом… потом я, очевидно, вольная птица…

– Bо вторник.

– Значит, двадцать восьмого мая. Дадим машину и шофера дадим отличного… На какой срок? Давайте прикинем. Дорога туда заберет день, оттуда тоже день. Несколько дней, очевидно, пробудете там. Следовательно, на неделю. Устроит?

Вернулся я поздно, во втором часу, и долго не мог уснуть из-за радостного возбуждения. Еще бы! Проблемы, которые меня так страшили, которые занимали все мои мысли, решены в первый же день! И никаких особых усилий вроде бы не понадобилось.

– Ну, вам, несомненно, какой-то добрый волшебник колдует, —o сказала Нина Степановна, когда я сообщил ей о счастливом повороте событий. – Другие годами живут в Индии и не могут попасть в Гималаи. А для вас сразу все двери открылись.

Мы сидели в прохладном полусумраке ее комнаты. Из окна было видно, как на зеленой лужайке двора возле гигантской клумбы, горевшей на солнце алыми лепестками роз, строились на торжественную линейку пионеры.

– Какая красивая клумба! – восхитился я.

– Красивая, – подтвердила Нина Степановна. – А неделю назад эта клумба была в осаде. Ребятишки с палками в руках, пожарные со шлангами. Да нет, не пожар. В клумбе обнаружили змею. Представляете, какой стоял визг и гвалт, пока ее ловили.

Я с опаской покосился на клумбу. Нина Степановна прошла на кухню, принесла вскипевший чайник, печенье.

Я решил, что наступил удобный момент расспросить о ее знакомом Махатме. Нина Степановна с готовностью поддержала разговор. Она показала его фотографию. Устремленный взгляд до боли жгучих, пронзительных глаз не гармонировал с упитанным лицом Махатмы. Я сказал об этом Нине Степановне.

– Что тут поделаешь, – посетовала она. – Вы знаете, как индусы относятся к Махатмам. Его приход в дом – величайший праздник. Каждый старается угостить. Хоть горсточку риса, но он должен съесть. И так везде и всюду. Поэтому полный Махатма в Индии, скорее, правило, а не исключение из правила.

Наш индустриальный век накладывает отпечаток на все. На Махатм тоже. По словам Нины Степановны, ее Махатма страстно увлекается фотографией. Постоянно странствуя, он имеет счастли-вую возможность делать редчайшие снимки. Коллекция его гималайских пейзажей, по мнению Нины Степановны, уникальна.

– Сколько лет он пробыл в Гималаях? Точно не знаю. Но думаю, что не меньше пятнадцати. Конечно, горный воздух, уединение, постоянные медитации – все это развивает в человеке феноменальные силы. Но сами Махатмы (настоящие Махатмы) не любят демонстрировать феномены, вернее, то, что мы называем феноменами (потому что в конечном счете все это основано на использовании определенных законов природы). Они утверждают, что так называемые чудеса представляют собой насилие над несозревшим духом человека, над его волей, и по большей части не помогают ему, а вредят. Считаясь с постепенностью духовного роста человека, они предпочитают вести работу в форме бесед, где главным образом не слова, а как бы сама атмосфера беседы умиротворяюще и гармонично воздействует на людей.

Но при всей высоте духа они, конечно, не боги, как полагают некоторые суеверные индусы. В чем-то они ушли вперед, чего-то не знают. Во всяком случае, как мне кажется, они нуждаются в информации из внешнего мира. Мой Гуру, например, спрашивал: правда ли, что у вас в России толщина снега достигает полутора метров. Я отвечала: правда. В Сибири это не редкость. Я привозила ему пластинки с музыкой Вагнера, с нашим церковным пением. Он был в восторге. Давала ему читать Толстого и Достоевского (разумеется, в переводе на английский). Понравились мысли, духовный настрой. Но сюжеты, любовные интриги, говорит, для меня это неинтересно. Понять его можно. Его подход к жизни предполагает более строгое, простое и, я бы сказала, молниеносно четкое, как удар меча, решение жизненных конфликтов и ситуаций, которые нам представляются клубком сложнейших, запутанных, мучительных противоречий.

Впрочем, если у вас есть такое желание, мы можем сегодня ближе к вечеру поехать к моим знакомым индусам. В Дели он обычно останавливается у них. Может быть, он уже там.

Естественно, я согласился с радостью.

– Каковы отношения между Учителем и учеником? Самые разнообразные. Единой модели тут не существует. Правда, если отвлечься от конкретного Гуру и конкретного чела[11]11
  Чела – ученик, руководимый тем или иным Гуру.


[Закрыть] (что, в общем-то, правильно, потому что у каждого Гуру есть свой Гуру, у того – свой и так до бесконечности) и сосредоточиться на обобщенном образе Учителя с большой буквы, то какие-то основные принципы все же можно попытаться выделить.

Учеников, очевидно, можно разделить на две группы. Первая – те, что действуют рядом с Учителем. Следуя указаниям Учителя, которого видят и слышат непосредственно, они, по понятиям индусов, отрабатывают карму[12]12
  Карма – закон причинности. В индийских источниках он связан с верой в перевоплощение человеческой души.


[Закрыть] послушания.

Вторая – те, что действуют вдали от Учителя, не видя и не слыша его непосредственно. По понятиям индусов, они отрабатывают карму инициативы.

Ясно, что вторая карма предпочтительнее, ибо считается, что ученик в наибольшей мере помогает Учителю не тогда, когда живет и действует возле него, а когда он созрел к полному самообладанию и может быть один послан в гущу людей, в толщу их страстей и скорби.

В этом случае человек не только приучается к самостоятельности. Считается, что при должной духовной направленности в нем обостряются внутреннее зрение и внутренний слух. Вдали от Учителя, приступая к любому делу, готовя себя к рабочему состоянию, ученик должен сосредоточить мысли на Учителе, а также собрать все внимание и всю полноту чувств и мыслей только на том, что собирается делать. Как видите, это вовсе не мистика, а сосредоточенность и предельная собранность внимания.

Это постоянное внутреннее предстояние перед тем, кого человек избрал своим Учителем, находится вне умственно-аналитических представлений. Мне приходилось слышать, как говорили, обращаясь к чела:

«Пока ты будешь повторять себе – умом, – что я рядом с тобой, всегда твое самообладание будет пороховой бочкой. Как только ты почувствуешь, что сердце твое живет в моем и мое – в твоем, что рука твоя – в моей руке, ты уже и думать не будешь о самообладании как о самой цели. Ты будешь его вырабатывать, чтобы всегда быть готовым выполнить возложенную на тебя задачу. И времени думать о себе у тебя не будет… Если ты живешь в полном самообладании, ты всегда держишься за мою руку. И все твои дела – от самых простых до самых сложных – я разделяю с тобой. Если же раздражение вклеивается в твои дела, значит, ты выпустил мою руку, нарушил в себе гармонию и сам не можешьудержать моей руки в своей, хотя я ее и не отнимал. Помни об этом, мой друг, и старайся даже в тяжкие дни хранить в сердце не только равновесие, но и радость».

Насколько я понимаю, главное ученическое правило напоминает наш пионерский, призыв: всегда будь готов!

Но, конечно, одной готовности, как таковой, мало. Предполагается еще и верность Учителю и его словам, причем такого характера, что в ней сами собой должны умирать все сомнения и страхи. Вообще любое проявление страха квалифицируется как недостаточная верность Учителю. А закон добровольного повиновения, которому беспрекословно в каких-то случаях жизни следует ученик, объясняется весьма убедительными причинами. Утверждается, что он создан не для того, чтоб превратить ученика в автомат и чтобы давить его волю, а для того, чтобы защищать его от его же чересчур рьяного желания служить всем и каждому и – по недостатку знания – набирать долгов и обязательств свыше меры. Этот закон ограждает ученика от разбрасывания. Ученик должен сознавать себя как бы стоящим на страже и именно у того порохового погреба, где его поставил Учитель.

А чтобы исчезла даже тень сомнения и не было повода для брюзжания, рекомендуется все время помнить, что те широчайшие планы, которые охватывает взор Учителя, не может охватить взор ученика, каким бы умным и мудрым ни был последний. Посвящения ученика в те или иные вещи идут не только по ступеням его личного роста. В нем учитывается и степень его созревшей силы для помощи Учителю, о которой сам ученик, может быть, и не подозревает.

Некоторые ученические правила существуют в виде стихотворных афоризмов и призывов. В переводе с санскрита они звучат вот так.

Нина Степановна на мгновение сосредоточилась, потом прочла:

–Вот три завета жизни и труда:

1. Не повторять, но повторяться.

2. Идти вперед, но помнить о других.

3. Не сомневаться, что Учитель рядом. Сомнение предательству равно.

Есть еще одна существенная вещь, на которую все время указывают Махатмы. Некоторые люди слишком буквально воспринимают слово «ученичество», рисуя в своем воображении школу (непременно в тихом, уединенном месте), чуть ли не ученические парты, доброго наставника. Близость к Учителю рисуется им как некий праздничный отдых. А она, эта близость, держится лишь постоянным, напряженным будничным трудом, который под импульсом Учителя становится лишь интенсивнее.

Неустанно говорится об одном и том же: что в деле ученичества не стоят на месте. Если кого-то ты сделал для себя живым примером, если кого-то ты выбрал себе Учителем, так будь добр не отставать от него. Отставать от Учителя – значит закрепощаться в суевериях и предрассудках. Чтобы этого не случилось, опять-таки требуется полная и бескорыстная отдача труду, разделяемому с Учителем.

Путь к Учителям вроде бы широко открыт. А встречи с ними редки. Считается, что помимо прочего нам мешает еще один живучий предрассудок – он развит среди индусов, но не только среди них – стремление видеть Учителя в каком-то сказочном обличье. Начисто забывается мудрая поговорка: «Надо – и муравей гонцом будет».

Вот и получается, что какие-то люди все время мечтают об Учителе, о пути с ним и жизни возле него. А когда, тем или иным образом, они подходят к тропе, на которой могут встретить Учителя, они начинают отрицать эту тропу, критиковать ее , что-то в ней, их не устраивает. И выходит, что им важна была не весть, которая до них дошла, а муравей, что ее принес. Внимание их концентрируется на муравье и на собственном духовном умничанье, которое, по представлениям Махатм, является не чем иным, как духовным убожеством.

Гималайские Гуру считают, что никого нельзя поднять к более высокой ступени. Можно только предоставить каждому все возможности подниматься выше, служа ему живым примером. Но если человек не найдет в самом себе любви, он не поймет и встречи с высшим существом и будет жаловаться, что ему не подали достаточно любви и внимания, хотя сам стоит возле них и не видит протянутых ему рук. Естественно, он не понимает того, что лишь по неустойчивости и засоренности своего сердца не может увидеть подаваемой любовной помощи. Отсюда – недовольство, нытье, нарекания.

Словом, как видите, все в человеке. Готов дух человека, созрел он, говорят Махатмы, готова и новая форма труда и деятельности для него. Все упирается в непреложный закон: готов ученик – готов ему и Учитель.

Мы увлеклись разговором и слишком поздно спохватились, что теряем драгоценные утренние часы, когда на улице относительно прохладно. А еще вчера Нина Степановна обещала мне показать Дели. Делать нечего. Вышли из дому в разгар жары, когда время приблизилось к полудню.

Нина Степановна уверенным движением подозвала скуттер. Этот оригинальный экипаж"– продукт изобретательного ума индийцев. Он представляет собой симбиоз мотоцикла и средневекового паланкина с полукруглой крышей. Экипаж менее комфортабелен, чем машина, но зато дает экономию на дорогостоящем бензине. Мы взяли скуттер, прельщенные не столько его дешевизной, сколько экзотичностью, и направились в исторический центр города – к Красному Форту. Крепость из красного песчаника, возведенная в XVII веке, ныне более всего знаменита тем, что здесь в августе сорок седьмого года была провозглашена независимость Индии. В присутствии ликующей многотысячной толпы народа Джавахарлал Неру поднял над цитаделью трехцветный флаг индийской республики с чакрамом (колесом, символизирующим неодолимое движение света) посредине.

Улочка, ведущая к Форту, напоминает торговые ряды. По обеим сторонам – магазины, открытые прилавки с товарами. Пестрые ткани. Изделия из бронзы и^андалового дерева. Антикварные вещи. Драгоценности. Продавцы возгласами и жестами зазывают к себе. Тут же бойко торгуют прохладительными напитками, разливая в металлические стаканы ослепительно белоснежную влагу («сок сахарного тростника», – пояснила Нина Степановна). Мне немедля захотелось его отведать, но она решительно воспротивилась: «Еще, чего доброго, схватите какую-нибудь инфекцию».

Мы не торопясь прошлись по крытым галереям дворца, построенного во времена Великих Моголов. От той эпохи остались бассейны, выложенные мрамором. Правда, фонтаны давно иссякли но при желании можно вообразить дышащие прохладой голубые струи воды. В мечети мы долго любовались многоцветной мозаикой камней, складывающихся в гармоничные узоры. Потом с высоты галереи снова всматривались в перспективу залитого солнцем города. На улице, стараясь привлечь наше внимание, а вслед за ним и наши пайсы[13]13
  Паиса – мелкая разменная монета.


[Закрыть], пели и плясали полуголые чумазые дети. Во дворе Форта прямо на газонах (в Индии не существует наших запретов) сидели люди, расстелив одеяла и просто так, на траве. Какая-то семья, сбившись в полукруг, приступала к обеду. В траве мелькали полосатые юркие бурундучки. Людей они (это же Индия!) не боятся и подбегают к самым ногам.

Отношение к «братьям нашим меньшим» здесь, в Индии, действительно совершенно особое. Нина Степановна рассказывала, что здесь с детства воспитывают людей под девизом: остерегайся вносить в день хотя бы малейшую жестокость. Здесь учат, что, если вы видели, как бьют ребенка, и не заступились за него, вы столько же согрешили перед ним, сколько и тот, рука которого била ребенка. Если вы слышали жестокое слово, которое, словно плеть, хлестало невинного, и не сумели защитить его, вы виновны перед ним не менее самого ругавшего. И наконец, если вы присутствовали при том, как причиняли физические страдания беззащитному бессловесному существу и не протестовали и не защищали его, вы виновны даже более, чем тот, кто причинял страдания.

А что касается существ бессловесных, то они очень чувствительны к атмосфере мягкости и любви; эта атмосфера формирует их характер и поведение. Я наблюдал, как мирно прогуливались по улицам Дели низкорослые коровы. Некоторые из них с позолоченными рогами, с цветными ленточками на рогах. Это на редкость спокойные животные с постоянно добрым выражением в глазах. Впечатление такое, что они (в отличие от наших коров) и бодаться-то не умеют.

Устав от ходьбы и духоты, мы устремились в кафе под открытым небом. Выпили по бутылке ледяной – прямо из холодильника – кока-колы, расплатились и уже собирались уходить, как неожиданно нас остановил круглолицый индиец лет тридцати, одетый в темный не по сезону костюм. Он спросил о чем-то Нину Степановну, она ответила, после чего он быстро и нараспев заговорил. Нина Степановна засмеялась и обратилась ко мне: «Давайте присядем. Он говорит интересные вещи».

На столе снова появилась кока-кола, еще какие-то напитки. Внимание индийца было целиком поглощено Ниной Степановной. Он продолжал свою горячую, взволнованную речь, которую Нина Степановна прерывала, повторяя одно и то же: «ача, ача». Кстати, из поездки в Индию я вывез твердое убеждение, что вот это «ача, ача» – оно означает утверждение («да-да», «хорошо») – воистину магическое слово. Используя его, можно поддерживать беседу, даже не зная языка. Я, во всяком случае, так поступал.

Пользуясь короткими перерывами в разговоре, Нина Степановна наспех объяснила мне суть дела. Индиец, остановивший нас, оказался представителем какой-то родовитой семьи джайпурских раджей. Младший отпрыск знатной фамилии, он пошел по торговой линии, и сейчас ему принадлежат и кафе, в котором мы находимся, и какие-то лавочки в районе Форта, и модные магазины в центре Дели. Нину Степановну он узнал по фотографиям в газетах. Недавно индийские газеты опубликовали материалы о русской исследовательнице Калидасы вместе с ее портретами. Нина Степановна обещала мне потом их показать.

Гостеприимный хозяин начал с того, что выразил обиду: зачем она заплатила за напитки? Он даже хотел возвратить деньги – я видел, как он пытался это сделать, но Нина Степановна, конечно, отказалась. Также отказалась она и от предложения пойти в магазин и выбрать себе в подарок какую-нибудь вещь или камень. Но бывший раджа оказался весьма настойчивым в своем желании обязательно услужить Нине Степановне. Он спросил о ее планах. Она сказала, что мы собираемся ехать к Рерихам в Гималаи. О Рерихах хозяин кафе не имел понятия, но местность, где они живут, знал досконально. Он радостно заявил, что неподалеку от Рериха сейчас отдыхает его дядя, а у того дом, оборудованный по последнему слову техники, с кондиционером и прочими удобствами. Он стал упрашивать нас остановиться на день-другой у дяди. Вырвал из блокнота листок, написал адрес. В свою очередь Нина Степановна дала ему телефон своих делийских знакомых, чтобы он мог с нею связаться. (Через день мы уехали, а когда вернулись, Нине Степановне рассказывали, как в ее отсутствие обрывал телефон представитель джайпурских раджей, настойчиво добиваясь сведений о Нине Степановне.)

– Раз вы так популярны в Индии, то за нашу поездку я теперь абсолютно спокоен, – смеясь, сказал я Нине Степановне. – Лучшего Вергилия, чем вы, здесь не найдешь.

Мы возвратились в посольство довольно поздно, как раз перед закрытием столовой. Пообедали, а затем Нина Степановна пошла к себе отдыхать. Я же отправился бродить по ближним кварталам, стараясь не терять из виду родной дом с красным флагом на крыше. Вернувшись, ждал условленного с Ниной Степановной часа на скамейке возле цветочной клумбы, той самой, где недавно изловили змею.

"Подумай, что такое страх. Это самое сложное из всех человеческих ощущений. Оно никогда не живет в человеке одно, но всегда окружено целым роем гадов, не менее разлагающих духовный мир человека, чем самый страх. Страх заражает не только самого человека, он наполняет вокруг него всю атмосферу тончайшими вибрациями, каждая из которых ядовитее яда кобры. Тот, кто заполнен страхом, подавлен как активное, разумное и свободно мыслящее существо. Мысль только тогда может литься, правильно улавливая озарения интуиции, когда все существо человека действует гармонично, в равновесии всех сил его'организма. Только тогда ты попадаешь – через сознательное – в то сверхсознательное, где живет духовная часть твоего творящего существа. Если же мысль твоя в каменном башмаке страха, тебе невозможно оторваться от животной, одной животной, части организма. Твой дух не раскрывается.

Люди, воображающие себя духовно озаренными, а на самом деле только изредка сбрасывающие каменные башмаки страха, самые жалкие из всех заблуждающихся. Их вечные слезы и стоны о любимых – это только жалкие обрывки эгоизма и плотских привязанностей к текущей форме, без всяких порывов истинного самоотвержения.

Люди, подгоняемые по земле страхом, неполноценные человеческие существа. Строить великие вещи, создавать Жизнь они не могут.

Очи, что плачут, не могут видеть ясно. Так же и уши тех, что жалуются, сетуют и слышат только уныние собственного сердца, не могут услышать зова Жизни. И сердце, стучащее в минорной гамме, стучит монотонно: «Я, я, я».

Нельзя вырвать из себя какое-то одно чувство, чтобы весь организм не ответил эхом тому или иному движению духа. Если ты сегодня, в эту минуту, поддался страху – весь твой организм заболел. Если ты двинулся в радости и героическом чувстве – ты вплел в свой организм те залоги победы, которые через некоторое время войдут в действие всей твоей жизни.

Если ты начинаешь учить вперед свои нервы, как им воспринимать то или иное явление, да еще запутываешь их в сеть страха и воспоминаний, ты никогда не воспримешь правильно ни одного факта Жизни.

Мужество, одно мужество и бесстрашие раскрывают всего человека, все его силы и таланты. Старайся найти в себе свободное, не отягченное мусором личных неудач и скорби восприятие Жизни. Никакая скорбь не может сковать той абсолютно независимой сути, что живет в сердце человека.

Будьте смелы. Не останавливайтесь в пути, чтобы оплакивать неверные шаги прошлого. Каждая такая остановка кладет на ваше настоящее разъедающий пластырь. Учатся на своих ошибках только те, кто вырастает духом, поняв свое вчерашнее убожество. Тот, кто окреп сегодня, потому что увидел в своем вчерашнем недоразумении или ссоре с людьми собственную ошибку и решился более ее не повторять, тот сегодня вырос на вершок во всех своих делах и встречах. Кто же залил слезами, жалобой, унылостью свою вчерашнюю неудачу, тот сегодня разделил судьбу мусорного растения, которое обошло широким кругом даже голодное животное.

Не имеет смысла жажда знания без наличия сил духа приложить эти знания к действиям дня.

Истина, прочитанная глазами, которые плачут, не озарит путь человека в его сером дне. И день его с его прочтенной истиной останется днем серым, днем сомнения и терзающих желаний.

Истина, прочитанная глазами, которые перестали плакать, озарит серый день человека. Построит в его дне несколько храмов, так как он ввел истину в дела своего дня. И день его стал сияющим днем счастья жить, а не днем уныния и разложения всех своих духовных сокровищ, что собрал раньше.

Чистота и бесстрашие – первые условия духовного зрения. Вся сила и весь новый смысл твоего существования – научиться ничего не бояться. Добивайся полного бесстрашия. И не забудь, что бесстрашие – это не только отсутствие трусости. Это полная работоспособность всего организма, полное спокойствие в атмосфере опасности.

Но самообладание может быть бессмысленно, если оно акт чисто личный, а не действенная сила. Та сила, что вбирает в себя эманации раздражения встречного и тушит их, как глухая крышка, плотно покрывающая горшок с красными углями и сдерживающая их огонь.

Невозможно таить внутри разлад, страдать и разрываться, а вовне показывать полное якобы спокойствие и этим Лицемерным самообладанием помогать человеку переносить его горькие минуты. Только истинно мудрое поведение, то есть внутренне убежденное спокойное состояние, может помочь ближнему. Оно может прервать тысячи драм людей только одним своим появлением, одной встречей. Таков живой пример мудреца. И в каком бы образе он ни встретился человеку, он может поднять его силы к героическому напряжению. Может помочь ему перейти из маленького, о личном горюющего человека одной улицы в одухотворенное понимание себя единицей всей Вселенной. Вселенной, неизбежно подчиненной одному и тому же закону целесообразности, который ведет все живое на земле – от букашки до человека – к совершенству. Вы можете сказать, что все это вы знаете и понимаете. А на самом деле ничего незнате и не понимаете. Потому что на языке мудрости знать – это значт уметь. А понимать – это значит действовать. Тот, кто говорит, по он знает и понимает, а неумеет действовать в своем трудовом дн, в действительности ничего не знает. Он по своей невежественности ничем не отличается от цирковых собак и лошадей, которые простусвоилш ряд привычных ассоциаций, воспринятых в той или иной посядователъности.

Есть только одна непобедимя сила в жизни, и эта сила – Радость. Каждый раз, когда вам то-то не удается, когда вы хотите победить все препятствия добитъ-ся результатов, побеждайте любя и радуясь. Каждая ваш улыбка ускорит вашу победу и развернет в вас силы. Каждая ваша слеза и слова уныния скомкают то, чего вы уже достигли в свои способностях, и отодвинут вашу победу далеко от вас.

В сумерках, которые здесь сгущаются чрезвычайно быстро (в этих широтах тьма обрушивается наас внезапно, по существу, без всякого предупреждения), мы мчались на скуттере с той предельной скоростью, какую может выжатшз себя сия машина. За время своего краткого пребывания в Индии я так, и не смог постичь правил здешнего уличного движения, иногда в меня закрадывалось сомнение, а существуют ли вообще эти правила, потому что, машины здесь вылетают сразу со всех сторон несутся друг на друга лоб в лоб и лишь в последний момент каким-то чудом избегают столкновения. Выдержка и хладнокровие индийских шоферов поразительны. Вот коричневый «форд» чуть-чуть смял наш экипаж – еле-еле мы успели вырулить в сторону. Мы с Ниной Степановной даже вскрикнули от испуга, а наш шофер спокойно обернулся к нам с лучезарной сияющей улыбкой, словно предлагая посмеяться над столь забавным происшествием.

К слезам, унынию и страxy духовные Учителя Индии непримиримы. Они призывают: «Когда приходит то, что люди зовут несчастьем, надо крепко держать стяг Вечности в руках». И липпяно исключение делают они – для слез радости, ибо, согласно древнему изречению, которое они неоднократно цитируют: «Слезы радости – Господне вин»

Мы миновали полосу оврагов, каких-то буераков, лесных прогалов. Тьма нас настигла, когда мы въехали в старый район города.

Надобно сказать, что старый и новый Дели – это как бы две разных части света. Нью-Дели раскинулся широко, привольно,он относительно малолюден. Это город офисов, отелей, дипломатических представительств. Здания посольств – у каждого из них свой стиль: одни тяжеловесные, монументальные, другие ажурно-легкие; за оградами бьют фонтаны – сконцентрировались все в одном месте, как бы образуя особую зону в городе. Нью-Дели спать ложится рано. Примерно к восьми вечера жизнь на улицах замирает, сосредоточиваясь за тяжелыми дверями ресторанов и отелей.

Другое дело – старый Дели. Дома здесь прижались друг к другу, улицы узкие. Теснотатакая, что неизвестно, как быстрее достичь цели: на машине или пешком (мне все же кажется, что пешком быстрее). Вечером здесь, наоборот, многолюдно. Жара спала – народ высыпал на улицу. Крики, разговоры. Базары шумят чуть ли не всю ночь под открытым небом.

Мы остановились у дощатого магазинчика, у которого отсутствовали двери. Нина Степановна пошла к знакомым выяснять обстановку, а я остался в одиночестве, разглядывая развешанные на стенах магазина лубочные картинки с изображением бога Кришны. Вот Кришна – полный, розовощекий, веселый ребенок. Вот он – юноша с лукавым выражением лица. Вот он отрешенно, забыв обо всем окружающем, играет на флейте.

Прошло минут пять, не более, и у машины выросла стройная фигура шестнадцатилетней девушки с живыми и радостными черными глазами. Она приветствовала меня, как это делают везде в Индии, сложив ладони вместе и прижав их к груди: «Намаете». Я отвечал ей тем же. Знаками она пригласила меня идти за собою.

Мы спустились по каменным щербатым ступеням вниз и очутились в узеньком дворике небольшого деревянного дома. Нина Степановна представила меня хозяину – человеку с оливково-смуглым лицом – Нараяне Рао. Его глаза мне показались какими-то безучастными, сонными. Но впечатление было обманчивым, потому что они проснулись и загорелись неистовым огнем, когда разговор коснулся его излюбленных тем. Скромный чиновник столичного банка превратился в философа, поэта, более того, в пророка, убежденного в правоте своих мыслей. Но это выявилось чуть позже.

Мы прошли в дом и уселись на низеньком диванчике в зеленом потертом чехле. Дверь в другую комнату была открыта, и я увидел на стене портрет Гуру – увеличенную копию той фотографии, что мне показывала Нина Степановна.

– Эта комната, – объяснила она, – для членов семьи является своеобразным храмом. Здесь не спят, здесь не обедают, не принимают гостей. Сюда заходят, чтобы медитировать, чтобы сосредоточиться, побыть в безмолвии. В этой комнате всегда останавливается Гуру. Они ждут его со дня на день.

Быстрая, энергичная девушка – ее звали Ракеш – побежала куда-то и принесла нам с Ниной Степановной большие стаканы, наполненные соком сахарного тростника (того самого, на который я с вожделением поглядывал в полдень). Предвкушая удовольствие, я сделал первый глоток и… последний. Увы, мой организм оказался неподготовленным к специфическому вкусу напитка. Я держал стакан в руках, не зная, как выйти из положения. Я вертел его так и эдак, делал вид, что медленно пью, растягивая удовольствие, с отчаянием смотрел на Нину Степановну.

Заметив мои страдания, она сказала, что если не нравится, то можно пить не до конца. Какое там до конца! Я не мог больше сделать ни одного глотка. Терзаясь сомнением – а не обижу ли я учтивых хозяев? – я незаметно отодвинул стакан в сторону, в тень, чтоб не было видно, полон он или пуст. А Нина Степановна мужественно осушила свой кубок до дна.

Что такое медитация? Этот термин, пришедший к нам из Индии, – ныне он обрел права гражданства, становится привычным, – оброс всякого рода толкованиями, породил вопросы, у иных – недоумение. Так как я работаю в жанре стихотворных медитаций – жанре, новом для нашей поэзии, мне приходилось давать пояснение этого термина, по необходимости краткое: ведь не мог же я предварять стихи развернутыми трактатами. Я определял медитацию как сосредоточенность на той или иной теме, как внутреннее осознание ее. Естественно, что такое определение никоим образом не могло претендовать на полноту обобщения. Если медитация – это сосредоточенность, то уместно спросить, в чем же отличие ее от знакомого нам процесса умственной работы, которая тоже предполагает концентрацию внимания на той или иной теме? Где грань между тем и другим? Существует ли она вообще?