Текст книги "Потом"

Автор книги: Валентин Маслюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Однако к Рукосилу ее пустили не сразу.

Смазливый юноша с тонкими, опасно заостренными усиками, оглядел поношенный Золотинкин плащ, который достался ей от Лепеля, и с развязной свободой розовощекого красавца потрогал стриженную Золотинкину шерстку. Он назвал девушку цыпкой. Ушел, а потом вернулся с известием, что конюшенный боярин Рукосил просит царевну Жулиету обождать. Опасно заостренные усики как будто бы не притупились, однако на этот раз розовощекий юноша не подобрал для Золотинки ни одного уменьшительного имени, хотя в запасе у него имелись, разумеется, еще и крошки, и лапки, и зайчики и множество других незначительных по размеру существ.

С некоторой осторожностью он спросил не та ли царевна Жулиета девица, что лечила вчера раненых. Золотинка призналась, что та самая. Одному хорошему, можно сказать, очень хорошему знакомому, сообщил тогда молодой человек, чертовски не везет в кости. Так вот, не возьмется ли царевна Жулиета за известную мзду этому делу пособить? Нет, Золотинка за трудные дела не берется. Ага, сказал молодой человек, ясно. Но дело не представляется ему трудным. Нет, Золотинка ни за какие дела не берется. Ага, сказала молодой человек еще раз и с трудом, как кажется, удержался от цыпки.

Ее оставили ждать в узком и темной коридоре, под сводами которого свисали на цепях кованые светильники. Выцветшие ковры на стенах повествовали о земной жизни всемилостивого господа нашего Рода. Последовательно были изображены зачатие солнечным лучом и рождество Рода. Подвиги Рода в колыбели, посрамление учителей, словопрение о вере, чудесное плавание на мельничном жернове, воскрешение семисот семидесяти мертвых, проповедь высшего блага и, наконец, мученическая смерть на колесе.

Золотинка имела достаточно времени, чтобы изучить ковры, поучительное содержание которых так мало вязалось с образом жизни Рукосила. Как большинство образованных людей своего времени, Рукосил, конечно же, не принимал на веру благочестивую ложь составителей Родословца.

Снова явились Острые Усики, совсем присмиревшие, и, проведя Золотинку через сени, растворили перед ней тяжелую двустворчатую дверь.

Золотинка ступила в обширный и высокий покой с тремя большими окнами на запад, судя по положению солнца. Несколько в стороне от окна и боком к свету покоился на двух резных столбах тяжелый стол, за которым сидел в окружении письменных принадлежностей и каких-то мелких вещичек Рукосил – в золотом халате с белыми отворотами. Поодаль в глубине покоя высилась обширная кровать под грязно-розовым балдахином. Подле нее на маленьком столице стоял таз и кувшин для умывания. В огромных напольных вазах торчало составленное диковинными букетами оружие – копья, бердыши и дротики, мечи, сабли и кончары.

– Я пришла за Поплевой, – молвила Золотинка, остановившись у порога. Дверь за спиной прикрылась без ее участия.

Оторвавшись от бумаг, – по всему выходило, что Рукосил очень занят – он кинул небрежный взгляд.

– Не вижу радости.

Свежие щеки чародея румянились, бодро топорщились усы, пышно лежали завитые волосы, но глаза, больные глаза, ушли в темную сеть морщин, которая волшебству не поддавалась.

– Подойди сюда.

Она прошла пустым пространством комнаты и стала перед столом.

– Сними капюшон.

Она откинула капюшон и тогда он стал смотреть на нее, поигрывая большим белым пером.

– На причешись. – Он потянулся за гребнем, который лежал обок с чернильницей, отвороты халата разошлись, обнажая волосатую грудь.

Золотинка провела гребнем несколько раз и вернула его на край стола. Рукосил пристально наблюдал всякое движение девушки. Потом он отодвинулся вместе с креслом от стола, взял из готовальни маленький подпилок для ногтей и занялся руками, поглядывая на Золотинку.

Бесчувственное выражение в ее лице, которое так занимало Рукосила, имело еще и ту причину, что Золотинка ощущала покалывающую ломоту в затылке – предвестник мучений, которые неизбежно должно были последовать за потраченным на раненых волшебством.

– Хорошо, – раздумчиво играя бровями, молвил Рукосил. – Получишь ты своего Поплеву. Но сначала…

– Вот сейчас ты солгал, – бесстрастно сообщила Золотинка, бросив взгляд на выкатившиеся из орбит глаза.

Рукосил осекся, подпилок в руке замер. Уловил он в голосе девушки что-то такое, что заставило его поежиться в предощущении беды, размеров которой невозможно было наперед и помыслить.

– Да-да, – кивнула Золотинка. – Я читаю у тебя на лице каждое слово лжи так же верно, как… Ну, словом, всякий раз, когда ты сознаешь свою ложь, у тебя глаза на лоб лезут… и другие столь же выразительные коленца. Это открылось вчера, когда ты витийствовал на башне.

Рукосил облизал губы. Потом очень осторожно положил подпилок на исписанный лист и запахнул халат, прикрыв обнаженную грудь. Он не произнес ни слова.

– Отдай Поплеву и отдай Миху Луня и я уйду. Теперь уж тебе от меня не будет проку. Что толку в человеке, при котором зазорно и рот открыть? Да и мне не в радость глядеть, как ты хлопаешь ушами и орудуешь носом.

– А как ты это видишь? – молвил он, сообразив, ни к чему не обязывающий вопрос. Затруднительно ведь солгать вопросом, хотя, конечно, и это можно.

Золотинка пожала плечами:

– Ну, я сказала. Лицо перекошено и кривляется.

Непроизвольно он приподнял руку, чтобы тронуть нос, и устыдился движения.

– Невозможно. Это никак невозможно! – сказал он, но голос дрогнул и нос шевельнулся.

– Врешь! – отрезала Золотинка. – Ты вовсе не убежден в том, что это невозможно.

– А вот и нет! – вскричал он, распаляя в себе негодование. Сердито выдвинул ящик стола и схватил маленький ключик, который принялся увеличиваться в размерах.

Слева от входной двери он провел рукой по голой, тесаного камня стене, и образовалась скважина. Заметно подросший ключ точно к ней подошел – стена побежала трещинами, часть ее начала поворачиваться со слабеньким крысиным писком. Растворилась глубокая выемка, где стояли на деревянных полках десятки припухлых от непомерной мудрости и почтенного возраста книг. Рукосил выхватил одну из них размером в восьмую долю листа.

– Указатель к полному изводу «Дополнений». К полному! – сказал он и начал листать, без всякого уважения к книге слюнявя палец. – Вот же, вот… Не сказано… Пропущено… – Он останавливался и снова начинал листать. – Нет! Нигде. Ничего такого нет. Не до-пол-не-но! – с напором провозгласил он. – Великие умы древности забыли, видишь ли, упомянуть, а она, сопля несчастная, внесет свое дополнение! Не рассказывай мне сказки!

И швырнул книгу на место.

– Как хочешь, – ровно сказала Золотинка. – Я предупредила.

Он заходил по комнате, возбуждено запахивая халат – хотелось ему укутаться по самое горло, – и потерял меховой шлепанец.

– Потолок этот из рыбьей кости! – воскликнул он, вскинув руку, а взор устремивши на Золотинку.

Она только хмыкнула, глянув на дубовые балки над головой.

– Но это невозможно! – повторил он, остановившись перед Золотинкой в одном шлепанце. – Невежественная самонадеянная девчонка! – почти выкрикнул он. И остановился: – Что? Солгал?

– Почему? – пожала плечами Золотинка. Дерганное возбуждение Рукосила ничего в ней не задевало. – Что тут не так? Ты пытаешься ловить на пустяках, потому что сразу понял, что я права. Бывали вещи и более невероятные, но это вот задевает тебя лично. Потому оказалось и невероятным, и невозможным, и бесстыдным, и нечестным, по видимости.

Он остановился, тут только, кажется, осмыслив все Золотинкой сказанное вполне и до конца, во всех далеко идущих следствиях. И прошипел, приблизив застылое лицо:

– Но ты-то понимаешь, что за такую проницательность убивают?!

– Догадываюсь, – отвечала Золотинка. – Поэтому я и хочу уйти. Чтобы не вводить тебя в искушение. Так вышло. Извини. Отныне между нами ничего не возможно. Никакие отношения вообще. Извини еще раз. И отдай мне Поплеву с Михой Лунем. Больше меня здесь ничто не держит. Я уйду и обещаю ни в чем тебе не противодействовать.

Подождав не скажет ли чего Рукосил, она добавила:

– И я поняла, зачем ты лгал, будто не знаешь ничего о Поплеве. Казалось бы, такой пустяк – что там Поплева, когда весь мир у ног! А тут не весь мир – одного человека отдать. Но ты боялся Поплевы. Ты ревновал. Заранее уже ревновал. Ты боялся, что придется делить меня с Поплевой, а, может быть, и того хуже…

Рукосил сделал несколько неровных шагов, не замечая, что потерял шлепанец, отодвинул книги и взгромоздился на стол. Множество сложных и трудных чувств выказывал его взгляд, но не было в нем уже той липкой и холодной одновременно сладости, с какой он просил Золотинку откинуть капюшон и причесаться. От этого, кажется, Рукосил излечился – от сладости. Взгляд его выказывал скорее недоверие, настороженность, враждебность… А более всего растерянность.

– Поплевы нет в замке, Поплева далеко, – соврал он, покачивая на весу единственным шлепанцем.

– Врешь, – заметила Золотинка, не распространяясь.

Щеки чародея пошли пятнами. Таким Золотинка Рукосила никогда не видела и даже представить себя не могла: краснеющего от смущения Рукосила!

– Мы уйдем с Поплевой, мы исчезнем, чтобы не попадаться тебе на пути. И я не буду волхвовать, я хочу жить. Я хочу жить, – повторила Золотинка с мимолетным вздохом.

Спокойная убежденность ее не укрылась от Рукосила. Он колебался, не зная, на чем остановится, и замолчал надолго, словно Золотинку забыл, погрузился в трудную и безрадостную думу. Раз или два Золотинка примечала, как на лице его шевельнулся нос, вытягиваясь, – Рукосил, похоже, и самому себе лгал или пытался лгать, но это были слабые, преходящие побуждения. Не такой он был человек, чтобы водить самого себя за нос.

– Как жаль, как жаль, – промолвил он потом с обнаженным чувством. – И какое, боже! жуткое одиночество. – Уронил голову и опять задумался.

– Послушай, Золотинка, – вскинулся он. – А ведь чудесное у тебя имя. Кто ж это придумал: Зо-ло-тин-ка. Тин-тин-тин! Холодные такие льдинки… Так и падают за шиворот. – Золотинка невольно хмыкнула: она не видела ничего чудесного в том, что за шиворот тебе сыплется лед. – А ведь слушай, я было… вот ведь как… Я, кажется… кажется, немножко тронулся.

Глаза его, глаза Рукосила, заблестели.

– И какое жуткое одиночество, – повторил он. – Великому ровни нет. Рукосил один во всем мире. Я мог бы тебя приблизить, тогда бы нас стало двое. Мог бы тебя приподнять, чтобы ты стала вровень… И вот – один. Так холодно на высоте. Холодно. И боже мой! как посмеялась бы Милица: великий Рукосил дал маху! Это ж надо…

– Вот ты теперь не кривил душой, – тихо сказала Золотинка. – Жаль, что ты не можешь остановиться.

– А вдруг это пройдет? – спросил он, имея в виду совсем не то, что Золотинка. Вряд ли он ее слышал. – Волшебство твое притупится? Со временем. Почему нет? – Рукосил вскинул голову, но примирительная мысль не долго его поддерживала. – Нет… – упал он голосом. – Так, значит, все оно и есть. Кончено… И странный ты человек. Странный. Таких людей не бывает… Ну так что ты теперь от меня хочешь после того, как пришла и плюнула в душу?

– Отдай мне Поплеву и Миху Луня.

– Да нет, пожалуй, – сказал он раздумчиво, словно бы еще не решив, – пусть лучше Поплева останется у меня заложником.

Золотинка глядела с молчаливым укором, и от этого… от этого новая боль, боль безнадежности защемила черствое сердце Рукосила.

– А что, – сказал он, помолчав, – Юлий тоже виляет носом?

– Он помалкивает.

– Значит, ты никогда никого не сможешь полюбить?

– Я уже люблю.

– Кого?

– Поплеву.

– Чушь! Это только так говорится. Ты не знаешь, что такое любовь.

«А ты знаешь?» – безмолвно вскинула глаза Золотинка, и он осекся.

– Поплева тоже заиграет лицом.

– Поплева никогда не врет.

– Таких людей не бывает.

– В порядке исключения.

– Ни в каком порядке.

– Хорошо, скажем так: Поплева никогда мне не соврет.

Рукосил стиснул кулаки и молчал долго. Ровно столько, сколько молчала и Золотинка – то есть очень долго.

– Ну вот что, – трудно заговорил он, как бывает, когда пересохнет горло. Он встал. – Мое последнее слово: если ты такая умная, ты сама найдешь Поплеву в этом замке. Ищи.

– Он здесь, в замке?

– Да.

– Ты превратил его в предмет?

Рукосил злорадно ухмыльнулся:

– Разумеется, я не скажу ни да, ни нет. Я вообще предпочитаю отныне общаться с тобой как можно меньше. Управляйся как знаешь. Тебе дадут ключи… Даже нет. Я приставлю к тебе человека. Самого Хилка. Хилок Дракула, это дворецкий, честнейший человек. Посмотрим много ли тебе будет пользы от его честности. – Рукосил загадочно хмыкнул. – Ищи. Понадобится месяц – месяц. Год – пожалуйста, год. Понадобится десять лет – не жалко, ищи и десять.

Золотинка окинула взглядом захламленный стол Рукосила, где среди множества нужных и не нужных вещей могло затеряться до десятка заколдованных людей.

– Ты даешь слово, что отпустишь с миром меня, Поплеву и Миху Луня, если я их найду?

Рукосил молчал, мучаясь… и, сглотнув, сказал:

– Больше я не отвечаю на твои вопросы. Ищи. Это все.

– А что бы тебе не отпустить меня по-хорошему?

Рукосил задумался, словно бы эта простая мысль никогда не приходила ему в голову. И сказал потом:

– Поцелуй меня.

– Нет, – тихо качнула она головой.

На щеках его заиграли желваки – быстро же он переходил к противоположным чувствам.

– Приходи завтра. Я велю Хилку бросить дела и заниматься только тобой.

– Хорошо. – Золотинка не выказывала нетерпения. Она уже сообразила, что неделю-другую нужно будет только изображать поиски, не прибегая к хотенчику, чтобы не обнаружить его раньше времени. Хотенчик – главный был ее расчет и надежда. Тот, что у Юлия в кандалах, или другой.

Она не сомневалась, что страстное желание вырваться из-под гнетущей власти Рукосила, желание спасти Поплеву и обрести нравственный покой пересилит все остальное. И после предательства на майдане, когда Юлий и пальцем не шевельнул, чтобы вызволить ополоумевшую от страха и боли девчонку из-под дерева повешенных… после этого нет, хватит – она чувствовала себя свободной. Она излечилась. Ничто не заставит ее обратить свои помыслы к Юлию, не обманется и хотенчик.

Назавтра Золотинку поджидал дворецкий, носатый дядька в коротком, до пояса меховом плаще. Он встретил ее учтивым поклоном и не садился. Здесь же, отступив на несколько шагов, дюжий малый держал тяжеленную корзину железок. Это были ключи от помещений и подвалов замка.

Дворецкий бесстрастно уведомил царевну Жулиету, что поступает в полное ее распоряжение. Покосился на корзину ключей и вздохнул. Дворецкий глядел печальными умными глазами. У него были тонко сложенные чувственные губы, хищный нос и простецкая борода лопатой, наполовину седая. Изъяснялся он с исчерпывающей краткостью и каждое сообщение сопровождал вздохом.

Его звали Хилок Дракула.

Проходя с Золотинкой по двору, Хилок Дракула со вздохом распорядился высечь зазевавшегося парня, проступок которого так и остался для Золотинки тайной. Парня немедленно уволокли. Со вздохом Хилок Дракула сообщил Золотинке, что конюший Рукосил один из самых могущественных вельмож княжества. А пойдет и выше. Отвечая на вопросы, он упомянул четырех жен Рукосила и, помолчав, заключил со вздохом: бедняжки! Были и дети, как не быть, сказал он еще, однако от дальнейших воздыханий воздержался.

Для начала Золотинка решила уяснить себе общее расположение крепостных укреплений и построек. Поднимаясь на стену, она продолжала расспрашивать:

– Как мне вас называть Хилок или Дракула?

Вопрос застиг дворецкого на открытой со стороны двора, узкой крутой лестнице, вопрос вызвал глубокий вздох, а потом полную остановку. Дворецкий погрузился в раздумья.

– Дракулой, – решился он после некоторых колебаний. – Царевна Жулиета, – торжественно сказал он, – никто не называет меня Дракулой.

Был ли это знак особого доверия со стороны дворецкого Золотинка не поняла.

– Вы покажите мне все, что я попрошу? – спросила она, пытливо всматриваясь.

– Все, – подтвердил Дракула, не дрогнув лицом.

– Так распорядился конюший?

– Да.

– Вы знаете, кого я ищу?

– Знаю.

– Как вы думаете, Дракула, смогу я найти Поплеву в этом замке?

– Нет, – отвечал он без колебаний, – ни в коем случае.

– Но я упорная, я очень вредная. Если понадобится, я буду искать годами.

Они стояли на крутой каменной лестнице, Золотинка выше, а дворецкий на несколько ступенек ниже. Он призадумался.

– Должно быть, хозяин имел это в виду.

– Дракула, вы плохой слуга, – сказала она.

Дракула вздохнул. Потом, подумав, он вздохнул во второй раз и после третьего вздоха показал рукой вверх:

– Прошу вас, царевна-принцесса, поднимайтесь.

Они взошли на стену, укрытую на всем протяжении навесом под черепичной крышей. Через проем между зубцами Золотинка увидела нижний двор, нижние стены и растревоженную стаю воронья в небе. Черные птицы кружились взбаламученным вихрем.

– У меня умерла жена, – сообщил дворецкий, присматриваясь к воронью. Золотинка испуганно оглянулась. – Две недели назад, – добавил он.

– Она звала вас Дракулой? – тихо спросила Золотинка.

Дракула промолчал.

– Видите стервятников, – сказал он. – Не всех, значит, убрали – разве усмотришь? Когда мне с трупами возиться – столько народу кормить надо. Всех, кажется, закопали, а поди ж ты… Разве эти спохватятся. – Он показал в низину за деревней, где вдоль русла пересохших потоков белел палаточный город курников. Множество работных людей копали там ров и сооружали грубую каменную стену для защиты от вылазок из крепости.

– С чего вы советуете мне начать? – вернулась к своему Золотинка.

Дракула вздохнул:

– Ваш родственник жив? Или вы полагаете мертв? Где вы хотите его искать, среди живых или среди мертвых?

Вопрос был такого рода, однако, что дворецкий не стал дожидаться ответа.

– Тогда начните с мертвых. Есть тут у нас одно нехорошее местечко.

Золотинка молча кивнула. Она не стала спрашивать, кто посоветовал Дракуле, чтобы он посоветовал Жулиете это нехорошее местечко, потому что заранее решила не зарываться и не начинать поисков слишком прытко.

Снова они прошли двор и где-то между двумя высокими зданиями на западной стороне, отомкнув окованную железом дверь, спустились в темный подвал, где сразу же понадобился факел.

Рваный метущийся огонь разогнал крыс. Вдоль прохода валялись ломаные, засыпанные трухой корзины, бочарная клепка и доски. Освещая путь по протоптанной среди окаменевшего хлама тропинке, Дракула вел за собой Золотинку, а последним, боязливо озираясь, тащился малый с ключами. Боковые проходы возвращали эхо, на неизвестно куда ведущих дверях висели запыленные, давно никем не тревожимые замки. Отомкнув один из них, Дракула начал спускаться по стертым каменным ступенькам.

Подвалы кончились, теперь дворецкий вступил в прорубленный в скале ход, настолько низкий, что одна только Золотинка могла идти, не сгибаясь. Малый с ключами жался все ближе, слышалось его стесненное дыхание. Золотинка ничего не спрашивала, никто не произносил ни слова, и от этого напрягался слух. Тишина подземелья полнилась едва постижимыми звуками. Иногда Дракула задерживался на росстанях, словно припоминая дорогу. И не мудрено: судя по времени, которое занимало подземное путешествие, неведомо для чего устроенные выработки тянулись в толще горы на многие версты, недолго было и заплутать; Золотинка поняла, что они оставили крепостной холм и ближайшие окрестности Каменца, удаляясь под землей в неведомом направлении.

И кажется, это не был еще конец пробитых в горе проходов, когда Дракула свернул налево и за поворотом обозначились в темноте просветы, потянуло свежестью. Ход упирался в проржавленную дверь с засовами. Дракула нашел ключ, заскрипели петли, и открылся сверкающий в пустоту проем.

С подлинным потрясением Золотинка обнаружила себя на краю пропасти. На расстоянии сотни саженей перед ней сверкали залитые солнцем белые скалы, крутой обрыв, в неровностях которого цеплялась раскиданная охапками растительность. Между дальней кручей и порогом двери не было ничего, кроме пронизанной светом пустоты, которая и сама излучала синеватое сияние. А рядом, за притолокой, так что можно было дотянуться, свисали глянцевитые листья корявого кустарника.

Золотинка ступила шаг, ближе к порогу, и тогда поняла, что ход окончился в диком горном ущелье. Уцепившись за косяк, она глянула вниз: на дне пропасти струился ручей. Желтоватый между камней, бледно-зеленый в спутанных зарослях кустарника, он еще раз менял цвет там, где ложилась размашистая, переброшенная через провал тень. Поток искрился и пенился, но шум бурлящей внизу воды почти не достигал ушей.

– На камнях, – сказал за спиной Золотинки Дракула. – Туда у нас с незапамятных времен сбрасывают тех, от кого нужно тайно избавиться, и все такое. А вот лестница.

У самых ног Золотинка разглядела уступ, который был ступенькой, такие же неравномерно выбитые полки-уступы имелись и ниже, они уходили наискось под нависшую в пустоте глыбу и пропадали из виду.

– Вы советуете мне спуститься? – промолвила Золотинка слабым голосом.

– Нет, царевна-принцесса, – отвечал честный Дракула, – я не советую вам спускаться.

– Вы будете меня сопровождать?

– Ни в коем случае. Я ничего не ищу.

Установилось молчание.

– И туда вообще кто-нибудь лазил? – сказала, наконец, Золотинка.

Дракула ответил невнятной гримасой. В темных недрах скалы, куда уводил ход, в руках слуги теплился огонь. Детина с ключами не был любопытен и не выказывал желания глянуть хоть раз в пропасть.

– Хорошо, я спущусь, – сказала Золотинка, будто они ее уговаривали.

– Ваша воля, – отозвался Дракула.

– Прямо сюда? – зачем-то спросила девушка, указывая на первую ступеньку.

– Возьмите оружие. Туда волки наведываются, на падаль.

На это Золотинка не нашла что сказать. Дракула подозвал детину и тот снял кожаный пояс, на котором висел тесак. Золотинка скинула плащ, разулась, потом неловкими руками принялась застегивать пояс с оружием. Подходящей дырочки не нашлось, слишком широкий ремень проскальзывал на бедрах.

– Через плечо, – посоветовал Дракула.

Она попробовала приладить ремень по-новому, но скоро освободилась от него и бросила на пол.

– Черт с ним! Как-нибудь!

Больше не мешкая, Золотинка повернулась спиной к пропасти и нашла босой ногой уступ. Спустившись ниже порога, она почувствовала, что напряжение отпускает ее. Все оказалось не так страшно, как мнилось в бездействии. Расчетливо высеченные ступеньки нигде не прерывались, едва она начинала пугаться, ничего не ощущая под ногой, как находила особо для этого случая вырубленный в скале захват, можно было перенять руки и тогда сразу обнаруживалась шершавая и неровная ступенька. Лестница, не везде отвесная, извивалась по склону, применяясь ко всем пологостям и расселинам, которые только можно было сыскать. Местами спуск позволял выпрямиться и не держаться руками.

Очутившись на осыпи, ниже которой начинался перемежающийся прогалинами кустарник, Золотинка огляделась. Лестница увела ее в сторону от тех валунов в русле ручья, которые запомнились ей сверху. Она стояла, не двигаясь, но кроме однообразного журчания воды не слышала ничего. Тогда, ощупывая ногой камни, чтобы не поколоться, девушка начала пробираться между кустов и тут приметила кости – оглоданные и растасканные. Выбеленные и уже почерневшие так, что сливались со щебнем. Хотелось остановиться, затаив дыхание, прислушаться, и Золотинка не торопилась. Когда же она возвращалась взглядом к утесам над головой, то не могла разглядеть ни ступенек, ни двери тайного хода, затерявшейся где-то немыслимо высоко. Она подумала, не крикнуть ли Дракуле, но крик казался еще страшнее безмолвия.

Здесь никто не бывал. Среди чахлого кустарника на камнях валялись вперемешку кости и черепа. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не ступить ненароком на человеческие останки. Золотинка видела истлевшую одежду, запавшую внутрь грудной клетки пряжку. И полная сверкающих зубов челюсть. Поодаль – ржавые доспехи, прежде казавшиеся Золотинке камнем. Был это витязь, закованный с ног до головы в железо, – так его и бросили в панцире. Оторвавшись от перевязи, валялся в ободранных ножнах меч.

Осматриваясь, Золотинка осознала слабый повторяющийся шорох, который мерещился ей и прежде. Она выпрямилась и прислушалась. Звук, прежде явственный, не повторился. Это было, кажется, где-то там, прямо под входом в скале, на камнях, куда сбрасывали тела. Груды выбеленных костей, среди которых блуждала Золотинка, как древесный мусор, намыло вниз по ручью высокими паводками. Следы недавнего убийства, следовало искать выше.

Стараясь без нужды не шуметь, Золотинка попробовала вытащить меч – ножны рассыпались трухой и обнажился обезображенный язвами клинок. Однако оружие не много прибавило уверенности, гиблые места не нравились Золотинке, она не испытывала потребности рыться в старых костях. Но и возвращаться же, попусту спустившись в пропасть, было как будто бы не с руки.

Поразмыслив, Золотинка решила не лазить по зловещим зарослям, а заняться хотенчиком. Она снова поднялась на осыпь, чтобы окинуть взглядом ложе ручья и скалы, а потом, уверившись в своем одиночестве, вырубила из ломкого кустарника рогульку.

Грубо выделанная, куцая палка вполне могла сойти за хотенчик, однако она мертво упала на камни. Порядком обескураженная, Золотинка повторила попытку, стараясь припомнить то особенное состояние, которое испытывала, создавая два первых хотенчика. Подержала рогульку в руках и даже во рту, но, кажется, ничего уж больше не могла в себе возбудить – и бросила.

Дурное предчувствие ее оправдалось. Падая, рогулька даже не вильнула в воздухе, ничто не отличало ее от любой другой деревяшки, а во рту застоялся горький привкус коры. Золотинка прихватила меч и отыскала ветку поосновательней. Сначала вырубила ее, а потом оскоблила, орудуя палкой при неподвижном клинке… Но и на этот раз ничего не вышло.

Можно было предположить, что хотенчики получаются только из той рябины, что стоит во дворе заколдованной усадьбы. Все, что угодно, можно было предположить, потому что Золотинка имела самое смутное представление о том, из чего состояло ее тогдашнее волшебство. Недаром Рукосил утверждал, что все это дикость и варварство, оскорбление истинной науки. Не было никакой уверенности, что раз получившееся или, вернее сказать, случившееся волшебство, случится и во второй раз. А предположить можно было и то и это с одинаковым успехом.

Золотинка промучилась еще с полчаса и оставила попытку. Приходилось признать, что попала она впросак и крепко. Как теперь приниматься за поиски Поплевы, не имея надежного поводыря? Рассчитывать на хотенчик Юлия? Но где он сейчас, что с ним? Удастся ли им овладеть? Все это было очень зыбко и ненадежно.

Изрядно расстроенная, Золотинка забыла мерещившиеся ей прежде шорохи, забыла ощущение чужого взгляда, тот несомненный запах зла, который подсказывал ей, что место нечисто. Она почти не остерегалась и если тащила на плече меч, то потому, быть может, что забыла его бросить. Пробираясь излучинами ручья, где хорошо было ступать босиком по песку и гальке Золотинка опознала валуны, которые запомнились ей сверху. Здесь тоже белели вымытые половодьем кости, хотя и не столь ломаные и перемешанные, как ниже по течению. Костей здесь хватало, только не ясно было, что тут делать и чего искать, не имея поводыря. Останавливаясь и озираясь, Золотинка присматривалась больше к безмолвным дебрям кустарника, чем к человеческим останкам, оглядывала нагромождения скал в вышине и дивилась полному отсутствию жизни.

И потому, верно, что Золотинка мало смотрела под ноги, она не пропустила витавшую в воздухе мухой тварь… которая не была живым существом!

Потому что это был хотенчик!

Самый настоящий хотенчик.

Ошеломленная, Золотинка вспомнила брошенные в кустах поделки, одна из которых, как показалось на миг, ожила… Но это было совсем не то. Почерневшая рогулька никак не походила на свежеструганную деревяшку. Пришел еще на ум закованный в кандалы хотенчик, что остался у Юлия, и тут только Золотинка заподозрила истину.

То был хотенчик оборотня! Самый первый Золотинкин хотенчик, который увел волка из разоренной усадьбы!

Но где же тогда оборотень? Как оказалась здесь одичалая и вся пропитанная людоедским духом рогулька? Привела ли она с собой оборотня или каким-то недоразумением они расстались?

Ничего хорошего от встречи с волком, во всяком случае, ожидать не приходилось, Золотинка перехватила меч и, затаив дыхание, огляделась.

В пору было бы удирать, если бы только Золотинка не нуждалась в хотенчике так отчаянно. Она начала подкрадываться и вот когда пожалела, что разулась: сучки, острые обломки камней и кости попадались на каждом шагу, понуждая ее к нелепым неловким движениям.

Хотенчик ходил возбужденными кругами не особенно высоко, так что его можно было сбить, пожалуй, недлинной палкой. Подбираясь все ближе, Золотинка вышла к верхней границе зарослей, к тому месту, где скатившийся с горы оползень широким мощным языком врезался в зелень; по дресве осыпи тоже уж пробилась растительность – кустарник и колючки – яично-желтые стелющиеся поросли очитка. Верно, осыпь была старая… А ветки кустарника переломаны совсем недавно… И там, где витал хотенчик, в сердцевине его зазывных кругов, – свежеразрытая куча.

Куриная яма очень больших размеров, как если бы курица была с лошадь. А в яме под завалившимися вниз камнями белели кости и сверкнуло золото.

Золотинка вздрогнула. За спиной затрещало, она обернулась, резко отмахиваясь мечом, и встретила оскаленную пасть, вложивши в удар и страх, и ярость.

Огромный седой волк, проломивши заросли, которые его несколько задержали, пытался достать девичью шею одним прыжком, но Золотинка умела обращаться с тяжелыми веслами, о чем людоед не догадывался. Встречный удар оглушил его, волк рухнул под ноги, а Золотинка, испуганная до дрожи, не удержалась от второго, убийственного удара и обрушила ржавый клинок сверху. Седой череп хрястнул, зверь содрогнулся тощим телом и вытянулся, вполне обнаружив свои чудовищные размеры. Худое брюхо с выпирающими ребрами судорожно вздымалось – раз и другой… опало. Темная кровь заливала изувеченную голову и стекала по шее.

Оборотень-людоед из заколдованной усадьбы. Вот как они встретились!

Золотинка судорожно сжимала меч. Волчья кровь забрызгала ей ступни и щиколотки, подол платья. От омерзения Золотинку трясло. Она попятилась и едва не свалилась в яму.

Взглянув над собой, она увидела, что хотенчик медленно-медленно, без сил воспаряет ввысь – оборотень испустил дух. Волчье тело заколебалось, теряя определенность, пробежала дрожь… Не седой еще старик лежал перед Золотинкой, уткнувшись лицом в окровавленные камни. Изможденные его мощи покрывал просторный кафтан и штаны, какие были приняты среди столичных щеголей добрую четверть века назад.