Текст книги "Каменный пояс, 1979"

Автор книги: Валентин Катаев

 
Мы с детских лет твою носили робу,
Твои заботы чтили и права,
Твои крутые, как металл на пробу,
До капельки весомые слова.
Ты верил нам, как верят людям взрослым,
Работу дав – начало всех начал,
Ты нас, мальчишек, обучал ремеслам
И мудрости житейской обучал.
И мы росли и обретали силу,
Отчизне присягая и труду,
И доменным огнем нас прокалило,
Как прокаляет флюсы и руду.
Возненавидев скуку и безделье,
Мы шли с тобой все тверже и смелей,
И в горький час, и за столом веселья,
Живя по правде,
                          по одной по ней.
Пусть не металл теперь точу я – слово,
Пускай мартены лица нам не жгут,
Но честный стих бетонщика Ручьева
Есть тот же подвиг и нелегкий труд.
Бывает, право: свой удел поносим
И, зря испортив множество чернил,
Себе твердим, что это дело бросим
И что предел терпенью наступил.
Но слышим голос басовитый, ясный:
– Эге ж, ребята, неважны дела,
Выходит, что учил я вас напрасно
Упорству огневого ремесла…
И больше – ни попрека, ни укора.
И вновь для строчки – страдная пора,
И безразличны вопли щелкоперов,
Шипенье гастролеров от пера.
И в добром слове обретая веру,
Ты снова – сын в кругу своей семьи,
И точишь сталь по вашему примеру,
Уральские товарищи мои.
Я ваш не потому, что я когда-то
У вас учился тайнам ремесла,
И не по праву сына или брата —
По крепости душевного родства.
Нет, не пропиской —
                     твердостью закала
Гордился по закону на войне,
Когда рвались дивизии Урала
Через огонь
                 и выжили в огне!
Вот почему мне дороги до гроба,
Вот почему – и долг мой, и права —
Твои крутые, как металл на пробу,
Весомые до капельки слова.
 

Михаилу Львову

 
Снаряды грызли землю Сталинграда.
Вскипала Волга. Мертвый плыл паром.
Горбатый, грязный, как исчадье ада,
Немецкий танк поднялся над бугром.
Он пол-Европы траками пометил,
Броней сметал он все перед собой.
И вот стоит у Волги на рассвете,
От выбоин и вмятин весь рябой.
Еще мгновенье – и на этом танке
Опустят люк. Рванется танк, дрожа.
Начнут полосовать его болванки
Тяжелое железо блиндажа.
Еще мгновенье…
Но в раскатах грома,
Стоявшая в укрытье до сих пор,
Рванулась из-за рухнувшего дома
Уральская машина на бугор.
Провыл снаряд немецкой пушки куцей.
Но шел наш танк по прежнему пути.
И понял враг: ему не увернуться,
От лобовой атаки не уйти.
Они сцепились, будто в рукопашной,
Сшибая бронированные лбы.
И замерли заклиненные башни.
И оба танка встали на дыбы.
…Мы шли вперед знакомыми местами,
Оставив на высоком берегу
Машину с опаленными крестами,
С оборванными траками в снегу.
А рядом с нами
                       медленно и грозно,
Весь в ранах и рубцах, без тягача,
Шел танк уральский по земле морозной,
Магнитогорской сталью грохоча.
В пути спросил один солдат другого:
– Ты, кажется, с Урала, побратим?
И руку он потряс ему без слова.
И все без слов понятно было им.
 

Ничего, что в пору, когда мы рыли котлованы и месили бетон, ведрами загружали домны под первые плавки, – ничего, что в ту пору мы были голодны и раздеты, и спали в бараках, где звенела вода, и пили кипяток титанов, – все это ничего, ибо была неслыханно гордая молодость, и шло начало гиганта, который не умом обнять, а душой только…

Вот от того, наверное, я выбрал не строки лирики, не песни зрелых лет из книг, а куски репортажа «Высота», написанного, кажется, торопливо, но по зову сердца. А причина для репортажа была та же, по какой шли мы в 31-м на штурм и аврал, по одной-единственной причине: «Надо!»

Я отменно помню день, в который секретарь обкома партии, однокашник мой по Магнитке, отыскал меня в толчее стройки и сказал, покашливая в кулак от простуды на студеном ветру:

– Стан «2500» нужен стране позарез.

…И вот три маленьких главки из «Высоты».

1. Вы видели высоту?

 
Вы видели высоту?
Бывали на ней хоть раз?
Ту высоту-красоту,
Где молнии возле глаз?
Ту высоту, где вдруг
Растут облаков грибы,
Где кружится пепел вьюг
И ветры сшибают лбы?
Вы слышали высоту?
Здесь рядом гуляет гром,
И, задевая звезду,
Птицы свистят крылом!
Это та
          высота,
Где бог – верхолаз простой.
Плывет за плитой плита,
Ложится плита с плитой.
На север ушла зима,
Стекает капель, как пот.
Громят тишину грома
Буровзрывных работ!
Ветров степных нытье.
Скалу динамит трясет,
Но дело вершат свое
Люди больших высот.
Они не уйдут с поста,
Пока не встанет на пост
Стан стального листа
Во весь богатырский рост!
 

2. Рядом с небом

 
Кранов кряк, гуденье мазов,
Сварки яркая заря.
Перекличка верхолазов
Наверху, у фонаря.
Парни дерзко в небо лезут,
Нету выше чести той,
Чем сдружить навек железо
С голубиной высотой.
Домны плавкой кумачовой
Озаряют их с утра.
В очи Вити Богачева
Бьют уральские ветра.
Молодой и крепкокрылый,
Выбрал он судьбу легко:
«Чтобы к небу ближе было,
Чтобы в рай недалеко».
Строил слябинг и мартены,
Под холодным ливнем мок,
Грел парнишку неизменный
Комсомольский огонек.
Грело доброе сознанье,
Пусть работа нелегка,
Что возводит это зданье —
Без бахвальства – на века.
Пот со лба стряхнув рывками
К ферме прислонясь плечом,
По соседству с облаками
Воробьев гремит ключом.
Ветерком относит слово,
Как дымок летит оно,
Только Васю Воробьева
Виктор слышит все равно:
– Без охоты и заботы
Не житье, а грусть одна.
Без охоты нет работы,
Нет, как свадьбы без вина.
Жить так жить, чтоб век был прожит
Каждым парнем, как бойцом,
Чтобы можно было все же
Так сказать перед концом:
«Не глядите, дорогие,
Что сейчас – ми сил, ни глаз.
Был я в те года в России
Не последний верхолаз.
Я ценил свой труд красивый,
Трудную работу ту.
Искони у нас в России
Люди любят высоту.
И с печами по соседству —
Лучше всех иных красот —
Я оставил вам в наследство
Стан «Две тысячи пятьсот».
 

3. Идет, идет сраженье

 
На площадке пыль клубится,
Бьют ломы и топоры,
И задором пышут лица
Увлеченной детворы.
По призыву комсомола
Гомонит субботник тут.
Мальчики четвертой школы
Впереди пока идут.
Мусор, щепки – вон из цеха,
Землю лишнюю – долой!
Сколько шума, сколько смеха,
Сколько силы удалой!
Молодью парни рядом,
И девчата возле них.
С шуткой действуют бригады
Институтов городских…
И душе приятно, право,
Что близки им, как и нам,
Наше дело, наша слава
С честным по́том пополам.
А вокруг грохочут взрывы
Боевым громам сродни.
Ветра резкие порывы.
Флагов красные огни.
И за план сражаясь стойко.
Люди слов не тратят зря:
«Стан – к началу декабря!»
На большой ударной стройке
День и ночь горит заря.
Крана башенного лапа
Вверх конструкции несет.
Как в бою, начальник штаба
Шлет людей на штурм высот.
И идет, идет сраженье
На огромной высоте —
Продолжается движенье
К нашей цели и мечте.
 

Михаил Люгарин
ЗВЕРИНОГОЛОВСКАЯ ДОРОГА
Стихотворение

Нине Кондратковской

посвящаю

Общественность Южного Урала тепло отметила семидесятилетие поэта, ветерана Магнитостроя Михаила Люгарина.

«Вы прошли суровую жизненную школу, – говорится в приветствии секретариата правления Союза писателей СССР М. М. Люгарину. – Один из первых магнитогорцев, своим нелегким трудом землекопа, бетонщика, плотника Вы участвовали в закладке великой стройки первой пятилетки – Магнитогорска, где живете и трудитесь по сей день.

У Вас за плечами многие годы упорной работы, творческих поисков. Но и до сего времени Вы остаетесь верны своему лирическому герою, крестьянскому пареньку, приехавшему на Урал строить будущее страны социализма. Радостью и гордостью строителя наполнены Ваши стихи. Ваше сердце поэта отдано родным нивам, полям и дубравам. Пафос Ваших стихов принадлежит любимой Родине, мирному труду под мирным небом социалистической Отчизны».

Публикуем одно из стихотворений нашего земляка.

 
Я давно живу не на Тоболе,
В городе живу
Огня и стали,
Но дубравы наши,
Наше поле
Сниться до сих пор не перестали.
То зовет,
То манит притоболье —
Птичий край,
Людское хлебосолье.
Девушки на редкость чернобровы,
Поцелуи их
Хмельней вина —
Родина поэзии Ручьева
И моей поэзии весна.
Полюбил наш край
Не понаслышке,
Взбудоражив ветром волоса,
Обошел его без передышки,
Оттого
В моих стихах полкнижки
Про озера наши и леса.
Свои годы лирикой врачую,
Той, что там
У зарослей куги,
На рассвете
Гладят рябь речную
Утки,
Как живые утюги.
По лугам цветут
Кипрей и рута,
Дикий мак,
Пестреют васильки.
Хвойные вздувая парашюты,
Сосны приземлились у реки.
А еще мне снится
Дом крестовый
На углу Воздвиженской в Зверинке,
Сруб сосновый —
Отчий кров Ручьева,
Под окном – березонька в косынке,
Белой в январе,
Зеленой летом,
К октябре
Пылающей, как флаг.
Словно наряжалась для поэта,
Чтобы он любил ее за это,
Чтобы он из дома ни на шаг.
Круглолицым рос,
Голубоглазым
И в словах звенела синева,
Что ни фраза,
То и рифма сразу —
И летят в поэзию слова.
Час рожденья —
Только лишь начало,
А окрепли ноги,
Так иди…
Позабудь ту зыбку, что качала,
Песни те,
Что мама напевала,
Самого себя опереди.
Голову склоняя над тетрадкой,
Не кичись,
Что ты уже поэт,
Поспеши за жизнью без оглядки,
Так иди,
Чтоб оставался след.
Помню, как покинули станицу,
Шли пешком
С восхода на закат,
И теперь,
Когда сомкну ресницы,
Та дорога
Золотой мне снится.
О, года!
Они летят, как птицы,
Но не возвращаются
Назад.
Шли вперед…
Уже тускнели дали,
За верстой
Была длинней верста.
Косачи у каждого куста,
Жаль до слез родимые места!..
А куда идем,
Еще не знали,
Где он, исполин
Огня и стали,
Город без единого креста?
Но размахом
Первой пятилетки
Притянула нас
Магнит-гора,
Город начинался от рулетки,
Счастье начиналось с топора.
Колыбелью был тот дом сосновый,
А теперь я вижу, как во сне:
Есть в Магнитке улица Ручьева
И стихи о нашей стороне.
Оттого, родные,
Как ни странно,
Налегке,
С дубовым батожком
Соберусь я —
Поздно или рано —
Поездом доеду до Кургана,
До Зверинки доберусь пешком.
Поклонюсь соседям у калитки.
От села дорога
До села.
Нам она крещением была.
Мы по ней спешили до Магнитки,
А она
В поэзию вела.
 

Борис Тэрнитэ-Князев,
журналист
УТРЕННЯЯ СМЕНА
Стихотворение

 
Полчаса до подвига осталось…
Лица так внимательно тихи,
И, сгоняя дрему и усталость,
В цех вплывают песни и стихи.
Я в своем родном Магнитогорске
Вновь хожу в две смены на завод.
Не нужны
               ни сцена,
                             ни подмостки,
Если в цех
                поэзия идет.
Чувствую себя
                      в своей
                                  бригаде.
От вопросов я не ухожу,
И ответы в каждом добром взгляде
На свои вопросы нахожу.
Значит, ночь бессонная поэта,
В строчки выливаясь и искрясь,
Приближала музыку рассвета,
В душах земляков отозвалась.
Бейся, сердце, в ритме неизменном,
Лейся, солнце,
                      вдоль стальных цехов!
Я хочу,
           чтоб утренняя смена
Начиналась
                 с песен и стихов.
 

Александр Павлов
СТИХИ

1950 года рождения. Член Союза советских писателей. Студент литературного института имени М. Горького. Работал вальцовщиком в листопрокатном цехе. Ныне руководит литературным объединением Магнитогорского металлургического комбината «Магнит».

В 1976 году в издательстве «Современник» вышла первая книга поэта – «Предгорья», отмеченная областной комсомольской премией «Орленок».

 
Я говорить и сетовать устал.
Не время ли взглянуть на дело шире?
Пора бы танк загнать на пьедестал —
наш легендарный Т-34.
Замешана на крови и поту,
его броня прошла огонь и воду.
В краях далеких делала погоду
и доказала нашу правоту!
Броня… О ней так мало говорят,
хотя она вознесена по свету.
Не об нее ли плющился снаряд,
увенчанный хваленой рурской метой.
Он плющился о руки горновых,
о плечи опаленных сталеваров.
Он рушился о павших и живых,
о юных, молодых, почтенных, старых.
Мы за железом разглядеть должны
могучий строй,
                 торжественный и трудный,
что в грохоте военной тишины
шел в бой у колыбели многотрубной.
Ужели места не найти ему
на площади, акацией увитой,
не корпусу, а только одному,
простому танку, видевшему битвы.
Прошел бы мимо смирный мальчуган,
а танк ему о прошлом бы поведал.
Про то, как был смертельный ураган,
про тех, кто рядом выковал победу.
Прошел бы мимо ветеран любой —
он позабыл бы тотчас про седины.
Он вспомнил бы и тот, и этот бой,
про тыл и фронт,
                 про тот кулак единый.
Она жила бы, грозная броня,
за всех живых и павших,
                             и сквозь годы
набатом бы врезалась в тело дня,
в себя вобрав великие невзгоды.
Не может быть, чтоб к родине своей
он из похода не сумел добраться.
Ведь даже стаи наших журавлей
к гнезду родному по весне стремятся.
Тот старый танк, наверное, устал…
Но верно: день придет, и у завода
он тяжело взойдет на пьедестал,
взвалив на плечи прожитые годы.
 

 
Есть города большие
                              (как не быть!),
одетые в булыжную кондовость.
Есть города – их можно позабыть,
хотя собою представляют новость.
Но есть такие в мире города,
что врезаны твоей судьбою в сердце.
От них ты не уедешь никуда,
в какой бы дальний поезд ни уселся.
Твой город по-особому знаком —
до камушка, до трещины в асфальте.
Его отыщешь вдалеке на карте —
и сразу к горлу подступает ком.
Ну как ты там,
                   мой добрый городок?
Каким кварталом новым зацепился
за степь, в которой парился и дрог,
где первою палаткой засветился?
– Лицом к лицу лица не увидать, —
сказал поэт. – Со стороны виднее.
Мне вдалеке и сил не занимать,
приду к тебе – и становлюсь слабее.
Так в материнском доме дорогом,
пройдя огни и воды, станешь слабым.
На то, видать, и существует дом,
чтоб сил набравшись – снова по ухабам!
Есть города большие, как моря,
нас большаки уводят к ним и реки.
Но есть такие – звездами горят
и с детством прорастают в человеке.
Таков и ты, неброский и степной,
с привычным сердцу деловым укладом.
Где б ни был я —
                ты всюду будешь рядом
в карагачах и кленах, город мой.
 

 
Взойду на каменный приступок,
забухшую открою дверь —
и хоть глазам своим не верь —
в окошко свет струится скупо.
Под бурым слоем горной пыли
гвоздей и леса кружева…
А ведь когда-то люди жили,
и комната была жива.
Тут по весне лоснили окна,
полы скоблили добела,
ругались бабы расторопно,
и лень летела с помела.
Не затворясь от горной пыли,
тут сталь вгоняли в берега,
и умирали, и любили,
и время брали за рога.
Не мне судить, а все неловко…
Ведь надо ж, славный угол сей
совсем бессовестно – Ежовка
назвал какой-то грамотей.
Ежовка…
              Рыжая дорога,
пустых домов печальный сход.
То ли ежей здесь было много,
то ль в зиму ежился народ.
То ли в ежовых рукавицах
себя держали в трудный час…
И пыль покалывала в лицах,
и глотки тряс ядреный квас.
А может,
              камушком-подрудком
ложилась под ноги гора,
и что ни день, то первопутком
шагали в гору мастера…
Все кануло.
              В забытом крае,
ломая прошлое свое,
под новый цех забили сваи
и валят ветхое жилье.
Через какие отложенья,
какой порушив монолит,
твои, Ежовка, достиженья,
культуру выроют и быт?
Вольготно кружится бульдозер,
ровняет землю тракторист…
И лист железа бьется оземь,
с последней крыши ржавый лист.
 

Ирина Кияшко
СТИХИ

1957 года рождения. Студентка филологического факультета. Лауреат «зеленого листка» журнала «Юность» (1976 г.). По путевке Магнитогорского металлургического комбината, где работала токарем, Ирина Кияшко успешно выдержала вступительные экзамены и была зачислена в университет Дружбы народов имени Патриса Лумумбы.

 
В теплом небе полощутся голуби,
и в причастности к их мятежу,
я горда небывалой гордостью,
что Магнитке принадлежу.
 
 
Мне не зря это счастье выдано —
быть частицей живого огня.
Я б такое хотела выдумать,
чтоб и город был горд за меня!
 

 
Ночь расколол
                       трамвайный гомон
и в поднебесье улетел.
Проснулся и ликует город
в предчувствии горячих
                                    дел.
Навстречу утру убегая,
грохочет дамба над
                              волной.
Звенит, как песня,
                            город мой,
и песне нет конца и края.
И величав, и озабочен,
и неприступен, и суров,
он, словно истинный
                                рабочий,
не признает туманных
                                 слов.
 

 
Ты вытрешь горошины пота,
ты скинешь усталость с плеча,
и снова начнется работа,
она состоит из начал.
Начало побед и терзаний,
какие познать довелось,
начало прямых попаданий
и первых шагов вперекос.
Хлебнешь из промасленной кружки
крепчайшую чайную жуть,
мечтая на ворохе стружки,
как в сизой соломе заснуть,
пошлешь ее к богу, дремоту,
с сознаньем своей правоты,
и снова начнется работа,
и в ней начинаешься ты.
 

Александр Соловков
ОН ДАЛ НАМ ВСЕ…

Директор Ашинского металлургического завода.

За годы своего существования Магнитогорский металлургический комбинат имени В. И. Ленина дал стране не только сотни миллионов тонн высококачественного металла. Его коллектив стал своеобразным университетом, где получили отличную профессиональную подготовку и идейную закалку сотни специалистов, работающих сегодня почти на всех металлургических предприятиях страны, во всех звеньях отрасли – от заводов до союзного министерства.

Большая часть жизни Александра Константиновича Соловкова тоже связана с Магниткой. Там получил специальность металлурга, высшее образование. В Магнитке стал коммунистом. Коллективы магнитогорских металлургического комбината, калибровочного завода, треста «Магнитострой» избирали его депутатом Верховного Совета СССР.

После окончания Магнитогорского горно-металлургического института А. К. Соловков много лет проработал на комбинате – подручным сталевара, помощником мастера, начальником смены, заместителем начальника цеха, начальником мартеновского цеха № 1. Был заместителем секретаря парткома комбината, первым секретарем городского комитета КПСС.

Вот уже почти 20 лет А. К. Соловков живет и работает в городе Аше.

 
Есть города – из дерева и камня,
в рубцах и шрамах, с гарью вековой,
а нам пришлось вот этими руками
из вечных сплавов строить город свой.
По чертежам – чудесный, как из сказки,
рождением захватывая дух,
он дал нам все – от хлебушка до ласки,
работу дал нам каждому за двух…
 

Б. Ручьев. «Прощанье с юностью»

* * *

Слово «Магнитка» означает для нас гораздо больше, чем просто чугун, сталь и прокат. Магнитка – это и школа, и университет. Школа воспитания чувств. Университет мастерства, новейшей техники. Правильно сказал поэт: «Он дал нам все – от хлебушка до ласки, работу дал нам каждому за двух…» Самый ход событий на Магнитке закладывает важнейшее свойство в основу человеческой личности – государственный подход ко всему. И к будничным делам, и к взаимоотношениям людей, и к отдельным недостаткам.

Жизнь коллектива комбината, коммунистов, в первую очередь, как бы ведет строгий отбор. По известной технологии металлургии: шлак скачивают, сталь остается.

Мои заметки – именно о воспитании чувств, о том, как мудрый воспитатель – коллектив постепенно формирует в людях высокое чувство личной ответственности.

Старых мастеров вся правобережная и левобережная Магнитка зовет не иначе как по имени-отчеству. О тех, кто строил и задувал первые домны, варил первые скоростные плавки, катал броневую сталь на блюминге в годы Великой Отечественной войны, сегодня рассказывают легенды. Уже высоко шагнули по ступеням управления их ученики – мастера послевоенного времени. На смену многим из них пришли молодые инженеры, вооруженные знаниями и последними достижениями металлургической науки. Но в коллективе живет и передается из поколения в поколение одна из самых замечательных традиций – уважение к старым мастерам, преклонение перед их гражданским и трудовым подвигами.

Не могу в связи с этим не рассказать об уроке, преподанном молодому начальнику цеха Г. И. Носовым, бывшим тогда директором комбината. Один из выдающихся металлургов, ученик академика И. П. Бардина, он возглавлял комбинат в самое тяжкое для страны время – предвоенные и военные годы, был его директором более десяти лет. Талантливый инженер и организатор, строгий и немногословный человек, он с сыновней нежностью относился к старым мастерам и никогда не давал их в обиду.

Однажды начальник мартеновского цеха пожаловался директору на пожилого сталеплавильщика:

– Старый стал, неповоротливый.

Всегда спокойный и умевший владеть собой, Носов взорвался:

– Выгнать предлагаете? Быстроногих надо? Забыли, как этот мастер в горячую печь лез, чтобы свод залечить?

И, взяв себя в руки, продолжал с иронией:

– В одном вы, безусловно, правы: бегать ему тяжело. Что ж, давайте посадим его в кабинет начальника цеха – пусть оттуда дает советы командирам.

Искусство воспитания сложно и многообразно. Управляя коллективом – большим или маленьким, – руководитель сам все время учится у этого коллектива, воспринимает его опыт, его традиции, лучшие черты рабочего класса. Такова диалектика становления любого руководителя в советском обществе.

В производственном коллективе теснее всего связан с людьми мастер. И если он нарушит эту связь, оторвется от товарищей по труду, поставит себя над ними, – пострадает и работа, и он сам. Хорошо, если товарищи вовремя ему на это укажут.

Как-то в бытность мою секретарем Магнитогорского горкома партии зашел ко мне секретарь партийной организации доменного цеха и рассказал, что на собрании коммунистов будет разбираться персональное дело Д. Я удивился и встревожился: все время хвалили Д. как одного из передовиков, поощряли как изобретателя и рационализатора, в партию недавно приняли… Что он там натворил?

Оказалось, зазнался человек. Начал грубить, покрикивать на подчиненных. Перестал посещать семинар по экономике. Хотели с ним поговорить на собрании партгруппы – не явился.

Вот и решили обсудить его поведение на открытом партийном собрании.

Был я на том собрании. Здесь и те, кого Д. учил, воспитывал, приобщал к техническому творчеству. Он, должно быть, надеялся, что они-то вспомнят о его заслугах. Но говорили о другом – об ошибках, промахах, зазнайстве, фактах пренебрежительного отношения к дельным советам товарищей по труду.

Признаться, боялся я за него: человек молодой, самолюбивый, поймет ли суть рабочей педагогики? Сумеет ли переломить себя, оценить прямоту и искренность того же мастера Алексея Леонтьевича Шатилина, который с горечью говорил Д. на собрании:

– Многому учили тебя… Но вот откуда в тебе высокомерие и грубость – ума не приложу.

Но молодой специалист все понял правильно. Когда предоставили ему слово, сказал:

– Спасибо за урок. Можете поверить – исправлюсь. Работой это докажу…

Доменщики вздохнули с облегчением.

Д. вскоре возглавил в цехе школу передового опыта, взялся за подготовку новых учеников. Он был награжден орденом. Как одного из лучших специалистов, Д. направили на строительство металлургического комбината в Бхилаи, а по возвращении из Индии доверили руководство большим производственным коллективом.

Вспоминаю своего первого наставника – мастера сталеплавильного цеха Магнитогорского металлургического комбината имени В. И. Ленина Михаила Васильевича Грудева. Внешне он чем-то напоминал мастера Прокопьича из сказа П. П. Бажова «Каменный цветок». Но только внешне. В отличие от бажовского мастера, который учил вначале «шибко худо», «с рывка да с тычка», мой наставник, кажется, в любом из нас, вчерашних деревенских подростках, видел талант будущего Данилы-мастера.

Попадая в непривычную обстановку мартеновского цеха, подростки робели, старались держаться подальше от огня. Михаил Васильевич ни разу не позволил себе, пошутить по этому поводу. Понимал: и со взрослыми такое случается. Пройдет время, станут ребята настоящими металлургами, откроют для себя неповторимую красоту горячего металла. А пока надо просто помочь им освоиться в цехе. Подзовет поближе к печи, скажет:

– Ну, ребята, машинную заправку мартена по книжкам и плакатам вы уже проходили, со временем освоите ее и на практике. А вот если вам доведется вручную заправлять, – в нашем деле и такое бывает, – смотрите, как это делается…

Бывалые сталевары, любуясь его точными, выверенными движениями, говорили: «Виртуоз!» А нам, подросткам, хотелось одного: вот бы мне так научиться!

Мастеру того и надо. Передаст лопату одному из нас: «Ну-ка, попробуй сам!»

Проходило время, накапливались навыки, производственный опыт, и наступал самый решающий экзамен. Каждый из нас ждал этого дня, а приходил он всегда как-то неожиданно. Вдруг подойдет к подручному наш Михаил Васильевич и таким обычным, тихим голосом спросит:

– Ты без меня сегодня сваришь плавку по заказу?

На какое-то мгновение растеряешься – вот он, экзамен! Но виду стараешься не подавать.

– Так ведь отвечает за плавку сталевар…

– Ты и будешь сегодня сталеваром.

Как ответить мастеру? Сам понимаешь, что в чем-то еще слабоват, но волнение уже уступает место радости и гордости: «Доверяет!»

– Ты не один будешь у мартена, рядом – товарищи, да и я тоже.

Сколько лет прошло, а я и сейчас не перестаю удивляться, как ему удавалось разговаривать с нами, не повышая голоса даже в грохочущем цехе…

Мы уважали Михаила Васильевича за его преданность делу, за то, что с нами, молодыми рабочими, он держался как с равными, всегда точно знал, где нужно «власть употребить», а где просто поддержать добрым словом, советом, показом. Михаил Васильевич не смог в свое время получить специального образования, но много читал, любил книги, память у него была отличная. С особым уважением относился к учебникам, литературе по металлургии: «Толковые книги. Это тебе в работе пригодится!»

Наше поколение росло в трудное время. Надо было обязательно совмещать учебу с работой. Мы приходили в цех, лихо засунув под ремень пачку тетрадей и книг. После смены прямо с комбината шли на занятия: кто в школу, кто на курсы.

Меня Михаил Васильевич довел до подручного сталевара, радовался, когда я решил поступить в институт. Знал, конечно, что ему же хлопот прибавится, со временем опять придется новичка учить: в те времена дипломированные инженеры сталеварами еще не работали. Но по-государственному смотрел на дело: комбинату нужны были специалисты, а для старого металлурга интересы предприятия были превыше всего.

Мне повезло: в жизни часто приходится встречаться, вместе работать с замечательными людьми, которые обогащали меня и душевно, и профессиональным опытом и вообще учили уму-разуму. Как это пригодилось потом, когда я и сам стал руководителем – начальником цеха, секретарем горкома партии, директором завода.

О некоторых хочется рассказать подробнее.

Вот Петр Васильевич Корнилов. В мальчишеские годы пас коней у местных богачей в Каширском уезде Московской губернии. Революция круто изменила его жизнь.

Мне пришлось встречаться с этим человеком, уже будучи секретарем горкома партии, и каждая встреча чем-то обогащала. Интересная у него жизнь, поучительная. О таких Аркадий Гайдар говорил: обыкновенная биография в необыкновенное время.

Вот несколько эпизодов из жизни П. В. Корнилова, которые я узнал, прочитав о нем очерк в «Правде».

Стал бывший пастух Петр Корнилов бойцом-чоновцем, вступил в комсомол. Учился, не расставаясь с оружием. Вечерами при свете коптилки читал Маркса и Ленина, Пушкина и Горького.

Петр Корнилов не был делегатом III съезда РКСМ – 2 октября 1920 года его комсомольский стаж равнялся лишь шести месяцам и двенадцати дням. Но он был бойцом-чоновцем и стоял на посту у дверей зала съезда.

Комсомолец Корнилов слушал речь Владимира Ильича, и каждое ленинское слово, будто зерно, западало в крестьянскую душу. Хотелось немедленно взяться за дело – пахать землю на невиданной машине – тракторе, строить чудо-заводы, чтобы скорее стала Советская страна сильной и богатой.

В 1926 году стал кандидатом, а затем и членом партии. Коллективизацию встретил заместителем председателя Жилевского волисполкома Каширского уезда.

Потом – Горная академия. В 1936 году молодой инженер Петр Корнилов направляется на Златоустовский металлургический завод, проходит здесь «индустриальные университеты». А с 1 января 1938 года Петр Васильевич – уже первый секретарь Магнитогорского горкома партии.

Сколько уроков человековедения преподал этот партийный вожак нам, молодым коммунистам.

Вот такой эпизод.

– Однажды, – рассказывает Корнилов, – ко мне в горком пришел механик Матвиевский, толковый специалист, добросовестный и честный работник. Беспартийный. Пришел и стоит понуро. Наконец, решается:

– Меня главным механиком назначают…

– Знаю. Так что же?

– Да ведь я же сын священника…

– Это известно из анкеты. Бюро горкома считает, что из вас получится хороший главный механик.

– И вы мне доверяете?

– Конечно. Отец тут ни при чем. Человек должен прежде всего сам отвечать за свои дела и поступки.

Уходил Матвиевский из горкома партии, расправив плечи. И действительно, получился из него хороший руководитель. Большая это сила – доверие к человеку…

Мне приходилось работать вместе с главным механиком комбината Матвиевским и могу подтвердить, что это был человек долга, прекрасный специалист и руководитель, который многое сделал для Магнитки.

Несколько слов об Алексее Григорьевиче Трифонове, коммунисте, бывшем главном сталеплавильщиков комбината. Он приехал в Магнитку в начале тридцатых годов. Здесь его определили чертежником. Поработал год чертежником, добился, что его перевели работать на только что пущенную мартеновскую печь № 1. И вот с тех пор А. Г. Трифонов до выхода на пенсию не расставался с мартеновским производством. В 1941 году А. Г. Трифонов был уже заместителем начальника первого мартеновского цеха, потом начальником второго мартеновского цеха.

На комбинате начали строить первые шестисоттонные мартеновские печи. Трифонов пришел ко мне (я тогда работал начальником мартеновского цеха № 1), поделился своей мечтой: «Вот поработать бы на таких красавцах!» Но он был назначен «генералом» над всеми тремя мартеновскими цехами Магнитки – главным сталеплавильщиком комбината.

Удивительный это был человек! Его авторитет сталеплавильщика был непререкаем. И вместе с тем – немножко художник, скульптор, поэт. Творческая жилка в этом человеке пульсировала неустанно.

Вспоминаю: долго мы бились над тем, как лучше удалять шлак из шлаковиков мартеновских печей. Думали-гадали, а шлак из шлаковиков в период ремонта печей все же удаляли вручную.

– Алексей Григорьевич, как нам быть дальше со шлаком?

– Как? Надо его удалять механизмом.

– Каким?

Алексей Григорьевич взял листок бумаги и нарисовал машину – простой трактор, приделал на рисунке к трактору хобот и говорит:

– Вот и машина по удалению шлака из шлаковиков.

Конструкторы идею А. Г. Трифонова разработали в чертежах. И так появилась «машина Трифонова» по удалению шлака из шлаковиков по ходу работы мартеновских печей. Сейчас эта машина, конечно, усовершенствована, но первая конструкция машины была предложена Трифоновым. И сколько таких новшеств создал этот человек!

Я учился у этого человека искусству руководить людьми. Видел, как он ходит по цеху мягкой такой походкой, которая не сообразовалась с массивностью фигуры, подходил к мастерам, сталеварам, что-то говорил им спокойно, без раздражения, говорил больше взглядом или жестом. Словом, видел, как он работает, отдает распоряжения, руководит…