Текст книги "Взрыв Секс-бомбы"

Автор книги: Валентин Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Главный герой

– Он прожил в Москве десять лет, москвичом себя не считал, Москву знал плохо. Так получилось. Школу в Самаре закончил в шестнадцать лет, приехал поступать в Театральное училище при Московском академическом театре. Выбрал именно это училище, потому что ректором там недавно стал актер тоже из Самары, на тридцать лет раньше приехавший в Москву и ставший знаменитым в фильме, где рубил дедовской саблей мебель, купленную братом-стяжателем. Все эти тридцать лет он оставался вначале голубоглазым тоненьким мальчиком, потом молодым стройным юношей. И теперь, располнев, поседев, он все равно оставался молодым и мог играть революционных матросов, чеховских интеллигентов, булгаковских офицеров, замоскворецких купцов. Никто бы не поверил, чтобы такой улыбчивый, неунывающий, хорошо поющий под гитару мог стать диссидентом, не соглашающимся с постановлениями партии и правительства. Поэтому его назначали на руководящие должности: то директором театра, то ректором училища.

Главный герой дважды был на встречах с актером, режиссером и ректором, когда тот выступал в Самаре, но не подошел к нему, чтобы представиться, заявить о себе: а вдруг запомнит? Ректор набирал актерский курс на следующий год. Показывая на экзамене этюд на заданную тему, он показал Актера и Ректора, как тот ходит, говорит окая, как смеется, и все узнали Актера и Ректора в его представлении.

– Ты откуда окаешь-то? – спросил Актер и Ректор.

– Из Самары.

Выяснилось, что они земляки и даже жили на соседних улицах в центре города.

– Если самарский, будем брать, – сказал ректор. – Самарские все талантливые.

В комиссии посмеялись, но его запомнили. Ректор организовал свой театр и хотел, чтобы в него ходило новое, молодое поколение. Молодое поколение хотело в театре видеть таких же, как они, молодых. Главный герой играл школьников и студентов. Изучая систему Станиславского и другие системы, он однажды понял, что можно, конечно, и перевоплощаться, но удобнее и достовернее в каждой роли предлагать зрителю самого себя. Ведь звездами становились совсем не потому, что изображали разных людей, а потому, что в разных людях актеры показывали себя. Чтобы запомнили такого молоденького и худенького, не надо быть быстрым и юрким. Все маленькие – стремительные. А он и ходил медленно, и говорил с паузами. Вначале его поведение вызывало комический эффект, но потом привыкли, и он стал нравиться, превращаться в Главного героя.

Ему было легче. От Актера и Ректора он перенял многое: и как разговаривать с режиссерами, и с бездарными старыми актерами, и с молодыми талантливыми конкурентами. Он даже окал, как Актер и Ректор, но только вне сцены. На сцене у него был московский, даже старомосковский говор. Став известным, он перестал играть стандартных, безликих школьников, студентов и младших научных сотрудников.

Не мудрствуя, он перенял главное правило Актера и Ректора: никогда ничего не проси, сами придут и дадут. И только через несколько лет узнал, что еще до его кумира это придумал писатель Булгаков.

Вначале у него были романы со стареющими актрисами. Стареющие мужчины влюбляются в девушек, стареющие женщины влюбляются в мальчиков. Как только Главный герой понял, что нравится женщинам после сорока, он стал разговаривать с народными артистками как со своими сокурсницами, потому что каждая матрона в душе оставалась девушкой. Но начинал всегда почтительно.

– Можно, я прикоснусь? – спрашивал он.

– Послушай, – говорила актриса. – …

– Я знаю, – соглашался он. – И мать, и жена. Но очень хочется.

– Чего хочется?

– Тебя.

И уходил, чтобы не дать народной артистке принять отрицательное решение. Потом, встречая ее, спрашивал:

– Когда я могу прийти? Да, да. Я понимаю. Но очень хочется.

Обычно, если артистка жила одна, то через день он уже ночевал у нее. Если же она была замужем, он прислушивался к ее разговорам с другими артистками, зная уже по опыту, что женщина обязательно даст ему знак, надо только этот знак не пропустить. Она может, например, сказать:

– Я уезжаю на выходные в «Сосны».

– С мужем?

– Одна. Хочу отдохнуть и отоспаться.

Отсыпалась она с ним. Мог быть и другой сигнал, когда артистка говорила своей подруге:

– Мой уехал в командировку (на гастроли, на конференцию, на симпозиум). Позвони и приходи.

А звонил он.

Главный герой многому научился у народных артисток. Он понял, что в любви нет стереотипов. Одни женщины медленно согревались изнутри, и им требовалось время для разогрева, другие вспыхивали сразу и только раздражались от прелюдий любви. Главный герой обычно спрашивал сам:

– Ты хочешь медленно и нежно?

Или:

– Ты хочешь сейчас и сразу?

Артистки ценили время и отвечали по существу заданных вопросов. Он всегда им приносил подарки, и они дарили ему галстуки, шарфы, перчатки, парфюм. Однажды он увидел в шкафу у артистки пиджак в мелкую клетку, какие недавно вошли в моду в Италии.

– Достань мне такой же, – попросил он. – Я буду носить его и постоянно помнить о тебе.

Ему покупали пиджаки, куртки, ботинки. Если женщина пропускала мимо ушей его просьбу, он иногда мог повторить ее несколько раз.

Теперь, когда у Главного героя были куртки и пиджаки и он переселился из общежития театра в однокомнатную квартиру на Патриарших прудах, он начал присматриваться к молодым женщинам, выбирая жену. Но ему, как это часто бывает у невысоких мужчин, очень нравились высокие и даже громоздкие женщины. Он хотел обладать телесным изобилием.

Когда Поскребыш предложила почитать сценарий «Деловые женщины», он спросил:

– На какую роль?

– На главную мужскую.

Главным мужчиной в сценарии был пятидесятилетний плейбой. Он мгновенно понял замысел Поскребыша. Роль перепишут под него, и в Секс-символ влюбится не плейбой, а он. Если она учительница, то он может быть ее учеником. Влюбленным в нее учеником. Это было почти правдой. Он впервые увидел ее десятилетним мальчиком и влюбился. Тогда ей было двадцать пять. Фотография из фильма, где она, обнаженная, пыталась прикрыть сразу и грудь, и попку, и не могла прикрыть, ладоней не хватало, долго хранилась у него.

Прочитав сценарий, он начал придумывать новые сцены. Это значило, что он согласится сниматься. Он сотни раз представлял себя лежащим рядом с нею.

– Роль перепишут на меня? – спросил он Поскребыша.

– Естественно.

– Я согласен.

– Хочешь переспать с Секс-символом?

– Хочу, – признался он и подумал, что Поскребыш и умнее, и наблюдательнее, чем он думал. Всегда опасно, если женщина умна, – она может, почти как мужчина, просчитывать варианты.

Сценарист

– Где? – спросил Сценарист.

– Можно у меня, в офисе, у вас, – предложила Елизавета.

– У меня, – выбрал Сценарист.

Сценарист предпочитал рабочие встречи проводить у себя дома. Он, когда работал непрерывно, пил крепкий зеленый чай, а в офисах чаще всего подавали чай в пакетиках. Если работа затягивалась, Сценарист просил сделать часовой перерыв и шел в спальню поспать. Он спал и в офисах, в любых подсобках, где стоял диван или можно было составить вместе несколько стульев. Таких, как Елизавета, он звал «старыми волчицами», но, когда она вошла в его квартиру, подумал: не такая уж и старая, лет на семь старше меня, с хорошей формы бедрами, тонкой талией. В ней не было ничего лишнего.

– У меня какой-то непорядок с платьем? – спросила Елизавета.

– Полный порядок, – ответил Сценарист, обошел ее вокруг и уже восхищенно добавил: – Полный и великолепный порядок. В теннис играете?

– Квартиры убираю, – ответила Елизавета и показала ему руки.

– И руки замечательные, – ответил Сценарист. – Пальцы сильные, крепкие, в таких ладонях хорошо побывать кое-чему интимному.

И вдруг Сценарист увидел, что Елизавета начинает краснеть.

– Какая прелесть, – рассмеялся он. – Она еще и краснеет.

– Да ну тебя, – отмахнулась Елизавета. Они перешли на «ты».

– Есть хочешь? – спросил Сценарист.

– Если только холодненького пива.

– Есть холодное пиво, холодная водка, холодный свекольник, а также капустка, креветки, мидии, холодец.

И Сценарист начал все это вынимать из холодильника. Он знал, что Елизавета когда-то выпивала, лечилась, иногда он встречал ее в ресторане Дома кино слегка возбужденную.

Они выпили, добавили, закурили.

– После такого обеда не сможем работать, – сказала Елизавета.

– Что-нибудь да сможем.

– «Что-нибудь» я уже забыла.

– Напомню.

– С чего бы это? – удивилась она.

– А ты мне всегда нравилась, только наши циклы не совпадали. Когда я был свободен, ты была замужем, когда ты была не замужем, я был женат.

– Насколько я знаю, для большинства это не помеха.

– Я наивный. Если женщина замужем, я считаю, что она никогда мужу не изменяет.

– А когда ты был женат, ты своим женам тоже не изменял?

– Не изменял. Некогда было. Я или работал, или запивал. Выходил из запоя, надо было снова работать.

– А как у тебя сейчас с этим делом?

– Выпиваю с удовольствием, а напиваться здоровье уже не позволяет.

Елизавета достала сценарий, чтобы высказать свои соображения по поводу любовной линии, но Сценарист не стал ее слушать, а сварил кофе, достал ликер, который Елизавете очень понравился, и предложил ей перейти в спальню.

– Испортим отношения, – сказала Елизавета.

– Наоборот, наладим, – ответил Сценарист.

– В моем возрасте смешно от этого отказываться, – решилась Елизавета. – А вдруг в последний раз?

Елизавета оказалась требовательной. Она уложила его и проделала все сама, как привыкла. И он ей подчинялся. Она дала ему передышку, закончила нежно и сразу же уснула.

Елизавета проснулась глубокой ночью. Сценарист подал ей в постель сладкого крепкого чаю и сказал:

– Спи. Работать начнем завтра утром.

– У меня собаки. Их надо выгуливать. И вечером, и утром.

– У тебя есть, кто может их вывести?

– Есть. Но берет очень дорого.

– Я заплачу.

И Елизавета осталась.

Им снова было хорошо.

– Жаль, – сказал Сценарист.

– Чего жаль? – спросила Елизавета.

– Что твой опыт уйдет вместе с тобой. Я за свою жизнь, кроме тебя, знал еще только двоих таких умелиц в сексе. Если бы вы могли передавать свой опыт молодежи!

– Кое-чему могли бы научить, – согласилась Елизавета. – Но в этом деле, как и в вашем сценарном, можно, конечно, обучить, но все-таки надо иметь и собственные способности.

– А если организовать такую школу или курсы высшего сексуального мастерства, – предложил Сценарист. – Я бы читал историю и теорию, а ты вела бы практику. И можно было бы обучать не только молодых, но и проводить переподготовку утративших мастерство. Некоторых надо было бы только подправить, настроить. Ведь этому мастерству можно обучить, как и любому другому.

– Скорее дать навыки, – уточнила Елизавета. – Это все-таки ближе к искусству, чем к голому мастерству. И надо сразу понять партнера, чего он хочет, а чего терпеть не может.

– Но ты не стала меня понимать, – возразил Сценарист. – Я как раз из тех, кто не любит, когда ему что-то навязывают, а ты оседлала меня, пришпорила и приказала: галопом – марш! А я сам люблю приказывать.

– Любил, – поправила его Елизавета. – Мужики с возрастом ждут помощи.

– Мне еще помощь не нужна.

– Извини.

– А как ты все-таки определяешь, чего от тебя ждет мужчина?

– Вообще-то большинство мужиков – тупые кобели. Ты не такой. А когда ты сказал о моих пальцах и кое о чем интимном, то дал мне сигнал. Мужики об этом почему-то стесняются говорить. Начало близости – это как военная операция, надо предусмотреть сразу несколько десятков факторов. Я своего отца-маршала как-то спросила: почему одни становятся маршалами, а другие только подполковниками?

– И что он тебе ответил?

– Что я все усложняю. На войне намного проще. И объяснил, за что получил Героя Советского Союза.

– Расскажи.

– Отец говорил, что надо всегда разъяснять поставленную задачу и начальникам, и подчиненным. Он тогда командовал дивизией. Его окружили и должны были уничтожить. Но его разведка перехватила сообщение, что у немцев в танках бензина на одну заправку.

– Солярки, – поправил Сценарист. – Танки заправляются соляркой.

– У немцев вначале на большинстве танков стояли бензиновые моторы. Отец рассчитал, на сколько километров у немцев хватит горючего, и отступил ровно на столько, предупредив об этом и начальство, и подчиненных. А потом, когда танки остановились, сжег их. Отец считал, что поставленная задача должна быть понятна и самому умному солдату, и самому тупому генералу из Генштаба.

– Учитывая, что я выступаю сразу в двух ролях – и умного солдата, и тупого генерала, объясни мне, почему нужно переделывать в сценарии любовную линию. Секс-символ не может сыграть никакой любви. Она и в молодости не могла изобразить любовь, заменяя игру показом собственной задницы. Но сейчас, в сорок лет, ее соблазнительности сильно поубавилось.

– Зрители привыкли, что она обнажается.

– Как привыкли, так и отвыкнут. Женщины в ее возрасте уже не открываются, а прикрываются. А для пятидесятилетнего плейбоя, как записано в сценарии, она еще молодая женщина.

– Она же может влюбиться в молодого, – настаивала Елизавета.

– Не может, – возразил Сценарист. – Посмотри на все ее поступки по сценарию. Она же непрерывно просчитывает варианты и предварительно всё оценивает! Такие считающие женщины не влюбляются, они позволяют себя любить, если уверены, что в них влюблены.

– Но иногда женщинам надоедает считать.

– Я таких не встречал.

– Ты не хочешь писать новую любовную линию?

– Конечно, не хочу. Но договор составлен так, что, если я откажусь, Продюсер имеет право привлечь доработчика. А доработчик, даже самый способный, сделает кое-как, и это почти наверняка будет хуже, чем сейчас.

– Зрителям, конечно, интересно, что она побеждает в бизнесе, принимает нестандартные решения, но самое притягательное для всех – это любовь. Интересны только Он и Она или Она и Он.

– Совсем не обязательно. Я, например, не читаю любовных романов. Есть еще и детективы, где любовь не только не самое главное, но где вообще может не быть любви, и ничего…

– Стас хорошо сыграет влюбленность. Он, как и все мальчишки, был когда-то влюблен в нее.

– Он ее переиграет. Я же знаю все ее примочки. Их всего три, а у него их триста. Он лицедей от Бога. Но Секс-символ ведь не дура. Если она по рабочему материалу заметит, что Стас ее переигрывает, она заставит заменить его.

– С чего бы это?

– С того, что она сопродюсер и вложила половину денег в этот проект.

– Не своих же? – не сдавалась Елизавета.

– Не своих. Но она их достала. Доработка сценария, я уверен, будет ошибкой. Я только пока не могу разобраться: случайной или преднамеренной.

– Ты думаешь, ее хотят подставить?

– Я не думаю, я уверен, что это так, только не могу понять, кто и за что. Но попытка не пытка. Я готов переделывать эту любовную линию, если ты будешь рядом.

– Я буду, – пообещала Елизавета.

– Весь день. Мне очень понравилось с тобой спать. Я могу готовить, кормить тебя, только чтобы ты была рядом.

– Не могу, у меня собаки.

– На время работы я могу перебраться к тебе, или ты перевезешь собак ко мне. Нам надо некоторое время пожить вместе, чтобы понять, не раздражаем ли друг друга и вообще приживемся вместе или не приживемся. Ты готовить умеешь?

– Умею. Только я сейчас на мели, у меня нет денег, а хорошая еда делается из хороших продуктов. Есть, конечно, гениальные женщины, которые и из говна сделают пиццу, но я, к сожалению, не из таких. Я выросла в доме, в котором всегда были качественные продукты.

– Еда не самое главное. Мне важно понять, сможем ли мы быть партнерами по жизни.

– Объясни…

– Когда ты позвонила и стала настаивать на встрече, я сразу понял: какая-то подстава. Она участвует в заговоре. Кто настаивал, чтобы ты убедила меня в переделке любовной линии?

– Поскребыш.

– В чем ее интерес? Она же ненавидит Секс-символа.

– Она хочет пристроить Стаса, он звезда ее Актерского агентства. Но если честно, я не очень понимаю, что она затевает.

– Но тем не менее помогаешь ей?

– Отрабатываю. Она мне устроила редактуру. Мне сейчас очень нужны деньги.

– А ты вышла бы за меня замуж?

– Любовник ты хороший, так что здесь противопоказаний нет. Может, конечно, старался в первый раз. Давай попробуем притереться. На время работы над этим сценарием поживи у меня, а если тебе лучше работается у себя дома, я перееду со своими собаками к тебе.

– Ты скажешь мне правду, если я угадаю, о чем ты еще подумала в этот момент?

– Скажу, – пообещала Елизавета.

– Ты подумала: а почему бы и нет. Заодно и сэкономлю. Он же еду будет покупать за свои деньги.

– Да. А как ты догадался?

– В этом ничего сложного нет. Все женщины так думают, только не все признаются. Первый тест ты выдержала.

– Знаешь, почему я никогда не любила сценаристов, да и режиссеров тоже, и художников?.. Потому что они понимают все наши бабские примочки. Входишь, он смотрит на тебя и все замечает. У меня два мужа были из офицеров, на службе они, может быть, что-то и замечали, а дома свой аппарат наблюдения выключали, а вы и подобные вам никогда не отключаете свое наблюдение, а постоянно находиться под наблюдением тяжело.

– Знаешь, что о тебе говорят?

– Что?

– Порядочная, упорная, надежная, но глуповата. Они заблуждаются. Конечно, ты вряд ли умнее меня, но точно умнее очень многих женщин, каких я знаю.

Режиссер

Раньше, при советской власти, когда он подписывал договор с директором киностудии, наступало абсолютное спокойствие. Как минимум на год государство снимало с него все заботы. Его привозили и увозили с киностудии, платили зарплату, и с ним ничего не могло произойти. Если он заболевал, то съемки приостанавливались, иногда на неопределенный срок, до выздоровления, которое иногда затягивалось на несколько месяцев. В такой ситуации производство фильма консервировалось, и сроки сдачи переносились на следующий год.

Теперь он подписал кабальный договор с Продюсером, в котором предусматривались все ситуации. Если врачи ставили диагноз, по которому он должен отсутствовать на съемках больше десяти дней, Продюсер мог заменить его другим режиссером. И врач его мог освидетельствовать только определенный, указанный Продюсером.

Договор регламентировал всё, даже какого класса машина должна привозить его на киностудию. Обычно его и актеров привозили на «Жигулях» или на студийных «Волгах». Теперь только на машинах класса «Волга», как указывалось в договоре.

Но по этому договору он был обязан вносить поправки по указанию Продюсера, заменять актеров по предложению Продюсера.

Он поинтересовался, подписывают ли другие режиссеры такие же кабальные договоры. Оказалось, что все вначале сопротивляются, а потом подписывают. Режиссер попытался сопротивляться, тогда Продюсер передал ему через Ассистентку: «Будет выдрючиваться, заменим более послушным».

Режиссер возмущался и кричал на Ассистентку:

– Почему он передает через тебя?

– Я не знаю. Спросите его сами, – отбивалась Ассистентка.

– И пусть ищет более послушных! – кричал Режиссер, но не очень громко, чтобы не услышали в соседних комнатах, где расположились продюсерские службы.

– Не надо. Не уходите, – умоляла его Ассистентка. – Вы станете снимать другой фильм, а я останусь без работы.

– Не останешься, – кричал Режиссер. – Уйдешь на другую картину со мной.

– Теперь всю съемочную группу определяет Продюсер, поэтому на следующую картину меня могут не взять даже с вами.

– Еще как возьмут! Умолять будут.

И он вспомнил, что уже несколько лет его никто не умолял. Он всегда снимал профессионально добротные, идеологически необходимые фильмы, зная правила, выработанные властью. Эти правила практически не пересматривались, и только иногда вносились незначительные коррективы. В последнем фильме о партизанах консультант рекомендовал не уничтожать немцев десятками, потому что, если немцев погибло шесть миллионов, а наши потери официально признавались в тридцать миллионов, значит, как минимум у нас погибло в пять раз больше. Правдивее будет, если немцев показать хорошими солдатами.

Он выполнил указания консультантов. Он и сейчас готов был выполнить все указания продюсеров, но это совсем не значило, что получится интересный фильм. Раньше в кино режиссеры делились на несколько классов, неофициально разумеется. Все знали: этот способный, может быть, даже талантливый, потому что получает призы на международных кинофестивалях, о его фильмах спорят в киноклубах, у них, как у оперных теноров, есть свои ярые поклонники. А этот снял по крайней мере один интересный фильм, о котором спорили зрители. Его отметили на не самых значительных, класса «А», но все-таки известных кинофестивалях. Другие картины у него были слабее, но все надеялись: а вдруг получится снова.

Была группа государственных режиссеров, которые снимали фильмы к юбилеям: к юбилею известной битвы, юбилею стройки национального значения.

Были просто крепкие профессионалы, в число которых входил и он. Ему не хватило пяти-шести лет и двух-трех картин, чтобы войти в группу государственных режиссеров.

Все остальные были рыбья мелочь.

За последние десять лет из тележки выпали и государственные режиссеры, и крепкие профессионалы, и, конечно, рыбья мелочь.

Кино вступило в рыночные отношения. Просто добротные фильмы, как просто добротные ботинки, уже не покупались – все хотели нового и модного. Но как у других получалось это новое и модное, за много лет работы в кино он так и не понял. Иногда ему казалось, что он почти понял и что следующий его фильм обязательно будет необыкновенным, его отправят на кинофестиваль в Канны или Венецию, но уже в середине съемок он понимал, что нового и необычного опять не получится. Правда, всегда находились оправдания: если бы не согласился на эту актрису, которую очень рекомендовал директор студии, потому что актриса была невесткой заведующего отделом культуры, если бы всегда не спешил снимать быстрее и больше, потому что надо было строить дачу, кооперативные квартиры дочерям, покупать новую машину, ездить в санатории лечиться, расширять свой кругозор в туристических поездках, поскольку в киноделегации на фестивали его почти не включали.

– Поедем пообедаем, – предложил он Ассистентке.

– Я могу покормить тебя у себя дома, – предложила она. – Заедем, купим только рыбу, которую ты любишь.

Он знал, что к рыбе она накупит еще очень много другого, а он за все заплатит, но согласился поехать, потому что даже после того, как он подписал договор, беспокойство не прошло, а усилилось. Договор не давал уверенности. Продюсер предложил ему вместе со Сценаристом поселиться в Доме творчества и поработать над любовной линией. Но Режиссер ничего не мог предложить Сценаристу. О своих влюбленностях он уже забыл, как влюбляются теперешние молодые, какие слова они при этом говорят, он не знал, и вряд ли это знал и Сценарист, почти его ровесник. Ему передали список актеров на эпизодические роли, но он не знал, кто этих актеров рекомендует – Продюсер или Секс-символ.

– Кто составил список актеров на эпизоды? – спросил он Ассистентку.

– Думаю, что Поскребыш.

– Она влияет на производство?

– У нее Актерское агентство.

– Эти эпизодники из ее агентства?

– Не все. Некорректно, если бы все были из ее агентства.

– А твои рекомендации?

– Есть и мои рекомендации…

Ассистентка явно осторожничала. То ли эти актеры пообещали ей за роль определенную мзду? Но все сразу пообещать не могли, к тому же актеры привыкают, что им дарят, а сами и дарить, и просто платить за услуги не любят. В списке эпизодников просматривалась чья-то конкретная воля. Это можно назвать и вкусом, и концепцией, и идеей, и моделью. Все когда-то известные, но очень средние актеры! Один средний актер – это кратковременное раздражение. Но пять средних актеров могут вызвать зрительское раздражение по отношению ко всему фильму.

Режиссер чего-то не понимал. Ассистентка многие годы верно служила ему. Через нее он знал, что происходит в киногруппе, о чем и о ком говорят, какое настроение у главных персонажей, кто с кем спит, кто с кем рассорился и не здоровается. Осторожничает или скрывает? Может, ее наняли за ним следить? Вряд ли. Все ведь знали, что она его Ассистентка и что любовница, тоже, наверное, все знали. Да и зачем следить за ним?

– Эти часы тебе подарила Поскребыш? – спросил он.

– Да. Я же тебе об этом рассказывала.

Почему Поскребыш одарила ее в самом начале? Обычно дарят в конце съемок, благодарят за уже сделанную работу. Если подарок дарят заранее, значит, ждут какой-то услуги. Но – какой? Почему Поскребыш с такой дотошностью вникает во все подробности проекта? Хочет доказать свою полезность Продюсеру, чтобы в следующем фильме стать сопродюсером? Но ее актерские амбиции еще не удовлетворены, она собирается сниматься в каком-то фильме.

– В каком фильме сейчас снимается Поскребыш? – спросил Режиссер.

– Я не знаю. Надо узнать?

– Да, надо, – подтвердил Режиссер.

– Что еще узнать? – продолжила Ассистентка.

– Всё, – ответил Режиссер. – В чем заинтересованность Поскребыша? Где нашла деньги Секс-символ?

– Главное, что нашла!

– Помолчи! Ёрничать будешь, когда поймешь: кто, что, зачем, с кем, против кого.

А он не дурак, подумала Ассистентка. В каждой профессии встречается много идиотов, но среди режиссеров их процент все-таки минимальный. Она тоже не идиотка, но решения принимала не она. Обычно расклад интересов был ясен с самого начала съемок, а на этом фильме скапливалось слишком много неопределенностей.