Текст книги "Рецепт колдуньи. Сборник"

Автор книги: Валентин Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

ВЗРЫВ СЕКС-БОМБЫ
Рассказ

Мне тридцать два года, выгляжу на двадцать пять, блондинка с голубыми глазами, рост сто восемьдесят, талия шестьдесят пять, объем груди сто двадцать. Еще в школе у меня была кличка Сонька Секс-бомба. Я актриса на эпизоды. Играю подруг главных героинь. Режиссеры считают, что красивая голубоглазая блондинка не может быть главной героиней. Это пошло.

Я снималась в трех-четырех картинах в год, подрабатывала на радио и дубляже и едва сводила концы с концами. Когда в кино началась депрессия, я практически оказалась без работы. Правда, регулярно предлагали сниматься в эротических видеоприложениях, но я всегда отказывалась, оставляя это на случай крайней нужды, потому что, как только начинают снимать твою голую задницу, перестают снимать твое лицо. И вдруг я поняла, что моя актерская карьера заканчивается. В лучшем случае через несколько лет я буду играть матерей молоденьких девушек. Оставалось два выхода. Первый: выйти замуж, но за последние пять лет мне никто не предлагал руки и сердца, переспать – пожалуйста, претендентов сколько угодно, но замуж нет, может быть, из-за страха: красивая жена – чужая жена. И второй: самой снимать фильмы, я была уверена, что сниму не хуже, чем снимают сегодняшние молодые, а может быть, и лучше, и для этого нужны только сценарий и деньги.

Сценариста я знала по институту, поступали с ним в один год. Маленький, худенький мальчик, его выделял среди студенческих свитеров и джинсов твидовый пиджак и трубка, он с первого курса хотел выглядеть настоящим писателем. Я его не видела несколько лет и встретила на рынке. В ватнике, пятнистых армейских штанах, заправленных в кирзовые солдатские сапоги, наголо остриженный, он был похож на уголовника, выпущенного неделю назад.

– Ты чего это так? – удивилась я.

– Меня дважды раздевали до трусов и трижды грабили квартиру. Уносили все, кроме пишущей машинки. Машинку оставляли. Очень тяжелая. «Континенталь» тысяча девятьсот второго года выпуска.

– И что ты сделал?

– Написал об этом сценарий.

– А как назвал?

– «Надоело».

Сценарий я прочитала в тот же вечер и поняла: сценарий про меня, хотя главным героем был маленький интеллигент, который решил заняться бизнесом, и его обманули, оскорбили и ограбили. Я сразу решила, что это будет фильм о современном Акакии Акакиевиче, у которого украли не шинель, а человеческое достоинство. В девятнадцатом веке он пришел домой, лег и умер, а его призрак появлялся по ночам и пугал богатых сановников в хороших шинелях. В двадцатом веке маленький чиновник отпилил стволы у ружья двенадцатого калибра и стал расстреливать обидчиков из обреза, потому что нельзя загонять маленького человека в угол, когда ему уже нечего терять, он начинает стрелять. В сценарии была и роль для меня – дочери чиновника, актрисы провинциального театра, умной, красивой и тоже совсем беспомощной. Я могла сыграть саму себя.

Теперь оставалось найти деньги. Деньги были у «новых русских», так называли молодых и богатых, которые сколотили свой капитал на перепродажах. На одной из презентаций рядом со мной топтался большой, с огромными руками парень и все пытался заговорить. Я его проигнорировала, приняв за охранника. Потом мы встретились на другой презентации, меня приглашают для украшения, а я хочу поесть хорошей еды и помелькать, чтобы не забывали, на презентациях бывают и режиссеры. При второй встрече он заговорил о фильмах, в которых я снималась, значит, с кем-то консультировался и посмотрел не меньше трех кассет с моим участием на видеомагнитофоне. Честно признаюсь, мне это польстило. К третьему разу, когда мы встретились, я о нем уже знала многое. Васек оказался из «новых русских». Когда он стал мямлить что-то о «встретиться и поужинать», я ему сказала прямо:

– Васек, я стою дорого.

Он помолчал, пошевелил губами, будто подсчитывал, сколько на меня может потратить, и ответил:

– Я потяну.

Когда у меня было мало денег – а актрисе надо хорошо выглядеть, – я научилась покупать дешево и перепродавать дорого, главное, знать, кому и что предложить, за это в основном и платят. В бизнесе то же самое, только счет идет на миллионы. Однажды я Ваську предложила комбинацию, которую, надо отдать ему должное, он сразу оценил и заработал на этом почти пятьсот миллионов.

Теперь деньги лежали в моей постели два раза в неделю. На секс, как я убедилась, и режиссеры, и бизнесмены отводят немного времени. Мужчина, который каждые пятнадцать минут должен принимать новое решение, аккумулирует энергию на эти пятнадцать минут, потом передыхает и подключается к новой проблеме. Когда у нас закончился любовный процесс и я увидела, что Васек готов переключиться на другую проблему и уже потянулся к телефону, я его переключила на свою. Пришло время просить деньги на фильм.

– Васек, одолжи мне на год деньги, заработанные тобой и мной.

И по его напряженному взгляду я сразу поняла, что совершила как минимум три ошибки. Во-первых, любовницы никогда не отдают взятое в долг, во-вторых, упомянула о своем участии в заработке, о чем женщина в России никогда не должна говорить: единственным добытчиком считается мужчина, в-третьих, такие суммы в долг не берут и не дают.

– Извини, – тут же поправилась я. – Не в долг, а в кредит и, разумеется, под проценты. Я хочу снять фильм как режиссер.

Я была убедительной. За исключением первой неудачной фразы я все продумала, даже составила бизнес-план, этому я научилась у Васька. Ему было выгодно вложить деньги в фильм.

– Я прочитаю, – сказал Васек.

Я отдала ему сценарий и все расчеты от стоимости пленки, гонораров артистам, оплаты съемочной группы до стоимости аренды кинокамеры, осветительных приборов и костюмов.

Три дня Васек молчал. Когда я что-то просила и Васек молчал, это означало отказ. Я позвонила ему сама, сказала только фразу:

– Васек! Деньги я найду и у других. – И повесила трубку.

Это означало, что с этими деньгами я уйду к тому, кто мне их даст. Искусство требует жертв не только у тех, кто дает, но и у тех, кто берет. Васек приехал через час.

– Извини, – сказал он. – Я советовался с экспертами. Этот фильм окупит себя, если будет очень дешевым. Я могу выделить триста миллионов.

– Нет, – сказала я. – Меньше чем за четыреста этот фильм снять нельзя.

Васек долго молчал. Это я научила его держать паузу для придания значимости ответа.

– Хорошо. Четыреста, но ни рубля больше.

«Надоело», – подумала я тогда, но не произнесла вслух и не записала в дневник, как это делал герой из сценария. Однако запомнила.

Я укладывалась в четыреста миллионов. Но вместо восьми недель должна была снять фильм за шесть. Каждый день простоя группы оборачивался для меня трагедией, а несколько дней – катастрофой, хотя я предусмотрела все и даже составила двойной график съемок: если хорошая погода – снимаю на натуре, если плохая – в интерьерах.

Я сразу определила, кто будет играть главную роль. Пятидесятилетний маленький Степашкин, он еще совсем молодым запомнился своей первой ролью, о нем писали и предрекали великое актерское будущее, но в ожидании новых ролей он запил, и уже многие годы его снимали только в эпизодах. Степашкин, прочтя сценарий, прослезился:

– Спасибо тебе за великую роль!

Я знала цену актерским слезам, но в тот момент поверила Степашкину, потому что хотела поверить.

Для экспедиции я выбрала маленький городок Яхрому под Москвой. В гостинице Степашкина поселили в номере-люкс. От сцены к сцене Степашкин накапливал непримиримость, становился молчаливее, он настолько вжился в роль, что почти перестал разговаривать с окружающими, его взгляд стал завораживающе тяжелым. Он уже принял решение мстить.

Я снимала быстро. Я знала, чего хотела, и у меня получалось. Отсняв почти половину фильма, я посмотрела материал в местном кинотеатре. В зале сидела почти вся киногруппа. Степашкин был великолепным. Кино получалось, я это видела по лицам оператора, ассистентов, реквизиторов. После просмотра я подошла к Степашкину и сказала:

– Спасибо!

Я ждала, что он улыбнется, скажет: «Ну что вы, это не моя заслуга, это все вы». Степашкин закурил, помолчал, осмотрел меня оценивающе, как рассматривают вещь, прежде чем ее купить, и суховато ответил:

– Получается.

Мне не понравился его взгляд. Я почувствовала опасность, а опасность я всегда чувствую. И не ошиблась. Через час он постучал в мой номер, зашел и сказал:

– Моя работа стоит дороже.

И я все сразу поняла. Теперь, когда отснята половина фильма и актера невозможно заменить, он начинает диктовать условия. Я могу судиться с ним, что он нарушил условия контракта, но на это уйдут месяцы, а каждый день простоя группы – это убытки в сотни тысяч рублей, и Степашкин это знал.

– Сколько? – спросила я.

Он назвал сумму, в пять раз превышающую записанную в контракте. Такие гонорары платили двум-трем актерам в России. Если я ему уступлю, в группе все как один потребуют увеличить оплату.

– Извините, – сказала я. – Таких денег у меня нет.

На следующий день Степашкин не вышел на съемку. Я зашла к нему в номер. Он лежал, укрывшись пледом.

– Сердце, – пояснил он. – Возможно, предынфарктное состояние.

Я вызвала шофера, Степашкина отвезли в поликлинику и сняли кардиограмму.

– Тахикардия, – ответил на мой вопрос врач.

– Если я вечером выпью бутылку водки, а утром две чашки кофе, у меня будет тахикардия? – спросила я врача.

– Пожалуй, – согласился врач. – Но я не могу рисковать.

Степашкина повезли в Москву. Я заранее знала, чем это закончится. Он вернется с больничным листом, и каждые три дня лист будут продлевать, и так до двух месяцев. Степашкин загонял меня в угол.

Съемки остановились. Убытки перевалили за второй миллион. Группа, когда не работает, начинает пить. Каждое утро, узнав, что съемок не будет, запивали осветители. К полудню по гостинице бродили пьяные лихтвагенщики и шоферы. За мною наблюдали, ожидая, чем закончится мой поединок со Степашкиным. Когда Степашкину продлили больничный лист еще на три дня, я решила с ним поговорить. Дверь мне открыли не сразу. Когда я вошла, актеры-эпизодники, которые теперь с утра собирались у Степашкина, чинно пили чай, бутылки с водкой стояли за шкафом. Я попросила всех выйти. Наверное, я допустила ошибку, начав ему угрожать, что все расскажу в гильдии актеров. Степашкин улыбнулся и ответил:

– Ты думаешь, что, если нашла деньги через богатого гребаря, ты стала режиссером? Да ты – никто! Ты просто шлюшка, а я великий актер, и только благодаря мне получается фильм, и ты за это заплатишь, и очень дорого. Но я могу пойти и на бартер. Такая дорогая блядь, как ты, мне не по карману. Можешь мне не платить, но тогда будешь спать со мной.

Подземный ядерный взрыв – это когда ничего не видно и не слышно, но содрогается весь земной шар. Внутри меня произошло что-то подобное. На несколько секунд я перестала слышать. Вместо лица Степашкина я видела только бледное пятно. Но я понимала, что если я сейчас не выйду из номера, то убью его, он лежал очень удобно, надо накрыть его голову подушкой и навалиться всем телом.

Я молча вышла из номера. Через час я была в Москве: гнала машину со скоростью сто километров в час, притормаживая только перед милицейскими постами. Я зашла к Ваську в офис, ожидая если не помощи, то хотя бы совета. Выслушав меня, Васек вдруг стал орать, и я еще раз поняла, что могу рассчитывать только на себя.

– Прекрати орать, – сказала я.

– Не забывай, на чьи деньги ты снимаешь кино! – выкрикнул Васек.

– Деньги я тебе отдам согласно договору после продажи фильма, а пока отдай ключ от моей квартиры.

Васек швырнул мне ключ, и я вдруг поняла, что нашла решение. Так, наверное, делают открытия ученые. Мгновенно, если непрерывно перебираешь все возможные комбинации, нужен только толчок. Мне повезло, сценариста я застала дома.

– Тебя загнали в угол. Соглашайся и плати любые деньги. У тебя нет выхода. – Сценарист мгновенно оценил ситуацию.

– Собирайся и поехали. Ты мне нужен.

– Может быть, объяснишь? – осторожно попросил сценарист.

– По дороге, в машине.

Я позвонила в Яхрому и сказала администратору, чтобы сценаристу сняли квартиру, в гостинице никто не должен знать, что он в городе.

Рано утром я зашла к Степашкину в номер и сказала:

– Прости, я принимаю все твои условия. У меня нет выхода, ты загнал меня в угол. Я подпишу договор, сумму проставишь сам. – И я достала бланки договора.

Степашкин молча смотрел на меня. Он явно что-то заподозрил.

– Никаких договоров. Сумма слишком велика. Налоговая инспекция вычтет из нее половину. Давай наличными.

– Вечером. Кассир поехал в Москву в банк за деньгами. – Это было правдой.

– Вечером получу, утром выйду на съемку. – Степашкин страховался со всех сторон.

– Я тебя умоляю. Я уже не могу потерять даже один съемочный день. Мне ведь снимать половину картины. Хочешь, я встану перед тобой на колени?

Я встала на колени и заплакала. И тут Степашкин сдался и надел реквизиторский плащ для съемок. «Дурак, – подумала я тогда, – в денежных делах нельзя быть сентиментальным и верить слезам».

…Степашкин шел по парку в плаще, под которым прятал ружейный обрез. По сценарию в первый день, когда он решился мстить, у него не хватило решимости выстрелить. Но человек, за которым он шел, вдруг обернулся и выхватил пистолет. По сценарию это было не предусмотрено. Степашкин остановился.

– Беги назад! – крикнула я ему в мегафон.

Я рассчитывала на его многолетнюю актерскую привычку подчиняться приказам режиссера. Степашкин бросился назад. Реквизиторы заранее положили провод. Когда Степашкин побежал, они натянули провод – Степашкин споткнулся и упал. А его враг с пистолетом приближался.

– Доставай ружье! – крикнула я.

Путаясь в полах плаща, Степашкин пытался достать обрез. Его враг подошел, передернул затвор пистолета, Степашкин инстинктивно закрыл лицо руками. Прогремел выстрел, и со Степашкиным было покончено, холостым патроном, естественно.

– Спасибо всем, – сказала я. – На сегодня съемки закончены, завтра будем снимать на улицах города.

Разъяренный Степашкин бросился ко мне.

– Какого черта! – кричал он. – Почему меня не предупредили?

– Извини, – сказала я. – Так получилось естественнее. Ты был великолепен.

Степашкин пытался понять, что же произошло, я это видела по его напряженному взгляду. Скоро узнает. Я ему улыбнулась. Через несколько минут, как только он войдет в гостиницу, к нему зайдет администратор и попросит освободить номер. Он бросится ко мне выяснять, и я ему все объясню. Мое решение было простым и почти гениальным. Оскорбленный и униженный Степашкин только пытается убить, но убивают его самого, что сейчас и произошло на съемочной площадке. А мстить за отца будет его дочь, то есть я. Сценарист вчера возразил:

– Степашкина раскрывают не сразу, потому что он маленький серенький интеллигент, на таких не обращают внимания. Ты слишком заметная.

– Но я же актриса по сценарию, – возмутилась я. – При помощи париков, грима и театральной костюмерной я могу превращаться в пенсионерку, в прапорщицу, в торговку. Каждый раз я буду другой женщиной, кого ты опишешь, в того я и превращусь. Я смогу.

Степашкин вошел в ресторан, когда я обедала. Он оказался умнее, чем я даже думала.

– Ты решила изменить сценарий? – спросил он.

– Да.

– А сценарист согласится?

– Уже переписывает.

– Значит, теперь ты будешь главной героиней и будешь мстить за убитого отца?

– Да. У меня не было другого выхода.

– Ладно. Скажи, чтобы меня отвезли в Москву.

– Привозят и отвозят только актеров на главные роли, эпизодники добираются сами.

– А ты, пожалуй, станешь режиссером, – сказал Степашкин.

– Уже стала, – ответила я.

И тут Степашкин отвел взгляд, с этой минуты он перестал быть главным героем и снова стал актером на эпизод.

– До свидания, Софья Ивановна, – сказал Степашкин почтительно.

– Гуляй. Теперь у тебя будет много свободного времени.

Из окна своего номера я видела Степашкина на автобусной остановке. Пошел дождь. Маленький Степашкин в легкой курточке мгновенно промок. Мне стало так жалко его, что я заплакала. Может быть, Степашкин был не так уж и виноват, он просто вошел в роль мстителя. Я посмотрела в зеркало на свое распухшее от слез лицо. Вот этого я позволить себе не могла. Теперь я не только режиссер, но и главная героиня. Я вытерла слезы, припудрила лицо, осталась легкая краснота век, но это скоро пройдет. В дверь постучали, и вошел оператор.

– Мы потеряли из-за Степашкина неделю, поэтому вместо трех недель мы должны закончить съемки за две недели, – сказала я.

– Это невозможно, – мрачно заявил оператор.

– Возможно все, – ответила я. И была в этом абсолютно уверена…

ТАМБОВСКАЯ ВОЛЧИЦА
Рассказ

Москвичи боятся провинциалок больше, чем бультерьеров. Бультерьер сжимает челюсти, пока не придушит свою жертву. На это уходят минуты. Провинциалка должна сжать челюсти минимум на пять лет, иначе суд при разводе признает брак фиктивным. Я замуж не собиралась, поэтому москвичам ничего не угрожало. Училась на третьем курсе Института управления, претендентов повести меня в ресторан или в ночной клуб хватало. Почему не повести девушку с ростом профессиональной манекенщицы и грудью голливудской звезды – это у меня от матери и бабушки, они тоже были грудастые и жопастые, но с тонкой талией – в общем, идеал российской красоты. Приятель Игоря, кинорежиссер, увидев нас, сказал:

– Князь Игорь и княгиня Ольга!

Игорь, высокий, русоволосый, с небольшой бородкой, был похож на древнего русского князя – такими изображали князей в учебниках по истории для средней школы. Я знала, что он кандидат наук, преподает в университете и занимается бизнесом – идеальное сочетание науки и практики. Он мне понравился сразу, но я в нем не увидела своего будущего мужа. Была у меня такая особенность еще с детства. Я смотрела на свою одноклассницу и могла сказать: эта станет офицерской женой – офицеры почему-то выбирали пухлых блондинок, эта будет учительницей и не выйдет замуж. В мальчишках тоже угадывался инженер, доктор или работяга. А когда стала постарше, я точно знала: если я не могу представить, как мы с этим мужчиной пьем утром чай на кухне, никогда он не будет моим мужем. Игоря я представить мужем не могла, но легла с ним в первый же вечер знакомства, а утром встала с ощущением, что изменила любимому мужу, которого у меня никогда не было.

Я спохватилась уже на третьем месяце беременности, Игорь куда-то пропал. Пока я его искала, прошел еще месяц.

– Мы так не договаривались, – ответил он на мое сообщение. – Я тебе могу дать денег на аборт под общим наркозом. Извини, но я женат.

Так я узнала о его семейном положении и поехала в Тамбов к своей матери, врачу-гинекологу областной больницы.

Мать осмотрела меня. Я и сама знала, что пропустила все сроки для обычного аборта.

– Операция для тебя нежелательна, – сказала мать. – Риск велик. Пятьдесят из ста, что после этого ты никогда не сможешь иметь детей. Надо рожать.

– Он женат и не собирается разводиться. Ты сможешь взять ребенка, пока я закончу институт и найду работу?

– Не смогу. Я собираюсь замуж, и он моложе меня на пять лет. Он женится на вполне еще молодой и привлекательной женщине, но, если ему придется нянчить внука, боюсь, что его это не устроит.

– Но у каждой женщины рано или поздно появляются внуки.

– Я думала, что это случится значительно позже. Но я тебе буду помогать деньгами.

И я поняла, что и в провинции закончился институт бабушек, которые с нетерпением ждут появления внуков.

– Рассмотрим другой вариант, – предложила мать. – Ты девушка видная, привлекательная. Наверняка у тебя есть поклонники, которые хотели бы на тебе жениться, но у них почти нет шансов получить тебя в жены.

– Кого ты имеешь в виду?

– Менее красивых, менее обеспеченных, которые на тебе женятся и с ребенком. Тебе надо только снизить степень своих притязаний.

Но у меня не было ни робкого, ни бедного, ни горбатого влюбленного.

Я просчитала все варианты и остановилась на единственном. Существуют миллионы женщин, которые не могут родить. Иностранцы приезжают в Россию и вывозят даже не очень здоровых детей, их медицина выправляет большинство природных дефектов, были бы только деньги.

И у нас, и у них молодую здоровую женщину сегодня используют как биологическую машину, в которую запускают сперму донора, она вынашивает и рожает ребенка за большие, разумеется, деньги.

Пусть я буду девять месяцев этой биологической машиной. Когда есть точно сформулированная задача, менеджер разрабатывает методы для ее решения, а я ведь собиралась стать менеджером. Я изучила все юридические аспекты и вышла на главного врача родильного дома, которая устраивала подобные дела. Мне была нужна бездетная богатая пара, которая хотела иметь здорового, красивого ребенка на моих условиях. На время беременности мне снимут отдельную квартиру – я жила в общежитии – и будут платить пятьсот долларов в месяц: я ведь должна хорошо питаться. После того как я им передаю ребенка, они покупают мне однокомнатную квартиру.

Через неделю мне в общежитие позвонил мужчина и предложил встретиться.

– Где и когда? – спросила я.

– Сейчас. Мы в пяти минутах от общежития.

Я поняла, что начинается проверка. Я надела белую прозрачную кофточку – пусть увидят, что этой грудью можно выкормить даже тройню, – и синюю юбочку, в которой я поступала в институт.

Он – рослый, сорокалетний, русоволосый и сероглазый, она – маленькая, черненькая, в свободном брючном костюме, который скрывал ее худобу.

Она рассматривала меня не стесняясь, как холодильник или микроволновую печь. Он смотрел на меня как на женщину, которая ему понравилась, я это всегда чувствую. Ему нравилось, как я улыбаюсь, и он улыбался тоже. Я привстала, чтобы достать свои документы с книжной полки, оглянулась, одергивая коротенькую юбку, и наткнулась на его поплывший глаз. Я вдруг увидела, как мы, он и я, сидим на кухне, пьем чай. Он встает, надевает пиджак, и я поправляю ему галстук. Значит, он мой муж, но его жена сидела рядом.

Роженица, я ее так окрестила, сразу предложила мне сигарету. Я отказалась: не курю. Меня тестировали.

– Тогда немного вина, – предложила она, доставая испанский портвейн, – чтобы разговор шел легче.

Я снова отказалась.

– Тогда перейдем к условиям договора, – сказала роженица.

– Вы их знаете.

– У нас есть поправки. Мы вам снимаем не квартиру, а комнату, а после рождения ребенка эту комнату выкупаем.

По-видимому, у них была комната в коммунальной квартире, доставшаяся от каких-то родственников.

– Нет, – ответила я. – Условия не обсуждаются, а принимаются.

– Обсуждается все, – возразила роженица и закурила.

– Покурите в коридоре, – попросила я. Она загасила сигарету.

– Но и у нас есть условия, – сказала роженица! – Вам необходимо достать медицинскую карту отца ребенка. Мы должны быть уверены, что у него нет наследственных заболеваний.

– За отдельную плату я постараюсь снять ксерокопию.

– А как мы убедимся в подлинности?

– Никак. Я могу вам дать любую карту, если захочу обмануть.

– Это не в ваших интересах. Есть много способов проверить.

– Это уже ваши проблемы.

– Комнату, которую мы вам предлагаем, вы можете посмотреть даже сегодня.

– Я не буду смотреть комнату.

– Нам нужно подумать.

– Разумеется. Неделю. Через семь дней я начну переговоры с другими претендентами.

Роженица встала, кивнула мне и направилась к двери. Отец моего будущего ребенка улыбнулся, и я поняла, что он принял решение.

Роженица позвонила через шесть дней.

– Мы согласны на ваши условия и нашли квартиру рядом с вашим институтом. Когда вы ее можете посмотреть?

– Сегодня.

– Запишите адрес. Встретимся через час.

Однокомнатная квартира на шестнадцатом этаже была обставлена мебелью шестидесятых годов, по-видимому собранной среди знакомых и родственников, чтобы сдавать одиноким с очень средним достатком или на сутки парам, судя по огромной тахте, которая занимала половину квартиры.

Старый холодильник «Север», журнальный столик, два кресла с синтетической обивкой, на книжных полках – сочинения Ф. Купера, Дж. Лондона, В. Катаева, А. Фадеева, чтобы при полном отупении или бессоннице можно было возвратиться в детство.

Подписав договор, я отказалась от своих материнских прав. Никогда я не должна была делать даже попыток увидеть своего ребенка. Если ребенок окажется с дефектами, договор утрачивает силу, но деньги, уплаченные мне за время беременности, не возвращаются. Если я попытаюсь избавиться от ребенка, или если ребенок не родится по моей небрежности, или если я передумаю и захочу оставить себе ребенка, то я выплачиваю все полученные мною деньги и еще несколько миллионов за упущенную выгоду.

Расписка в получении мною денег была заверена у нотариуса. Договор был оформлен, по-видимому, на девичью фамилию роженицы, которую она после рождения ребенка тут же сменит на фамилию мужа. Я не знала, кто они, и никогда не узнаю. Я поняла, что он занимается каким-то бизнесом, потому что во время подписания договора ему позвонили по сотовому телефону и он обсудил проблему с арендой складских помещений.

Когда они вышли, я тут же вызвала параллельный лифт и успела спуститься вниз до того, как они отъехали. Я впечатала в память номер их джипа «чероки», который помню и сегодня, через семь лет.

И началась моя жизнь биологической машины. Утром я уходила на лекции в институт, потом шла в бассейн, возвращалась домой, обедала, спала и смотрела телевизионные сериалы по черно-белому телевизору «Рекорд» – по такому я смотрела мультяшки в пять лет. Я как будто вернулась в детство, но вела себя как взрослая женщина. Через свою однокурсницу, у которой брат работал в ГАИ, по номеру машины я узнала, что фамилия моего будущего ребенка будет Пименов, а отчество – Филиппович. Олег Филиппович Пименов занимался торговлей недвижимостью и строительным бизнесом. Но Игорь тоже был Пименов и тоже Филиппович. После дополнительной проверки я установила их родство. Выходило, что старший брат хотел усыновить ребенка своего младшего брата.

Через неделю позвонила роженица и напомнила:

– Вы обещали медицинскую карту отца ребенка.

– Приезжайте, я ее достала. Это вам будет стоить триста долларов.

– Сто, – сказала роженица.

– То, что стоит триста, не может стоить сто. – И я повесила трубку. Я потратила триста: цветной телевизор стоит двести семьдесят, в десятку обошлась ксерокопия карты, двадцать я дала своей подруге Елизавете, которая участвовала в операции «Медицинская карта».

Добыть ее оказалось совсем нетрудно. Игорь мог пользоваться или районной поликлиникой по месту жительства, или университетской. Он оказался в университетской. Я позвонила в регистратуру и попросила записать мужа к кардиологу. Его записали на утро. Значит, его медицинская карта будет в двенадцать часов у врача. Елизавета достала белый медицинский халат, я его надела и вошла в кабинет врача-кардиолога, которая выписывала рецепт очередному пациенту.

– Любовь Ивановна, Карп Нефедович просит у вас карту Пименова, после него Пименов придет к вам.

Она кивнула на стопку карт, я взяла карту Игоря и вышла. В двух кварталах от поликлиники была контора, где за плату делали ксерокопии. На всю операцию у нас ушло двадцать минут. Карту я вернула в регистратуру.

По взгляду роженицы я поняла, что она сразу отметила замену черно-белого телевизора на цветной.

– Давайте карту.

– Давайте деньги.

– Мы вас еще не обманывали.

– Береженого Бог бережет.

– О Боге-то хоть не надо! – Роженица достала три сотенные и положила на журнальный столик. Я отдала ей ксерокопию медицинской карты. Я была уверена, что она хоть бегло, но просмотрит ее. И ждала реакции. Увидев фамилию, имя, отчество она должна была перелистать карту и вернуться к первой странице. У нее могли задрожать руки, покраснеть уши, она могла начать расспрашивать, где я познакомилась с Игорем, но она перелистнула карту, положила ее в сумочку и напомнила:

– Послезавтра у вас консультация в Институте гинекологии.

– Я помню.

Крутая тетка, но я когда-нибудь буду покруче. Вряд ли она позвонит Пименову-старшему на работу. Она дождется, когда он вернется, и они спокойно обсудят эту новую для них ситуацию, потом вызовут Игоря и расспросят его обо мне. А еще более вероятно, что они ничего не скажут Игорю, узнают от его приятелей о нашем романе и еще больше ограничат свое общение со мною. Но Пименов-старший обязательно нарушит решение семейного совета. Не может не нарушить. Он слишком умен, чтобы поверить в такую случайность. Теперь мне оставалось только ждать. Наконец Пименов-старший позвонил и предложил:

– Не хотите ли пойти в Консерваторию и послушать Шнитке?

– Вместе с роженицей? – спросила я.

– Кто это?

– Я так называю вашу жену.

– А под какой кличкой прохожу я?

– Пахан.

Он рассмеялся.

– Роженица уехала на симпозиум в Швейцарию.

– Тогда с удовольствием.

Я предпочитаю обычную эстраду, но в Консерватории хорошо держалась и не заснула. Он отвез меня домой и не вышел, чтобы открыть мне дверцу, явно ожидая приглашения.

– Хотите чаю? – предложила я.

– С удовольствием.

Я быстро приготовила легкий ужин.

– Как поживает Игорь Филиппович? – спросил он.

– Вы об этом знаете больше.

– Значит, вы знаете, что мы братья?

– Да.

– Расскажите, как вы спланировали эту многоходовую комбинацию?

– Это случайность. Я поняла, когда узнала вашу фамилию.

– Какие будут еще случайности?

– Случайности уже будут вряд ли, все остальное просчитывается и прогнозируется.

– И каков ваш прогноз?

– Вы женитесь на мне. У нас будет двое, а может быть, трое сыновей. И мы будем жить долго и счастливо.

Он молчал. Он никогда не отвечал сразу. Может быть, ответ у него и был готов, но собеседник паузу расценивал как обдумывание, поэтому его отказ никогда не казался оскорбительным. Но сейчас он был оскорбительно грубым.

– А вот этого не будет! Не все можно купить за большие сиськи. Выходите замуж, с квартирой вам это будет сделать легче. Но забудьте нас навсегда. А если когда-нибудь напомните о себе, я приму такие ответные меры, что вы и в Тамбове не скроетесь.

Конечно, я перегнула. Но он должен был знать, что его ожидает.

Сына я родила в конце мая. Когда мне его принесли утром и он жадно втянул мой сосок, а через минуту мгновенно уснул, доверчивый и беспомощный, я поняла: не отдам. Он мой.

Забирать меня из роддома он приехал на новом «мерседесе». Машину вел предельно осторожно. В квартире у меня стояли цветы, холодильник был заполнен. Нанятая медсестра приходила каждый день. По договору я должна была кормить месяц. Через месяц он и она приехали, чтобы забрать ребенка.

– Прошу прощения, но я передумала: парень остается со мной. Он мой. Я верну потраченные вами на меня деньги в течение двух лет. Расписку заверим у нотариуса.