Текст книги "Мушкетеры"

Автор книги: Валентин Рич

Соавторы: Михаил Черненко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Сегодня в полночь он уже будет лететь над Уралом. Кроме него и главного редактора, о цели поездки не знает никто. Седых не в счёт. Он не принял всю эту историю всерьёз даже тогда, зимой, а теперь окончательно позабыл о ней. Серёгин с трудом растолковал ему, о чем идет речь…

Конечно, перед отъездом надо было посидеть в архиве – порыться в документах об этом крае. Но ноги сами привели его к Белову.

Чертовски трудно было удержаться от соблазна! Если бы не ехать на почтамт за посылкой, он мог бы проговориться…

По правде говоря, не очень-то ловко скрывать такую новость от самого Белова. Но ничего, семь дней подождёт. Что может случиться за семь дней? Ничего ровным счётом.

А через неделю он въедет к Матвею на белом коне! Интересно, что скажет тогда Кремнева про верхоглядов журналистов?

Часы показывали три минуты двенадцатого. Шум моторов перёшел в плотный, почти осязаемый рев. Спинка кресла прижалась к плечам Серёгина, и красные огни взлетной полосы понеслись мимо, сливаясь в сплошную черту.

Глава четвертая
ПО ОДНОМУ ПРОЕКТУ

Костёр бросал колеблющиеся оранжевые блики на острую грань пирамиды, уходящую в черноту неба.

– На белом коне я уже никуда не въеду, – прошептал Серегин, наклоняясь к Тарасюку. – Но войди в мое репортерское положение – хоть командировочные-то я должен отработать? Мне же завтра вылетать!

– Должен, должен! – рассмеялся Григорий. – Слушай и наматывай на ус…

Серёгин рассеянно вслушивался в то, что говорил Белов, и перелистывал в свой корреспондентский блокнот.

…Шел седьмой вечер – седьмой с того самого дня, когда Серёгин впервые вступил на берег Перламутрового озера и увидел таинственную гранитную пирамиду, у подножия которой мирно спал… Тарасюк. Вскоре сюда прилетели Матвей Белов и Майя.

Каждый день прошедшей недели был наполнен радостями открытий и горестями разочарований.

О первом открытии Серёгин узнал спустя десять минут после того, как вылез из вертолёта. Григорий притащил его и пилота к пирамиде, ткнул в неё ногой и гордо сообщил:

– Сторона основания равна двадцати пяти метрам.

– Как в Хирбете? – воскликнул Серёгин.

– Так точно! Строили по одному проекту! – Тарасюк щелкнул каблуками. – Но, чтобы доказать это окончательно, нужно ещё измерить ребро… С вашей помощью, товарищ пилот!

Через полчаса Григорий спустился по верёвочной лестнице с вертолёта, повисшего над пирамидой, прямо на её вершину. Закрепил на ней конец тонкого телефонного кабеля, а весь моток бросил вниз – Серёгину.

– Натягивай! – крикнул он. – Ещё сильней! Так, хорошо… Теперь завяжи узел!… Готово?

– Готово!

Тарасюк смотал кабель и обеими руками ухватился за верёвочную лестницу.

Огромная зелёная стрекоза тронулась с места, повисла прямо над головой Леонида и начала медленно опускаться. Чуть не задев приятеля каблуком, Григорий спрыгнул на землю и приветственно замахал рукой. Стрекоза взмыла вверх.

– А ну-ка держи! – сказал Тарасюк, протягивая Леониду конец кабеля с узлом.

Леонид прижал узелок к углу пирамиды у самой земли, а Григорий побежал к другому углу и натянул кабель.

– Двадцать пять! – крикнул Григорий. – Тетраэдр! Я ж говорил – по одному проекту!

…Второе открытие сделал Белов. Вернее, он первым установил факт, которому не придал никакого значения.

Выйдя из вертолёта ровно в полдень и поглядев на пирамиду, он пробормотал:

– Между прочим, высота основания этого сооружения не лежит в плоскости меридиана.

Леонид, который стоял рядом с ним, ничего не понял, и, может быть, именно поэтому фраза Матвея намертво вошла ему в память. При первом же удобном случае он решил поразить Тарасюка. Случай представился за ужином.

Григорий чуть не поперхнулся, когда Леонид небрежно произнес эту великолепную фразу.

Бросив недопитый чай, Тарасюк помчался к пирамиде. Белов, Сёрегин и Майя с недоумением поглядели друг на друга.

Недоумение прошло довольно быстро.

– Все храмы богов и усыпальницы правителей, – разъяснил, вернувшись, Григорий, – все пирамиды, и мавзолеи, и просто могилы обычных смертных древние строили всегда «по компасу». Чаще всего главным входом к востоку. Туда, откуда восходит солнце, откуда боги посылают людям свет и тепло.

Точно так было и с Хирбетской пирамидой, хотя она и не имела входа. Одно ребро каменного исполина было обращено точно на север, а противоположная сторона основания ориентирована строго по параллели восток – запад.

А здешняя пирамида действительно не отдает никакого «предпочтения» ни одной из сторон света!

Только захоронения синантропов, живших триста тысяч лет назад, были совершенно безразличны к странам света. Кстати, это абсолютное доказательство того, что синантропы еще не успели придумать себе бога. В то время религии на Земле не было. Как только боги «появились», могилы стали немедленно поворачиваться к солнцу. Так что если святая церковь признает синантропа человеком, то дела её плохи, – он и есть тот самый человек, который понятия не имел о своем «творце»…

И в самых древних наскальных рисунках, – продолжал Григорий, – тоже нет ни одного «божественного» сюжета – ничего, кроме людей, животных да ещё…

Он вопросительно посмотрел на Майю.

Девушка улыбнулась.

– Вернемся к нашим баранам, дорогой Григорий. Уж не хочешь ли ты сказать, что и пирамиду, у которой мы сидим, соорудили синантропы?

Тарасюк задрал голову и посмотрел наверх – туда, где в невидимой сейчас точке безукоризненно точно сходились три каменных ребра монумента.

– Вряд ли. – Он с сомнением покачал головой. – Где им!

Третье открытие сделал опять-таки Матвей. И даже не сам – только сегодня утром прилетевший вместе с ним лаборант закончил стандартный цикл анализов по методике Белова. Взяли двенадцать проб. И все они, как одна, ответили: пирамида вырублена сто девяносто пять веков назад плюс-минус двести пятьдесят лет. Те же двадцать тысяч лет назад, когда в пустыне образовались таинственные камни – саммилиты…

Как ни велика была радость Леонида по поводу всех этих открытий, огорчения были, пожалуй, ещё больше.

Во-первых, глубинный лучевой зонд показал, что пирамида сделана из обыкновеннейшего гранита и не содержит никаких посторонних включений.

Во-вторых, каменную площадку под пирамидой и вокруг неё прощупали приборами на глубину нескольких километров, и никаких аномалий – ни гравитационных, ни магнитных, ни сейсмических – под ней не оказалось. Судя по всему, никакого вымпела поблизости от таинственного знака не было.

Не оправдались и надежды, которые Леонид возлагал на Майю.

Прикомандированный к экспедиции вертолётчик сжёг чуть не весь запас отпущенного ему бензина. Но ни в ближайших поселках – за пятьдесят и сто двадцать километров, – ни в далёком районном центре никто не знал, как, когда и почему появилась здесь эта пирамида. Она словно выпала из поля зрения людей. А немногочисленные охотники, бывавшие на берегу Перламутрового озера, вообще не считали пирамиду древностью. Кому в те времена могло понадобиться высекать из гранита монумент в краю, где никогда не существовало древних цивилизаций?…

Да! О белом коне Леониду мечтать не приходилось! Серёгин захлопнул блокнот и прислушался.

– Что же, – негромко говорил Матвей, – конечно, проверить геофизику надо. Пробурить скважины… Это сделают без нас, договоримся с геологами. Я уверен, что проверка ничего не даст. Приборы не врали: здесь под землей ничего нет…

– Будем искать дальше! – отозвался Тарасюк.

Матвей повернул к нему освещенное огнем костра лицо.

– Прежде всего, Григорий, надо оценить уже сделанное. Мы не только получили подтверждение, что примерно двадцать тысяч лет назад на нашей планете побывали неизвестные нам Обладатели Разума, несравненно превосходящие тогдашних обитателей Земли. Кое-что мы узнали и о вымпеле…

Серёгин чуть не подпрыгнул на камне, на котором расположился, и весь превратился в слух.

А Матвей неторопливо продолжал, как бы рассуждая сам с собой:

– До сих пор мы точно знали только то, что примерно тогда – двадцать тысяч лет назад – кто-то нарисовал на скале существо в скафандре…

Серёгин с упреком посмотрел на Тарасюка. Хорош друг!… Небось в Саммили? Да ведь это же гениальный материал!…

– Гришка, – яростно зашипел Леонид, – послушай…

– Помолчал бы! – попросил его Тарасюк.

– Теперь мы знаем, что в то же время на Земле были сооружены две геометрически правильные пирамиды, – задумчиво продолжал Матвей. – Гробницы? Нет, не гробницы. Значит, это символы… Но по крайней мере один из них не ориентирован по странам света. Значит, эти знаки не посвящены никакому божеству…

Майя бросила в костер полено. Яркое пламя осветило задумчивые, сосредоточенные лица.

– С какой целью нужно было ставить два таких знака за десять тысяч километров один от другого, а, товарищи?… Я думаю, – Белов встал, – что мы имеем дело с опорными точками неизвестной нам геодезической системы координат. Наша задача – расшифровать эту систему. У кого есть идеи?

Все молчали, задумчиво глядя в спокойное пламя костра. Молчали, может быть, и не потому, что идей не было.

Просто ещё не успели освоиться с мыслью, что в их руках сейчас оказался кончик цепочки, которая непременно привёдет людей к братьям по разуму…

Первой нарушила молчание Майя.

Она встала рядом с Матвеем и, протянув руки к костру, медленно и торжественно произнесла:

– «…Жило там могучее племя гигантов. Огромны были они телом своим. Но еще огромней – мудростью.

И вот однажды решили они завладеть самим солнцем. И воздвигли высокие башни, чтобы штурмовать небо…

И, прежде чем взойти на свои башни, спросили гиганты людей, которые собрались со всего света, – что хотели бы люди получить от них в подарок?

И сказали люди: оставьте нам вашу мудрость.

И сказали гиганты: чужой мудростью не проживёшь.

И сказали люди: оставьте нам вашу силу.

И сказали гиганты: вы употребите её во зло.

И сказали люди: что вы оставите нам?

И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую глубину, день, равный ночи, полночную звезду и священное число…»

Майя умолкла, сделала несколько шагов от костра и прислонилась к стене пирамиды.

– Попробуем рассуждать хладнокровно, – сказал Тарасюк. – Предположим, что известные нам пирамиды – это две точки системы. Но зачем нужны ещё пять пунктов: глубина, вышина, день, ночь и звезда?

– Ну, положим, – вступился за гигантов Серёгин, – день, равный ночи, можно считать за один пункт, а не за два.

– Все равно, – азартно сказал Тарасюк, – пусть четыре. Четыре плюс два равняется шести. Что за странное число опорных пунктов?

– Ладно, друзья, – примирительно сказала Майя. – Это за один присест не решишь. Вот если бы узнать священное число…

Она подошла к костру и негромко запела:

Есть ещё безводные пустыни,

Топи неосушенных болот,

Книга, не написанная ныне,

Песни непридуманной полёт…

Мы выходим утром голубиным, -

И дорог нехоженых не счесть!

Есть в морях безвестные глубины,

Есть в горах невзятые вершины,

И дороги к звёздам – тоже есть!

Глава пятая
НЕ НА БЕЛОМ КОНЕ, ИЛИ ПЯТЬДЕСЯТ СТРОК НОНПАРЕЛИ

Это был тот довольно редкий случай, когда человек оказывается пророком.

Речь идет о Леониде Серёгине, заявившем Тарасюку в начале прошлой главы, что он, Серёгин, на белом коне уже никуда не въедет…

Именно так всё и произошло. Возвращение репортёра в столицу ничем не напоминало путешествия на белом коне. И не только отсутствием почёта, с которым обычно ассоциируется езда на этом непарнокопытном животном довольно редкой масти.

Если из Москвы на Хрустальный Серёгин добрался всего за сутки, включая автобус, то обратно он путешествовал трое суток. В двух аэропортах самолёт простоял по целому дню из-за нелётной погоды. В третьем задержался на всю ночь по каким-то не известным пассажирам «техническим причинам». И, наконец, в Москве их приняли только после того, как машина битый час утюжила воздух над пригородами. Да и то не на Внуковский аэродром, а на Быковский, откуда надо ехать в город электричкой, которая уже не ходила – было поздно. Правда, существовало такси. Но у какого командировочного остаются деньги на такси в последний день командировки? Особенно если командировочный сидел на обратном пути два дня без погоды и оба раза обедал в вокзальном ресторане, да к тому же с пивом.

Одним словом, ждать в Быкове пришлось до утра. К счастью, это было воскресное утро, а по воскресеньям газета не выходила.

Значит, можно будет отоспаться после трехдневной жизни в воздухе и на жестких креслах транзитных аэропортов.

А потом… Серёгин уже предвкушал, каким оно будет, это самое «потом».

…Очереди у газетных киосков. Заголовок афишными буквами: ЕЁ ПОСТАВИЛИ АСТРОЛЁТЧИКИ. Её – это хрустальненскую пирамиду. Заинтригованный «шапкой» читатель с околозвуковой скоростью кинется разворачивать хрустящую газету, чтобы немедленно узнать, что за астролетчики взялись на нашей Земле, кого и куда они поставили.

…Огромное клише с великаном в скафандре. Ведь Матвей говорит, что ни в одной советской газете и ни в одном советском журнале еще не появилось об этом ни слова, и Серёгин всё равно окажется первым, хоть и узнал об этом последним.

…И рассказ – волнующий, подробный, мастерски закрученный рассказ о гигантской пирамидальной глыбе в тайге…

Серёгин заснул на середине следующей, мысленно произнесенной им фразы:

«Когда руководитель группы учёных Белов и ваш корреспондент измерили направление…»

Если бы мы стали рассказывать обо всём, что пришлось пережить Леониду Серёгину в понедельник, книжка эта осталась бы недописанной, потому что сердца авторов разорвались бы от жалости к герою.

Началось с того, что главный вообще не принял Серёгина, а велел секретарше сказать ему, чтобы заходил вечером с готовым материалом.

Но это бы ещё ничего. Главный всегда недолюбливал устную речь и предпочитал ей готовый материал. Не раз на планёрках он учил репортеров «не языком трепать, а топором махать», подразумевая под топором авторучку и пишущую машинку.

Худшее произошло шесть часов спустя, когда главный сам позвонил в отдел, пригласил к себе Серёгина и, любезно справившись о его здоровье, провел рукой на уровне собственных ушей сперва слева направо, а затем справа налево. От этого жеста у Серегина похолодело в животе, как у гладиатора, завидевшего на трибунах опущенные вниз пальчики римских матрон.

Напрасно пытался Серёгин козырять именами Тарасюка и Белова. Напрасно старался уверить редактора в суперактуальности материала, в том, что этот материал откроет новую эру – эру журналистики на межзвездном уровне. Редактор только отрицательно крутил головой, аккуратно причесанной на косой пробор. Хватит с него первых мест. Лучше он обойдется без первых сообщений о загадочной находке серёгинских протеже, но зато и без первых опровержений по тому же самому поводу. Кстати, пусть Серёгин благодарит судьбу, что его тогда не пустили в пустыню. Не хочется ли ему полюбоваться, какие «находки» делали там его подопечные и на что они тратили там командировочные деньги, да к тому же в иностранной валюте?

Главный протянул Серёгину явно нерусский журнал в кричащей, пестрой обложке, с которой грозно глянули на Леонида марсианские очи из круглого скафандра и… смеющиеся глаза Майи Кремневой.

Кто дал главному этот журнал, Серёгин толком не понял. Не то сам академик, не то какой-то его заместитель…

Серёгин вышел из кабинета редактора в десять часов вечера, уже не пытаясь сопротивляться категорическому приказу: «Пятьдесят строк на третью полосу. И чтобы никаких космонавтов».

Он потушил верхний свет, уселся на стол, аккуратно сложил стопкой исписанные за день листы и принялся методично рвать их на мелкие части, бросая обрывки в корзину.

В вышедшей на следующий день газете в правом нижнем углу третьей полосы мельчайшим шрифтом – нонпарелью – было напечатано:

В 170 километрах от места впадения Амура в Татарский пролив группа советских ученых, занимающихся поисками древностей, обнаружила каменный памятник правильной геометрической формы. Происхождение его неизвестно. По мнению кандидата исторических наук Г. П. Тарасюка, принимающего участие в экспедиции, исследование находки может привести к новым открытиям…

Остальные строки заняло довольно нудное описание полёта над тайгой на вертолете, вида Перламутрового озера и его берегов.

Подписи Серёгину не дали. Под заметкой стояло: «Наш корр.».

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Глава первая
ТРЕТЬЯ КООРДИНАТА

Никто и не подозревал, что вернувшийся с Хрустального ручья Матвей Белов вёл как бы две жизни. Одну – видимую. Другую – невидимую. Окружающие считали, что он делает зарядку, ест, исследует образцы, пишет отчёты об экспедиции, выступает с докладами.

Но всё это была чистейшая видимость. На самом же деле Матвей всё это время посещал другие планеты и оставлял там вымпелы для будущих поколений…

Он летал к гигантским каменным пустыням, окружённым первозданным океаном и прикрытым ядовитой оболочкой метана и углекислого газа. Он парил над покрытыми буйной чащей папоротников и хвощей жаркими болотами. Опускался в заросших лесом горах, где жили пещерные люди в звериных шкурах; и в плодородных саваннах, по которым кочевали редкие племена скотоводов; и среди мраморных величественных храмов античного мира.

Он закладывал в стальные цилиндры звёздные карты Галактики и Метагалактики, чертежи атомных реакторов и космических ракет, учебники по физике и математике, технологические паспорта металлургических и химических заводов, книги Маркса, Пушкина, Эйнштейна.

Он бурил глубокие скважины подальше от вулканов и океанских берегов и опускал туда свою бесценную посылку.

Он сооружал сотни и тысячи памятных знаков, по которым будущие люди могли бы найти предназначенные им сокровища.

И чем дольше занимался Матвей этими делами, тем чаще таким знаком была пирамида – правильная трехгранная пирамида, тетраэдр.

Если бы кто-нибудь спросил Матвея, почему именно пирамида, он вряд ли смог бы дать точный ответ. Конечно, во многом тут были виноваты те самые пирамиды, которые кто-то оставил в Хирбете и на Перламутровом озере в те времена, когда ещё не существовало государств ни в Египте, ни в Месопотамии, ни в Индии, ни в Китае. Но главное, как казалось Матвею, было в другом – в трехмерности пространства.

Всё, что есть во Вселенной, все имеет длину, ширину, высоту. Три измерения. Три числа, которыми можно обозначить любую точку в пространстве.

Какой ещё знак мог выразить с такой простотой и точностью веру во всемогущество человеческого разума, как не строгая трехгранная пирамида?…

В том, что на его уверенность повлияли слова Майи о священном числе, Матвей, пожалуй, не отдавал себе отчёта.

Однажды, вскоре после того как они вернулись с Дальнего Востока, Майя сказала Матвею:

– Кажется, я поняла, что за священное число было в легенде. Ты слышал что-нибудь о проблеме тройки?…

Почему-то все народы на земле любят число «три». И арабы, и иранцы, и эфиопы, и англичане, и немцы, и жители Патагонии, и китайцы, и многие другие. А русские примеры ты сам должен помнить. Смотри, во всех сказках главное событие повторяется трижды: три раза сражается с чудом-юдом Иван – крестьянский сын, три раза прыгает Иванушка-дурачок на Сивке-бурке, пока не допрыгнет до терема Елены Прекрасной, три царских задания выполняет Царевна-лягушка…

Главных действующих лиц тоже обычно трое: жили-были у крестьянина или царя три сына; три девицы под окном пряли поздно вечерком; в чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря, и тому подобное…

А сколько Илья Муромец лежал на печи? Ровно тридцать лет и три года. Между прочим, по евангелию Христос начал свою проповедь тоже в этом самом возрасте.

А троица – триединый бог, которого никто, даже сама церковь объяснить не хочет, потому что не может. Бог-отец, он же бог-сын, он же бог – дух святой…

А пословицы?… Третьего не миновать. Бог троицу любит.

Одним словом, – Майя наклонилась к Матвею, – тройка – особое число, наделённое какими-то удивительными качествами, причём не плохое, а хорошее.

– Вот никогда не думал! – Губы Матвея дрогнули. – Могу добавить… Когда я был солдатом, наш сержант почему-то всегда командовал так: «Раз, два, три! Раз, два, три!»

– Высмеять легче всего. Кстати, твоих космонавтов осмеяли поинтереснее, чем ты мою тройку! – рассердилась Майя. – А вот попробуй объяснить!

– А у тебя есть объяснение?

– Есть, но, к сожалению, не одно, а целых два. Значит, по пословице может быть и третье, – усмехнулась девушка.

– Какие же два?

– Первое – ритмическое. Человек по-разному воспринимает ритмы. Может быть, ритм «раз-два-три» – самый естественный не только для твоего сержанта, а вообще для человека. В силу каких-то ещё неизвестных особенностей ритмов работы мозга…

Матвей скептически пожал плечами.

– Подожди! – Майя постучала пальцем по столу. – Подожди. Второе объяснение такое. Один человек – это ещё не человек. Давно замечено, что ребёнок, выросший в волчьей стае или выкормленный медведем, остается зверёнышем – бегает на четвереньках и не говорит. Два человека – это уже люди, но, так сказать, безо всяких перспектив. Потому что молекула человечества, его наименьшая, но достаточная единица, – это семья. Мать, отец, ребенок. Это глубоко народное понятие. Известно, что в народе троицей называют совсем не то, что считает троицей официальная церковь. Для богослова – это бог-отец, бог-сын и бог – дух святой, а в народе всегда считали, что троица – это бог, дева Мария и Христос.

– Верно, – заметил Матвей.

– Подожди! Но ведь может быть и третье объяснение. Некогда случилось в жизни людей какое-то очень важное событие, которое осталось в человеческой памяти в виде числа «три». Священного числа!

Ещё один день подходил к концу. Диктор уже пожелал спокойной ночи радиослушателям. За окном прекратился шум машин. Луна, ставшая теперь такой близкой, хотя ни один человек еще не ступил на её поверхность, повисла в окне голубоватым шаром.

Матвей сидел на полу на огромной карте мира. Она не помещалась на столе. И потом, Матвей еще с детства любил карты, разложенные на полу. Снова, как в детстве, он отправлялся в путешествие…

Он нарисовал красным карандашом треугольник пирамиды на том месте, где на карте был маленький чёрный кружок и надпись «Хирбет». Потом ещё один такой же треугольник на месте маленького голубого пятнышка в Сибири.

«Если Майя права, – подумал он, – то должна быть третья пирамида. Стоит где-нибудь в джунглях, или на дне моря, или под слоем торфа на болоте…»

Ну, а если не пирамида?

В конце концов, у любого сооружения есть тот минус, что его можно разрушить. А что нельзя разрушить?

Конечно, на Земле нет ничего абсолютно неизменного – даже материки меняют свои очертания, даже полюса и те путешествуют по земной поверхности.

Но разве нельзя выбрать что-нибудь в миллионы раз более долговечное, чем высеченный из скалы трехгранный знак? Безусловно, можно… Тот же Северный полюс или Южный. Или даже какую-нибудь гору…

Но какую именно? Ведь нужна такая гора, которая отличается от всех остальных гор… Да, если бы он, Матвей Белов, стал выбирать главные точки для сетки знаков на долгие тысячелетия, то одной из них он непременно сделал бы самую высокую гору планеты! Самую высокую вышину!

Мысленно произнеся последние слова, Матвей даже похолодел. Не желая того, совершенно непроизвольно, он повторил те самые слова!

В его ушах прозвучал звонкий голос Майи:

«И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую глубину…»

Матвей вскочил на ноги. Черт возьми! «Самая глубокая глубина» действительно ничем не хуже «самой высокой вышины»! Разве Марианская впадина менее долговечна, чем Джомолунгма?

Конечно же, две самые приметные точки на Земле – Джомолунгма и Мариана… А третья? «День, равный ночи»? Непонятно. «Полночная звезда»?

Но в полночь в разных местах планеты видно множество звезд… Стой! Но тогда при чём здесь пирамиды? При чём они?

Матвей посмотрел на карту, и на его лбу выступили капли пота: Хирбет, Джомолунгма и Марианская впадина лежали на одной прямой…

Не веря своим глазам, он бросился к письменному столу, схватил рейсшину и приложил её к карте.

Нет, глаза не обманули его! Строители Хирбетской пирамиды расположили её как раз на продолжении линии, соединяющей «самую глубокую глубину» Земли с её «самой высокой вышиной».

Но зачем? Только для того, чтобы указать на эти две точки – на Джомолунгму и Мариану?

Предположим, что только для этого… Но почему тогда от Хирбета до Джомолунгмы ровно такое же расстояние, как от Джомолунгмы до Марианской впадины? Почему они не выбрали для пирамиды любое другое место на той же прямой?…

И ещё. Почему они поставили вторую пирамиду именно в Хрустальном?

Матвей взял снова красный карандаш и соединил Хирбет, Джомолунгму и Марианскую впадину жирной красной чертой. Потом приложил рейсшину к её концу у темно-синего пятнышка в океане и одновременно к маленькому треугольнику возле Перламутрового озера.

– Занятно, – прошептал он. – Чертовски занятно! Если я не ошибаюсь, здесь шестьдесят градусов.

Матвей вскочил на ноги, достал из стола большой медный транспортир и приложил его к рейсшине.

Он не ошибся. Линия, соединившая Хрустальный с Марианской впадиной, шла под углом шестьдесят градусов к линии, проведённой между впадиной и Хирбетским нагорьем.

Не понять такого ясного указания мог бы разве что человек, начисто позабывший геометрию. Шестьдесят градусов. Правильный треугольник?

Не мешкая ни секунды, Матвей принялся вычерчивать его на карте, и скоро две красные линии, вышедшие из Хирбета и Марианы, сомкнулись за Северным полюсом в Ледовитом океане.

Неужели они оставили вымпел на дне океана? Да ещё Северного Ледовитого?

Несколько минут Матвей простоял на коленях, глядя на древний материк, вот уже миллиарды лет не поддающийся ни клокочущей под ним грозной стихии огня, ни штурмующей его берега и не менее грозной водной стихии.

Что говорить, будь он, Матвей Белов, жителем какого-нибудь Канопуса или Ориона и явись он на Землю хоть двадцать миллионов, хоть двадцать тысяч лет назад, вряд ли удалось бы ему отыскать более надежное хранилище для вымпела, чем Азиатский материк…

Но где? В какой именно точке Азии?

Ещё и ещё раз взгляд его останавливался то на одной, то на другой вершине красного треугольника, вычерченного на карте. Неужели всё-таки в океане? Попробуй доберись туда!

А если не в океане?…

Уже под утро Матвей после долгих раздумий начал помечать что-то в центре треугольника, бормоча при этом: «Высота, она же медиана, она же биссектриса…»

Потом медленно поднялся с карты, посмотрел на часы, которые показывали без четверти пять, подошел к телефону и, отчаянно махнув рукой, набрал номер.

С минуту никто не подходил. Потом в трубке раздался сонный сердитый голос.

– Майечка, привет! – весело сказал Матвей. – У тебя есть карта Азии?…

– Ты что, с ума сошел? – разозлилась Майя.

– Возможно! Но я хочу, чтобы ты раньше всех узнала: вымпел находится в трехстах сорока километрах от Красноярска!