Текст книги "Метаэкология"

Автор книги: Валентин Красилов

В. А. Красилов
Метаэкология

Введение

Возникший на позднем этапе эволюционной истории, человек хранит в генетической памяти информацию о многих миллионах предшествующих видов. В иной форме эта информация содержится в палеонтологической летописи. Изучение организмов, которые давно исчезли с лица земли, в сущности, представляет собой воскрешение из мертвых, возвращение из небытия к новому существованию в духовном мире. В этом и заключается функциональная цель метаэкологической системы.

В моих книгах «Эволюция и биостратиграфия» (1974), «Меловой период. Эволюция земной коры и биосферы» (1985), «Нерешенные проблемы теории эволюции» (1986) и др. дана более общая модель биологической эволюции, основанная, главным образом, на палеонтологических данных. В книге «Охрана природы. Принципы, проблемы, приоритеты» (1992) я использовал эту модель как теоретическую основу взаимоотношений между человеком и природой. Исходя из подобия всех систем, я пытаюсь в этой новой книге применить ее к анализу духовной жизни.

Среди тех, кто так или иначе способствовал созданию этой книги, моей матери я обязан интересом ко всему выходящему за пределы досягаемости аналитической мысли. Моим учителем философии был мой отец (при всей его нелюбви к тому направлению философской мысли, которое в его дни считалось единственно правильным). Не знаю, почерпнул ли он что-либо из общения со мной. Зато своим интересом к филологии и лингвистике я во многом обязан дочери. Моя жена – постоянный участник и критик моих размышлений, помогла придать им более определенную форму. Я признателен нашим московским друзьям, Наталье и Виталию Масловым, за участие и поддержку, Л.Д. Волковой – за помощь в подготовке рукописи, художнику И.С. Сергеенковой за подготовку иллюстраций и И.В. Кирилловой за участие в выпуске книги. Считаю приятным долгом засвидетельствовать свою благодарность Ученому совету и дирекции Палеонтологического института РАН за решение обнародовать эту не вполне традиционную продукцию.

Определения

Нижеследующие определения отражают позицию автора в отношении основных понятий экологии и метаэкологии. Комментарии к ним содержатся в последующих главах.

Адаптация: изменение (реакции, программы развития, поведения), дающее преимущество в конкретных условиях.

Духовное начало: система самопознания и постижения смысла жизни.

Жизнь: сохранение системы путем ее воспроизведения на основе наследственной информации и адаптации (это определение распространяется и на духовную жизнь).

Культура: разнообразие физических и метафизических моделей, составляющих фонд материального и духовного развития; продукт функционирования метаэкологической системы.

Личность: структура индивидуальной духовной жизни; продукт функционирования эгосистемы.

Метафизика: символическое воплощение феноменов духовной жизни. Метаэкологическая система: взаимодействие личности и её духовной среды.

Метаэкология: исследование метаэкологических систем.

Модель: сущностное (относящееся к причинам, механизмам, целям) представление о системе в той или иной знаковой (риторической, математической, графической, натурной, конструкторской) форме.

Наука: построение и развитие логических моделей физических и метафизических систем.

Прогресс: продвижение к заданной цели; в экосистеме – повышение роли живых компонентов за счет косных и биокосных.

Разнообразие: показатель сложности системы, разнокачественности ее компонентов (экологических ниш в экосистеме).

Система : структурированное множество; динамическая с. – все составляющие процесса (химической реакции, размножения организмов, становления личности, общественного развития и т. д.), необходимые для его развития.

Существование: взаимодействие между элементами системы (определение подчеркивает то, вообще говоря, самоочевидное, но не всегда принимаемое в расчет, обстоятельство, что нет существования вне системы. Существующее, как в физическом, так и в метафизическом смысле, воздействует и само подвергается воздействию. Иначе оно не существует. Существование в прошлом реально, благодаря следам взаимодействия, оставленным в памяти системы – это может быть окаменелость, генетический вклад в популяцию, технологический или духовный вклад в культуру или хотя бы запись акта гражданского состояния. Будущее – новое – существование предсказуемо как порождение системных взаимодействий).

Эволюция: историческая последовательность изменений системы, обусловленных программой ее развития и адаптацией к изменяющимся условиям существования.

Эгосистема: система формирования и развития индивидуальной духовной жизни.

Экологическая ниша: структурная или функциональная роль компонента экосистемы.

Экологическая система (экосистема): система жизнеобеспечения, совокупность объектов, вовлеченных в процесс воспроизведения живого (в пределах всей сферы жизни – биосферы или её структурных подразделений), поддерживающих биологический круговорот веществ. Рассматриваемые с позиции одного организма, вида или сообщества организмов, все остальные компоненты экосистемы составляют среду обитания.

Этика: совокупность норм, регулирующих взаимодействие компонентов экологических и метаэкологических систем.

Проблемы

Современные проблемы – экологические, политические, социальные, бытовые – в конечном счете представляют собой различные аспекты конфликтности человеческого существования, в основе которой лежит конкуренция между отдельными людьми, экономическими образованиями, государствами, этносами, религиями, технологиями, человеком и природой, постоянно или периодически принимающая форму взаимного истребления конкурирующих сторон.

Эта форма, впрочем, считается «нецивилизованной». Можно подумать, что цивилизация смягчает конкуренцию. В то же время конкуренция признается – сейчас практически единодушно – двигателем прогресса и, следовательно, механизмом развития цивилизации. Это лишь один из поверхностных аспектов противоречивости современной культуры.

Материальная сфера западной цивилизации зиждется на конкуренции – механизме формирования и поддержания «вертикальных» отношений «выше – ниже». Духовная сфера той же цивилизации зиждется на противоположных – «горизонтальных» – отношениях любви к ближнему, взаимозаменяемости первого и последнего, провозглашенных христианской этикой. Эти сферы, таким образом, несовместимы. Между ними существует конкуренция, подчас принимающая очень жесткие формы.

После гонений на христиан, разрушения христианами эллинистической культуры, торжества инквизиции как экстремистской формы духовного насилия, жертвами которого стали Бруно, Галилей, Декарт и сотни менее заметных представителей рационализма, после попыток учредить царство разума посредством гильотины и подчинить духовную жизнь евгеническим теориям с помощью газовых камер или трудового перевоспитания, западный мир пришел к цивилизованному разделению рационального – сферы практической жизни – и иррационального – сферы духовной жизни.

При этом наука, некогда инструмент духовного развития, оказалась целиком поставленной на службу материальным потребностям. Представления о цели и смысле существования, высшие нравственные ценности черпаются из других источников. Они в результате оказываются вне сферы разума, возможности которого ограничиваются прагматической стороной человеческого существования, оставляя духовную жизнь целиком во власти иррационального.

В этой книге я пытался показать, что подобное положение вещей не может считаться нормальным. Этическая отстраненность привела к тому, что ученый склонен рассматривать результаты своей деятельности как факты науки, полезные для ее развития безотносительно к социальным и духовным последствиям. Однако научное открытие не остается достоянием профессиональной сферы, а так или иначе выходит за ее пределы, становясь фактом духовной жизни и способствуя ее развитию или разрушению. Ведь научные открытия стимулируются нашими желаниями, которые могут быть как конструктивными, так и деструктивными. По опыту, разрушительные открытия более эффективны: мы еще не научились излечивать многие заболевания, но уничтожение целого народа и даже всего человечества в техническом плане уже не представляет большой проблемы.

Задача восстановления единства культуры требует пересмотра отношений между наукой и обществом, ревизии принципов научного исследования и, в первую очередь, коренной переработки теории эволюции, которая, в известной мере искусственно, удерживается в рамках представлений середины прошлого века.

Прах титана

Еще Сократ считал непонимание источником зла, и справедливость этого подтверждается всей историей XX в., который прошел под лозунгом изменения природы человека – для его же блага, разумеется, – и ознаменовался небывалыми преступлениями против человечности. Людей перевоспитывали в духе равенства и классовой солидарности, освобождали от врожденных дефектов, очищали от неполноценных особей и рас, им постоянно промывали мозги. Пока мы движемся вслепую, эти очистительные порывы вполне могут вспыхнуть с новой силой. Не стоит удивляться живучести зла: оно постоянно подпитывается попытками делать добро.

По орфической легенде, люди вылеплены богами из праха побежденных титанов, смешанного с землей. Потому и двойственные. Что от земли, живет своей жизнью, что от титанов – своей. В материальной жизни человек следует физиологическим потребностям организма от зачатия до смерти, которая тоже есть физиологическая потребность. Материальная жизнь человека, как и животного, – это борьба за существование и продолжение рода, в которой он использует различные технические средства. Сколь изощренны бы ни были эти последние, не они определяют сущность человека, его качественное отличие от животных. В другой жизни, духовной, человек удовлетворяет потребности, которых кроме него, кажется, ни у какого другого земного существа нет. Главная из них – это оправдание, определение смысла того, что происходит в материальной жизни, т. е. выживания и продолжения рода.

Двойное существование человека издавна было и остается загадкой. Зачем искать смысл, когда можно просто жить и радоваться жизни? Если дух порожден плотью, то, может быть, это еще одно средство в борьбе за существование – самоанализ с целью корректировки поведения, перерастающий в глобальную рефлексию? В таком случае дух должен поддерживать, обогащать материальное существование, повышать его ценность. Субъекты с богатой духовной жизнью должны быть победителями.

В действительности мы чаще наблюдаем обратную картину. Итогом духовной жизни становится признание бесцельности, бессмысленности материального существования. Духовная жизнь входит в конфликт с материальной и стремится упразднить последнюю.

Можно подумать, что духовная жизнь – изобретение субъектов, которым необходимо убежище от повседневности. А материалисты заботятся лишь о соблюдении ритуалов, чтобы подстраховаться (если там, наверху, все же ведется какой-то учет). В их руках духовный мир преобразуется согласно привычной схеме «главенства – подчинения», обретает кастовую структуру, все больше становится копией материального, или даже карикатурой на него. Трудно предположить, что такого рода духовность может возвысить человека.

Отношения между прахом и духом развиваются по нескольким схемам.

1. Насилие. Духовная жизнь перечеркивает материальную как низменную и бессмысленную, порабощающую дух. Материальная перечеркивает духовную как искусственную, подавляющую природные инстинкты. Обе стороны прибегают к принуждению, которое со временем превращается в едва ли достойную человека цель жизни. В чистом виде схема насилия нежизнеспособна. Она реализуется в кризисные периоды (Моисей, Савонарола, Никон) и быстро деградирует в сторону компромисса. Но ее элементы сохраняются в других схемах.

2. Компромисс. Двойственность принимается как нечто неизбежное. Равновесие достигается разделением духовной и материальной сфер: каждой – свое, как в притче о динарии кесаря. В западном мире эта схема утверждалась после Возрождения и по сей день сохраняет ведущую роль, но подвержена периодическим коллапсам, последнее время все более затяжным, наводящим на мысль о том, что компромисс – не окончательное решение проблемы.

3. Соединение. Финальное слияние материального и духовного начал в гармоничное целое заявлено как сверхзадача наиболее влиятельными учителями человечества, от Будды и Лао-цзы до Платона и Христа. Но и сейчас мы не ближе к ее решению, чем две тысячи лет назад.

Более того, разрыв между природным и духовным углубился и приобрел характер перманентной шизофрении, уже давно воспринимаемой как нормальное состояние. Даже ученик Фрейда Эрих Фромм («Психоанализ и религия», 1950) советует относиться к «другой части нас самих» – подсознательной, физиологической – «с глубоким чувством юмора». Может быть, такого рода неуместный юмор и мешает нам использовать опыт миллионов лет эволюции, без которого настоящее представляется бессмысленным.

Абсолютизация физиологического начала дала сексизм, евгенику и расизм, социального – макиавеллизм и утопию принудительного равенства. Их соединение оказалось взрывоопасным. Попытки духовного возрождения свелись к повторению основательно забытого старого – «старших» софистов в экзистенциализме, гностиков в теософии, стоиков в толстовстве. На этом пути едва ли появится что-либо новое, потому что нет системы, в которой оно могло бы появиться.

Представление о духовном мире как системе возникло в сочинениях платоников, гностиков, схоластов гораздо раньше, чем аналогичное представление о материальном мире. Как метафизика (то, что у Аристотеля следует за физикой) исторически предшествовала физике, так и метаэкология, исследование системных взаимодействий между человеческой душой и ее окружением, появилась задолго до экологии, изучающей аналогичные связи между организмом и средой. Однако в современном мире экологии уделяется гораздо больше внимания, чем метаэкологии, оказавшейся, по существу, за пределами научного исследования.

Уместны ли здесь научные подходы, возможны ли проверяемые гипотезы? Очевидно, возможны, так как любое логическое построение проверяемо и может быть опровергнуто более убедительной логикой.

Читатель, кто бы он ни был, может опровергать автора уже с первых страниц: в этой книге нет профессиональных барьеров. Профессия палеонтолога, впрочем, помогла автору увидеть в человеке логическое завершение весьма длительного странствия. Конфуций на вопрос ученика о смерти ответил: «Ты не знаешь жизни, как можешь ты понять смерть?»

Ученики сказали Иисусу: «Скажи нам, каким будет наш конец?» Иисус сказал: «Открыли ли вы начало, чтобы искать конец?»

Глава 1.
ПРЕДЧУВСТВИЯ

Проблемы, затронутые в этой книге, стары как мир, вернее, как человеческая мысль – необходимое уточнение, поскольку нашему миру более четырех миллиардов лет, а человеческой мысли около четырех десятков тысяч. Неудивительно, что мысль не может охватить мир – иные масштабы времени. Если удивляться, то тому, как рано были поставлены основные вопросы и как точны оказались предчувствия ответов.

Впрочем, и это объяснимо. Дети задаются вселенскими вопросами, пока их не заглушит «сладостная и пошлая мелодия жизни», что преследовала Томаса Манна. Детство человечества по широте и объемности мышления многократно превосходит последующие эпохи (зрелости, или мы ее еще не достигли?).

В прошлом считали, что мудрость сосредоточена в еще более далеком прошлом. В этом была своя логика: чем дальше вглубь времен, тем ближе к еще незамутненному источнику духовных переживаний. Нам осталось от него не так уж много – главным образом то, что запечатлено генетической памятью, доступ к которой ограничен позднейшими наслоениями.

Во все времена делались попытки пробиться к генетической памяти, отключая рассудок, полагаясь на откровение или, наоборот, мобилизуя всю аналитическую мощь интеллекта. Каждый из этих способов имеет свои достоинства и недостатки.

Поскольку духовная культура старше материальной, мы не имеем прямых материальных свидетельств ранних этапов духовного развития. Зороастр, создатель модели вселенской борьбы добра и зла, тысячелетиями придававшей смысл человеческому существованию, жил, по античной хронологии, за пять веков до троянской войны, т.е. примерно в XVII в. до н. э. Как и Прометей, он был, вероятно, последним из титанов эпохи овладения огнем и словом, вместе дававшими неодолимую магическую силу.

Отголоски этих древнейших представлений звучат в учении пифагорейцев о Гестии – «мировом очаге», вокруг которого вращаются планеты. Гераклит говорил об извечном огне, о Логосе-созидателе и о борьбе, которая движет миром (современники называли Гераклита «темным»: понять его можно лишь с помощью почти забытого прошлого и едва прозреваемого будущего). Титаны, на плечах которых держится современная культура – Будда, Моисей, Конфуций, Платон – видели свою задачу в том, чтобы заменить иррациональную творческую силу магического Логоса разумом и поставить на место вселенской борьбы другой вечный двигатель – любовь. Иисус из Назарета воплотил идею любви в этической системе, сделав ее опорой новой философии жизни.

Говорят, что философия нового времени интересна, главным образом, как развернутый комментарий к Гераклиту, Платону, Иисусу. Она тем не менее упорно совершенствовала и оттачивала аналитический инструмент, необходимый для дальнейшего продвижения. Ведь мировая история виделась как некий путь, а отдельная жизнь – как его краткое повторение.

Но будет ли продвижение? Что ждет нас в двадцать первом веке, кроме сладостной и пошлой мелодии жизни?

Соляроиды

Древнейшие боги олицетворяли силы природы. В то же время они были как бы частями единого тела. Т. Якобсен (в кн. Г. Франкфорт и др., «В преддверии философии») приводит такой вавилонский текст:

 
Энлиль – моя голова, лик мой – полдень!
Ураш несравненный – дух мой хранитель, что мой путь направляет!
Шея моя – ожерелье богини Нинлиль!
Две руки мои – месяца западный серп!
Пальцы мои – тамариск, кости небесных богов!
Не допустят они колдовства в мое тело!
Боги Лугальэдинна и Латарак – мои груди и колени!
Мухра – мои неустанно бегущие ноги.
 

В египетской «Книге мертвых» боги, олицетворяющие различные стихии, представлены как части тела Атума, охранительно простирающего руки над всем сущим. Распростертый Атум дал начало образу «небесного человека», который встречается в христианской мистике и знаком которого является крест (ветхозаветный дух божий тоже носился над бездной – правда, о распростертых руках не упоминается, но как еще носиться?). След Атума сохранился в мифах различных народов о человеке, вознесшемся на небо, подобно Ориону (в виде созвездия, напоминающего крест).

Поскольку Атум в качестве Атум-Ра отождествлялся с Солнцем (Ра), изменяющим в течение года время своего пребывания на небе и ежесуточно погружающимся в море, чтобы возродиться в утреннем сиянии, то и «небесному человеку» пришлось отправиться в странствие по солнечному пути.

Зимнее солнцестояние приходится на двадцатые числа декабря. Соответственно персонажи, отождествляемые с «небесным человеком», рождались – отправлялись странствовать – в эти даты или сразу после них. Их мать олицетворяло созвездие, находящееся в начале пути и посвященное великим богиням-матерям Нинмах, Исиде или Афродите, которых часто изображали с младенцем на руках. Уже в греческой мифологии этот младенец был символом любви.

Божественный скиталец Дионис был рожден дважды – от смертной Семелы и затем (так как он был недоноском) из бедра самого Зевса. В земном странствии он перенес много испытаний. На него покушался, среди прочих, жестокий царь фракийцев Ликург, от которого юному богу пришлось спасаться в море. Он спустился в мрачное царство Аида, чтобы вызволить Семелу. Все его враги, естественно, понесли наказание, а почитатели были вознаграждены, вознесясь вместе с ним на небо. Среди последних была дочь Икария Эригона, увековеченная в виде созвездия Девы, от которого берет начало солнечный путь.

Из мифа о сыне Солнца Фаэтоне мы узнаем, что солнечный путь отнюдь не был увеселительной прогулкой. Здесь небесного человека ожидали тяжкие испытания в виде чудовищных животных. Не всякий мог справиться с ними. Горящий Фаэтон упал на землю и тело его омыли воды священной реки Эридан.

Еще более опасен подземный отрезок пути после переправы через реку – священную, будь то Ганг, Стикс, Эридан или Иордан – который когда-то назначался «сыновьям» (Энлилю, Гераклу) во искупление греха, напоминая о жертвоприношении детей. Отсюда мотив сурового отца, отзвуки которого еще звучат в Евангелии («Для чего ты меня оставил?») и в бесчисленных историях о потерянных, оставленных, преследуемых, не узнанных отцами и снова обретенных детях.

Впоследствии подземное царство стало обязательным объектом посещения. История Гильгамеша позволяет составить представление об истинной цели путешествия. Он отправился в загробный мир в поисках предка (единственного уцелевшего после потопа), чтобы узнать у него тайну бессмертия – не только для себя, но и для всех людей. Поход его окончился неудачей: повстречавшийся на обратном пути, уже после переправы, змей съел дерево жизни. Возвращение умерших было задачей путешествий Орфея, Геракла (за Алкестидой), Тесея и, возможно, Лота (если считать полыхающий, покрытый серой Содом ветхозаветным аналогом ада). Эней спускался к умершему отцу, чтобы с его помощью заглянуть в будущее. Одиссей преследовал более скромную цель – узнать дорогу домой, к отцу на Итаку, но это лишь более приземленный вариант того же мифа.

Соединение всех этих символов дает рождение от девы в конце декабря, погружение в воду, скитание в пустыне среди зверей и дьявольских наваждений, многократные переправы с одного берега на другой, учеников по числу знаков Зодиака, оживление мертвых, поединок со смертью во имя спасения и возвращение к небесному отцу (сошествия в ад нет в канонических Евангелиях, но есть у Никодима).

Аллюзии великого путешествия многократно звучат в библейских притчах. Так, пророк Иона «бежал от лица Господня» и, застигнутый штормом на пути в Фарсис, был – по собственной просьбе – брошен корабельщиками в море, чтобы выкупить им спасение своей гибелью. Его проглотил кит, но метафоричность этого события (очевидно, восходящего к какому-то допотопному жертвоприношению) тут же и раскрывается в речах Ионы:

 
... Из чрева преисподней я возопил, – и Ты услышал голос мой. Ты вверг меня в глубину, в сердце моря...
До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня, но Ты, Господи мой, низведешь душу мою из ада.
 

Притча о Блудном Сыне – демифологизированный парафраз той же истории, тогда как Вечный Жид символизирует дорогу в один конец – вечное странствие без возвращения и, следовательно, без цели и смысла, противоречащее порядку вещей и столь же противоестественное, как труд Сизифа.

Вольтеровский Кандид, изгнанный из родных мест, проходит через ад прусской военной муштры, терпит неисчислимые бедствия и, наконец, соединяется с (тоже изрядно помятой жизнью) возлюбленной, чтобы «возделывать свой сад». В том же героическом веке пастор Лоренс Стерн отправился в «сентиментальное путешествие» по Франции и Италии. Он не заметил, что идет война и едва удостоил взглядом Нотр Дам, так как его внимание отвлекла девушка с зеленым сатиновым кошельком. Это было первое путешествие маленького человека с его заниженным эпикурейством, воспринятое современниками как собрание мелочей. Вирджиния Вульф, однако, проницательно усмотрела в импрессионизме Стерна прообраз нового искусства, совершившего крутой поворот от вечного к сиюминутному. Но не такой же ли поворот был совершен теми, кто сделал Энлиля сыном плотника?

Западная литература нового времени показывает, сколь глубокие корни пустило мистическое путешествие. Ее великие странники шли по проторенному пути. Постоянно повторяющийся мотив потери рассудка (приступами безумия страдали Гильгамеш, Геракл, в помрачении столкнувший со скалы преданного друга, влиятельный библейский пророк Исаия, который три года по воле бога ходил нагой и босой, Орландо, тоже сбросивший одежду, безумствуя на сексуальной почве. Дон Кихот, Гамлет – в связи с появлением призрака отца и многие другие «сыновья») может быть, восходит к представлению древних («Книга Мертвых», «Одиссея») о том, что души умерших лишены разума.

Романтики влили новую жизнь в начавшую было иссякать тему солярного странствия. Все его признаки обнаруживаются в неоконченном романе Новалиса «Фридрих фон Офтердинген», герой которого спускается в подземную пещеру (правда, у Новалиса как геолога инфернальные ассоциации замещены минералогическими), где находит историю своего рода в таинственной книге. Он продолжает свое путешествие уже целенаправленно – в поисках отца.

Поздние романтики нередко воплощали этот сюжет в жизнь. Лорд Байрон в молодости походил на отца, «Бешеного Джека», ловеласа с инцестуальными наклонностями, в зрелые годы – на деда, «Джека Плохая Погода», капитана, всегда попадавшего в шторм, и в конце пути – на его мизантропического брата, «Порченого Лорда», от которого унаследовал свой титул. Сделав события мистического путешествия фактами своей биографии (где были и гибель друга в волнах бурного моря, и припадки эпилепсии, и жертвенная смерть во имя свободы), Байрон предпослал песням «Корсара» эпиграфы из дантова «Ада».

Его младший современник Чарльз Дарвин юным романтиком отправился в кругосветное путешествие, которое привело его, правда, не к отцу, а к деду Эразму, первому английскому эволюционисту. К этому путешествию я еще вернусь.

Не сразу удается понять, чем по сей день привлекает нас история столичного щеголя, отвергшего любовь провинциальной девушки с тем, чтобы позднее увлечься ею и в свою очередь быть отвергнутым. Но вспомним, что сей щеголь из высшего света низвергся в глушь степных селений по призыву старшего родственника, которого не застал в живых; что данное им влюбленной девушке обещание братской любви вместо любви половой имеет высоко почитаемый прототип; что совершенное им беспричинное убийство друга есть дань древней традиции, идущей от Геракла (Онегин и Ленский были «лед и пламень», то есть зеркальные двойники. Их конфликт разрешился по традиционной схеме: один из двойников отправил другого в загробное странствие. Место его, однако, пустовало недолго. Идеальная возлюбленная, осваивая духовный мир героя по прочитанным им произведениям и обращая при этом внимание на «отметки резкие ногтей», ассоциирующиеся с аналогичными отметками – личным знаком первобытного человека на стенах пещеры, превращается в его двойника и проходит восходящую часть пути, поднимаясь от бессмысленного прозябания в глуши селений к самоотверженной жизни в высших сферах).

Эпигоны романтизма тиражировали роман-путешествие, не задумываясь о его сокровенном смысле. Дети капитана Гранта странствуют и подвергаются лишениям в поисках отца (то, что цель состоит в спасении отца, а не их собственном – допустимая в рамках жанра перестановка). Независимо от намерений автора, привлекательность подобных сюжетов объясняется их генетической связью с мистическими путешествиями «сыновей», неразрывной духовной связью между поколениями.

Самые яркие литературные явления нового времени – это парафразы солярных путешествий у Достоевского, Булгакова, Пастернака, Платонова, Маркеса (Дванов, вырвавшись из ада Чевенгура, сошел с седла в воду в поисках той дороги, по которой когда-то прошел отец в любопытстве смерти. Путь другого соляроида, полковника Аурелиано Буэндиа, начался посещением бродячего цирка, куда привел его отец, пролег через ад тридцати двух развязанных им и проигранных войн, несостоявшуюся смерть, безумие власти, чуть не стоившее жизни Другу, и завершилось – с приездом бродячего цирка – у старого каштана, под которым уже столько лет ждал его призрак отца).

Эти примеры иллюстрируют необычайную живучесть древней метафизики. В ее основе лежит отождествление личности со Вселенной, охраняющее от колдовства и обеспечивающее бессмертие. Образ хранителя с крестообразно распростертыми руками, летящего над бездной, вызывает чувство защищенности, приобщенности, сопричастности всему, происходящему в природе.

Если метафизическая система распалась, новая складывается из ее обломков, приобретая разительное (и не всегда желательное) сходство со своей предшественницей. Духовный наследник обладателя нового слова, воплотивший последнее в исторических реалиях отдельно взятой, избранной страны, спустился из привилегированных слоев общества на самое дно, испытал унижение ссылки, изгнание, предательство и принял мученическую смерть, чтобы стать живее всех живых. Верный ученик – в данном случае Иосиф, а не Петр – стал тем камнем, на котором воздвиглось нерушимое братство народов, идущих по завещанному пути и т. д. Нетрудно заметить множество совпадающих подробностей вплоть до жесткого регулирования половых отношений.

Подобие последовательных, как и параллелизм, одновременных метафизических систем определяется устойчивостью основных духовных потребностей, которые переходят без изменений от одного поколения к другому, как, впрочем, и основные материальные потребности, связанные с питанием и размножением. Прагматический жизненный опыт обращен к внешнему миру, погружая его феномены в сознание в виде неких объяснений, метафизика – к внутреннему миру, открывая феноменам духа выход наружу в виде неких событий.

Вечно живая, метафизика тоже следует по солнечному пути, то погружаясь в бездну, то воспаряя ввысь. Внизу создание духа научается есть, пить, общаться с ворами, мытарями, проститутками. Метафизика вмешивается в питание и размножение, заставляя поститься и рекомендуя воздержание. В то же время под влиянием прагматического опыта метафизические идеи обрастают силлогизмами, доказательствами, фактами, все более изощренно и безраздельно подчиняя сознание.

Историю западной цивилизации можно представить как чередование метафизических и прагматических периодов. Метафизические идеи возобладали в эллинистическом мире, на смену которому пришел латинский прагматизм с тем, чтобы уступить торжествующей метафизике Средневековья. После Возрождения прагматизм победно шествовал по пепелищам гугенотских и других столь же священных войн, и сейчас находится на гребне волны.