Текст книги "Пленники Барсова ущелья (илл. А. Лурье) 1956г."

Автор книги: Вахтанг Ананян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

– Ох, молчу, молчу! – И Гагик прикрыл ладонью рот, хотя сейчас уже можно было и не молчать.

Снова ребята пошли по следам, с трудом, задыхаясь, карабкались на скалы, однако заяц, еще издали заметив их приближение, опрометью уносился все дальше.

А на верхушке скал сидели орлы и острым взглядом следили за каждым его движением. Один из них, крупный ягнятник в белых мохнатых «шароварах», тяжело взмахнув крыльями, поднялся с места и начал парить над убегавшим зайцем. Тот заметил погоню и сунул голову в снег, думая, верно, скрыться под ним. Но опоздал. Хищник камнем упал на него, вонзил мощные острые когти в спину своей жертвы и унес ее на верхушку одного из утесов.

– Ну, Гагик, сколько кило весит заяц? – ядовито спросил Ашот.

Гагик, подавленный, молчал. Все произошло так неожиданно! А ведь он уже решил, кому какая часть достанется. «И ведь как удирал, дурак! Просто дурак! Уж если предстояло ему погибнуть, так не почетнее ли быть съеденным пионерами из айгедзорского колхоза?»

А орел в это время, удобно устроившись в недосягаемом уголке, спокойно наслаждался плодами своей охоты и, должно быть, посмеивался над незадачливыми юнцами.

С ненавистью поглядывая на ягнятника, ребята побродили еще немного по каменистым склонам ущелья и, ничего не найдя, усталые, голодные и печальные, направились к пещере.

Короток был осенний день. Не успели они и осмотреть толком ущелье, как солнце скрылось.

Гагик вспомнил своего деда. Правильно тот говорил: «Сядешь утром завтракать, не успел насытиться, а на дворе темно».

Когда они вошли в пещеру, Бойнах с визгом бросился к своему хозяину и прижался к его ногам, а Шушик, вопросительно посмотрев на потемневшие лица товарищей, сразу поняла, что их постигла неудача. Однако, сделав беззаботный вид, она весело сказала:

– Поглядите-ка, какие я для вас постели приготовила!

Но для того чтобы представить себе эти «постели», надо знать, что пещера более всего походила на вырытое в глубинах гор огромное корыто. Приподнятые и горизонтально отогнутые борта его образовали с двух сторон нечто вроде широких каменных лежанок, на которых и хозяйничала Шушик.

Она устлала эти «тахты» сухой травой, а сверху положила мох.

На дне «корыта», дымя и треща, горел костер. Его пламя, поднимаясь вверх, согревало обе лежанки.

– Да, после такой охоты мы достойны хорошего отдыха на мягкой тахте. Мы вполне это заслужили, – сказал Гагик и с наслаждением растянулся на одной из постелей. Его примеру последовали остальные.

– Снег тает быстро, и половины уже не осталось, – сказал Ашот. Он, по – видимому, хотел подбодрить товарищей. – Слышите, вода?…

Ребята прислушались.

Где – то в пещере глухо капала вода. Должно быть, это таял снег, попавший в глубокие расщелины горы, и вода постепенно проникала внутрь.

– Интересно, куда же она уходит? Просачивается в землю или образует под скалами водоем? – словно сам себя спросил Ашот.

– Тает – то он тает, но тропинки все не открываются. Вот как ветер занес их! Все сровнял! – мрачно сказал Саркис.

Ему никто не возразил. Все знали: снега скопилось на Дьявольской тропе столько, что он и до весны не сойдет. Ходить по нему опасно: один неосторожный шаг, малейшая потеря равновесия – и скатишься в пропасть. А потерять равновесие на такой тропе нетрудно: если снег подмерзнет – поскользнешься; если начнет таять – провалишься. И так пропадешь и этак. Одно оставалось ребятам: организовать свое «хозяйство» так, чтобы не умереть с голоду, и ждать.

Как долга ноябрьская ночь. Сидя вокруг костра, ребята тихо беседовали, а перед пещерой бегал Бойнах и нещадно на кого – то лаял.

Асо постелил у костра свой аба, высыпал на него из кармана несколько горстей шиповника и, отсчитывая ягодку за ягодкой, разделил на пять равных частей.

Шиповник? Да ведь это спасение!

– Откуда? – спросил Ашот.

– Сверху. Немного только: этот негодяй медведь раньше нас нашел.

– Здесь ходят медведи? – шепотом спросила Шушик.

– Нет, следы старые. Он был тут, видно, несколько недель назад и поломал все кусты. И желуди он подобрал и, вероятно, грецкие орехи. Ни одного не оставил, косолапый!

– Ничего, пускай себе жиреет – тем приятнее нам будет его есть, – успокоительно сказал Гагик. – Или вы, может быть, сомневаетесь в этом?

Никто не отозвался. Все внимание было поглощено шиповником. Он раздразнил голодные желудки и окончательно лишил ребят сна.

Сидя рядом с Шушик, Гагик беспрестанно шутил, стараясь подбодрить товарищей.

– Смотрите, ребята, передо мной лето, позади меня – зима. Странный климат!

И в самом деле: перед Гагиком было «лето» – жарко пылал костер, а сзади обдавало морозцем.

– А слева у тебя весна, – взглянув на Шушик, засмеялся Ашот.

– Да – да, Ашот-джан! И еще какая весна! С розами, с фиалками.

Шушик снисходительно улыбнулась шуткам товарищей, но чувствовала она себя плохо: все тело болело и ныло, особенно спина, а голод томил просто безжалостно.

Асо вытащил из – за пояса вырезанную из тростника свирель – вечную спутницу пастуха – и стал наигрывать на ней мягкие, печальные курдские мелодии. Порой мальчик слегка охрипшим, но приятным голосом напевал:

 
Ло, ло, ло, ло…
Слушайте меня,
Эй, горы,
Эй, скалы!..
Я открыл вам свое пламенное сердце.
Могут ли ваши ветры погасить огонь,
Который горит в нем?
Ло, ло…
Может ли ваша прохлада
Осушить слезы моих глаз?
Как ручьи Бингел-горы, они бегут вниз…
Ло, ло, ло…
 

– Э, Асо, так не годится! В твоих песнях звучит просто отчаяние, – заметил Ашот. – Нам и без того невесело.

Курд – пастушок улыбнулся, и на его покрытом бронзовым загаром лице ярко блеснули крупные белые зубы.

– Отчаяние? Нет, зачем же мне отчаиваться, когда у меня есть такие товарищи, как вы? Знаете ли вы, что такое товарищ? С товарищем и смерть мила… Это песня Хчезаре. Она говорит своему любимому Сиабандо: не ходи за диким быком, не ходи. Если ты охотник, твоя добыча – я. Не ходи! Не послушался ее Сиабандо. Молод был, влюблен. Кровь в нем кипела. Погнался он за диким быком, выпустил в него свои стрелы, ранил. Но слепая судьба вмешалась: поднял его бык на рога, сбросил вниз, ударил о сухую, торчавшую из ствола ветку, и вонзилась ветка в грудь Сиабандо.

Мгла окутала гору Сипан, но и во мгле разыскала Хчезаре своего яра.[10]10
  Яр – милый, любимый.


[Закрыть] Нашла и стала плакать над ним, а Сиабандо стонет и говорит ей: «Не плачь, Хчезаре, не плачь, моя дорогая…»

Отвечает ему Хчезаре:

 
«Ах, как мне не плакать,
Когда я слышу твой вздох,
Когда я слышу твой стон, Сиабандо?…
Камнями покрыта вершина Сипана,
На вершине лежит прозрачное озеро.
Его водами я омою твою рану,
Попрошу солнце стать ей бальзамом,
Мой Сиабандо…»
 

Глубокой печалью звучала в устах пастушка Асо песня бедной Хчезаре. С волнением слушали ее ребята.

В пещеру вошел Бойнах. Он лег, положив голову на лапы, и, казалось, тоже внимательно слушал. Пес был спокоен и невозмутим: если хозяин играет на свирели и поет – значит, стаду не грозят волки. Значит, все в порядке.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
О том, что произошло в селе Айгедзор, когда там было получено злосчастное письмо

Село Айгедзор расположено на левом краю Араратской долины. По самому его имени – Айгедзор[11]11
  Айгедзор – садовое ущелье.


[Закрыть] – видно, что село лежит в ущелье и что в нем много садов. Небольшой горный ручей орошает верхние сельские сады, а канал, проложенный из Аракса, несет воду хлопковым плантациям, раскинувшимся на равнине перед селом.

Веселое село! Да и как не быть ему веселым, если осенью в погребе у каждого колхозника стоит по два – три караса[12]12
  Карас – огромный, в рост человека, глиняный кувшин.


[Закрыть] с вином из своего сада! И вина не становится меньше, хоть председатель колхоза Арут из года в год старается урезывать площадь приусадебных участков.

До самого октября в каждом дворе, под каждой крышей, широко раскрыв свои зевы, сушатся на солнце большие глиняные кувшины. Только их и видишь повсюду. А сейчас, в ноябре, обойди весь Айгедзор – ни одного караса! Наполненные «солнечным соком» Араратской долины, они ожидают в погребах праздничных дней.

Как только окончатся все приготовления к октябрьским торжествам, колхозники с глиняными чарками в руках войдут в свои погреба и впервые снимут крышки со своих кувшинов. Пьянящий аромат вина будет кружить головы – вот – вот, кажется -, потеряешь сознание.

С этих дней и начинаются сельские праздники – свадьбы, пирушки, – и айгедзорцы только и знают, что ищут человека, которого могли бы угостить своим божественным вином и шашлыком.

Беда в эти дни приезжему, попавшему в село по каким-нибудь своим делам. Кто его ни встретит – бригадир ли или простой колхозник, – непременно остановит и по тащит к себе в дом. А если кто не хочет, противится – даже обижаются: «Значит, ты меня и человеком не считаешь? Не хочешь ко мне прийти? Не хочешь моего хлеба – соли отведать?»

Жаль, что в этом году снег выпал и не вовремя и слишком обильный. Он лишил айгедзорцев удовольствия встретить праздник в садах, на чистом воздухе, сидя, поджав ноги, на покрытых бархатной зеленью лужайках. И пришлось им накрыть столы в домах, уставить их всеми, какие нашлись, яствами и глиняными или тыквенными кувшинами с красным вином. Но кого же в гости позвать? У всех столы накрыты! Все по гостям тоскуют. Не пировать же в одиночку!

Отец Ашота – охотник Арам и отец Гагика – садовод Аршак встретились на улице села и начали тянуть друг друга в гости. Они были уже порядком разгорячены.

– Послушай, Аршак, жена моя куропаток нажарила, да таких, что пальчики оближешь. Идем, – убеждал приятеля Арам.

– Зачем? Разве мне нечем тебя угостить? У меня своего очага нет? Ко мне идем, – настаивал Аршак.

Долго они торговались, и, не добившись ничего уговорами, Аршак прибег к силе: он сгреб Арама, взвалил его себе на плечи, словно мешок с картофелем, и под смех наблюдавших эту сцену колхозников потащил в дом.

Еще в сенях своего дома Аршак снял с огромного караса крышку и приказал Араму:

– Ну, раздевайся и прыгай!

– Этим меня не испугаешь! Я с медведем сражался… Подумаешь, напугать вздумал! – притворяясь возмущенным, ворчал Арам.

Но тут из комнаты вышла жена Аршака с большой глиняной чашей в руках:

– Братец Арам, твой мальчик с моим словно братья родные. Выпей за их успехи.

И отважный охотник, никогда не отступавший даже перед медведями, испуганно попятился – так велика была эта чаша.

«Нет, братец, куда там! Выпью – голову потеряю!» – подумал он.

В этот момент кто – то постучал, и в сени, весь в снегу, ввалился сельский почтальон. Он достал из сумки письмо и без слов вручил его Аршаку.

– Дядя Мурад, замерз ты, должно быть. Войди, согрейся, – пригласила почтальона жена Аршака.

– Нет, спасибо. Старуха меня ждет, некогда засиживаться. Что? Вина выпить? Это можно…

И старик одним духом выпил до дна предложенную ему чашу.

– Уфф! – вздохнул он удовлетворенно и, немного отдышавшись, добавил: – Не вино, а молоко львиное!

В это время Аршак вскрывал письмо.

– О, да ведь это от моего львенка! – вглядываясь в знакомый почерк, воскликнул он. – Милый ты мой! Но почему же он сам – то не пришел?

– Как так? Разве не пришли? Ведь с фермы ребята еще вчера ушли, – сказал дядя Мурад.

И тут же пожалел: жена Аршака вскрикнула: «Ой, чтоб я ослепла!» – и выронила из рук глиняную чашу, которую ей только что вернул старик.

– Погоди-ка, жена, давай раньше прочтем. Ну куда они могут пропасть! – больше для того чтобы успокоить самого себя, а не жену, сказал Аршак и начал читать.

– Да это не мне! Парень деду своему пишет. Отец! – крикнул он в комнату. – Внук тебе с фермы письмо прислал!

– Да – а? А что же он пишет? – послышалось из комнаты.

– Что? Вот прочту сейчас. Пишет, что должен тебя омолодить. Ха – ха – ха! – раскатисто захохотал Аршак. Однако, прочитав еще несколько строк, посерьезнел. – Как это – на Дальний Восток? Сдурел мальчишка!

Но ведь правду говорят, что пьяному море по колено. Ни письмо сына, ни тревога жены не произвели на Аршака особого впечатления. Он даже начал хвастаться, что детство его сына проходит так же, как детство знаменитых путешественников: необычно!

…Когда поздней ночью Арам вернулся домой, он застал такую картину: жена горько плакала, била себя по коленям и причитала. Узнав, что и Ашот не вернулся с фермы, Арам серьезно обеспокоился, однако на жену прикрикнул;

– Чего ты разревелась? Не ребенок же он! Не станет дома сидеть, держась за твою юбку.

Он лег, быстро уснул и проснулся еще затемно – так он обычно вставал, отправляясь на охоту.

Хмель за ночь прошел. Арам увидел жену, которая, кажется, так и не отходила от окна, перевел взгляд на нетронутую постель любимого сына и встревожился: «Не случилось ли действительно чего с мальчиками?»

Жена ахала, охала, ломала руки и то и дело повторяла: «Ох, сынок мой… Ох, сынок, где, под какой скалой ты остался?»

– Я сейчас слетаю на ферму на лошади бригадира. Скоро вернусь – солнце еще не взойдет, – сказал Арам.

– Погоди, пусть рассветет. Куда ты в такую метель? – пыталась остановить его жена.

Но Арам, взяв ружье, вышел из дому. Какая там метель, какие волки, когда пропал Ашот!

До фермы Арам, однако, не доехал. На полпути он встретил Аршака, возвращавшегося оттуда. Еще вечером жена заставила его поехать.

– Точно… Убежали на Дальний Восток, – коротко объявил Аршак. Он был очень удручен.

– Откуда ты знаешь?

– По всему видно. Письмо есть? Есть! А Шушик – так та прямо сказала матери: едем на Дальний Восток, к тиграм!.. Должно быть, твоего сына слова повторяла.

И Аршак смутился: «Не обиделся бы Арам».

– Да и мой, надо сказать, от твоего недалеко ушел. Тоже голова ветреная, – добавил он, чтобы исправить ошибку.

– Но что же нам делать теперь? Не начать ли искать их в горах, не поднять ли народ?

– Если в горах – сами придут, не младенцы! Твой сын – охотник, сына Авдала – пастух, собака с ними умная. Будь они в наших местах, собака наверняка дала бы знать… Нет – нет. Как бычки, которым ветер ударил в голову, пропали, ушли.

Покачав головой, Аршак стегнул лошадь. Стегнул свою и Арам. И бедные животные, утопая в глубоком снегу, в пене и поту уносили обратно в село своих погруженных в глубокую задумчивость седоков.

Известие о пропаже ребят быстро облетело село. Школьники с серьезными лицами окружали учителей, директор школы говорил по телефону с районным начальником милиции.

Снова прочитали письмо Гагика, снова спросили почтальона и Аршака, которые были «на месте», говорили с людьми и пришли к заключению, что ребята, кажется, и в самом деле отправились на Дальний Восток.

– В этом возрасте случается… В этом возрасте головы у детей всегда бывают набиты разными фантазиями, а особенно у таких, как Ашот. Его – то я хорошо знаю, – сказал директор школы, старый педагог с маленькой седой бородкой и сгорбленной спиной. – Сумасбродное детство! Впрочем, и я когда – то убегал из дому, – признался он, по – видимому взволнованный воспоминаниями. – Кажется, в Африку.

– Значит, не надо село на ноги поднимать, людей на поиски посылать? – спросил председатель колхоза Арут. – Уфф! И без того хватает у меня хлопот, а тут еще эти ребята. Сущее наказание!

И вечно чем – то занятый Арут начал кричать на Арама и Аршака, обвиняя их в том, что они «растят для колхоза недисциплинированные кадры»…

– Если они уже теперь убегают из села, какие же из них колхозники выйдут? – шумел он.

Однако Саркиса, сына Паруйра, председатель взял под свою защиту.

– Он что? Он вроде ягненка. Развесил уши! А вот сынок Арама – это парень с цепи сорвавшийся. Вот и сбил он с толку Саркиса. А может, просто даже припугнул и с собой увел. Все мог! У него и отец такой – разве он на собраниях меня не запугивает? Тоже мне критик выискался! – бушевал Арут.

Слушал все это Арам, кипела в нем кровь, но он сдерживался, чтобы не «пустить по ветру председательские перья».

Несмотря на то что из района во все концы были разосланы телеграммы с просьбой задержать беглецов, все решили, что кому – то необходимо поехать вслед за ними.

Но кому?

Назвали Паруйра, как наиболее расторопного.

– Ты хорошо говоришь по-русски, свет и людей повидал – говорил ему Аршак. – А если тебе одному неохота, давай и я поеду, и Арам не откажется.

– Арам? Когда бы Арам человеком был, не родил бы разбойника! Сына моего с толку сбил! – шумел Паруйр.

Его уши стали красными, мясистый лоб покрыла испарина, темно – серые глаза помутнели – такая разбирала его злость.

– Ну, не будем ссориться. Нам теперь надо лететь, чтобы перехватить детей на дороге, – успокаивал его Аршак.

– Да будь они прокляты! Нет у меня сына! Пусть себе едет! – в пылу раздражения орал Паруйр, который, конечно, не меньше других переживал исчезновение своего единственного сынка, но в душе не верил в легенду о том, что ребята убежали на Дальний Восток.

Ну, раз у Паруйра «нет сына», доярка Ашхен – вдова с двумя детьми, а пастух Авдал, отец Асо, не может покинуть стадо, оставалось ехать Араму и Аршаку.

Паруйр обрадовался такому решению и, завидев издали председателя Арута, заспешил к нему:

– Видал таких умников? Говорят – бросай дела, поезжай на Дальний Восток. Глупости говорят! Когда уехали? На какой станции на поезд сели? Почему никто их не видел? Да и откуда у них деньги на билеты были?

В глазах Арута замелькали хитрые огоньки.

– Ладно, ладно, Паруйр! Хватит об этом. Ты лучше вино приготовь, завтра с утра начнем отправлять в Ереван.

Слово «приготовь» председатель не случайно выделил, и не случайно глаза его при этом заблестели. Паруйр понятливо подмигнул Аруту:

– Приготовим! Не посылать же такое вино, чтобы люди пили и отравлялись.

– То есть как это – отравлялись? Разве наше вино ядовитое? – с упреком шепнул председатель.

– А шестнадцать градусов? Это, по – твоему, не яд?…

– Да… Ах ты, разбойник! Снизь!

«Снизь!» В устах председателя Арута это короткое слово стоило ста тысяч!

А у Паруйра ход мыслей был примерно такой: «Снижу, конечно, снижу. Не позволю же я, чтобы честные советские граждане пили вино крепостью в шестнадцать градусов, теряли голову и начинали оскорблять, друг друга…» Нет, Паруйр этого не допустит! К пятидесяти бочкам крепкого, хорошего вина он добавит десятка три бочек чистой, прозрачной, бегущей с гор воды, и тогда крепость вина снизится примерно до десяти градусов. Приличное вино! Такое можно пить, не опасаясь скандалов.

…Тесные ряды бочек, стоявших в погребе, как всегда, вызвали в сердце Паруйра радостное волнение. Весь его внутренний мир, чувства, совесть, горести и радости да, по существу, и самое его бытие – все было связано с порученными его попечению складами, с хранящимися здесь общественными продуктами. Вне этих складов у Паруйра не было ни жизни, ни цели – ничего! Как рыба без воды, не смог бы Паруйр жить без колхозных складов. Они придавали ему силу, уверенность, твердость воли. И приятелей было у него много – таких, которые еще издали снимали перед ним шапку. «Человек чувствует себя на верху блаженства, если тот, кто еще вчера тебя презирал, сегодня с улыбкой кланяется тебе в пояс и льстиво спрашивает: «Как здоровье, Паруйр Абакумович?…»

Но… зачем столько говорить о каком – то заведующем колхозными складами? – спросит читатель.

Да, действительно нас интересует не Паруйр, а сын его, Саркис.

«Мир – сало, а ты – нож. Режь, сколько силенки хватает», – постоянно говорил мальчику отец, и эта заповедь глубоко запечатлелась в мозгу Саркиса. С детства он видел, как живет его отец, подражал ему и, воспитанный им, твердо усвоил, что весь мир служит только его интересам.

Теперь Саркис оказался плечом к плечу, рука об руку с товарищами, которых не любил, с товарищами, отцы и матери которых были честными колхозниками и воспитали в своих детях любовь к труду – упорному и полезному для общества.

Понятно, как трудно было ему вступить в борьбу со злыми силами природы.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
О том, что ни одно существо добровольно не согласится стать пищей другого

Когда Ашот проснулся и открыл глаза – это было уже на пятое утро, – он увидел, что Асо разрезает на куски толах – одну из своих коротеньких, из грубой ткани обмоток.

«Что ты делаешь?» – взглядом спросил его Ашот. Асо, тоже молча, поднял правую руку и сделал ею несколько вращательных движений у себя над головой.

– Праща? – догадался Ашот. Асо кивнул.

Проснулся Гагик, протер глаза и вышел из пещеры.

– Поздравляю! – крикнул он с порога. – Снова на метр снега навалило!

Мальчики невольно вздрогнули, а Шушик всплеснула руками. Она давно уже не спала – разве в таком холоде можно уснуть?

– Это хорошо, я как раз такого снега и ожидал, – подчеркнуто беззаботным голосом сказал Ашот. – Раньше снег сверху подмерзал и куропатки убегали, а теперь не уйдут – провалятся.

– А как мы их ловить будем: за хвост или за голову? – ехидно спросил Гагик.

– И сколько килограммов будет весить каждая? – впервые вмешался в разговоры старших товарищей Асо.

– Ого, Асо! Невелика мышка, да зубок остер! И ты меня вышучиваешь? – удивился Ашот. – А ну, дай-ка погляжу, что ты там сделал. Ну, изрезал обмотки, а где же ты веревочку возьмешь для своей пращи?

– Мой чулок можно распустить, – утирая слезы, сказала Шушик.

– Я не позволю трогать твой чулок, хушкэ Шушик! Погляди-ка, сколько у меня веревочек! – И Асо показал на свои лапти.

А лапти у него были особенные. Они отличались от обычных тем, что верх их был прошит густой сеткой из толстых разноцветных ниток. Мальчик распустил часть этих ниток и скрутил из них шнурки для трех пращей.

– Умеешь метать? – спросил он Ашота, но, словно испугавшись, что вопрос прозвучал обидно, поторопился исправить свою ошибку: – Ну конечно же, умеешь!

– А ты?

– Я? Кое – как, – скромно ответил Асо.

– Ладно, если так. А пока давайте-ка умоемся снежком. Ох, да сколько же его выпало! Какой чудесный день для охоты! Сегодня мы ею и займемся. Пойдем-ка за куропатками. Шушик, ты раздуй огонь, а мы скоро вернемся.

Ребята взяли свои первобытные молоты и вслед за Ашотом направились к выходу, но на пороге пещеры остановились. Как ринуться в эту бездну снега? И зачем?

А снег все еще продолжал сыпать, мелкий – мелкий. День был мрачный. Реденький занавес тумана закрывал вершины гор, окружавших ущелье. Ни одной куропатки не было видно вокруг, ниоткуда не доносилось ее обычной песни.

– Ничего нет, куда ты нас ведешь? – сделав всего несколько шагов, недовольным голосом спросил Саркис.

Мало приятного было пробиваться сквозь глубокий и холодный снег.

С трудом скрывая свое раздражение, Ашот – не столько для Саркиса, сколько для Гагика и Асо – сказал:

– В такую погоду каменные куропатки прячутся в расщелины скал. Надо вспугнуть их. Когда взлетят и сядут на мягкий снег, тогда и будут наши.

– Наши? Ну, коли наши – пойди принеси! – проворчал Саркис и, свернув с дорожки, проложенной в снегу товарищами, углубился в кусты. Там можно было найти что-нибудь более доступное – шиповник, крушину.

– Не пойдешь с нами? – жестко спросил Ашот, и горячие глаза его гневно сверкнули.

– Захочу – пойду, не захочу – не пойду! – вызывающе ответил Саркис. – Что я, раб твой, что ли?

– Ладно, раскаешься… За мной, ребята!

И Ашот, красный от негодования, двинулся, раскидывая снег, к тому склону горы, где каждое утро распевали куропатки.

Каменные куропатки – птицы оседлые, и, если они были где – то несколько дней назад, значит, там их и нужно искать. Так, по крайней мере, думал Ашот.

А Гагик шел нехотя. «Безнадежное дело, да разве назад вернешься? Неудобно», – думал он.

В это время над головами ребят пролетела стайка воробьев, которых преследовал ястреб. Птички в панике попрятались в кустах.

Ашот удивился. Что делают здесь, в Барсовом ущелье, воробьи?

Юный охотник знал, что в горах и в лесах воробьи почти не встречаются. Они всегда живут по соседству с человеком, под его покровительством, – в построенных им сараях, в сложенных им скирдах. Человек защищает их от ястребов, от лисиц, и они безвозмездно пользуются тысячью созданных человеком благ.

Так как же попали воробьи сюда, в это пустынное место?

– Ребята, здесь, кажется, люди жили! – взволнованно высказал Ашот свое предположение.

Но мальчикам было не до того. Они побросали свои молоты, вытащили пращи и обрушили на воробьев целый град камней.

– Одного подбил, честное слово!. Я видел, как он упал! – возбужденно закричал Гагик и кинулся было разыскивать свою добычу.

Но Ашот остановил его:

– Не надо, Гагик! Это не воробей был, а мой камень. Тебе померещилось. Это от волнения. Пойдем…

И действительно, стоило ли гоняться за воробьями?

Нет, охота, видать, дело нелегкое. Такая вот незавидная птичка, а тоже жить хочет и всеми силами старается спастись – то в кустах спрячется, то на крылышки свои понадеется и улетит.

Ребята шли за Ашотом туда, где, по его убеждению, должны были обитать куропатки. Однако Гагик все еще не мог забыть о воробьях. «Неужели же мы так ни одного и не подбили? Нет, кажется, это все – таки не камень упал, а воробей», – раздумывал он, с тоской оглядываясь на кусты.

С большим трудом одолели мальчики те двести – триста шагов, которые отделяли их жилище от Куропачьей горы, как прозвали они скалу, стоявшую к западу от пещеры. Неуклюжей башней возвышалась она в ряду кряжей, окаймлявших ущелье справа.

Скала была отлогой, и потому снег особенно обильно покрывал ее склоны. На его белой поверхности кое – где чернели лишь расщелины, из которых пробивались пучки желтой травы, сухие стебли каких – то растений да редкие, чахлые кустики.

Здесь – то, в корнях этих растений, и прячутся куропатки в дни, когда выпадает глубокий снег. Здесь они и корм кое – какой находят – семена трав, почки, ягоды.

Ребята не дошли еще до этих расщелин, когда Ашот распорядился:

– Кидайте камни, шумите!

На ощупь отыскивая в снегу камни, мальчики стали бросать их в кусты, кричать, свистеть. Надрываясь, лаял Бойнах.

И расчеты Ашота оправдались. Несколько куропаток встревоженно покинули свои убежища и побежали вверх по скале. Движения их были неуверенны. Птицы вязли в мягком, только что выпавшем снегу, утопали в нем, а некоторые даже останавливались и просто прятали в снег голову. Вероятно, они думали, что так их не увидят. Это характерно для куропаток. Когда спрятаться некуда, а взлететь невозможно – мягкий снег не позволяет опереться и оттолкнуться, – они от ужаса зарываются головками в снег.

Ашота брала досада – нельзя подняться на скалу! А ведь тогда так просто было бы живьем взять их, этих уткнувшихся в снег птиц.

– Пращами, пращами! – крикнул он товарищам, – Асо, есть у тебя камни?

Хлоп, хлоп, хлоп! – швыряли ребята камнями. Но какое же существо согласится стать пищей другого! И куропатки, так же как воробьи, находят пути к спасению. Зарываясь в снег, они невольно стряхивают его с острых камней и таким образом получают опору, тот трамплин, который им необходим для взлета.

Фр… фрр… фрр…

Сметая снег со скалы, куропатки одна за другой поднялись, взлетели и сели несколько повыше пещеры, в которой приютились ребята.