Текст книги "Была ли альтернатива? (Троцкизм: взгляд через годы)"

Автор книги: Вадим Роговин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

XLVI «Съезд коллективизации» «добивает» оппозицию

На XV съезд, открывшийся 2 декабря 1927 года, сталинско-бухаринское Политбюро вышло с программой постепенного преобразования нэпа для решения задач социалистической реконструкции сельского хозяйства, усиления плановых начал, ограничения капиталистических элементов города и деревни. Все эти идеи, равно как и некоторые практические меры, намеченные съездом, например, освобождение от уплаты сельхозналога 35 процентов крестьянских хозяйств (маломощных, бедняцких слоёв деревни) были, по сути дела, взяты из оппозиционной платформы.

Под давлением оппозиционных требований шла разработка первого варианта пятилетнего плана, вынесенного на обсуждение съезда. Этот вариант исходил из возможности относительно плавного, бескризисного развития народного хозяйства. Прирост промышленной продукции намечался с убывающей из года в год скоростью – от 9 до 4 процентов. Столь низкие темпы объяснялись составителями плана необходимостью соблюдения пропорциональности между накоплением и потреблением, отказа от «максимума темпа накопления». Однако и личное потребление должно было возрасти по плану за 5 лет всего на 12 процентов. Крайняя робость этого замысла пятилетки ярче всего проступала в том, что к её концу государственный бюджет должен был составлять всего 16 процентов национального дохода, тогда как даже в царской России он составлял до 18 процентов.

Впоследствии Троцкий отмечал, что «инженеры и экономисты, составлявшие этот план, были несколько лет спустя сурово наказаны по суду, как сознательные вредители, действовавшие под указку иностранной державы. Обвиняемые могли бы, если бы смели, ответить, что их плановая работа целиком соответствовала тогдашней «генеральной линии» Политбюро и совершалась под его указку»[773]773
  Троцкий Л. Д. Что такое СССР и куда он идет? Париж, 1988. С. 56.


[Закрыть].

На съезде ничего не говорилось о кризисе хлебозаготовок и угрожавшей городам голодной блокаде. Выдвинутое оппозицией предложение о принудительном займе хлеба у 10 процентов наиболее богатых крестьянских хозяйств было объявлено Молотовым при поддержке Сталина линией на разрушение Советского государства. «…Это предложение о «займе» – прямой срыв всей политики партии, всей политики нэпа, – говорил Молотов. – Поэтому тот, кто теперь предлагает нам эту политику принудительного займа, … каким бы добрым желанием ни было это предложение проникнуто, – тот враг рабочих и крестьян, враг союза рабочих и крестьян. (Сталин: «Правильно!»)[774]774
  XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Т. 2. С. 1222.


[Закрыть]

В последующие годы в сталинистской историко-партийной литературе XV съезд был назван «съездом коллективизации». Однако это определение столь же неверно характеризует содержание этого съезда, как определение «съезд индустриализации» – содержание XIV съезда. Поскольку XV съезд был всецело вовлечен в «добивание» оппозиции, обсуждение назревших изменений в социально-экономической политике заняло на нём второстепенное место. Доклады Рыкова и Молотова обсуждались достаточно бегло, в прениях по ним выступали в основном местные партийные работники. Идея коллективизации в этих докладах и в решениях съезда была сформулирована в самом общем виде.

Значительно большую «твёрдость», чем в выработке принципиальной политической линии, XV съезд проявил в «добивании» оппозиции. Разумеется, «Контртезисы» оппозиции к съезду ни в какой форме на нём не обсуждались. Несколько оппозиционеров, включенных специальным постановлением ЦК в число делегатов с совещательным голосом, были допущены на трибуну съезда, но их выступления непрерывно прерывались издевательскими репликами, призванными сбить оратора с мысли и помешать восприятию его аргументации. По этой части происходило как бы соревнование между президиумом и залом.

О растерянности, с которой уже искушённые предшествующей травлей оппозиционеры встречали такое отношение съезда, свидетельствует заключительная часть речи бывшего командующего Московским военным округом, члена партии с 1903 года Муралова: «Таким образом, все вопросы, которые мы поднимали, обращались против нас в величайшие демагогические приёмы и клевету. Дело доходило до того, что в конце концов дошло до сугубых, величайших, неслыханных в партии репрессий по отношению к преданным старым членам партии, революционерам… (Голоса: «Расскажи, как ты совещание организовывал?» «Как организовывала свои безобразия оппозиция?») … доказавшим свою преданность революции не клеветой, а делами, и обвинили их в том, что они являются агентами Чемберлена. (Сильный шум. Голоса: «Вы, меньшевики, изменники рабочего класса!») Потом пытались связать с врангелевскими офицерами. (Голоса: «Сами себя связали!».

Товарищи, если любому из вас скажут, что вы убили свою жену, съели своего деда, оторвали голову своей бабке (Голос: «Довольно издеваться над съездом и занимать съезд такими нелепыми разговорами!»), как вы будете чувствовать себя, как вы докажете, что этого не было? (Сильный шум. Крики: «Долой! Председатель, голосуйте вопрос!»)»[775]775
  XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Т. 1. С. 342.


[Закрыть]

На XV съезде впервые в борьбе с оппозицией были использованы признательные «показания» арестованных оппозиционеров, добытые в ГПУ. Так, делегат Леонов заявлял, что «один из оппозиционеров, арестованных ГПУ, сознался в том, что он вёл беседы о подготовке террористических актов.

Может быть, оппозиция скажет: «Что же вы берете отдельного человека, который находится случайно не только в нашей партии, но и в оппозиции?» Нет, товарищи, этот номер не пройдёт!..

Вы видите, таким образом, что та травля, которую оппозиция, идейно обезоружённая, политически изолированная, та травля, которую она подняла по всей стране против руководителей нашей партии, эта травля даёт свои плоды. Эта травля поднимает те антисоветские элементы, которые сами по себе и с помощью монархических или других террористических групп могут быть использованы. Идейное оружие в руки этих неотеррористов вкладывается оппозицией. (Голоса: «Правильно!»)»[776]776
  XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Т. 1. С. 328, 329.


[Закрыть]. Таким образом, уже на XV съезде были пущены в ход обвинения в террористических намерениях, которые в дальнейшем станут «основанием» для кровавой расправы с тысячами и тысячами советских и зарубежных коммунистов.

«Минимальным» требованием, которое было предъявлено съездом к членам оппозиции, стало требование отречения от своих взглядов как несовместимых с пребыванием в партии. Как и в месяцы, предшествовавшие съезду, так и в первые дни съезда лидеры оппозиции отвечали на это упорным отказом. 3 декабря в президиум съезда было передано заявление 121 члена оппозиции, где говорилось о прекращении фракционной работы и категорическом отвержении пути к образованию второй партии. Вместе с тем, в заявлении указывалось: «Мы не можем отказаться от взглядов, в правильности которых мы уверены и которые изложены нами перед партией в платформе и в наших тезисах… Для нашей партии мы будем работать и впредь, защищая свои взгляды в строгих рамках устава и решений партии, что является правом каждого большевика, зафиксированным в ряде основных решений съездов при Ленине и после него»[777]777
  XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1597.


[Закрыть]. К этому заявлению присоединились несколько десятков оппозиционеров, уже исключённых из партии (включая Троцкого и Зиновьева), которые обратились к съезду с просьбой о восстановлении их в партии.

После принятия резолюции по отчёту ЦК, подтверждавшей «минимальные» требования к оппозиции, съезд заслушал комиссию Орджоникидзе, созданную «для тщательного изучения всех документов о деятельности троцкистской оппозиции»[778]778
  XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1389.


[Закрыть]. В эту комиссию поступили два заявления от лидеров оппозиции. В первом из них, подписанном Мураловым, Раковским и Радеком, повторялись основные положения заявления от 3 декабря и вновь подтверждалось убеждение в том, что «наши взгляды, изложенные в платформе и тезисах, каждый из нас в рамках устава может защищать перед партией»[779]779
  XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1599, 1600.


[Закрыть]. Во втором заявлении, подписанном Каменевым, Бакаевым, Авдеевым и Евдокимовым, говорилось, что решение съезда о запрещении пропаганды взглядов оппозиции «принимается всеми нами к исполнению»[780]780
  XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1599, 1600.


[Закрыть]. Таким образом, зиновьевская группа заявила о своей полной капитуляции уже на самом съезде.

С удовлетворением констатировав, что оппозиционный блок «даёт трещину», Орджоникидзе от имени комиссии назвал оба этих заявления абсолютно неудовлетворительными, поскольку в них не содержится «идейного и организационного разоружения» оппозиции. После выступлений Орджоникидзе Смилга зачитал ещё одно заявление (от имени своего, Муралова, Раковского и Радека), в котором, в частности, говорилось: «Мы отклоняем наименование оппозиции «троцкистской», как основанное на попытках искусственно и произвольно связать величайшие вопросы нашей эпохи с давно ликвидированными дореволюционными разногласиями, к которым большинство из нас было причастно. Мы стоим полностью и целиком на почве исторических основ большевизма.

Нас исключают за наши взгляды. Они изложены в нашей платформе и тезисах. Мы считаем эти взгляды большевистскими, ленинскими. Отказаться от них мы не можем, ибо ход событий подтверждает их правильность… Партийный режим, приведший к нашему исключению, ведёт неминуемо к новым расщеплениям партии и к новым отсечениям»[781]781
  XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1399.


[Закрыть].

На основе выводов комиссии Орджоникидзе съезд принял резолюцию «Об оппозиции», в которой подтверждалось исключение Троцкого и Зиновьева из партии, а других оппозиционных членов ЦК и ЦКК – из состава этих органов. В этой резолюции было также объявлено об исключении из партии 75 наиболее активных деятелей «троцкистской оппозиции и 23 членов близкой к ней по своим идейным позициям группы Сапронова, названной «явно контрреволюционной» (члены этой группы, оценивавшие положение в партии более резко, чем оппозиционный блок, ни с какими заявлениями к съезду не обращались).

На следующий день после принятия данной резолюции Зиновьев, Каменев и ещё 21 член зиновьевской группы направили в президиум съезда заявление, в котором осудили свои взгляды как антиленинские и заявили о подчинении своей воли и своих взглядов «воле и взглядам партии, ибо она является… единственным верховным судьей того, что полезно и что вредно для победоносного движения революции»[782]782
  XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1417.


[Закрыть]. По этому заявлению съезд принял ещё одну резолюцию, где фиксировалось решение не рассматривать это заявление «ввиду того, что XV съезд уже исчерпал вопрос об оппозиции»[783]783
  XV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (болыиевиков). Т. 2. С. 1470.


[Закрыть], и предлагалось ЦК и ЦКК принимать заявления исключённых из партии активных деятелей бывшей оппозиции лишь в индивидуальном порядке и принимать решения по этим заявлениям лишь спустя шесть месяцев после их подачи.

XV съезд завершил процесс подавления открытых внутрипартийных идейных дискуссий и всякой самостоятельной и свободной мысли внутри партии. Исключение лидеров «объединённой оппозиции» означало устранение из партии людей, способных противостоять авантюристическим зигзагам и волюнтаристским импровизациям Сталина и его приверженцев. Такой исход открытой внутрипартийной борьбы привёл к ослаблению, принижению роли партии и даже всех её аппаратных звеньев в выработке политического курса. На долю рядовых партийцев и функционеров осталось лишь проведение в жизнь всех политических установок и маневров, задумываемых и провозглашаемых Политбюро, основная часть которого отныне беспрекословно подчинялась Сталину.

Поэтому все последующие беспрецедентные повороты сталинской политики, в том числе переход к сплошной насильственной коллективизации, были осуществлены без идеологической и организационно-политической подготовки на партийных съездах или пленумах ЦК. Приёмы борьбы с инакомыслящими, возведённые в ранг норм партийной жизни и «проверенные» в борьбе со всеми послеленинскими легальными оппозициями, не только ликвидировали возможность обсуждения партией новых проблем, порождаемых изменениями в соотношении классовых сил или волевыми политическими импровизациями сталинского руководства, но и обусловили в дальнейшем объяснение всех реальных трудностей и проблем – деятельностью «классового врага» и его «агентуры» внутри партии.

Заключение

За последние годы произошли огромные изменения в идеологической жизни нашей страны. Переизданы или впервые изданы работы, на протяжении десятилетий находившиеся под запретом. Опубликованы многочисленные архивные документы, которые ранее были недоступны даже специалистам. Однако публикации такого рода, расчищающие путь достоверному познанию нашей истории, многократно перевешиваются потоком антикоммунистической публицистики, хлынувшей на отечественный книжный и газетно-журнальный рынок. Советскому читателю, жившему долгие годы на скудном сталинско-сусловском идеологическом пайке, сегодня крайне сложно переварить гигантский поток публикаций об истории советского общества, отделить в нём зерна от плевел. Помимо этого, необычайный динамизм нашего времени не благоприятствует появлению серьёзных исторических исследований. Их место занимают исторические эссе, как правило, обращающиеся не к разуму читателя, а к его эмоциям, причём не самым высоким.

Чем более обнаруживались разрушительные последствия движения к реставрации капиталистических отношений, тем усерднее вчерашние «перестройщики» сменяли свои призывы к десталинизации и социалистическому обновлению страны призывами к отказу от идейного наследия марксизма, тем яростнее фальсифицировали историю советского государства, особенно первых лет его существования.

Данная книга ставила задачей возвратить читателю драматические страницы первого послеоктябрьского десятилетия, показать, что сталинизм явился не продолжением, а отрицанием всего дела большевизма, отрицанием, пробивавшим дорогу в борьбе с массовым движением внутри партии, которое выдвигало подлинную социалистическую альтернативу развития советского общества.

Рассматривая ход и итоги внутрипартийной борьбы 1922—1927 годов, нетрудно увидеть не просто различия, но и прямую противоположность большевистского и сталинистского партийно-политического режимов.

Если при Ленине в партии существовала свобода выражения реального многообразия мнений, а при вынесении политических решений учитывались позиции не только большинства, но и меньшинства партии, то все послеленинские верхушечные блоки грубо нарушали эту партийную традицию, игнорировали предупреждения и предложения своих оппонентов, заменяли полемику с ними наклеиванием лживых политических ярлыков и затем изгоняли оппозиции из партии по фальсифицированным обвинениям, во многом предвосхищавшим обвинения московских процессов 1936—1938 годов.

Начиная с 1923 года, все важнейшие политические решения фактически принимались не съездами партии и даже не пленумами её Центрального Комитета, а предрешались неуставными конспиративными органами («тройками», «семёрками», «параллельным ЦК» и т. д.), навязывавшими партии режим своей фракционной диктатуры. Беспринципная основа, на которой объединялись эти узкие олигархические группы, предопределяла на каждом новом повороте событий их распад и формирование новых верхушечных блоков, загонявших часть своих недавних союзников в очередную оппозицию, расправа с которой в свою очередь расчищала путь режиму неограниченной личной власти Сталина.

Рассматривая отправную и конечную точки этого процесса, мы убеждаемся в противоположности двух эпох – большевистской и сталинской – и с точки зрения соотношения между партией и её лидером. Лидерство Ленина прежде всего основывалось на его идейном авторитете в партии. О подлинности этого авторитета свидетельствует то, что при тайных выборах в ЦК на съездах партии Ленин неизменно получал 100 процентов голосов. «Авторитет Ленина был, однако, не впитан с молоком матери и не внушён школьными учебниками и церковными проповедями, – писал Троцкий в своей работе «Сталин»[784]784
  *Здесь и далее мы ссылаемся на последнюю (незавершённую) книгу Троцкого «Сталин», работа над которой прервалась из-за убийства автора. Эта книга показывает логику размышлений Троцкого о причинах всемирно-исторической трагедии – замены большевизма сталинизмом, которые представляются нам чрезвычайно убедительными. Поэтому мы решили сопоставить в заключение выводы предпринятого нами исследования с некоторыми результатами этих его размышлений, либо подкрепить и уточнить наши выводы наиболее поздними оценками и суждениями Троцкого.


[Закрыть]. Каждый большевик от ближайших сотрудников Ленина и до провинциального рабочего должен был на опыте бесчисленных дискуссий, политических событий и действий убеждаться в превосходстве идей и методов Ленина»[785]785
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 139.


[Закрыть].

При этом, однако, Ленин никогда не рассматривался партией в качестве харизматического лидера. Харизма, т. е. всевластие и культ «вождя», который, как утверждала официальная пропаганда, наделён особым провидческим даром и не допускает в своих суждениях и действиях никаких ошибок, вырастала по мере отсечения от руководства и от партии всё новых членов ленинского Политбюро и концентрации в нём лиц, объединившихся на основе личной преданности Сталину. При этом официально провозглашаемая «монолитность» партии маскировала всё большее фактическое расслоение её на лиц, ненавидевших и презиравших «вождя», на людей, у которых ослеплённость верой в непогрешимость Сталина сочеталась с деморализованностью и запуганностью, и, наконец, на тех, кто состязался в лести и угодливости из-за шкурно-карьеристских соображений.

При Ленине «принцип личного вождизма совершенно не был известен партии. Она выделяла в руководстве отдельные наиболее популярные фигуры, окружала их доверием и восхищением, но привыкла знать, что руководство исходит из Центрального Комитета»[786]786
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 198, 199.


[Закрыть]. Эта традиция была искусно использована Сталиным и его союзниками, которые противопоставляли на первых этапах внутрипартийной борьбы авторитет Центрального Комитета личному авторитету Троцкого и других лидеров оппозиции и требовали от каждого члена партии – под страхом исключения из неё и, следовательно, разрушения личной карьеры – безоговорочной поддержки любых решений «ленинского ЦК» (а на деле – большинства Политбюро, манипулировавшего Центральным Комитетом). Лишь когда была ликвидирована возможность всяких дискуссий и оппозиций в партии, эта традиция была отброшена и заменена культом Сталина, принимавшим всё более уродливые формы, а все составы «ленинского ЦК» на 80—90 процентов были подвергнуты физическому истреблению.

В известном смысле, «конечно, можно сказать, что сталинизм вырос из старой большевистской партии, ибо новые формации не падают с неба, а питаются формациями предшествующего периода. Но в старой большевистской партии было три элемента: революционная динамика пролетарского авангарда, централизованные организации и марксистская доктрина. Из всех этих трёх элементов сталинизм унаследовал только централизованную организацию, переключив её из классовой борьбы пролетариата на социальные интересы нового господствующего слоя. Формы, обрядность, фразеология, знамена остались до некоторой степени старые, и эта внешняя шелуха обманывает поверхностные взоры»[787]787
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 180.


[Закрыть].

Использование сталинизмом марксистской фразеологии мешало видеть коренное изменение политической доктрины. Повторение официальной пропагандой традиционных формул о ведущей роли рабочего класса, диктатуре пролетариата и т. д. камуфлировало изменение социальных функций государственной власти, ставшей орудием подавления рабочего класса не в меньшей мере, чем крестьянства и интеллигенции.

Даже единственный, на первый взгляд, сохранившийся элемент большевистской партии – централизованная организация – стал также служить принципиально иным социальным целям. При Ленине «партия в условиях величайших трудностей, грандиозных сдвигов и потрясений, каковы бы ни были колебания в ту или другую сторону, сохраняла необходимое равновесие элементов демократии и централизма. Лучшей проверкой этого равновесия явился тот исторический факт, что партия впитала в себя пролетарский авангард, что этот авангард сумел через демократические массовые организации, как профсоюзы, а затем Советы, повести за собою весь класс и даже больше, весь трудящийся народ. Этот великий исторический подвиг был бы невозможен без сочетания самой широкой демократии, которая даёт выражение чувствам и мыслям самых широких масс, с централизмом, который обеспечивает твёрдое руководство»[788]788
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 140, 141.


[Закрыть].

Нарушение этого равновесия между демократией и централизмом явилось не логическим результатом ленинских организационных принципов построения партии, как традиционно утверждала антикоммунистическая пропаганда, а политическим результатом социального перерождения партии, превратившейся в орган защиты корыстных интересов бюрократии. Утрированный централизм стал орудием самообороны бюрократии против народных масс, у которых она узурпировала власть. «Революционный централизм стал бюрократическим централизмом; аппарат, который для разрешения внутренних конфликтов не может и не смеет апеллировать к массе, вынужден искать высшую инстанцию над собой. Так бюрократический централизм неизбежно ведёт к личной диктатуре»[789]789
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 140, 141.


[Закрыть].

Противоположность двух социально-политических режимов – большевистского и сталинистского – находит как бы зеркальное отражение в противоположности политического облика Ленина и Сталина.

Первое коренное различие между ними состояло в отношении к идейным принципам и к массам. «Несокрушимую верность принципам и веру в массу Ленин действительно пронес через всю свою жизнь, несмотря на маневренную гибкость своей политики. В этих обоих отношениях Сталин составляет прямую противоположность Ленину, его отрицание и, если позволено сказать, его поругание. Принципы никогда не были для него ничем иным, кроме прикрытия. Никогда в течение своей жизни он не имел общения с действительными массами, т. е. не с десятками, а с сотнями тысяч… У него не было органов и ресурсов для такого общения, и из его неспособности «объясняться с массами» и непосредственно влиять на них, вырос его страх перед массами, а затем и вражда к ним»[790]790
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 149.


[Закрыть]. Эти личные качества Сталина совпали с социальными качествами бюрократии, условием существования которой является отчуждённость от масс. Тоталитарный сталинский режим вырос из страха бюрократии перед массами, показавшими свою действительную силу в Октябрьской революции и гражданской войне.

Второе фундаментальное различие между Лениным и Сталиным состояло в отношении к власти. «Ленин очень ценил власть как орудие действия. Но чистое властолюбие, борьба за власть были ему совершенно чужды (как явствует из всего контекста рассуждений Троцкого, речь здесь идёт о личной власти, власти над партией и другими её руководителями. – В. Р.). Для Сталина же психологически власть всегда стояла отдельно во всех задачах, которым она должна служить. Воля господства над другими была основной пружиной его личности»[791]791
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 159.


[Закрыть].

С этим коренным различием тесно связано третье различие между Лениным и Сталиным, заключавшееся в нравственной окраске и направленности их политической непримиримости. Ленинская непримиримость не несла в себе ничего личного. Она была направлена против враждебных ему идей и действий, а не против лиц и поэтому была полностью лишена элементов коварства, мстительности, амбициозности. Эта непримиримость органически сочеталась с толерантностью, терпимостью по отношению к товарищам по партии даже в моменты острых политических споров с ними. «У Ленина настойчивость и непримиримость вытекали из большой исторической перспективы. Они, эти качества, направлялись на большие проблемы, личные конфликты вытекали только из этих больших проблем. И как только Ленин обеспечивал политическое торжество своих идей, он проявлял величайшую уступчивость… в области личных отношений. Наоборот, общие идеи всегда были для Сталина только приправой, украшением, дополнением некоторых эмпирических непосредственных целей. Именно в осуществлении этих практических целей, всегда пропитанных личным началом, он проявлял величайшую непримиримость, перешедшую впоследствии в прямое зверство»[792]792
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 184.


[Закрыть].

Каковы же были объективные социальные и субъективные, личные факторы победы сталинизма над большевизмом или – более узко – победы Сталина над своими идейными противниками, которым он несомненно уступал в интеллекте, эрудиции, культуре, ораторском искусстве и других качествах, необходимых руководителю революционной партии? Ответ на этот вопрос мы найдём лишь при учёте того, что победа Сталина не была только его личной победой. Во внутрипартийной борьбе победили определённые социальные силы, носители грандиозной бюрократической реакции на Октябрьскую революцию. Сталинизм вырастал из постепенно складывавшегося всемогущества партийного аппарата, присвоившего себе право решать за партию, склонного к жёсткому администрированию по отношению к нижестоящим и к угодничеству по отношению к вышестоящим. По мере того, как бюрократия поднималась над обществом и над партией, Сталин поднимался над бюрократией, нуждавшейся в своём увенчании в лице «вождя».

Именно потому, что сталинизм вырастал не на почве, подготовленной Октябрьской революцией и всей прошлой историей большевизма, ему пришлось пробивать себе дорогу в ожесточённой борьбе с теми силами в партии, которые защищали её политические, идейные и нравственные принципы, разрушаемые аппаратным бюрократизмом.

Непредвзятое изучение внутрипартийной борьбы опровергает ходячие обывательские представления о том, что все соратники Ленина были «одним миром мазаны», в одинаковой степени боролись не за принципы, а за личную власть и поэтому любой исход этой борьбы привёл бы к утверждению тоталитарного режима. Напротив, партия сумела бы подчинить себе и перестроить свой аппарат, если бы в своём стремлении к перестройке внутрипартийных отношений она не столкнулась с сопротивлением значительной части правящей верхушки, прошедшей полосу политического и нравственного перерождения и подавившей не только Троцкого, но и многих других руководителей партии.

Именно эта верхушка, навязавшая в 1922—1924 годах партии режим своей фракционной диктатуры, сыграла решающую роль в возвышении Сталина. Сталин «сам был застигнут врасплох собственным подъёмом. Он ступал неуверенно, озираясь по сторонам, всегда готовый к отступлению. Но его в качестве противовеса мне поддерживали и подталкивали Зиновьев и Каменев, отчасти Рыков, Бухарин, Томский. Никто из них не думал тогда, что Сталин перерастёт через их головы»[793]793
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 146.


[Закрыть]. В продвижении Сталина в те годы «наибольшую горячность проявлял неизменно Зиновьев: он на буксире тянул за собой своего будущего палача»[794]794
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 189.


[Закрыть]. Все эти люди оказались не на высоте своей исторической задачи. В период пребывания у рычагов власти на равных ролях со Сталиным они безответственно играли с жупелами «троцкизма» и «фракционности», применяли методы политической интриги в борьбе со своими идейными противниками, ставили свои личные и групповые интересы выше интересов партии и революции.

Сталин – гений политической провокации – искусно использовал все эти моменты, натравливая одних лидеров на других, играя на их личных амбициях и разжигая между ними личную неприязнь. А его союзники – политики, достаточно искушённые в исторических уроках прежних революций, – тем не менее в своём фракционном ослеплении не желали видеть, чему они прокладывают дорогу своими потайными ходами и верхушечными комбинациями, и уж во всяком случае не предполагали, что запущенная ими аппаратная механика в конце концов нанесёт беспощадные удары по ним самим.

Все эти субъективные факторы, сработавшие в пользу Сталина, дополнились искусным использованием Сталиным своей аппаратной власти для подбора и выдвижения лично преданных ему людей. «Сталин всякое положение, всякую политическую обстановку, всякую комбинацию людей примеривал к себе, к своей борьбе за власть, к своему стремлению господствовать над другими. Если это ему было интеллектуально не по плечу, он сталкивал двух наиболее сильных конкурентов. Искусство пользоваться личными или групповыми антагонизмами было доведено им до большой высоты. На этот счёт у него выработался почти безошибочный инстинкт… Безошибочным инстинктом и неутомимой настойчивостью он всегда при всяком случае, по всякому поводу делал то, что может причинить затруднение другому сопернику, более сильному; с другой стороны, он почти с такой же настойчивостью стремился вознаградить поддержку, всякий акт личной верности»[795]795
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 250, 251.


[Закрыть].

Обладавший непревзойденной способностью играть на низменных сторонах человеческой природы, Сталин безошибочно почувствовал, что смена бивуачного быта времен гражданской войны оседлым и уравновешенным образом жизни порождает в среде бюрократии тягу к материальным благам жизни, удобствам и комфорту. Сам продолжая жить относительно скромно (многочисленные дачи, расточительные приёмы и попойки станут непременным атрибутом сталинского образа жизни лишь в 30-е годы), Сталин шёл навстречу этим своекорыстным устремлениям, распределяя наиболее привлекательные посты и определяя размеры материальных выгод, которые бюрократы могли получить от этих постов.

Подбирая ставленников по признаку личной преданности, он учил их умению овладевать механизмами власти, использовать слабости своих сотрудников, противопоставлять последних друг другу и т. д. Всю эту бюрократическую механику, в которой немалую роль играла личная интрига, Сталин подчинял задаче создания привилегированной касты, всё более отчуждавшейся от народа и стремившейся удержать массы в повиновении. Политическое и бытовое перерождение правящего слоя изменило его нравы и позволило Сталину обретать всё большую уверенность и проявлять всё большую беспощадность в борьбе со своими противниками. «Сталин систематически развращал аппарат. В ответ аппарат разнуздывал своего вождя»[796]796
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 201.


[Закрыть].

Реакцией на эти процессы стало политическое расслоение в рядах старой партийной гвардии, выделение из неё значительной части, боровшейся с перерождением в своей собственной среде. Лидеры и идеологи левой оппозиции – это «люди того же слоя, той же правящей среды, той же привилегированной бюрократии, которые покидают ряды (бюрократии. – В. Р.) для того, чтобы связать свою судьбу с судьбой санкюлотов, обездоленных пролетариев, деревенской бедноты»[797]797
  Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 222.


[Закрыть].

Ожесточение и ненависть к левой оппозиции со стороны сталинцев носили социальный характер. Не случайно осью социальной программы бюрократии в её непримиримой борьбе с оппозицией стала борьба против социального равенства. Эта борьба облегчалась тем, что она происходила в годы нэпа, который по своей природе предполагал возникновение глубоких социальных различий, чрезвычайно обесценивавших в сознании масс национализацию средств производства и земли, основные социальные завоевания революции.

Разумеется, причины «советского термидора» не крылись в самой природе нэпа, а были связаны с более широкой совокупностью внутриполитических и международных факторов, которые были рассмотрены в нашей книге. Однако указание на совпадение во времени периода нэпа и периода подавления левой оппозиции важно для опровержения ходячих представлений о нэпе как наиболее светлой странице в истории советского общества. Показывая несостоятельность этого новейшего исторического мифа, А. Синявский, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к коммунизму, справедливо писал о годах нэпа: «Как известно, это сравнительно мирный и благополучный период, позволивший народу вздохнуть относительно свободнее и немного откормиться. Вместе с тем это время разгрома всяческих оппозиций и создания мощной сталинской консолидации, время перерождения революции как бы в собственную противоположность, в консервативное, мещанско-бюрократическое устройство. Достоин удивления факт, что в годы нэпа многие герои революции и гражданской войны проявили себя как трусы, приспособленцы, покорные исполнители новой государственности, как обыватели и конформисты. Значит ли это, что они в недавнем прошлом не были подлинными героями? Нет, безусловно, они были героями, они шли на смерть и ничего не боялись. Но изменился исторический климат, и они попали как будто в другую среду, требующую от человека других качеств, а вместе с тем – как будто в свою среду победившей революции. И вот вчерашние герои если не погибают, то превращаются в заурядных чиновников»[798]798
  Синявский А. Диссидентство как личный опыт. – Юность. 1989. № 5. С. 89.


[Закрыть].