Текст книги "Была ли альтернатива? (Троцкизм: взгляд через годы)"
Автор книги: Вадим Роговин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)
Таким образом, на съезде был, по сути дела, отвергнут предложенный Лениным механизм контрольной деятельности ЦКК, в результате чего оказалась сохранённой монопольная и бесконтрольная власть Политбюро в партии и стране.
XIII Первые репрессии и монополия на власть
Укрепив свои позиции на XII съезде, «тройка», и прежде всего Сталин, перешли к более решительной расправе с инакомыслящими. Первым фактом полицейских преследований активных коммунистов стал арест М. X. Султан-Галиева, члена Коллегии Наркомнаца, в 1920—1921 годах занимавшего пост председателя Центрального бюро коммунистических организаций народов Востока при ЦК РКП(б).
В период подготовки Союзного договора Султан-Галиев резко критиковал сталинский проект «автономизации». На заседании коммунистической фракции X Всероссийского съезда Советов в 1922 году он выразил несогласие с предложениями Сталина о принципах формирования союзных ЦИКа и Совнаркома, выступая за участие в высших органах СССР представителей не только союзных, но и автономных республик. В ответ на это Сталин в заключительном слове на заседании фракции объявил эту идею повышения статуса автономных республик «мертворожденной, реакционной».
Однако Султан-Галиев и на XII съезде в выступлении на заседании секции по национальному вопросу вновь высказался за расширение прав автономных республик и повышение их статуса до уровня равноправных с союзными республиками субъектов СССР. Он также подчеркнул, что представленные съезду предложения Сталина «не разрешают национального вопроса», и явно имея в виду Сталина, хотя и не называя его по имени, заявил, что в партии под местным национализмом зачастую понимается борьба с проявлением великодержавного шовинизма.
Спустя несколько дней после завершения съезда партколлегия ЦКК приняла постановление об исключении Султан-Галиева из партии, снятии его с партийных и советских постов и передаче его дела в ГПУ. Сразу же после оглашения этого постановления Султан-Галиев был взят под стражу по обвинению в создании националистической организации, выступающей против руководства партии и Советского государства. Это обвинение основывалось на перехваченных ГПУ конспиративных письмах Султан-Галиева ряду руководящих работников Башкирии, Татарии и Крыма, разделявших его взгляды по национальному вопросу, с призывом выступать на партийных и советских форумах с защитой своих позиций.
Через четыре дня после ареста Султан-Галиева группа руководящих работников Татарской АССР обратилась с письмом к членам Политбюро и секретарям ЦК РКП(б). Они писали, что этот арест является «недоразумением», и просили «об отмене всякой репрессии» по отношению к Султан-Галиеву. Однако он был освобождён лишь 14 июня, после того, как начальник Секретного оперативного управления ГПУ Менжинский дезавуировал агентурные сообщения о том, что Султан-Галиев пытался поддерживать басмачество в борьбе с Советской властью. Однако и после этого по инициативе Сталина была отклонена просьба Султан-Галиева о восстановлении в партии.
«Дело Султан-Галиева» Сталин использовал для доказательства собственной правоты в оценке опасности «национал-уклонизма». На совещании в ЦК по национальному вопросу, проходившем 9—12 июня, был заслушан доклад председателя ЦКК Куйбышева «Об антипартийной и антигосударственной деятельности Султан-Галиева». Однако некоторые участники совещания, вынужденные принимать на веру сведения, полученные от ЦКК и ГПУ, тем не менее отмечали, что раздувание «дела Султан-Галиева» служит ослаблению борьбы с великодержавным шовинизмом. Так, Скрыпник прямо критиковал попытки использовать это «дело» для изменения национальной политики партии, намеченной XII съездом. Троцкий поддержал это высказывание Скрыпника репликой: «Совершенно верно!».
С другими своими оппонентами Сталин не имел ещё возможности расправиться так же сурово, как с Султан-Галиевым. Для устранения их с руководящей партийной и советской работы он использовал метод направления в «дипломатическую ссылку». Так поступили с Мдивани и с Раковским, близким другом Троцкого, занимавшим пост председателя Совнаркома Украины. Раковский в прениях по докладу Сталина на XII съезде недвусмысленно упоминал об основных идеях статьи «К вопросу о национальностях или об «автономизации». Он высказал сожаление об отсутствии на съезде Ленина, который доказал бы партии, что «она в национальном вопросе совершает фатальные ошибки», что национальный вопрос – это один из тех вопросов, который «сулит гражданскую войну, если мы по отношению к нему не проявим необходимой чуткости и необходимого понимания»[202]202
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 576—582.
[Закрыть].
Раковский подчёркивал, что наряду с ростом национального самосознания растёт «чувство равенства, о котором говорил т. Ильич в своём письме, – чувство равенства, которое у национальностей, бывших сотни лет угнетёнными царским режимом, проникло гораздо глубже и сильнее, чем мы думаем»[203]203
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 576—582.
[Закрыть]. Он заявлял, что союзное строительство пошло по неправильному пути, что в национальном вопросе преобладают проявления не партийной, а ведомственной, аппаратной, бюрократической психологии. «…Наши центральные органы, – говорил он, – начинают смотреть на управление всей страной с точки зрения их канцелярских удобств. Конечно, неудобно управлять двадцатью республиками, а вот если бы это всё было одно, если бы, нажав на одну кнопку, можно было управлять всей страной, – это было бы удобно. С точки зрения ведомственной, конечно, это было бы легче, удобнее, приятнее»[204]204
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 576—582.
[Закрыть]. Поэтому многие центральные органы восприняли образование СССР «в том смысле, что они могут обрушиться всей своей тяжестью на отдельные республики». Раковский предлагал «отнять от союзных комиссариатов девять десятых их прав и передать их национальным республикам»[205]205
XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). С. 576—582.
[Закрыть].
Дальнейшее сопротивление Раковского линии Сталина на фактическое возрождение автономистского курса произошло на IV совещании ЦК РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей в июне 1923 года, где генсек обвинил Раковского и его единомышленников на Украине в конфедерализме, национал-уклонизме и сепаратизме.
Спустя месяц после завершения этого совещания Раковский был снят с поста председателя Совнаркома Украины и направлен послом в Англию. Смысл этого перемещения Раковский осветил в письме от 18 июля, направленном Сталину и в копии – всем членам ЦК и ЦКК РКП(б), членам Политбюро ЦК КП Украины: «Моё назначение в Лондон является для меня, и не только для меня одного, лишь предлогом для моего снятия с работы на Украине…»[206]206
Вопросы истории КПСС. 1989. № 7. С. 123.
[Закрыть]
Кадровая политика триумвирата, проводимая через секретариат ЦК, была направлена против всех инакомыслящих и прежде всего против коммунистов близких к Троцкому; она всё более подрывала принципы выборности и самостоятельности партийных организаций.
Тем не менее, как свидетельствуют обнародованные недавно документы, летом 1923 года положение Сталина в Политбюро было ещё довольно шатким. Всё чаще его предложения наталкивались на отпор не одного только Троцкого.
Это проявилось, например, в связи с попыткой отменить запрет на торговлю водкой и другими высокоградусными напитками, введённый ещё царским правительством после начала первой мировой войны и сохранённый после Октябрьской революции[207]207
*В декабре 1919 года СНК РСФСР принял подписанное Лениным постановление «О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ». Этим постановлением разрешались производство и продажа лишь виноградных вин крепостью до 12 градусов. В начале 1921 года было разрешено выпускать спиртные напитки крепостью до 14 градусов, а в декабре того же года – поднять крепость выпускаемых напитков до 20 градусов и начать производство пива.
[Закрыть]. В 1923 году вопрос о введении государственной водочной монополии был внесён на июньский пленум ЦК РКП(б). Узнав об этом, Троцкий направил членам ЦК и ЦКК письмо и проект резолюции по этому вопросу, в котором указывалось, что легализация продажи водки в целях пополнения бюджета может оказать «лишь пагубное действие на революцию и партию».
Троцкий писал, что «попытка перенести бюджет на алкогольную основу есть попытка обмануть историю»[208]208
Коммунистическая оппозиция в СССР. М., 1990. Т. 1. С. 81, 82.
[Закрыть]. Во-первых, такая мера ослабит зависимость государственного бюджета от успехов в области хозяйственного строительства. Во-вторых, попытка изъятия народных средств при помощи продажи алкоголя окажет деморализующее воздействие на рабочий класс и снизит реальную заработную плату рабочих.
Июньский пленум не принял намечавшегося решения об уменьшении бюджетного дефицита за счёт государственной продажи водки, но отклонил и предложенный Троцким проект резолюции, резко отвергавший саму возможность легализации водочной торговли. Поэтому Троцкий вступил в переговоры с членами ЦК, убеждая их в недопустимости этой меры. Как сообщал Зиновьев Сталину из Кисловодска в июле 1923 года, «беда в том, что и наши – Серго, Ворошил[ов], Бух[арин] – сильно колеблются… Даже Молот[ов], кажется, имеет большие сомнения»[209]209
Известия ЦК КПСС. 1991. № 4. С. 193—200.
[Закрыть]. Колебания ближайших союзников «тройки» могла усилить опубликованная 12 июля в «Правде» статья Троцкого «Водка, церковь, кинематограф», в которой подчёркивалась губительность возвращения к водочным доходам. В тот же день Политбюро приняло решение, предлагавшее воздержаться от помещения в «Правде» дискуссионных статей по вопросу о продаже водки.
15 июля член редколлегии «Правды» Преображенский направил записку в Политбюро, в которой просил об отмене этого решения, поскольку «никакое новое решение в направлении возврата к продаже водки не может быть проведено без всестороннего и публичного обсуждения вопроса и без твёрдого большинства в партии за эту меру»[210]210
Известия ЦК КПСС. 1991. № 4. С. 193—200.
[Закрыть]. Спустя две недели Политбюро приняло решение, подтверждавшее нежелательность какой бы то ни было дискуссии по данному вопросу и признавшее письмо Преображенского «недопустимым по тону и непозволительным по содержанию». Этим постановлением Преображенский был снят с поста члена редколлегии «Правды». Одновременно в отсутствии Бухарина, главного редактора газеты, была назначена новая редакционная коллегия «Правды».
Это решение было лишь одним из проявлений самоуправства Сталина, воспользовавшегося тем, что часть членов Политбюро находилась в то время в Кисловодске на лечении. В ответ на это члены Политбюро направили целую серию писем из Кисловодска в Москву. По поводу решения об изгнании из «Правды» Преображенского Бухарин послал резкое письмо Каменеву, в котором говорилось: «Так швыряться людьми нельзя, даже если они неправы. Мы наживём кучу недовольных, а это терпимо только до поры до времени… Перестанут верить. Двадцать раз нужно было переговорить, а потом решать»[211]211
Известия ЦК КПСС. 1991. № 4. С. 193—200.
[Закрыть].
Ещё в более резких, даже нервных тонах было выдержано письмо Зиновьева Каменеву. Он перечислял многочисленные факты единоличных назначений Сталиным своих ставленников, возмущался сменой редколлегии «Правды», упрекал Каменева в том, что он позволяет Сталину «прямо издеваться» над собой, и заявлял, что генсек присвоил себе право решать важнейшие вопросы, не спрашивая согласия других членов Политбюро. Письмо заканчивалось словами:
«Мы этого терпеть больше не будем.
Если партии суждено пройти через полосу (вер[оятно], очень короткую) единодержавия Сталина – пусть будет так. Но прикрывать все эти свинства я, по кр[айней] мере, не намерен. Во всех платформах говорят о «тройке», считая, что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав. Либо будет найден серьёзный выход, либо полоса борьбы неминуема. Ну, для тебя это не ново. Ты сам не раз говорил то же. Но что меня удивило – так это то, что Ворошил[ов], Фрунзе и Серго думают почти так же»[212]212
Известия ЦК КПСС. 1991. № 4. С. 193—200.
[Закрыть].
Из этого письма следует, что Зиновьев к тому времени, во-первых, понимал, что «тройка» фактически распадается и заменяется диктатурой Сталина. Во-вторых, считал «единодержавие» Сталина «короткой полосой», которую удастся скоро пройти. В-третьих, находил поддержку своего возмущения поведением Сталина не только у Каменева и Фрунзе, но и у ближайших сталинских друзей – Орджоникидзе и Ворошилова.
Попытка ограничить непомерно возросшую власть Сталина была сделана в августе 1923 года в Кисловодске, где отдыхавшие там члены ЦК (Зиновьев, Бухарин, Евдокимов, Ворошилов, Фрунзе, Лашевич, Орджоникидзе) организовали «частное совещание» для обсуждения вопроса о коллективном руководстве, о том, как наладить работу руководящих органов партии в отсутствии Ленина, чтобы, как говорили они, «мы имели известное равновесие сил и не наделали больших политических ошибок…»[213]213
XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М., 1926. С. 455.
[Закрыть]
Зиновьев, у которого к тому времени стали возникать «кое-какие личные столкновения – и довольно острые» – со Сталиным, предложил в целях ослабления его власти два альтернативных плана. Первый сводился к созданию нового Секретариата, в который вошли бы Сталин, Троцкий и кто-то из троих – Зиновьев, Каменев или Бухарин. В результате такого обновления Секретариат должен был превратиться в «нечто вроде малого Политбюро». Второй план предполагал превращение Секретариата в служебный орган Политбюро.
Получив письмо, извещавшее об этих предложениях, Сталин немедленно прибыл в Кисловодск, где он отверг оба плана Зиновьева. В результате переговоров со Сталиным было решено «Секретариат не трогать», а для увязки организационной и политической работы ввести в Оргбюро Троцкого, Бухарина и Зиновьева.
Одновременно Зиновьев сделал попытку «сговориться» с Троцким, направив к нему Серебрякова с предложением превратить «тройку» в «пятерку», пополнив её Троцким и Бухариным. Троцкий резко отверг это предложение, заявив: «Ведь есть у нас Политбюро Центрального Комитета. Если Зиновьев хочет установить нормальные взаимоотношения, надо уничтожить и «тройку» и «пятёрку»[214]214
Вопросы истории КПСС. 1990. № 5. С. 34.
[Закрыть].
Получив столь определённый ответ Троцкого на предложение об осуществлении верхушечной комбинации, «тройка» сплотилась вновь и усилила свою фракционную конспиративную деятельность против Троцкого.
Как вспоминал впоследствии технический секретарь Политбюро Бажанов, в 1923 году перед заседаниями Политбюро, проходившими два – три раза в неделю, Зиновьев, Каменев и Сталин собирались, как правило, сначала на квартире Зиновьева, а позже – в кабинете Сталина «Это заседание тройки и есть настоящее заседание секретного правительства, решающее, вернее, предрешающее все главные вопросы… Формально тройка решает, ставить ли вопрос на заседании Политбюро или дать ему другое направление. На самом деле члены тройки сговариваются, как этот вопрос должен быть решён на завтрашнем заседании Политбюро, обдумывают решение, распределяют даже между собой роли при обсуждении вопроса на завтрашнем заседании… Завтра на заседании Политбюро будет обсуждение, будут приняты решения, но всё главное обсуждено здесь, в тесном кругу; обсуждено откровенно, между собой (друг друга нечего стесняться) и между подлинными держателями власти»[215]215
Знание – сила. 1989. № 7. С. 84.
[Закрыть]
XIV Троцкий переходит в наступление
Озабоченные преимущественно закреплением своих позиций и административными перестановками кадров, члены триумвирата проглядели серьёзные экономические и политические процессы, назревавшие в партии и стране.
К июлю 1923 года обнаружилось усиливающееся расхождение «ножниц»: цены на промышленные товары достигли 190 процентов, а на продовольственные товары – лишь около половины довоенного уровня. Растущее несоответствие цен вызвало кризис сбыта, затоваривание промышленных изделий, в результате чего у предприятий часто не оказывалось денег для регулярной выплаты зарплаты. Это вызвало естественное недовольство рабочих. С лета 1923 года в крупных промышленных городах (Москве, Харькове, Сормове) прокатилось несколько волн забастовок. Согласно данным ОГПУ, максимум забастовок (217) и числа участвующих в них рабочих (165 тыс. человек) пришёлся на октябрь 1923 года. Внутри партии активизировались нелегальные, хотя и малочисленные группы: «Рабочая правда», сложившаяся весной 1921 года, и «Рабочая группа РКП», созданная весной – летом 1923 года.
По решению Политбюро от 18 сентября была образована комиссия в составе Дзержинского (председателя), Зиновьева, Рыкова, Молотова, Сталина и Томского для анализа экономического и внутрипартийного положения. Результаты её работы были сообщены на пленуме ЦК, состоявшемся 23 сентября. Выводы комиссии сводились к выражению тревоги по поводу возникновения в партии нелегальных групп, участия членов партии в стачках и пассивного отношения к этим явлениям со стороны многих членов партии. В речи Дзержинского эти отрицательные тенденции связывались с нездоровым характером внутрипартийного режима. «Мы видим, – подчёркивал он, – что основной причиной, вызывающей недовольство рабочих, находящее известное выражение и выраженное именно оппозиционно по отношению к Советскому государству, это оторванность наша от низовых ячеек и низовых ячеек от масс»[216]216
Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 190.
[Закрыть].
Для преодоления остро обозначившихся экономических и политических трудностей сентябрьский пленум ограничился тем, что создал три новые комиссии (о внутрипартийном положении, о «ножницах», о заработной плате), а также признал участие в группах «Рабочая правда» и «Рабочая группа РКП» несовместимым с принадлежностью к партии.
Троцкий, вернувшийся к сентябрьскому пленуму из Кисловодска, оценил сложившуюся в партии и стране обстановку как резко изменившуюся к худшему. Выводы комиссии Дзержинского он счёл неудовлетворительными. Особое его беспокойство вызвало предложение комиссии о том, чтобы обязать членов партии, которым стало известно о возникающих в ней группировках, немедленно сообщать об этом в ГПУ, ЦК и ЦКК. Это предложение Троцкий расценил как симптом ухудшения внутрипартийного режима.
Другим важным моментом, побудившим Троцкого вывести внутрипартийную борьбу за пределы Политбюро, была предпринятая на сентябрьском пленуме попытка поставить его деятельность на посту руководителя военного ведомства под предельно жёсткий контроль. В этих целях на пленум было вынесено принятое на секретном совещании «тройки» предложение расширить состав Реввоенсовета, включив в него Сталина, его ближайших сторонников – Ворошилова и Орджоникидзе и сторонника Зиновьева – Лашевича.
Троцкий заявил, что усматривает в данной мере новое звено в цепи закулисных интриг, которые ведутся против него, и, не желая продолжать работать в такой обстановке, просит Центральный Комитет освободить его от всех постов и позволить ему отправиться в Германию, где назревает революция. Стремясь обратить это заявление в фарс, Зиновьев выступил с просьбой направить его «солдатом германской революции» вместе с Троцким, а Сталин предложил Центральному Комитету не отпускать в Германию своих «любимых вождей». Тут же это предложение было принято, после чего «рядовой» цекист Комаров заявил: «Не понимаю только одного, почему товарищ Троцкий так кочевряжится?» Эта реплика окончательно взорвала Троцкого. «Прошу вычеркнуть меня из числа актеров этой унизительной комедии»[217]217
Знание – сила. 1989. № 7. С. 84.
[Закрыть], – сказал он и покинул зал заседаний.
Драматизм ситуации усугублялся тем, что борьба в руководстве РКП(б) служила существенной помехой для правильного решения не только внутрипартийных вопросов, но и вопросов международного коммунистического движения, прежде всего связанных с обостряющимся революционным кризисом в Германии, где возникла непосредственная революционная ситуация. Отношение к событиям в Германии, характерное в то время для всего Коминтерна, нашло отражение в письме Сталина одному из лидеров ЦК КПГ А. Тальгеймеру от 20 сентября: «Победа революции в Германии будет иметь для пролетариата Европы и Америки более существенное значение, чем победа русской революции шесть лет назад. Победа германского пролетариата, несомненно, переместит центр мировой революции из Москвы в Берлин»[218]218
Вопросы истории КПСС. 1987. № 10. С. 117.
[Закрыть].
Реализация этой перспективы означала бы существенную перегруппировку в руководстве Коминтерна и утрату «тройкой» господствующих позиций в нём. Кроме того, переход непосредственной революционной ситуации в открытое выступление германского пролетариата укрепил бы позиции Троцкого, который настаивал на немедленном восстании, составил его детальный план и даже назвал его дату – 7 ноября. Руководство ГКП направило в Москву просьбу о командировании Троцкого в Германию для руководства восстанием. Это предложение, как мы уже знаем, было отвергнуто Политбюро, принявшим решение направить в Германию, «немецкую комиссию» из деятелей РКП(б) менее высокого ранга, которым предлагалось «принимать решения на месте».
В результате противоречивых указаний, дававшихся германской компартии руководством Коминтерна, и нерешительности германского ЦК в вопросе о восстании, германская революция, победы которой с нетерпением ожидали коммунисты в России и во всём мире, потерпела поражение. Оно явилось одним из основных факторов, способствовавших ослаблению международного коммунистического движения и бюрократическому перерождению русской революции.
Но вернёмся к сентябрьскому пленуму. После того, как Троцкий покинул зал заседаний, к нему для переговоров был направлен Куйбышев, которому Троцкий заявил о полной недопустимости «такой политики, когда назначения, смещения, переброски и пр. производятся по очень определённым внутрипартийным соображениям, с прямым ущербом для дела, а перед партией официально мотивируя совершенно другими причинами… Пора положить конец нынешнему режиму двойной партийной бухгалтерии, уже принесшему величайший вред и чреватому новыми величайшими опасностями»[219]219
Вопросы истории КПСС. 1990. № 5. С. 40.
[Закрыть]. В ответ на упрек Троцкого в том, что официально объявленные на пленуме мотивы предложенных изменений в составе Реввоенсовета не имеют ничего общего с действительными мотивами, Куйбышев цинично заявил: «Мы считаем необходимым вести против вас борьбу, но мы не можем вас объявить врагом; вот почему мы вынуждены прибегать к таким методам»[220]220
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 172.
[Закрыть].
После того, как Троцкий обратился в ЦК и ЦКК с письмом, где был изложен этот разговор с Куйбышевым, последний представил объяснительную записку, в которой лицемерно заявлял, что «уважение и любовь к Троцкому исключают всякую возможность враждебности и что лишь сознание революционной целесообразности заставляет принимать то или другое решение, несмотря на категорический протест тов. Троцкого (как это было в вопросе с Реввоенсоветом)»[221]221
Вопросы истории КПСС. 1990. № 5. С. 40.
[Закрыть].
Выраженный в такой решительной форме протест Троцкого против реорганизации Реввоенсовета удержал Пленум ЦК от немедленного проведения предложенных мер в полном объёме. Однако в принятом постановлении одобрялось в принципе введение в состав РВС «военных членов ЦК», причём двое из них – Лашевич и Ворошилов – вводились незамедлительно. Пленум постановил также создать при председателе Реввоенсовета исполнительный орган с участием Сталина.
В письме в ЦК и ЦКК, направленном 4 октября, Троцкий писал, что «предложение новой коллегии продиктовано очень определёнными внутрипартийными комбинациями, как это понятно всем и каждому на этом заседании… Я считаю недостойным вести прения в этой плоскости. По крайней мере, в рамках ЦК следовало бы открыто сказать, что дело идёт о продолжении той внутрипартийной борьбы, которая систематически ведётся сверху за спиной партии»[222]222
Вопросы истории КПСС. 1990. № 5. С. 40.
[Закрыть].
Попытки пленума решить обострившиеся вопросы экономической жизни страны и внутрипартийного положения казённо-бюрократическим путём явились последней каплей, которая заставила Троцкого, наконец, принять более решительные шаги для того, чтобы «побудить ЦК, в соответствии со всей создавшейся обстановкой, по-иному ставить и по-иному решить наиболее острые и больные вопросы внутренней жизни»[223]223
Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 175.
[Закрыть]. На заседании Политбюро после сентябрьского пленума он характеризовал сложившуюся тяжёлую обстановку в партии и стране и указал на необходимость принятия «исключительных мер как в области хозяйственной, так и в области внутрипартийной».
Единственным ответом на это выступление было предложение Рыкова созвать «частное совещание членов Политбюро», которое так и не состоялось, несмотря на записку Троцкого с согласием на такое совещание. Не получив ответа на эту записку, Троцкий счёл, что «члены Политбюро отказались от предлагавшегося ими обсуждения выдвинутых мною важнейших вопросов внутреннего кризиса»[224]224
Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 175.
[Закрыть]. Только после этого он направил в ЦК своё письмо от 8 октября, которое положило начало выходу внутрипартийной борьбы за рамки Политбюро.
В первых разделах этого письма Троцкий раскрывал своё понимание причин возникшего в стране хозяйственного кризиса и его социально-политических последствий. Эти причины он видел прежде всего в том, что основные принципы экономической политики, закреплённые в резолюции XII съезда по его докладу о промышленности, не были проведены в жизнь. Политбюро, узурпировавшее право на решение всех важнейших хозяйственных вопросов, рассматривало их наспех, без действительной подготовки специалистами и вне их плановой связи. Результатом принятия случайных, бессистемных решений стало чудовищно возросшее несоответствие цен на промышленные и сельскохозяйственные продукты, что, по мнению Троцкого, было «равносильно ликвидации нэпа, ибо для крестьянина – базы нэпа – безразлично, почему он не может покупать: потому ли, что торговля запрещена декретами, или же потому, что две коробки спичек стоят столько, сколько пуд хлеба»[225]225
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 167—175.
[Закрыть]. Несоответствие цен, при сохраняющейся тяжести единого сельскохозяйственного налога, вызывало крайнее недовольство крестьян.
Троцкий подчёркивал, что недовольство рабочих и крестьян тяжёлым экономическим положением сложилось не только в результате объективных трудностей, но и в результате явных ошибок хозяйственной политики ЦК. Оказавшись перед лицом серьёзного хозяйственного кризиса, большинство Политбюро и ЦК искало выход из экономических трудностей на путях нагромождения новых ошибок, чреватых тяжёлыми социальными последствиями. К таким ошибкам Троцкий относил, в частности, попытки «военно-коммунистического командования ценами», т. е. механического снижения их в административном порядке, которое могло лишь обогатить частных посредников, а также сохранявшееся стремление решить проблему бюджетного дефицита за счёт введения государственной монополии на продажу водки. Напоминая, что только решительный протест внутри ЦК и за его пределами приостановил эту меру, Троцкий подчёркивал, что «мысль о дальнейшей легализации водки Центральным Комитетом не отвергнута до сих пор»[226]226
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 167—175.
[Закрыть].
Освещая вопросы внутрипартийного режима, Троцкий писал, что «X-й съезд партии прошёл под знаком рабочей демократии. Многие речи того времени, сказанные в защиту рабочей демократии, казались мне преувеличенными, в значительной мере демагогическими, ввиду несовместимости полной, до конца развёрнутой рабочей демократии с режимом диктатуры. Но было совершенно ясно, что зажим эпохи военного коммунизма должен уступить место более широкой и живой партийной общественности. Однако, тот режим, который в основном сложился уже до XII съезда, а после него получил окончательное закрепление и оформление, гораздо дальше от рабочей демократии, чем режим самых жёстких периодов военного коммунизма»[227]227
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 167—175.
[Закрыть].
Троцкий подчёркивал, что даже в самое тяжёлое время гражданской войны в партийных организациях и в партийной печати развёртывались дискуссии по наиболее важным вопросам, включая даже вопросы военной политики, теперь же по существу прекратился откровенный обмен мнениями по вопросам, волнующим партию. Назначенство внутри партии приобрело такое широкое распространение, какого оно никогда не имело раньше. Бюрократизация партийного аппарата, достигшая неслыханного развития в результате применения методов секретарского отбора аппаратчиков и подавление свободы партийного мнения тесно связаны между собой.
Самодовлеющий характер секретарской иерархии, всё более независимой от партии, проявлялся, по мнению Троцкого, в назначении секретарей губкомов, что ставило последних, по существу, в независимое от местной партийной организации положение. В случае оппозиции, критики, недовольства, секретарь губкома, опираясь на поддержку центра, прибегал к переброске кадров. В свою очередь центр (Оргбюро и Секретариат) при назначениях, смещениях, перемещениях членов партии оценивал их «прежде всего под тем углом зрения, в какой мере они могут содействовать или противодействовать поддержанию того внутрипартийного режима, который – негласно и неофициально, но тем более действительно – проводится через Оргбюро и Секретариат ЦК»[228]228
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 167—175.
[Закрыть]. Поэтому, отмечал Троцкий, официальные мотивы назначений, смещений, переводов на другую работу «далеко не всегда совпадают с действительными мотивами и с интересами дела. В результате партия надломлена»[229]229
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 167—175.
[Закрыть].
Эта «надломленность» проявлялась, по мнению Троцкого, с одной стороны, в возникшей за последние год-полтора специфической секретарской психологии, «главной чертой которой является убеждение, что секретарь способен решать все и всякие вопросы, без знакомства с существом дела»[230]230
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 167—175.
[Закрыть]. Нередки случаи, когда коммунисты, не проявившие необходимых политических и деловых качеств на советской работе, начинали властно решать хозяйственные, военные и иные вопросы, как только попадали на пост партийного секретаря. В результате происходила замена авторитетного и компетентного руководства «формальными приказами, рассчитанными только на пассивную дисциплину всех и каждого»[231]231
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 167—175.
[Закрыть].
С другой стороны, те партийные функционеры, которые охотно прибегают к командно-административным методам руководства, «начисто отказываются от собственного партийного мнения, по крайней мере открыто высказываемого, как бы считая, что секретарская иерархия и есть тот аппарат, который создаёт партийное мнение и партийные решения. Под этим слоем воздерживающихся от собственного мнения пролегает широкий слой партийной массы, перед которой всякое решение предстоит уже в виде призыва или приказа»[232]232
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 167—175.
[Закрыть].
Формулируя конструктивную программу коренного изменения партийного режима, Троцкий писал: «Секретарскому бюрократизму должен быть положен конец. Партийная демократия – в тех, по крайней мере, пределах, без которых партии грозит окостенение и вырождение – должна вступить в свои права. Низы партии должны в рамках партийности высказать, чем они недовольны, и получить действительную возможность, в соответствии с партийным уставом и, главное, со всем духом нашей партии, создавать её организационный аппарат»[233]233
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 167—175.
[Закрыть].
В конце письма Троцкий напоминал, что, борясь со всей решительностью и определённостью внутри Центрального Комитета против ошибочной политики его большинства, он решительно уклонялся от вынесения этой борьбы на суд даже очень узкого круга товарищей, не состоявших в высших партийных органах. Однако предпринимавшиеся им на протяжении полутора лет усилия, направленные на принципиальное обсуждение и разрешение разногласий внутри ЦК, на создание здоровой политической атмосферы в Политбюро и Центральном Комитете, не дали никакого результата. Продолжение такой тактики в условиях непрерывного усугубления ошибок большинства ЦК «грозит тем, что партия может оказаться застигнутой врасплох кризисом исключительной остроты, и в этом случае партия имела бы право каждого, кто видел опасность, но не называл её открыто по имени, обвинить в том, что он форму ставил выше содержания»[234]234
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 167—175.
[Закрыть]. Исходя из этих соображений, Троцкий недвусмысленно заявлял, что теперь он считает «не только своим правом, но и своим долгом высказать то, что есть, каждому члену партии, которого я считаю достаточно подготовленным, зрелым, выдержанным и, следовательно, способным помочь партии выйти из тупика без фракционных судорог и потрясений»[235]235
Известия ЦК КПСС. 1990. № 5. С. 167—175.
[Закрыть].
