Текст книги "Как организовать исследовательский проект"

Автор книги: Вадим Радаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Есть ли какие-то способы вызвать доверие респондента, да еще в ускоренном режиме, помимо благопристойной внешности, умения задавать адекватные вопросы и искреннего интереса в глазах? Эти способы стары, как мир. Конечно, неплохо представлять какую-нибудь звучную и в то же время нейтральную (безобидную) организацию – Академию наук или какой-то университет. Людям известно из газет, что заведения эти в основе своей некоммерческие, а ученым сейчас нелегко (в каких случаях это так, а в каких нет – вопрос другой). Если же мы приходим из коммерческой фирмы с малопонятным названием, у нас будет заведомо больше трудностей. Кстати, захваченное с собой удостоверение не помешает, хотя и навязчиво предлагать с ним ознакомиться тоже излишне. Я сам иногда «невзначай» мельком «демонстрировал» его, перекладывая какие-то вещи или бумажки.

Но все-таки решающую роль в подобном деле способна сыграть личная рекомендация, ибо мы живем в обществе, где личные связи играют огромную роль (highly networked society). И чем сложнее объект, тем солиднее должна быть эта рекомендация. Иными словами, выходить на респондента – значит искать значимые для него личные связи. И если мы не в состоянии обрести надежного поручителя, то даже простые ссылки на общих знакомых сильно продвинут нас к желанной цели.

Известно, что трудность доступа к респонденту повышается по мере того, как мы пытаемся сделать шаг вверх или вниз от средних слоев. С этой точки зрения наиболее трудными объектами являются представители элиты и социального дна. Кстати, наши коллеги, социологи села подметили, что это касается и сельских жителей. Труднее всего войти в доверие к беднякам и наиболее обеспеченным семьям. И те, и другие в большей степени закрыты от досужего глаза. А средние слои – наши лучшие «клиенты».

Нужно ли иметь заранее подготовленный вопросник

Кто-нибудь непременно скажет: «Что за вопрос? Конечно, нужно. Давайте переходить к следующему пункту». Можно бы сделать и так, если б не было известно, что множество интервью собирается или без всякого вопросника, или с вопросником, на который без слез не взглянешь. Но, что самое интересное, это не от лени (или не только от нее), это представляется некоторыми коллегами как принципиальная позиция.

Какой еще вопросник? – вскинут они брови. Как можем мы, исследователи, лезть со своими выдуманными схемами в реальную жизнь? Ведь мы так плохо знаем окружающий нас мир и почти ничего не знаем об объекте исследования, а любая предварительная (априорная) схема загоняет его в искусственные рамки. Ведь вместо того, чтобы познавать мир «как он есть», т.е. в своей чистой «самости» и живой полноте, мы сами своим грубым инструментарием (по крайней мере отчасти) закладываем конечный результат. Разве наши схемы, взятые из книг или выдуманные из головы, не омертвляют социальный мир, подменяя его абстракцией?

А что же делать в этом случае, что предлагают уважаемые оппоненты? Видимо – идти в мир с открытыми забралом, широко распахнутыми глазами и прочищенными ушами и всматриваться, вслушиваться, вживаться. Притаиться в тени и наблюдать, ничем не выдавая своего присутствия. И если мы будем терпеливы, жизнь сама откроется нам через какое-то время – вся, во всей своей целостности и красоте. Дикие звери сбегутся к нам из чащи лесов, блестящая рыба сама выпрыгнет к нам из темных речных глубин. И мы все возьмем голыми руками, без заранее подготовленных сетей, приманок, силков, не вмешиваясь своими грубыми действиями в естественное течение жизни.

Некоторые коллеги искренне в это верят. И более того, представляют это как форпост социологии и прочих социальных исследований. Утверждается, что есть лишь два достойных способа раскрытия тайн социального порядка – включенное наблюдение и нарративное интервью.

При включенном наблюдении социолог вообще, как правило, скрывает свое присутствие и ведет себя как глубоко законспирированный агент. При нарративном (свободном, неструктурированном) интервью исследователь раскрывает свои карты, но «не вмешивается» в течение процесса. Он вызывает респондента на разговор «о жизни», и не стесненный нашими «неумелыми» вопросами и многозначительными намеками респондент рассказывает все, что ему придет в голову. А исследователь сидит, потупив очи, и бережно все записывает, чтобы не потерять ни возгласа, ни вздоха этой самой «реальной жизни». Таким образом человек говорит и говорит нам умные и интересные вещи вперемешку с откровенным бредом – три, четыре, пять часов, а мы записываем. Вот и весь метод. В результате, говорят, мы получаем не просто данные, но «историю жизни». А сам подход оказывается не просто записью воспоминаний, а особым направлением в социологии.

Много лет назад мне посчастливилось побывать на семинаре по истории жизни одного из наиболее признанных профессионалов в этой области – британского профессора Пола Томпсона. Было довольно интересно. Но, признаюсь, я с трудом выдержал тридцатиминутное обсуждение того, куда и как нужно поставить магнитофон, чтобы он не смущал респондента, т.е. не вывел его из естественного, «не замутненного» нашим присутствием состояния. Мы просим прощения у читателя за откровенную иронию, с какой написаны некоторые строки. Мы не хотим никому наступать на мозоль. Тем более, что для многих коллег, практикующих подобный метод, исследование часто становится особым образом жизни. Мы хотели бы заверить, что вся ирония этих строк не зачеркивает для нас важности такого рода наблюдений. С их помощью можно получать весьма интересный этнографический материал, который любопытен сам по себе, даже без серьезной обработки. Прекрасным образцом такого богатого и интересного материала может послужить книга: Голоса крестьян: Сельская Россия XX века в крестьянских мемуарах. М.: Аспект Пресс, 1996.

Однако нам пора сказать себе «стоп» и вернуться к «прозаическим» правилам. Сбор данных в исследовательском проекте – это особым образом регламентированная процедура. И с этой точки зрения включенное наблюдение и нарративные интервью являются важными способами сбора впечатлений, но не имеют никакого отношения к собственно исследовательскому процессу. Ибо исследование возникает из постановки вопросов, из первоначальной идеи, которая конституировала программу исследования. Мы выходим в поле не с пустой головой (по крайней мере, желательно этого избегать), а с определенными представлениями об изучаемом объекте. Более того, какими бы несовершенными ни были эти представления, мы имеем некий априорный замысел, который сознательно привносится в процесс исследования и направляет его. В этом отношении исследование – это не пассивное отражение реальности, а ее активное структурирование.

Есть работа фотографа и работа художника. Фотографирование (не художественное, а обычное) стремится к максимально точному отображению того, что мы видим, со всеми деталями. Художники же (за исключением фотореалистов), приступая к очередному полотну, не стремятся к фотографическому отображению жизни, как она есть. И оценивается их работа не по степени совпадения с натурой. Отталкиваясь от своего видения реальности, художник сам создает новую картину этой реальности. Эти реальности похожи, но никогда не совпадают. Работа исследователя в этом смысле сродни работе художника.

Сбор исследовательских данных – это не монолог респондента под шуршание включенного диктофона. Это сложным образом выстроенный диалог. Мы разворачиваем его, имея первоначальную схему, наиболее важные вопросы, гипотезы. Помимо этого, мы имеем схему представлений о респонденте и схему представлений о его (ее) представлениях – о мире и о себе. Мы вбрасываем свою (пусть абстрактную) схему в этот диалог и ожидаем живой реакции. При этом наша схема не должна упасть бетонной плитой, которая раздавит несчастного респондента. Она должна стать мячиком, который вернется к нам, вновь будет отправлен к респонденту и вновь вернется. В процессе творческого диалога мы начинаем ее корректировать и продвигаться к лучшему пониманию происходящего. Исследование в целом – это столкновение разных представлений о мире. И не важно, кто скажет последнее слово в этом диалоге, важно, чтобы первый удар наносили мы. И этот удар должен быть хорошо нацелен, чтобы не выстрелить в белый свет, как в копеечку. Закрепим это понимание правилом.

Правило 18. Исследование – это не свободное движение, руководимое по ходу интуицией. Оно организуется как изначально нацеленный процесс.

«Ах, – воскликнут здесь особо впечатлительные особы, – при таком подходе мы ведь многое заведомо теряем!» Да, теряем. Но нельзя объять необъятное, а стремление к этому – плод излишних амбиций. Надо быть скромнее. Не упустим ли мы что-нибудь очень существенное? Можем и упустить. Исследование – процесс, сопряженный с немалым риском. Но будем надеяться, что нечто главное мы сумеем удержать. В любом случае это зависит прежде всего от нас самих, а не от настроения респондента.

Предвижу вопрос: а если мы столь мало знаем об объекте, что еще не в состоянии сформулировать значимые вопросы и завязать сколь-либо содержательный диалог с респондентом, как быть в этом случае? В этом случае, – отвечаем мы, – исследование (пока) невозможно. Не надо отождествлять всякий выход в поле с исследовательским процессом. Последний требует изрядной подготовки – продумывания идеи, ознакомления с предыдущими исследованиями, выстраивания схем.

Ну, может быть, хватит об этом? Сколько можно говорить о тривиальных вещах, да еще постоянно иронизируя? Клянусь, я бы не стал этого делать, если бы время от времени не слышал юношей и девушек, которые с большим энтузиазмом рассказывали о своем будущем исследовании. А в ответ на наивный вопрос, могут ли они показать схему интервью и написанный опросник, недоумевали: «Зачем, я уже договорился(ась) здесь и там, будет такой интересный материал... А в голове-то у меня все это есть...»

Как обращаться с вопросником

Рассмотрим еще несколько сухих правил на примере работы с полустандартизованными интервью. Напомним, что здесь мы не затрагиваем одну из наиболее сложных и интересных частей ремесла – составление анкеты. Первое правило элементарно.

Правило 19. Независимо от характера интервью, письменный вопросник должен быть подготовлен. И чем детальнее он будет, тем лучше.

А если мы приглашаем кого-то в качестве интервьюеров, то нужно писать еще и техническое задание с разъяснениями, как и что делать. Коли помощник один и находится под нашим непосредственным контролем, то можно, конечно, обойтись устными наставлениями. Но при чуть более сложной схеме письменное задание крайне необходимо. Люди, не зараженные глубоким интересом к нашему исследованию, быстро забудут устные распоряжения, а потом еще могут сказать, что «мы об этом не договаривались».

Вопросник должен быть структурирован согласно проблеме, как мы ее видим на данный момент. Если через месяц выяснится, что он мало на что годится, это плохо, но не трагично. Лучше иметь несовершенный вопросник, корректируя его по ходу дела, чем не иметь никакого. Корректировке должен способствовать и непременный пилотаж вопросника (который, впрочем, проводится далеко не всеми).

Мы оставляем в стороне важный вопрос о том, как выстраивать и формулировать вопросы. Понадеемся на имеющиеся учебники и накопленный опыт наших читателей [1]. См., например: Ковалев Е.М., Штейнберг И.Е. Качественные методы в полевых социологических исследованиях. С. 188–208; Мертон Р., Фиске М., Кендалл П. Фокусированное интервью. Посмотрим тем временем, как с вопросником обращаться. Конечно, в ходе самого интервью жестко следовать заранее подготовленному вопроснику во многих случаях нецелесообразно. Это ведь инструмент, а не святое писание.

И с этой точки зрения весьма желательно, чтобы инструмент попадал в хорошие руки. Если приглашенный нами интервьюер бубнит вопрос за вопросом, а респондент дает краткие ответы типа «Да, это правильно», то толку выйдет немного (Вы, конечно, видели тексты подобных «интервью»).

Чтобы этого избежать, нужно соблюсти несложные принципы, которые опять-таки легко найти в любом приличном учебнике. Например, зачитывать вопросы, если речь идет не об анкете, а об интервью, – не самая удачная затея. Куда лучше эти вопросы запомнить.

Опыт показывает, что разработанная структура интервью не исключает возможной гибкости. Проводя качественные интервью, не стоит загонять респондента в жесткие рамки. Вопросы могут задаваться в любой последовательности, респондент имеет возможность забегать вперед или, наоборот, возвращаться назад. Однако все вопросы из намеченного списка должны быть заданы, вплетены ненавязчивым образом в ткань организованной беседы.

Принципы работы сводятся к следующему правилу.

Правило 20. Интервью должно выглядеть как свободная беседа, которая при этом ведется нами по заранее заготовленному плану. Этот план может гибко корректироваться по ходу, но он должен быть детально проработан.

Поэтому когда респондент устремляется за пределы разумного – начинает дежурно ругать правительство и президента, рассказывать байки и раскрывать свой богатый духовный мир, в то время как его (ее) спрашивают об источниках семейного дохода, то следует мягко, но настойчиво вернуть человека к предмету нашего интереса.

Считается, что лучше лишний раз не размахивать вопросником и тем более не подсовывать диктофон прямо под нос респонденту. Хорошо бы делать это ненавязчиво, незаметно, невзначай. Мою уверенность в этом «элементарном» требовании поколебал сильный и опытный социолог В. Виноградский. Он заметил, что в интервью с представителями крестьянских семей (деле сложном и деликатном) вопросник и диктофон могли не только не мешать разговору, но вырабатывать специфический тип доверия. Они маркировали интервьюера как «ученого», делающего малопонятное, но серьезное дело. Они помогали закрепить статус интервьюера, снять излишнюю неопределенность, мешающую свободному разворачиванию диалога.

Таким образом, общих правил по поводу конкретных техник проведения интервью, конечно, нет. Многое делается по ситуации. Впрочем, формулируемые нами правила касаются не техник, а принципиальных процедур. И они не позволяют вовсе отказаться от всяких записей и перейти к дружеским беседам за кружкой пива, как предпочли бы многие.

Оговоримся, что сбор разного рода впечатлений отнюдь не закрывает нам дорогу к последующей исследовательской работе в собственном смысле слова. И тексты свободных нарративных интервью могут впоследствии анализироваться с помощью стандартных исследовательских процедур. Мы этого вовсе не отрицаем. Что же касается исходных материалов, то ими ведь могут быть не только специальные данные, но вообще все, что угодно, – газетные статьи, рекламные слоганы и, конечно, нарративные повествования. А вот специальные данные – это не любой собранный материал, но продукт сложной профессиональной работы.

Между исследовательским процессом в части сбора данных и сбором впечатлений нет непреодолимой стены. Чем больше в нашем деле структурирующих и процедурных моментов, тем больше в нем от исследования. Но степень структурирования и стандартизации может быть разной. Поэтому речь идет о континууме, где исследование и сбор впечатлений могут плавно переходить друг в друга. И в этом нет ничего страшного. Главное – не становиться в позу: нам, дескать, не нужны никакие априорные схемы.

Обязательно ли фиксировать получаемые данные

Данные – это то, что мы в состоянии предъявить в минимально упорядоченном виде. Другие вряд ли будут их детально анализировать, делая за нас нашу работу (хотя роль вторичного анализа количественных и качественных данных возрастает, и будет возрастать впредь). Но это вопрос общего правила.

Правило 21. Упорядоченная фиксация данных – обязательная, неотъемлемая часть исследовательских процедур. То, что не зафиксировано в систематическом виде, данными не является, а остается нашими впечатлениями.

При этом впечатления могут быть очень важными и интересными, это дела не меняет. Помимо формальных правил, целесообразность детальной и упорядоченной фиксации данных связана и с естественными ограничениями нашей памяти. Человек – существо забывчивое. Сначала мы теряем из виду детали, а потом и более важные вещи. И нет почти ничего, что человек не в состоянии забыть, причем на удивление быстро. И только опредмеченные (записанные) результаты остаются с нами до того долгожданного момента, когда мы соберемся, наконец, их излагать. Кроме того, записи – это то, к чему мы всегда можем вернуться, – через год, через пять лет. Мы ведь не можем заглянуть так далеко, не знаем, что нам понадобится в будущем.

Остается решить вопрос, как фиксировать данные. Просто записывать на магнитофон или в дневник все, что нам наговорят, или все, что нам удалось заметить и услышать в процессе наблюдения? Или записывать все «интересное»? То есть интересно было – записал, не интересно – не записал? Многие так и делают, но нас такой путь не прельщает.

Мы призваны думать о реализации задач исследования и о том, как мы будем потом эти данные анализировать. Это означает, что надо не просто записывать, а структурировать и каталогизировать данные в соответствии с первоначальным замыслом. Вводить тематические разделы, разносить их по разным файлам. И фиксировать все, что относится к данным темам. Основные темы в свою очередь должны соответствовать задачам исследования.

При этом возможны и некоторые дополнительные фиксации. Например, в своем первом обследовании российских предпринимателей, помимо довольно громоздкой анкеты с вопросами проекта, наша группа просила интервьюеров фиксировать на специальных карточках данные о том, как человек одет, как ведет себя, как обставлен офис (если это происходило на рабочем месте). К сожалению, потом ввиду обилия других дел мы не проанализировали эти дополнительные данные (множество собранных данных, как известно, остается нетронутым), но зачем же заранее отрезать себе пути к иному.

Зачем нужны тщательные каталогизация и фиксация всех данных? Затем, что наш интерес в будущем способен повернуться в другую сторону. Лучше, конечно, чтобы он не вертелся флюгером на семи ветрах, но серьезные подвижки более чем возможны. Поэтому нередко мы просим наших интервьюеров фиксировать некие дополнительные сведения. Если они не перегружают корабль полевых исследований, их сбор может стать важным заделом на будущее. Интерес – дело преходящее, а данные остаются навсегда.

Сбор данных – это не поиск интересного

Многие уверены, что настоящие данные – это нечто сногсшибательное, доселе никому не ведомое. Между тем в профессиональном исследовании интересное и неинтересное идут рука об руку и, более того, для нас они являются равнозначными.

Можно высказаться и более радикально. Если нам удалось получить какой-то совершенно неожиданный результат (особенно если это касается количественных данных), то скорее всего это результат нашей ошибки или смещения выборки. «Ужасная» вещь заключается в том, что по-настоящему надежные данные, за редким исключением, скучны, во многом предсказуемы, соответствуют нашим первоначальным представлениям, а часто и здравому смыслу. Когда-то после завершения первого обстоятельного обследования мне довелось делиться на публике его первыми результатами, и известный экономист В. Найшуль в кулуарной беседе задал мне достаточно остроумный вопрос. Если сообщается, что джентльмена укусила собака, то это никого не удивляет, а вот если джентльмен укусил собаку, это производит особое впечатление. Так есть ли такой джентльмен в вашем исследовании? Признаюсь, я задумался и не нашел ничего из ряда вон выходящего. Напротив, достоинство полученных данных виделось в их спокойном правдоподобии.

Получение «скучных» данных должно не смущать, а, напротив, укреплять нас в том, что мы на верном пути. Нас не может смущать и то, что в результате тщательного исследования мы получили убедительное подтверждение общеизвестного факта. Ибо есть факты и «факты». Закрепим это рассуждение правилом.

Правило 22. Нужно различать сбор впечатлений и профессиональное исследование. Даже совпадение выводов не устраняет качественного различия между ними. Одни остаются не более чем правдоподобными впечатлениями, а другие превращают впечатления в факты.

По форме суждения могут быть совершенно одинаковы, но по существу они имеют разный статус.

Как выбирается метод

С некоторым опасением перехожу к сюжету о выборе между количественными и качественными методами сбора данных. Опасение связано, во-первых, с тем, что все, что можно было по этому поводу высказать, уже много раз говорено другими, и куда ни ступишь, «вляпаешься» в банальность. А во-вторых, сам этот спор является хоть и зажигательным, но исключительно праздным. И «разрешается» малосодержательными, но глубоко верными заключениями типа «мамы всякие нужны – мамы всякие важны», или каждый метод имеет свои достоинства и принципиальные ограничения. Ни один из методов не имеет изначальных преимуществ перед другими и, в свою очередь, не может заменить другие. Все дороги ведут к Храму. Каждый метод позволяет высветить часть исследуемого объекта с какой-то особой стороны. И нет плохих методов, есть лишь плохие исполнители. Казалось бы, сколько можно это повторять!

Действительно, качественные методы позволяют нам зафиксировать массу интересных подробностей и значимых деталей, описать механизмы, раскрыть протекающие процессы, охарактеризовать отношения. Они могут многое из того, что принципиально недоступно, скажем, для анкетного опроса. Но, увы, они оставляют нас в поле единичных фактов. И даже если мы, упершись, соберем десятки интервью, мы не выйдем за пределы этих единичных фактов. Как любит говорить (и писать) социолог Г.С. Батыгин «сингулярности молчат».

Если бы мне позволили высказать свое мнение, то я не сказал бы, что сингулярности уж совсем бессловесны. Они позволяют нам фиксировать наличие явлений (в том числе новых явлений), нащупывать связи. Есть только одно «но», которое не исчезает даже в тех случаях, когда в исследовании были соблюдены все необходимые процедуры. Его фиксирует следующее правило.

Правило 23. В качественных исследованиях придется отказаться не только от количественных, но и от псевдоколичественных характеристик, пытающихся оценить частоту и масштаб обследуемых явлений.

Выполнять данное правило – значит не произносить фраз наподобие: «это явление более (или менее) распространено» или «наиболее типичным является...» Старательно избегать слов «преимущественно», «главным образом» и прочих способов тихой объективации наших суждений, которые протаскивают через черный ход оценки масштаба изучаемых явлений. Читатель полагает, что это легко сделать? Возьмем любую статью искреннего приверженца качественных методов и посмотрим, соблюдено ли это правило. Боюсь, нас постигнет некоторое разочарование.

О недостатках и ограничениях количественных методов написано и сказано еще больше. Они дают нам распределение частот, позволяют сравнивать явления по степени распространенности, оценивать значимость связей. Но многое упускают, огрубляют, омертвляют. Что же делать, многое из того, что говорится и пишется, сущая правда. Любой метод далек от идеала. И количественные методы не исключение.

«Идеальная» практическая схема сбора данных, которой я и мои коллеги стараемся придерживаться в своих проектах на протяжении последних лет, состоит из трех последовательных стадий.

· Вводная серия качественных интервью.

· Стандартизованный анкетный опрос.

· Заключительная серия качественных интервью.

На первой стадии мы еще недостаточно знаем изучаемый объект, пытаемся нащупать проблему, поставить значимые вопросы, сформулировать гипотезы, подготовить более совершенный инструментарий. Мы собираем данные и одновременно готовимся ко второй стадии – стандартизованному анкетному опросу. А за ним следует третья стадия – заключительная серия интервью. Она преследует иные задачи – более глубокой интерпретации данных, уточнения результатов, детализации развернутых схем. В нее можно подбрасывать и результаты первичного анализа количественных данных – как материал для обсуждения с нашими респондентами.

Вы скажете: «Это схема большого проекта, у нас пока нет возможности реализовать подобный проект». Хорошо, давайте обойдемся без анкетного опроса. Только не надо повторять чужие слова, что количественные обследования – это полная ерунда и т.п. И не надо, трагично улыбаясь, в сто пятый раз говорить, что люди не искренни в ответах на вопросы анкеты. Меня в подобных случаях охватывает глубокая тоска, и хочется задать глупый вопрос: а проводили ли Вы сами хотя бы одно подобное обследование?

Но подлинный вопрос, разумеется, не в оценке недостатков того или иного метода, а в том, как люди в принципе делают свой выбор между разными методами. В любом учебнике мы прочитаем, что метод должен быть релевантен цели исследования и изучаемому объекту. У меня же порою складывается обратное впечатление. Мне кажется, что люди сначала выбирают метод (исходя из своей квалификации, пристрастий, привычного образа жизни), а потом подыскивают для него подходящий объект. С этой точки зрения метод – неплохая характеристика самого исследователя, относительно безразличная к существу рассматриваемых проблем. Выбор метода также является отражением внешних обстоятельств и структурных ограничений, столь же слабо связанных с объектом исследования.

Чем привлекательны качественные методы

Любопытно посмотреть на причины неуклонно возрастающего интереса к качественным исследованиям (по крайней мере, в социологии). Нам говорят, что мир изменился, и возникла масса проблем, принципиально не разрешимых с помощью количественных методов. Мы готовы развернуть иную точку зрения, представив выбор между количественными и качественными методами, прежде всего, как внутреннюю проблему профессионального сообщества и оставив грешный мир в молчании и покое.

Первое объяснение приходит из области философии науки. Здесь и в самом деле произошли важные события, связанные с принципиальной критикой позитивистских и неопозитивистских взглядов, а следовательно, под удар попали и количественные методы, которые во многом строились на соответствующих постулатах. Но это лишь одна из причин.

Второе объяснение состоит в том, что с организационной точки зрения качественные исследования проще. Анкетный опрос 50 человек вызывает здоровый смех общественности, а серия из 50 интервью (по не столь очевидным причинам) считается солидным предприятием. Анкетный опрос – достаточно сложный организационный проект, его ошибки и просчеты более видны. В качественном исследовании их легче спрятать, и ответственность здесь заметно ниже. К числу досадных сложностей опроса следует отнести, например, то, что здесь должен быть соблюден принцип одновременности, а серию интервью можно растягивать на годы (что, кстати, многие и делают, собирая одну серию интервью в течение трех-пяти лет). С точки зрения методик и последующего анализа данных анкетные опросы – ремесло более замысловатое, требующее специальной подготовки. Качественные исследования тоже не просты, но не требуют стольких первоначальных навыков. (И хорошо, что не требуют.)

Третье объяснение – более приземленного свойства. Мы любим рассуждать о высоких материях. Но почему бы не признать причины не столь романтического происхождения: качественные исследования дешевле. А денег на крупные проекты некоммерческого характера выделяют все меньше (и далеко не всем). Это означает, кстати, что в ближайшие годы нас ожидают серьезные изменения в методах сбора данных. Возрастающая часть социологов и экономистов вынуждена будет взяться за анализ уже имеющихся баз данных, которые предоставлены официальными органами и крупными опросными фабриками (среди экономистов это дело привычное, а среди социологов пока не слишком популярное).

Работа с чужими данными привлекает не всех. Если вдобавок данные не находятся в открытом доступе, то приходится кого-то просить, работать на кого-то. Это не всем по зубам и не всех устраивает. А поскольку у многих нет ни охоты, ни профессиональных навыков для работы с чужими данными, и к тому же хочется чего-нибудь «своего» (маленького, но глубоко личного), то остается другой путь – самостоятельных исследований. Если речь идет о молодых исследователях, то денег на опросы у них, как правило, нет или откровенно мало. Остается испытанный вариант качественного исследования. Здесь ты сам себе и режиссер, и оператор, и актер в одном лице. И дешево.

Наш список причин еще не закончен. Эмпирические данные – штука довольно жесткая. Они раздвигают рамки нашего знания, но одновременно в не меньшей степени ограничивают нашу фантазию и сдерживают свободный полет творческой мысли. Поэтому, кстати, если мы склонны к философствованию (делу весьма благородному), то данные нам ни к чему, более того, они даже вредны. И количественные данные, надо сказать, сдерживают свободные воспарения очень сильно.

Например, кто-то решил заняться тендерной социологией, сформулировал несколько гипотез относительно тендерных различий в социально-экономической сфере. Провел опрос, создал базу данных. Смотрит переменную пола, а она не работает. Образование, социально-профессиональная группа, даже возраст работают, а пол (гендер) – нет. И что, спрашивается, дальше делать? Компьютер тупо пересчитывает то, что введено в программу. А связи все не обнаруживаются. С этой точки зрения качественное исследование куда удобней. Оно позволяет реализовать любые, самые смелые фантазии. Кому же хочется загонять себя в матрицу неумолимых формальных расчетов, которые сплошь и рядом не оправдывают наших первоначальных надежд. Можно ведь писать, выбирая из интервью то, что вздумается, или просто излагать свои мысли, ссылаясь, время от времени, на проведенный опрос и мнение неких респондентов. Причем, что особенно приятно, все это фактически не проверяемо, никто не сможет поймать нас за руку, пересчитав парную корреляцию. А на чтение сотен страниц рыхлого нарративного текста мало кто поднимется. Свобода!

Вновь зададим себе несколько вопросов-напоминаний.

· Можем ли мы изложить процедуры сбора данных так, чтобы при желании их могли повторить другие исследователи?

· Хорошо ли нами продуманы принципы построения выборки, достаточен ли ее объем, охватывает ли она все типы исследуемых объектов?

· Как мы и наши интервьюеры будем выходить на респондентов и устанавливать первоначальный контакт?