Текст книги "RUтопия"

Автор книги: Вадим Штепа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Однако и сама Россия предстает в их исторических реконструкциях также не как самостоятельная цивилизация – основное ее значение видится в том, что она стала «наследницей» Орды, и вообще «туранский элемент» описывается безусловно позитивно. Это удивительным образом напоминает концепции некоторых албанских идеологов о том, что именно албанцы в сотрудничестве с Османской империей еще в Средние века «цивилизовали» Косово и Метохию, а ничего не понимающие в геополитике сербы зачем-то препятствовали тогдашним евразийцам создать свое «большое пространство». Так что полная реализация «евразийского проекта» в РФ будет, по-видимому, больше напоминать не боснийский, а косовский вариант. Нынешняя Чечня – это еще «цветочки»…

Впрочем, на пост-советском пространстве есть уже и «ягодки». В Казахстане, где открыт Университет имени Льва Гумилева, евразийская идеология является государственной. Называть основанный купцами Гурьевыми город своим именем неполиткорректно – надо говорить «Атырау». Был еще советский Целиноград – теперь это казахская столица Астана. Яицкие казаки, жившие здесь веками, но не знавшие, что это «Северный Казахстан», теперь объявлены «сепаратистами». За 90-е годы это евразийское государство покинули миллионы славян. Но евразийцев это не волнует, они живут в каком-то другом измерении, где более реальны «геополитические тренды». Так почему бы им в реальности не совершить столь чаемый «Исход к Востоку» – переехать встречным потоком в Казахстан, возглавить этот гумилевский Университет и решать эти проблемы там? Пространство – большое, Чингисхан – национальный герой, а Назарбаев поет русские народные песни – полная евразийская идиллия! Но наверняка откажутся – ведь они хотят сделать такой «Евразией» и всю Россию. Вот только куда будет уезжать славянское население дальше?

Если новым именем России станет «Евразия», этот вопрос перестанет быть риторическим. В бывшей Югославии албанская экспансия неожиданно вновь сблизила все славянские народы – даже несмотря на их конфессиональные различия. Тем не менее, московская «патриотическая» тусовка продолжает твердить о «евразийском братстве» и об «общей борьбе с атлантизмом». Однако характерно, что сторонников подобных взглядов не найти среди тех славян, кто некогда жил в Средней Азии и на Кавказе и вынужден был оттуда бежать…

Но что же субъективно заставляет людей становиться «евразийцами», этим безликим сплавом – вместо того, чтобы быть самими собой? По-видимому, ответ лежит в области психологии – если нечего предъявить миру самобытного и уникального, остается только списывать свою творческую немощь на некоего «тотального врага», и затем видеть весь смысл своей жизни в противодействии ему. Логика реактивная и безысходная. Именно так возникают все антиутопии. Окажется ли Оруэлл, описавший войну Океании и Евразии, мрачным пророком?

* * *

«Посвящение» славян в совместную историческую миссию никуда не исчезло. Тем более, что в эпоху глобализации все государства постепенно становятся условностями, но остаются лишь цивилизации, не считающие свою историю завершенной.

Распад СССР и Югославии привел к тому, что славяне вновь осознали себя «Севером» – поскольку цивилизационный «Юг» стал плотно ассоциироваться с исламским миром. Если раньше на Юге была еще и Византия, то теперь там сплошной стамбульский базар. На нем, конечно, не запрещается мечтать о «православной империи» – только те, кто углубляются в эту «византийскую археологию», уходят все дальше и дальше от реальности. Если славянский Юг утратил волю к продолжению своей исторической миссии, это должно означать не отпевание славянской цивилизации, а поиск и утверждение новой концептуально-творческой доктрины. Причем она совсем необязательно будет внешне «традиционалистской» – как раз такой, буквально и формально понятый традиционализм и привел Балканы к тотальной межславянской войне.

Есть основания полагать, что новая славянская цивилизация возникнет именно как цивилизационный синтез, исходящий, однако, из самой логики истории. Прежде всего, именоваться она будет по такому же двусложному принципу, сочетающему географическое и цивилизационное значение, как Югославия. Это именно взаимодополняющий, а не взаимоотрицающий смысл, как у «Евразии», провисшей между двумя частями света.

Северославия, преемствующая традицию Русского Севера, доктрину «славянской взаимности» и позитивный цивилизационный опыт Югославского проекта, станет новым именем для тех пост-российских пространств, которые не желают входить в сферу «евразийского» притяжения и ассимилироваться в «Большом Косове».

Традиция Русского Севера включает в себя историю Новгорода, как самое яркое свое проявление, но не исчерпывается им. Территориально Русский Север простирается от Балтики через Новгородские земли вдоль побережья Северного Ледовитого океана, т. е. имеет поморскую природу.

Поморье самим своим фактом успешно деконструирует «классическую геополитику». С точки зрения дуалистически мыслящих геополитиков оно являет собой некую промежуточную «береговую зону», Rimland[77]77
  Термин Никласа Спикмена


[Закрыть] между основными категориями Суши и Моря. В действительности же самих этих категорий «в чистом виде» нигде не существует – это сугубо идеологические абстракции. Утверждать их «первичность» – это все равно, что утверждать, будто шизофрения и паранойя – это устойчивые, «правильные» состояния сознания, а нормальное состояние – нечто пограничное и несерьезное. «Вы либо с нами, параноиками, либо с ними, шизофрениками, а третьего не дано».

На самом деле, в море никто из людей пока не живет, а на суше невозможно жить без воды. Геополитическая абстракция Суши и Моря снимается чисто ландшафтно: озером или рекой. Континент без озер и рек – такая же безжизненная пустыня, как море без островов и берегов. Характерно, что по Гумилеву даже среднерусский ландшафт – не «сухопутный», а «речной»: даже «континентальные», никогда не видевшие моря славяне всегда расселялись вдоль рек и вокруг озер – это разновидность скорее «поморского» стиля жизни, чем «сухопутно-монгольского» (монголы, как известно, даже не мылись – запрещала религия, – вот это, пожалуй, действительно исключительный «народ Суши»!).

Поморье – это живая, динамичная субстанция, а Суша и Море – это его абстрактные атрибуты. Структура Поморья – глобальная горизонтальная кооперация самобытных общин (регионов или «городов-государств»). Суть Поморья – в его глокальности (→ 1–8), которая есть не просто статичное «равновесие» между двумя крайностями, а нечто особое и цельное. Поморье открыто миру и вовлечено в многообразную систему связей с самыми удаленными его точками (это позитив Моря). Но в то же время каждый из регионов Поморья сохраняет свою уникальность и традиции, поддерживает самобытную внутреннюю жизнь (позитив Суши).

Таким образом, историческая конкуренция Новгорода с Москвой должна рассматриваться не как «региональный сепаратизм», а как борьба северославянского (= поморского) и татаро-московского (= евразийского) начал в русской истории. (→ 3–1) Русская государственность создавалась при доминировании именно северославянского начала (основание Новгорода, «путь из варяг в греки»). С падением Новгорода и созданием Московского царства Северославия потерпела временное поражение. Петербургский период стал ее частичным реваншем. Советский период – смешанный, здесь на одних уровнях побеждали северославянские тенденции (технологическое освоение Севера, развитие Северного морского пути, полярные экспедиции), на других – московские традиции абсолютной власти. А в эпоху глобализации, когда мир постепенно превращается в «глобальное Поморье», дуализм «атлантизм-евразийство» полностью теряет смысл. Если Москва, не желающая расставаться с самодержавным централизмом, только тормозит адаптацию русских к новой реальности, то поморская традиция, напротив, вновь становится весьма актуальной.

Как ныне оказалось, поморское, северославянское будущее было не «отменено», а просто отложено. Ресурсов татаро-московского ига, покоряющих, разоряющих и превращающих в свою «окраину» все славянские земли, хватило лишь на несколько веков – а потом исторические зерна стали с неизбежностью прорастать. Архангельский общественный деятель Александр Иванов объясняет современную «поморскую идею» так:

Поморы обладают особым чувством собственного достоинства и любовью к свободе. Причина этого в том, что на Севере не было крепостного права, а основной формой организации хозяйственной жизни была не община, а артель. У поморов отсутствует чувство врага, так как естественных ресурсов всегда хватало всем, а иностранцев воспринимали не как конкурентов, а как партнеров по торговле. Начавшиеся в глубокой древности контакты с Европой (морем Эдинбург, Осло и Бремен ближе Москвы) выработали западноевропейскую ориентацию сознания, отсутствие ксенофобии и уважение к демократическим институтам. Поморам исторически присуще презрение к московской власти – и царской, и советской, и постсоветской – за ее лживость, жестокость и творимый ею произвол. Поморы стремятся работать не на государство и как можно меньше зависеть от него.

Задолго до революции население Севера отличалось поголовной грамотностью. Ценность образования, культуры и науки для северянина безусловна. То, что в Центральной и Южной России называется патриотизмом – ненависть к Западу, ненависть к свободе и демократии, ненависть к интеллигенции, с нашей поморской точки зрения, называется не патриотизмом, а хамством.

Суровая природа Севера выработала особые черты характера помора: смирение, терпение, стойкость, своеобразный сплав практицизма и мистицизма. Перед лицом грозной стихии мы смиренны и просим Бога о милосердии, перед лицом московской тирании – мы тоже просим милости у Бога – у тиранов просить ее бесполезно. Рано или поздно Церковь будет соответствовать нашим представлениям. Она будет держаться поддержкой народа, а не власти. Выборность священников и епископов верующим народом – необходима и безотлагательна. С нашей поморской точки зрения, священники или епископы должны вести себя с народом как братья, а не как надменные китайские мандарины. Эта азиатчина отвратительна.

Москва же и ориентированное на нее евразийское пространство сегодня все более увязает в проблемах Юга (Кавказ, Средняя Азия…), именно «южные темы» вызывают повышенный политический интерес, сопровождающийся ростом полицейских и милитаристских настроений. Порой создается впечатление, что если бы чеченской войны не было, ее следовало бы выдумать, чтобы найти какой-то выход этим «патриотическим» чувствам. Ордынская преемственность Москвы и «нео-ордынские» настроения ее южных противников – это не что иное, как зеркальное отражение одной и той же цивилизации. Это бесконечный сериал про «ментов» и «бандитов», которые легко взаимозаменяются. Это прямая взаимосвязь между распространением криминальной психологии и разрастанием всевозможной «охраны». Это агрессивный изоляционизм – и претензия на глобальную универсальность. Однако было бы ошибкой считать эти «двуглавости» какими-то специфически «русскими» – на Русском Севере их называют именно «московскими».

Московские «патриоты» очень любят рассуждать о «русском», но совершенно не видят, что оно везде разное, и что эти различия уже вышли за пределы «местных особенностей», став прообразом разных цивилизаций. И если одна из них тяготеет к конфедерации экономически и культурно самостоятельных регионов, то другая – к унитарному государству. Между этими стратегиями и пройдет цивилизационная граница Северославии и Евразии. Как пройдет эта граница географически – покажет время, но нет сомнений, что она будет простираться от Северо-Запада до Дальнего Востока.

Однако это назревшее размежевание – не самоцель, но лишь средство для свободной реализации северянами своей собственной утопии. Им вообще свойственен довольно мирный менталитет – в основе их мифологии лежит «принцип открытия», их героика – это морские и полярные экспедиции, а не южные завоевания. Возможные обвинения этого проекта в «сепаратизме» выглядят довольно смешно, учитывая именно северное, варяжское происхождение самого слова «Русь» и первую русскую столицу Ладогу. Так что если они последуют, это только окончательно вскроет истинное имя Евразии, пуще всего озабоченной сохранением своего «кольца власти»…

Геополитические динозавры «евразийство» и «атлантизм» вымрут сразу же, как только Северославия установит новые, не отягощенные ордынско-имперской психологией, трансрегиональные отношения с соседями – от Прибалтики и Скандинавии до Аляски. Но для начала сами северные славяне должны обрести свою новую историческую субъектность. И здесь понадобится менталитет уже не «Славянской Европы», но «Славянской Америки». Только на этом пути возможно возникновение действительно новой цивилизации, свободной от евразийского колониального диктата, от инерции «первого, второго и третьего Римов». Этот путь открыли еще вольные поморы, казаки и староверы, осваивавшие Север и Сибирь в поисках священного Китежа, независимого от «законов геополитики». Продолжить их миссию сегодня вполне могли бы и пассионарные европейские славяне, южные и западные, не желающие довольствоваться ролью «санитарного кордона» между романо-германцами, тюрками и евразийцами, те, в ком жив дух утопии и воля к самостоятельному созданию своей судьбы. Это здоровое первооткрывательское начало только на первых порах может казаться «чистым бизнесом» – затем оно непременно порождает своих «Джеков Лондонов», целую культурную эпоху. Даже сегодняшнее новое поколение северных славян, особенно жителей заполярных городов – Мурманска, Воркуты, Норильска – весьма отличается от своих родителей, ехавших на Север в основном с меркантильными целями. И уж тем более – от поколения дедов, которые у многих остались здесь со времен «евразийской», лагерной колонизации Севера. Новое поколение не торопится уезжать на «материк», хотя материальные условия там гораздо лучше, но создает на Севере свой творческий мир – литературный, художественный, музыкальный – и их даже не заботит, что он практически неизвестен московскому шоу-бизнесу. У них есть свой Север, и он скоро будет принадлежать им, тем, кто здесь живет. А «евразийская пустыня» эпохи глобального потепления пусть остается ее «патриотам»…

Славянство на Севере избавится, наконец, от искусственных ассоциаций с сугубой «этничностью» и «фольклорностью», и станет естественным аналогом англо-саксонской доминанты в Северной Америке. Речь идет о новом культурном и даже антропологическом типе славянина, несовместимом с архаичной риторикой нынешних «славянских соборов», способных только плакаться в московскую жилетку. Их заседатели принципиально не способны образовать «Северославянский комитет» (аналог учрежденного южными славянами в 1917-м) и взять на себя реальное создание новой цивилизации. И это неудивительно, поскольку они ориентируются не на сильное гражданское общество, а на того или иного «батьку», вроде нынешнего белорусского. Тогда как Беларусь сможет сыграть свою естественную роль одного из центров северного славянства только с избавлением от своей «евразийской» диктатуры.

В целях же решения всех возможных этно-конфессиональных проблем Северославии весьма пригодится опыт Канады – светского, многоэтничного и многоконфессионального государства. Но основным и наиболее сильно действующим психологическим «противоядием» в этой сфере станет трагический урок Югославии. Он должен не просто преподаваться в школах, но впитываться с молоком матери. Память о том, чем кончаются межславянские войны, должна быть хранима с такой же твердостью, которая не дает евреям забыть Холокост. Славянин, поднимающий руку на славянина, автоматически ставит себя вне нашей цивилизации.

И наоборот – Северославия безусловно открыта для участия в ее проекте всех неславянских культур Севера. Прекратив имперскую политику искусственной ассимиляции, мы легко найдем взаимопонимание с финно-угорскими народами. Славянин, карел, коми, саам будут гораздо интереснее друг другу, оставаясь самими собой, а не превращаясь в неких невнятных «евразийцев». Несколько сложнее вопрос с тюркским (и шире – исламским) фактором: при безусловном соблюдении принципа мультикультурности внутри северославянской цивилизации, она все же будет нуждаться в свободе от массового демографического нашествия «этнических мусульман». Эта цивилизационная дистанция пойдет на пользу обеим сторонам, поскольку, как показывает пост-коммунистический опыт конца ХХ века, славяне и мусульмане, обретая свои традиции, с трудом уживаются в рамках единой цивилизации – там доминируют либо одни, либо другие, вызывая со стороны оказавшихся в меньшинстве активное сопротивление. Возможно, этот этно-конфессиональный кризис со временем смягчится и даже будет восприниматься как недоразумение, но сегодня, во избежание «косовского» развития событий, необходима четкая взаимная автономизация по «боснийскому» принципу. Чем раньше между северными славянами и южными мусульманами будет заключен свой «Дейтон», тем надежнее он поможет предварить и предотвратить евразийский «clash of civilizations».

Однако эта автономизация имеет смысл, повторим, не в целях изоляции, но для освобождения пространства для реализации собственной утопии. Все в конечном итоге будет зависеть от того, осознают ли сами северные славяне себя новым народом, гражданами волшебного Беловодья, которое намерены построить сами. И только в этом случае они смогут преодолеть влияние других, конкурирующих утопий и антиутопий.

При этом количество беловодцев, по крайней мере, на первых порах, не столь важно. Гораздо важнее – их качественное углубление в собственный миф, осознание себя коренным северным народом. Только для несведущих людей миф – это нечто абстрактное и отвлеченное, на самом деле он совершенно конкретен и прагматичен. Какие перспективы здесь открываются, показывает даже Закон нынешнего государства «О коренных малочисленных народах Севера и Сибири»:

Члены общины малочисленных народов… вправе использовать для нужд традиционных хозяйствования и промыслов объекты животного и растительного мира, общераспространенные полезные ископаемые и другие природные ресурсы.

А что, если беловодская община докажет, что ее «традиционным промыслом» является добыча нефти или алмазов? И подаст в международный суд иск о том, по какому праву на ее земле хозяйничают московские олигархи и чиновники?

Для славян, которые выберут северный путь, одной из главных задач, несомненно, станет нахождение общего языка. Этот общий язык важен не только для взаимного общения, но и для обретения славянским миром своего собственного голоса в процессе глобализации. Чешскими, словацкими и сербскими активистами в интернете уже начат интересный и актуальный эксперимент по созданию языка Slovio, призванного стать инструментом межславянского общения. Словио, разрабатываемый в кириллической и латинской версиях, не подменяет собой существующие славянские языки, но создает на их основе такой, который становится легко понятен всем славянам. Это колоссальная цивилизационная задача – возможно, если бы она была решена несколько веков назад, история бы не знала множества внутриславянских трагедий. К тому же это лингвистическое творчество выглядит куда более перспективным, чем создание совершенно искусственных языков типа эсперанто и т. п.[78]78
  Возможно, этот процесс окажет свое расширительное влияние и на реальные славянские языки, приблизив их к своей единой исходной матрице. В том числе и на «великий и могучий…» Такие эксперименты порой проводятся и не только в интернете – например, в академическом сборнике «Севернорусские сказки» часто используется белорусская буква «ў» (у краткое) – ходиў, делаў – гораздо точнее отражающая исконное северное, поморское произношение, чем «правильное» написание. В живом, мелодичном северном языке гораздо больше звуков, чем могли произнести византийские монахи.


[Закрыть]

В нынешнюю Россию Северославия «невместима». Но, как справедливо заметил Милорад Павич, «продолжительность сна короче, чем реальность, которая снится».

3.5. Белая Индия

Певчим цветом алмазно заиндевел

Надо мной древословный навес,

И страна моя, Белая Индия,

Преисполнена тайн и чудес!

Микола Клюев

Русскую и индийскую традицию сближает подчеркнутое внимание к трансцендентным вопросам. Индуизм с древнейших времен выработал универсальную формулу проявления трансцендентного (Брахмана) в высшем, внутреннем «Я» (Атмане), освобожденном от всех преходящих атрибутов индивидуального «эго». Только взрыв этого «эго» действительно открывает возможность «быть самим собой».[79]79
  См. Рамана Махарши. Будь тем, кто ты есть.


[Закрыть] На ином языке это и означает воплощение утопии.

Раннее русское христианство прекрасно знало об этой «метафизической технологии», применяя ее в исихастских практиках обожения. Но при этом – вовсе не считало зазорным знакомиться с соответствующим опытом в индуизме, подчас открывая там удивительные внутренние параллели с собственной традицией. В древнерусской литературе известно апокрифическое «Хождение Зосимы к рахманам», но даже и в рамках светской истории русские первыми из христиан «открыли» континентальную Индию, которую в 1471 году посетил тверской купец Афанасий Никитин. Затем индотибетские мотивы наиболее часто встречаются у староверов-странников. (→ 2–6) Однако в позднем, официальном христианстве они постепенно оказались вытеснены и подавлены внешней «правильностью» догматизма.

Индийская традиция утверждает свое северное, полярное происхождение. (→ 2–1) В книге «Арктическая родина в Ведах» Бал Гангадхар Тилак доказывает, что индоарии пришли в Индию с Севера – только таким образом можно объяснить присутствие в Ведах картин полярных сияний и белых ночей. А значит, они шли через те земли, на которых впоследствии возникла Русь.

Русский исследователь начала ХХ века Александр Барченко независимо от Тилака также создал довольно стройную концепцию древней истории, согласно которой в 5-м тысячелетии до Р.Х. прапредки индоариев во главе со своим предводителем Рамой под воздействием неблагоприятных климатических условий были вынуждены мигрировать с Севера на Юг и, в конечном счете, достигли Индостана. С тех самых пор на Русском Севере осталось немало топонимов и гидронимов с древними санскритскими корнями («инд», «ганг», «рам») – по подсчетам вологодской исследовательницы Светланы Жарниковой, более десятка имен северных рек и озер образованы от этих корней – Индега, Индигирка, Гангрека, Гангозеро, Рамозеро и т. д. Возможно и небольшая каргопольская речка Лакшма также когда-то отражала лик индийской богини красоты Лакшми…

Карельский мистик Юрий Линник ведет эту образную аналогию дальше:

Нельзя ли Кижи уподобить многолепестковому лотосу? На аналогичную роль могут претендовать и наши северные монастыри – Валаамский и Соловецкий: дивно расцветают они над северными водами.

Но яснее всего эту волшебную связь Индии и Руси созерцают поэты. Вот лишь один из глобальных пейзажей пророка Белой Индии Миколы Клюева:

 
От Пудожа до Бомбея
Расплеснется злат-караван.
 

Близость орнаментов, символов, мотивов в искусстве Русского Севера и различных народностей Индии поражает воображение. Это же касается и языкового родства. Множество аналогий с санскритом в европейских языках нагляднейшим образом демонстрирует индоевропейскую общность – при этом максимальное число схождений приходится на славянские языки и близкий к ним литовский. Оказывается, что самые «фундаментальные» русские слова имеют санскритские корни: ведать – от Веды, знать – от джняна, будить, пробуждать – от Буддхи, живой – от Шива (Ziva – dzivais, лит.) и т. д.

В «Авесте» прямо указывается, что прародина человечества Арьяварта (земля предков, страна благородных) была когда-то светлой прекрасной страной, но злой дух наслал на нее холод и снег, солнце стало всходить над ней всего лишь один раз в год, и по совету богов люди ушли оттуда. Не с тех ли пор в Тюменской области остался город Нижневартовск?

Как утверждает загадочное, первоначально составленное на санскрите, и, разумеется, не признанное жрецами позднего христианства «Тибетское Евангелие», Христос за свою земную жизнь совершил единственное и самое далекое паломничество – в Индию и Тибет, где провел половину или даже больше из того, что Ему было отпущено провести на земле. Этот весьма длительный период странным образом полностью «выпал» из Его жизнеописаний на страницах ортодоксальных Евангелий. Там история Христа прерывается на отрочестве, а затем возобновляется сразу в возрасте 30 лет, после чего уже евангелисты скрупулезно описывают едва ли не каждый прожитый Им день. А об этих 16 или 18 «потаенных» годах земной жизни Спасителя у Матфея, Марка, Луки и Иоанна нет и упоминания.

В «Тибетском Евангелии» говорится, что Исус пришел в Индию «шелковым путем» с торговым караваном из Палестины, описывают, как Он, которого в Индии назвали Иссой, жил среди джайнов и брахманов, изучал Веды, потом путешествовал по Тибету, бывал в священных для индуистов Бенаресе и Джаггарнате. А объявился Исса в Индии в знак благодарного ответа на то, что первыми поклониться Сыну Божьему в Вифлеем пришли именно волхвы с Востока – индийские риши.

Эту таинственную взаимосвязь традиций чувствуют даже церковные иерархи – точнее, самые проницательные из них, оказываясь порою куда более духовно широкими людьми, чем самоуверенные светские «традиционалисты». Вот что вспоминал служивший в Лондоне Митрополит Сурожский Антоний:

Мне вспоминается разговор, который в тридцатые годы у меня был с Владимиром Николаевичем Лосским. Он тогда был очень отрицательно настроен против восточных религий. Мы это долго обсуждали, и он твердо мне сказал: «Нет, в них истины нет!» Я пришел домой, взял книгу Упанишад, выписал восемь цитат, вернулся к нему и говорю: «Владимир Николаевич, я, читая святых отцов, всегда делаю выписки и пишу имя того, кому принадлежит данное изречение, а вот тут у меня восемь изречений без авторов. Можете ли Вы «по звуку» их узнать?» Он взял мои восемь цитат из Упанишад, взглянул и в течение двух минут назвал имена восьми отцов Православной Церкви. Тогда я ему сказал, откуда это взято. Это послужило какому-то началу пересмотра им этого вопроса…

Но, по-видимому, такая духовная свобода была возможна лишь в Зарубежной церкви, поскольку нынешняя Московская патриархия все более склоняется к типично мусульманской «войне с неверными»…

Индия никогда не соответствовала модному в нынешней России имиджу империи, непременно требующему того или иного духовного изоляционизма. Она скорее являла собой просто особую и уникальную цивилизацию, попытки покорить которую всегда наталкивались на парадоксальные, ненасильственные, но самые эффективные способы сопротивления и отторжения («гандизм» существовал задолго до Ганди). Так поступает всякий живой и здоровый организм, просто задействуя свои иммунные функции и не нуждаясь в приеме искусственных антибиотиков. В этом, видимо, и состоит индийский урок современным русским: чтобы быть самими собой, вовсе не нужно превращаться в болезненно реагирующих на весь окружающий мир евразийцев, надо лишь оставаться тем, кто мы есть изначально, – индоевропейцами.

Возможно, пробудить это естественное мировоззрение поможет миграция индусов в Россию. Пока демографические лакуны современной России успешно заполняются «этническими мусульманами» и китайцами, но «индийская альтернатива» в этом контексте была бы самой комплиментарной и перспективной. Кроме того, именно индийская традиция, хранящая древнейшие метафизические архетипы, способна помочь самим русским воссоздать дух изначального Севера и православия. А глобальное потепление наступившего века поможет индоариям вновь адаптироваться на своей северной прародине.

Самым ценным контингентом этой «индийской волны», безусловно, станут программисты. Российские их коллеги, при всех своих талантах, увы, объективно все же не считаются демиургами информационного ремесла, по статистике они отнюдь не лучшие в мире. Самый высокий рейтинг сегодня именно у индусов.

Шокируя «развитой Запад», Индия постепенно становится ведущей страной по производству IT-услуг. Эта эволюция оказалась настолько парадоксальной и непредсказуемой, настолько несовместимой с традиционным имиджем «нищей страны», что многие не верят в нее до сих пор. Даже в США, где программирование играет огромнейшую роль, эта сфера скорее является придатком более емких индустрий, но никак не «вещью в себе». Здесь же наблюдается настоящий феномен, уже успевший получить наименование «индийской модели». Индийское правительство ничто так активно не спонсирует, как развитие телекоммуникационных инфраструктур. Провайдеры там не платят налогов вовсе! Количество индийских программистов, получивших самое качественное современное образование, приближается к 10 миллионам и все равно они нарасхват у крупнейших мировых производителей софта – американских и японских.

Программа строительства Беловодья без них также не обойдется никак.