Текст книги "RUтопия"

Автор книги: Вадим Штепа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

2.8. Душа в клетке

Тело было клеткой, а внутри нее находилось нечто, что смотрело, слушало, боялось, думало и удивлялось; этим нечто, оставшимся за вычетом тела, была душа.

Милан Кундера. Невыносимая легкость бытия

Апостол Павел, входя как «свой» в каждый народ и сословие, воспроизводил тем самым эзотерический метод, известный во множестве традиций. Генон его описывал так:

Посвященные, и особенно наиболее высоких степеней, охотно смешиваются с обычными людьми, вплоть до того, что ничем не отличаются от них внешне. Здесь надо вспомнить весьма строгую и последовательную практику розенкрейцеров, предписывавшую им всегда говорить на том языке и носить одежду тех народов и социальных групп, среди которых они жили, и более того – подчинять свой образ действий «общепринятому» в них. Это можно конечно счесть лишь средством остаться незамеченным среди профанов, которые не придают значения иным вещам, но здесь есть и некоторые более глубокие причины.

Это предписание – ничем не выделяясь из обычных людей во всем, что касается внешней видимости, отличаться от них глубочайшим образом внутренне, – довольно часто встречается в даосизме, и сам Лао-Цзы его формулировал неоднократно. Такое поведение отражает некоторые аспекты символизма воды… Мудрец, имитируя природу воды, легко смешивается с народом. Это позволяет ему не только лучше, чем из любого другого положения, влиять на народ своим «деянием присутствия», но и сохранять в безопасной невидимости то, чем он действительно отличается от других, и что составляет его единственное подлинное превосходство.

Подобный же метод издавна практикуют и суфийские ордена, чья глобальная деятельность меньше всего напоминает экспансию «этнического мусульманства». Такова же функция дзэнского коана, который с помощью, казалось бы, самых простых слов и жестов способен резко вывести сознание за пределы обыденных стереотипов.

Эта «технология» в эпоху постмодерна становится едва ли не единственно эффективной. Виртуализация общества (→ 1–4) привела к тому, что никакой внешний образ сам по себе более не является «доказательством» его сакральности – таких «сакральных образов» шоу-реальность может произвести бесчисленное количество.

В этом мире симулякров трансгрессивная миссия посвященных выражается не в конструировании «собственных» сцен и героев (они способны разве что дополнить общий спектакль «оригинальными» декорациями), но – в особом, инспиративном, деконструирующем влиянии на уже разворачивающиеся процессы. Это не воздействие извне, но проявление изнутри. Именно эту ситуацию предвидел Максимилиан Волошин, говоря о кризисе «внешней» духовности и о том, почему она «не цепляет» душу современного человека:

Проповедь дает созревший плод – чужой. А душе надобно только зерно, из которого она может вырастить свой.

Измениться – а точнее, вернуться к своему исходному качеству – должен сам язык Церкви. Чем меньше будет его формальных отличий от «мирского» языка, тем ближе он станет не только «миру», но и самому Христу. Размышляя о сакральности церковного языка, Семен Зайденберг проводит очень глубокие параллели:

Инаковость – его внутреннее качество, не нуждающееся и, более того, часто даже не выносящее внешней формализации, неизбежно возвращающей Церковь к реальности Ветхого Завета. Здесь та же разница, что между Христом и Иоанном Крестителем. Иоанн, внешне живущий самым радикальным и чрезвычайным образом не как все, – высшая точка Ветхого Завета, т. е. «тени будущих благ», в то время как Иисус, Сын Человеческий, в Котором часто нет «ни вида, ни величия», и про Которого говорят: «Вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам», – это и есть «самый образ вещей», ведь Свою инаковость миру Он носит в Себе как внутреннее и всегда актуальное качество.

Духовная элита, продолжающая эту миссию инаковости, также никак формально не отличается от окружающего ее общества. Более того, она подчеркнуто дистанцируется от внешних признаков «элитарности», которые в актуальной ситуации носят сугубо карнавальный характер. Элита лишь подбирает себе адекватную среду обитания, проявляясь в которой, она незримо придает текущим событиям иной смысл. Даже в мире «одномерных людей», которые не видят в своей жизни никакого внеэкономического смысла, она умудряется сохранять не запрограммированные «обществом потребления» цели и желания. И – достигать их, создавая неформальные и самые парадоксальные сетевые альянсы, возникающие по закономерности, выведенной Гёте: «гения заметит только гений».

Хотя к формальной эволюции нынешнего человечества уже все более применимы биологические аналогии. Постепенно меняется сам антропологический тип – и элита, подобно Волошину, чутко это улавливает:

В современном городе современный культурный человек находит те условия жизни, которых человечество до сих пор не знало: с одной стороны, чрезмерный комфорт и чрезмерное питание, с другой стороны, полное отсутствие соприкосновения с землей, со свежим воздухом, с физической работой. С одной стороны, полицейскую безопасность и опеку, с другой стороны – нервный и напряженный труд, при этом всегда односторонний. Все это вместе взятое создает картину искусственной теплицы, в которой растение усиленным питанием, с одной стороны, и невозможностью развития в нормальном направлении – с другой, неволится к созданию нового вида, приспособленного к этим новым условиям существования.

Каков будет этот «новый человеческий вид»? Сохранятся ли в этом «антропарке» внешне неотличимые от его обычных обитателей, но трансцендентно ориентированные «розенкрейцеры»? Этот же вопрос решают ныне и биотехнологии – только на другом уровне: в какой стволовой клетке человеческого организма находится его уникальная душа?

* * *

Эксперименты с клонированием человека объявляются официальной церковью однозначно «греховными» – она видит в них шокирующее отступление от «естественного» порядка размножения. Это выглядит весьма забавно, ибо клерикалы в данном случае напрочь забывают о том, что сама их религия основана на совершенно сверх-естественных способах появления людей: Адама – из глины, Евы – из ребра Адама, Исуса – от Святого Духа и Девы Марии…

На какой-то сверхъестественный парадокс намекает и символика раэлитов – наиболее известного, и в то же время весьма загадочного движения в поддержку клонирования – свастика, вписанная в звезду Давида.

Здесь явно все начинается с некоего мистического «совпадения противоположностей», это – не тривиальный механицизм, который исповедуют современные идеологи «этнической чистоты», увидевшие в клонировании прямое развитие нацистских евгенических опытов. Так, Владимир Авдеев предвкушает в своей работе «Генетический социализм»:

Отдельные наиболее приглянувшиеся экземпляры человеческой породы отныне можно будет воспроизводить в огромных количествах, будто на ксероксе.

Словно бы продолжая эти «офисно-технические» аналогии, международный журнал «Business 2.0» также предсказывает скорое появление «принтера человеческих органов». На нем из клеточной массы можно будет воспроизводить любые необходимые конкретному индивиду здоровые органы. Однако этот журнал все же более осторожен, чем «породистые» пропагандисты:

Никто пока не может сказать, существует ли теоретическая возможность того, что подобный принтер будет распечатывать человеческие мозги.

Причина этого сомнения, очевидно, не в мозгах, которые, с точки зрения последовательного материализма, также состоят лишь из клеток, а – в нечаянной интуиции о том, что на этом «принтере» не удастся воспроизвести некую иную, более тонкую и неуловимую субстанцию, ответственную за уникальность индивида. Которая, с точки зрения «религиозных предрассудков», называется душой.

У гипотетического (пока) человеческого клона будет своя собственная душа. Это наглядно демонстрируется на протяжении всей человеческой истории – у рождающихся иногда однояйцевых близнецов все гены одинаковы, но они являются отдельными независимыми личностями, и порой даже весьма разными по характеру. Так что желающие путем клонирования «повторить» свою любимую индивидуальность, будут, скорее всего, разочарованы.

Примечательно, что религиозные ортодоксы, «отрицающие» личность клона, фактически сближаются с самыми отчаянными экспериментаторами в области генетики. Так, если сегодня в большинстве стран запрещены эксперименты с «нормальными» человеческими эмбрионами, то опыты над эмбрионами клонов «по умолчанию» разрешены везде – поскольку нет таких законов, которые защищают право клона на жизнь. Так что любые экспериментаторы могут свободно продолжать свои опыты в этой сфере, прикрываясь к тому же и авторитетом официальной церкви, утверждающей, что «клон – это не человек»…

Антиутопическая сторона клонирования состоит в консервации физического облика нынешних людей – ведь клоны их просто воспроизводят. Это означает торможение естественного этногенеза и возможного возникновения новых народов.

Вооруженное технологией клонирования нынешнее человечество рискует просто остановиться в своем развитии – в блаженном созерцании искусственно выведенной породы «моделей».[59]59
  Очень показательное слово! Когда-то обозначавшее просто технический макет, впоследствии оно превратилось в название престижной человеческой профессии.


[Закрыть] Это будет величайшим триумфом шоу-реальности. Однако не исключено, что в какой-то момент «моделям» надоест развлекать своих творцов и они решат… нет, не обязательно их уничтожить, а просто организовать иную, параллельную реальность, провозгласив «Декларацию независимости» клонов. И не исключено также, что эта утопия будет успешнее человеческих. Хотя скорее, здесь уместнее будет уже говорить о «новом» и «старом» человечестве, поскольку физически клон от человека ничем не отличается. Но менталитет может различаться существенно – причем не только между клоном и человеком, но и между самими клонами. Один может быть пустым манекеном, созданным лишь на потеху шоу-бизнеса, другой – развиться в существо, гораздо более гениальное, чем свой «прототип». Внешнее различение в таком случае останется лишь одно – которому учил св. Иоанн Златоуст:

Когда ты видишь привлекательный внешний вид, постарайся узнать и внутренний; и если сей некрасив, презри и внешний.

Внутреннюю же сторону – чем элита отличается от «обычных людей» – показал однажды Николай Гумилев:

 
Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела.
 

* * *

Однако на «клеточном» уровне эволюция не останавливается. Гораздо более фундаментальные (в прямом смысле) последствия для человеческого архетипа несет прогнозируемый на ближайшие десятилетия взрыв нано-технологий, позволяющих с легкостью манипулировать материей на уровне отдельных молекул и атомов.

Нано-технологии сделают производство любых материальных предметов таким же элементарным, как сетевое создание виртуальных образов. Достаточно лишь изменить структуру некоторых атомов – и из них можно «лепить» любые молекулы, в том числе и сложных органических веществ, откуда уже рукой подать до генетических кодов и клеточных соединений. Мановением этой руки можно будет создать человеческое существо «из ничего» – из воздуха, воды, глины… Как, впрочем, совершить и обратный процесс.

Разумеется, «фарисеи и саддукеи» иных времен будут этому яростно противиться, настаивая на том, что люди – это только они. Преодолеть это сопротивление вновь сможет лишь пророческий нонконформизм. Так Иоанн Креститель однажды их уже предупредил:

и не думайте говорить в себе: «отец у нас Авраам», ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму.

2.9. Точка росы

Шизофрения является на сегодня, пожалуй, крайней формой расщепления мертвого мира, которую пока еще можно совмещать с государственно-региональной и социально-культурной формами шизма. Но обозримые препятствия заставляют готовиться ко все большему освоению этого вида поведения. Кислота расщепления одолеет окостенелые коридоры вселенского учреждения до основания, а затем из нового хаоса будет кристаллизоваться вначале иная, новая социальность, а после воссоединятся (но уже на иной основе) территории земли (это и будет новая, вновь воссоединенная земля – re-geon). Без упразднения самой глубинной ткани человеческого бытия, неисправимо пропитанного трупным ядом предшествующих структур, смертоносная репрессивная система будет возрождаться как феникс из пепла, что мы и видим на примере всех возможных революций. Новый поток вечной традиции, смыв переполненную уже пустыми символами и мертвыми словами текстуру мира, заблистает в живых формах иных существований.

Костя Нетов. Шизархия

Недавний российский академический сборник под названием «Метафизика глобализации. От утопии к антиутопии» демонстрирует интересную эволюцию нынешней «гуманитарной науки» к религиозной аргументации своих взглядов:

Утопии вообще имеют свойство превращаться в антиутопии в процессе своего воплощения… В процессе реализации даже самого идеального замысла в материальную предметную форму неизбежны искажения, ибо косная материя не может тонко повторить движения идеальной субстанции. Между ними возникает как бы «зазор», в который и устремляется, условно говоря, дьявол, т. е. возможное зло. Постепенно через подобные зазоры идеальный замысел и трансформируется в его антиутопическую реальность.

Тексты этого сборника наглядно свидетельствуют о какой-то нарастающей психологической панике в рядах «ученых», некогда столь гордившихся своим «рациональным здравомыслием»:

В целом, можно сказать, что осуществление проекта глобализации, если он вполне удастся, станет угрозой краха метафизического мегапроекта человека. Современный контекст провоцирует шизофреническое состояние сознания.

Видимо, это состояние уже успешно «спровоцировано» – у самих исследователей. Проповедуемый ими разрыв между идеалом и реальностью с неизбежностью погружает их в шизофрению. Не обязательно в клиническом смысле, но в методологическом – который описан Делезом и Гваттари[60]60
  «Капитализм и шизофрения»


[Закрыть] – хотя грань между картинами грядущего «земного ада», которые изображают некоторые аналитики, и рисунками пациентов психиатрических клиник также порою стирается.

Этот «ад», по их мнению, неизбежно возникает вследствие попыток практического «построения рая на земле». Однако, наперекор нынешней «подавшейся в религию» науке, русская северная церковная традиция всегда считала иначе. Рай в ней представляется вполне реальным и как раз практически достижимым! Об этом достаточно свидетельствует переписка XIV века между новгородским архиепископом Василием и тверским епископом Федором. Если Федор, подобно этим ученым, отстаивал идею отвлеченного, лишь «мысленного» рая, то Василий утверждал, что рай – «сущий», то есть доступный эмпирическому опыту, ссылаясь при этом на новгородских путешественников, которые открыли его во время одного из своих странствий. Впрочем, и сам Новгород Великий для иных русских земель порою казался «раем» – потому завидовавшие ему постарались превратить его в «ад». (→ 3–1)

Если утопия предполагает практическое построение «рая на земле», то антиутопия – идеологическое подчинение «раю» недостижимому, лишь «мысленному». По существу, этим и отличалось мировоззрение американских пионеров от оседлых европейцев. (→ 1–1) Мангейм также это подчеркивал, отличая европейский тип мышления с его «тревожным вопросом о дальнейшей судьбе» от американского, озабоченного вопросом принципиально иным: «как решить эту задачу?»

Это американское мышление ярко проявилось в философии неопрагматизма. Один из лидеров этой школы Ричард Рорти даже самих философов видит иначе, чем они кажутся самим себе в Старом Свете, изображая их главную миссию так:

Подобно инженеру и юристу, философ полезен в решении определенных проблем, возникающих в определенных ситуациях – когда язык прошлого приходит в конфликт с потребностями будущего.

Философы же Старого Света обычно сосредотачиваются на критике «нынешнего положения вещей» с позиций как раз «языка прошлого», полагая при этом, будто их «критика» нужна кому-то сама по себе. Тем самым они лишь углубляют этот пугающий их «зазор» между трансцендентным идеалом и реальностью. Они, может быть, и желали бы воплощения этого идеала – но это желание сразу же блокируется у них опасениями его «антиутопического перерождения». В итоге вместо активного воплощения утопий они способны предложить лишь бесконечные скептические сомнения и сугубо реактивные проекты – «как противостоять антиутопиям?». Это с неизбежностью создает болезненно раздвоенное сознание – условно, на религиозном языке, его можно описать как подмену веры в Христа самодовлеющей «борьбой с Антихристом».

Излечить это раздвоение могло бы ясное осознание того факта, что любая антиутопия – это лишь принципиально недостроенная утопия, отказавшаяся от своего трансцендентного ориентира в угоду стабильности существующего порядка. Утопия же всегда стремится к волевому воплощению трансцендентного, к «конденсации» духа в формах земной материи. При этом сама эта материя с неизбежностью «растворяется», или, говоря технологическим языком, виртуализируется…

* * *

Ныне все утопии, даже религиозные, существуют в виде виртуального «пара». Какой же может быть в этих условиях их реальная «конденсация»?

Пермский мистик и медиа-художник Сергей Тетерин в своей книге «Электро-утопия. Мистики и художники в киберпространстве» формулирует концепцию третьей реальности, которая

конструируется на пересечении двух других, которые нам хорошо известны: реальной и виртуальной. Это мир, в котором одинаково достоверны события «традиционной реальности» и виртуального мира. Здесь меняется сам способ расшифровки жизненного кода: «человек-online» быстро научается оценивать и понимать события реального мира с учетом знаний, приобретенных в виртуальности. Приходится чувствовать и понимать значительно больше, чем раньше, «до подключения».

Дуализм виртуального и реального переносится, таким образом, на уровень личности, но приводит не к ее раздвоению, а напротив – к переходу в новое качество. Эта технология блестяще отражена в культовом[61]61
  Мы используем здесь этот термин по причине удивительного множества религиозных прочтений этого фильма, появившихся в виде сетевых рецензий, – христианских, буддистских, шаманских и т. д.


[Закрыть] фильме «Матрица» – для того, чтобы победить бездушную цифровую систему, герой сам должен войти в нее, стать ее частью. Самое главное в «Матрице» – это способность человека обрести вид «компьютерной программы», не забыв при этом собственную миссию. И претворить затем эту виртуальность в новую реальность.

В последние годы развивается наука сеттлеретика (от «settler» – переселенец), исследующая возможности переноса любой информации – в том числе уникального генокода личности – на любые носители. По утверждению академика Виктора Глушкова, любая информация, в том числе и такого рода, вообще независима от материальных носителей. Ключевыми в этой науке являются термины upload и download, хорошо известные всем пользователям интернета. Однако эти же термины вполне применимы и к описанию религиозной реальности – соответственно, молитвы и откровения. Тот, кто воспринимает сакральное не как отвлеченный догмат, но как прямой опыт, уже при земной жизни находит свой небесный «сервер» и создает на нем собственный «сайт». А если бывают случаи «взлома» – значит, выбранный «сервер» оказался не самым надежным…

Даже клонирование (→ 2–8) оказывается «вчерашним днем» на фоне свободного перемещения личности между реальным и виртуальным мирами. Американские лаборатории ныне близятся к созданию компьютерных моделей, внешне нисколько не отличимых от человеческого существа. Если добавить к этому расшифровку – и последующую «оцифровку» – человеческого генома, то речь вполне можно вести о скором появлении некоей принципиального новой формы жизни. Это буквальное воплощение мечты Ницше о «сверхчеловеке». Антиутопическая сторона этого процесса отражена в знаменитой серии фильмов о «терминаторе» – но даже в этом сюжете человекообразный робот играет не только негативную роль. Это стирание граней между реальностью и виртуальностью затрагивает и сами критерии реальности – как чего-то чувственно ощутимого. Для бурно развивающихся компьютерных технологий уже сейчас не представляет проблемы «оцифровка» любого звука и изображения, а в перспективе – вкуса, обоняния и осязания. А лазерные технологии уже вплотную подошли к созданию голограмм, практически не отличимых от «оригиналов» и не зависящих даже от вибрации Земли.

* * *

Глобальный Север, где разрабатываются подобные технологии, сам все более виртуализируется. Однако это не значит, что он становится «менее реальным». Подобно космической туманности, он словно бы конденсирует в себе все то, что обещает воплотиться, и потому его утопическая «виртуальность» начинает выглядеть даже более реальной, чем обыденная «реальность» остального, стремительно самоуничтожающегося мира.

Самоуничтожение этого мира производится ныне официальными политическими представителями трех авраамических религий – христианства, иудаизма и ислама – которые словно бы намеренно задались целью воплотить самые мрачные прогнозы из книги Самюэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций». Развязав и продолжая войну с представителями другой цивилизации, нынешние власти США, РФ, Израиля и исламского мира фактически превращают весь мир в «Глобальный Юг» с бесконечной (точнее до Конца Света) войной между традициями.

Но Север – это символ Начала Света. (→ 2–1) Здесь внутри каждой из этих традиций постепенно происходит «отделение зерен от плевел». Если южные христиане вновь воспроизводят агрессивный менталитет Римской империи, то северные отказываются участвовать в этой войне – «потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной». Если южные мусульмане столь же агрессивно демографически заполоняют Европу и Россию, то северные суфии продолжают интеллектуальную традицию раннего ислама. (→ 2–4) Если южные израильские милитаристы вновь строят великую резервацию «от Нила до Евфрата», то северные иудейские мистики, знающие, что глобализация отменяет все государства, задумались уже об иной «ограде» – не между традициями, но между творческим контактом духовных элит Севера и консервативной массовой инерцией Юга.

Главный фронт ныне пролегает внутри самих традиций – между теми, кто желает сохранить и укрепить существующий порядок, и теми, кто способен открыть Сверхновый Свет. Религиозные различия существуют и на Севере, и на Юге, но «северяне» от «южан» отличаются не религиозно, но антропологически и психологически.

Северянин носит свою традицию в себе. Он действует как «обособленный человек»[62]62
  Термин Юлиуса Эволы


[Закрыть] и свободно строит свой мир, руководствуясь лишь собственной интуицией. Он хотел бы быть один, но не может быть один. И потому в своих, зачастую весьма парадоксальных друзьях он больше всего ценит их собственную уникальность. Ему наплевать, что думают «все», – духовная суверенность позволяет ему связаться со своим Богом напрямую, минуя посредника в лице всевозможных жрецов и идеологов.

Напротив, люди Юга внушаемы, опутаны внешними условностями, инструкциями, правилами политкорректности – что является необходимым противоядием их взаимной ненависти друг к другу. Стресс перенаселенности постоянно приводит к массовым столкновениям, где порядок поддерживается только страхом полиции и законов. Как только этот страх ослабевает, начинается тотальный погром, Конец Света. Эта подавленная ненависть находит отражение в популярности фильмов-катастроф: этим людям нравится видеть, как их переполненный муравейник сметают с лица Земли. Эти люди способны сохранять человеческий облик только из-под палки, повинуясь насилию государства. Пользуясь этим, оно в лице своих чиновников, судей и адвокатов вторгается во все сферы их жизни, включая семью, личные отношения, даже мысли.

Иное дело – просторный Север. Здесь законы и полиция воспринимаются как помеха нормальной социальности, как своекорыстное вмешательство чуждой силы, – и потому люди здесь всегда стараются обходиться без них, решая все проблемы сообща и по внутренне присущей им справедливости.

* * *

Как отражается это северно-южное размежевание в контексте русской религиозной истории? Если согласиться с тезисом о Руси как «Третьем Риме» (→ 2–3), то узурпировавшая этот статус Москва сегодня стоит перед выбором – судьбу какого из предыдущих «Римов» она повторит в условиях массовой этнической экспансии с Юга?

Возникает все больше свидетельств того, что Третий Рим разделит судьбу Второго. Византийский двуглавый орел также пытался усидеть на двух стульях между Западом и Востоком. Эта евразийская политика кончилась историческим ремейком Константинополя в Стамбул. Судя по растущей популярности идеологии евразийства в нынешней России, Москву ожидает подобный же ремейк. (→ 3–4) Возможно, этот город также будет переименован в нечто более близкое слуху южных народов. Вроде библейского Мосоха (точнее, его арабской огласовки, подобно тому, как в Коране «переименованы» все библейские персонажи).

Но есть и вариант Первого Рима. Он был спасен парадоксальным образом – тем, что его успели взять «северные варвары», которые уничтожили его гиперцентрализм и создали многополярную европейскую цивилизацию. Именно они и их последователи спасли европейский облик самой Европы, остановив нашествие мавров и отбросив их обратно в Африку. Если бы не тогдашние северяне – сейчас Париж и Лондон назывались бы как-нибудь типа Парижабад и Аль-Лонд. Сейчас они вновь к этому близки – не выдержали новой волны южной экспансии. (→ 1–9)

Нынешняя Россия вполне преемствует римскую имперскую модель и поэтому вновь способна противопоставить южной экспансии лишь военно-полицейскую силу. Но адекватно противостоять «партии Аллаха» может лишь «партия Христа». (→ 2–1) Кстати, европейские «северные варвары» были христианами – но не подчинялись римскому папе. Аналогии, думается, прозрачны.

При этом противостояние «северных варваров» исламу не является самоцелью – но лишь защитой автономного пространства собственной утопии. В этом отношении «северяне» скорее выступают против московского «Рима», чем против исламского «Юга» – если последний представляет собой конкурирующую утопию, то первый антиутопичен в принципе. Если «первые римляне» были озабочены сохранением имперского порядка, то «северные варвары» несли с собой проект цивилизации будущего. То же самое отличие уже сегодня начинает проявляться и существенно разделять сторонников «российского», «московского» государства и пока еще в основном виртуальных китежан. Они воплощают собой Русь новой эпохи и в отличие от «третьих римлян» не сводят это слово к сугубо этническому значению, но наполняют его смыслом глобального северного цивилизационного проекта. (→ 3–1)

Это различие в менталитете все более прогрессирует – так, китежане либо вообще не участвуют в политических выборах этого «третьеримского» государства, либо голосуют «против всех». Такое отношение вполне напоминает воинов Алариха, которые однажды взяли Рим, не обращая никакого внимания на кипевшие в его Сенате «серьезные» дискуссии. Новые цивилизации начинаются именно так …

* * *

В альбоме «Сейчас позднее, чем ты думаешь» Константин Кинчев спел:

 
Испокон веков граничит с Богом
Моя Светлая Русь
 

В этом прозрении есть что-то есенинское. Эти образы сакрального пространства интересно резонируют с идеями Гейдара Джемаля о «метафизическом эксклюзивизме» ислама. Ислам безусловно воспринимает себя как прямого проводника воли единого Бога. С этой точки зрения «Светлая Русь» действительно «граничит» с Его пространством, убежденным в своей уникальной и единственно верной сакральности. И Третий Рим ныне находится на пороге своего поглощения этой южной «партией Бога», морем «этнического мусульманства». Однако, как предсказано в одном из древнерусских апокрифов, «роса выпадет с Севера».