Текст книги "Щит и меч (четыре книги в одном томе) "

Автор книги: Вадим Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 68 страниц)

Как ему было указано связным, он вышел на тропинку. Спустился в балку, по дну которой бежал чистый родничок, напился.

Смутно было у него на душе. Засыпался, думал он. Штутгоф говорил – Зубов действует не всегда осмотрительно. А он сам? Как он мог допустить такую ошибку с портсигаром? Когда он узнал, что Дитрих едет с ним, он должен был придумать что-нибудь более примитивное и, значит, более неуличимое для хранения термитной шашки. Почему он это упустил? Да потому, что все это время думал о Зубове и перестал думать о себе.

Но он не мог не думать о Зубове, который, совершая свой подвиг, приговорил себя к смерти…

Из кустов вышли двое в эсэсовской форме, с автоматами, висящими на груди. В петлице у каждого, как было условлено, сосновая веточка. Вайс назвал пароль, получил отзыв и пошел дальше, шагая между этими двумя немцами. Лица их были серы, морщинисты. Вайс понял: бывшие заключенные-антифашисты, а может быть, и коммунисты.

Показался охотничий домик, выстроенный в готическом стиле, с жестяным петухом на шпиле остроконечной деревянной башни. Вайса провели в просторную, увешанную оленьими рогами комнату с камином, сложенным из кирпичей. За столом, склонившись над картой, сидел советский офицер в аккуратной, будто только что выутюженной, чистенькой форме.

Он подал руку, представился:

– Майор Колосов. – Смущенно улыбнулся. – Извините, проформа: ваше удостоверение личности.

Вайс подал свой документ, подписанный Гиммлером, Мюллером, Кейтелем, Кальтенбруннером. Майор взглянул и, возвращая, сказал уважительно:

– Коллекционная вещь. Ну, значит, еще раз здравствуйте, товарищ Белов. – Горячо пожал руку, кивнул на стол: – Вот, обмозговываю. Садитесь, прошу вас. – Придвинул пачку «Казбека»: – Курите!

Вайс с нежностью взял папиросу.

– Довоенные?

Майор пожурил:

– Отстали вы от действительности! Послеблокадные, ленинградские. – Ткнул в карту карандашом: – Значит, вот какая петрушка получается: подступы открыты. Но сначала – ваши соображения?..

После обсуждения плана операции Вайс вышел из охотничьего домика в сопровождении майора.

Во дворе он увидел построившихся советских парашютистов в армейской форме, а рядом с ними – тоже в строю – стояли люди в немецких мундирах и в штатской одежде.

– Ну вот, – показал на них рукой майор, – весь наш интернационал в наличии. И это, так сказать, есть наш еще не последний, но весьма решительный бой. Ведь свыше двенадцати тысяч человек мы должны освободить с наименьшими потерями. А ваша группа во флигеле, – указал он рукой. – Рекомендую не терять времени. Ознакомьтесь, побеседуйте – и в путь. – Попросил: – Очень желательно, чтобы вы по возможности точно уложились в расписание.

Вайс направился к флигелю. Когда он вошел, со скамьи поднялись четверо в форме офицеров СС. Двоих из них Вайс знал – чеха Пташека и подрывника Мехова. Они дружески поздоровались. Двое других назвали себя. Белобрысый, скуластый, атлетического сложения – Вальтер Кох, другой – черный, необычайно мускулистый, яркоглазый – Ганс Шмидт.

– Откуда вы? – спросил Вайс.

Кох, улыбаясь скуластым лицом, доложил:

– «Свободная Германия».

– Были в плену?

– Нет. Берлин. Подполье. – Кивнул на Шмидта, сказал почтительно: – Он работал еще с Антоном Зефковым.

Вайс обсудил со своей группой план операции. Она заключалась в следующем.

Соответственно данным, полученным через Генриха, провиантское снабжение заключенных подземного концлагеря было рассчитано еще на двое суток. Значит, ликвидация его будет произведена по истечении этого срока.

Но если продвижение Советской Армии в этом направлении убыстрится, уполномоченный СС может принять решение ускорить уничтожение лагеря; кроме того, не исключено, что на этот счет будет дан особый приказ руководством СД.

Несомненно, что на командном пункте уполномоченного СС установлена связь с постом минеров и по его сигналу они должны привести в действие электроподрывные взрыватели, провода которых протянуты в шахты к минным погребам. Очевидно, посты минеров расположены на поверхности. Задача – выявить эти посты и обезвредить. И, когда это будет сделано, присоединиться к группе захвата, которой командует майор Колосов. Она проникнет в шахты, разминирует минные ловушки и освободит заключенных. Часть группы майора останется на поверхности, займет оборону, чтобы прикрывать отряд, действующий в шахте.

С людьми этой группы, одетыми в немецкие офицерские мундиры, Вайс и выехал в пункт, обозначенный на карте как штаб охраны лагеря, его административного управления и складов готовой продукции.

Полковник Роберт Штайнер, уполномоченный СС, принял Вайса у себя на командном пункте.

Пожилой, с плоским лицом и угловатым черепом, так называемой гинденбургской формы, спереди – прямой пробор, затылок и виски почти наголо выстрижены; сжатые губы, пронзительные глаза с вздрагивающими веками; короткие широкие пальцы с синеватыми ногтями. Рыцарский железный крест на ленте под воротником кителя.

Документ Вайса, тщательно проверив, он бросил перед собой на стол.

– Что? – сказал Штайнер так, будто Вайс перед этим обращался к нему с какими-то словами.

Вайс, кладя ногу на ногу, в свою очередь тоже осведомился:

– Что «что»?

– …вас интересует? – промычал Штайнер.

– Я хотел бы быть уверенным в том, что меня здесь ничего не должно интересовать.

– Почему?

– В том случае, если все у вас в порядке.

– Вы имеете в виду нечто определенное?

– Да, – сказал Вайс, прищелкнув пальцами, – вот это именно?

– Техника?

– Ну что вы! – улыбнулся Вайс. – Здесь я не компетентен. Если вы меня заверите, что все в отличном состоянии, мне этого достаточно, чтобы доложить.

– Кому?

– Очевидно, кому-нибудь из тех, кто подписал мой документ.

– Непосредственно? Вы такой доверенный человек?

– Нет, что вы! – сказал Вайс. – Передам рапорт, как полагается по службе.

– Странно!

– Что именно?

– Мне не доверяют! – вспылил Штайнер. – Я лично беседовал с Гиммлером и Кальтенбруннером, прежде чем отбыть сюда. А ведь я сказал им, – Штайнер выпятил грудь: – «Это для меня высокая честь». – Он опустил глаза. Вайс увидел кнопку, вмонтированную в стол, которая была прикрыта металлической скобой, запертой на висячий никелированный замок. – "Высокая честь, – повторил Штайнер. – Одно мановение руки – и я исполню свой долг перед империей. Мы так хлопнем дверью, уходя, что большевики содрогнутся от ужаса. – Добавил: – Но ваше присутствие свидетельствует о том, что мне не доверяют. Я буду протестовать. – Он положил руку на телефонную трубку.

– Кстати, полковник, – сказал Вайс, – когда будете говорить с Берлином, сообщите, пожалуйста, что из восьми лагерей я уже объехал пять. И там все в порядке.

Штайнер, не снимая руки с телефонной трубки, спросил:

– Значит, вы не специально ко мне?

– Ну что вы! – улыбнулся Вайс. – У меня приказ доложить о восьми лагерях. Ваш – шестой. Осталось посетить еще два. – Пожаловался: – Дико устал. Вы думаете, это легко – все время на ногах? Некоторые лагеря уже эвакуируют, и ликвидация происходит во время маршей, трупы оставляют на дороге. – Спросил: – Вы пробовали ездить на машине по трупам?

– Нет еще, – сказал Штайнер. – Но, если дороги ими забиты, придется… – Посмотрел несколько приветливее на Вайса. – Я могу вас уверить, что такого беспорядка я после себя не оставлю.

– Ну и отлично. – Вайс сделал движение, будто собирается встать. – Значит, я так и доложу.

– Вы только за этим приезжали?

Вайс взглянул на часы, пожал плечами.

– А, собственно, что еще? По-моему, все. – Напомнил: – Ведь у меня еще два лагеря!

– Так нельзя, – укоризненно сказал Штайнер. – Ну хоть пообедайте со мной. Я распоряжусь.

Полковник вышел.

Вайс мгновенно перерезал провода, идущие к кнопке, закрытой скобой с замком.

Когда полковник вернулся, Вайс сказал ему:

– Позвольте, я предупрежу сопровождающих меня офицеров о том, что задерживаюсь.

– Ну зачем вам самому? Пошлю адъютанта, он передаст.

Вайс понизил голос:

– В порядке исключительного к вам доверия. Мне кажется, среди сопровождающих меня людей находится особый человек от партии. Ну, как бы приставлен от партийной канцелярии. Я боюсь, как бы он не счел обидным для себя, что ваш адъютант передает какие-то поручения от моего имени. Я должен сам сказать ему это. Простите, но, если я поступлю иначе, мне будут грозить неприятности.

– Так пригласите и его.

– Сделайте мне одолжение, – пригласите его сами. – Добавил многозначительно: – Я полагаю, этот человек может быть и вам полезен.

– Ну что ж. – Штайнер надел фуражку.

Вайс вместе со Штайнером подошел к машине, стоящей у стены склада. Его люди не выходили из нее.

Вайс сказал, открывая дверцу:

– Уполномоченный СС, имею честь представить.

Штайнер, снисходительно улыбаясь, приблизился к открытой дверце. Вайс ударил его по шее ребром ладони, Штайнер упал лицом вниз, две пары рук подхватили его и мгновенно втащили в машину.

Вайс вынул сигареты, закурил, ждал. Из машины ему подали связку ключей. Вайс взял их, сунул в карман и вернулся в кабинет Штайнера.

Заперев дверь, он открыл несгораемый шкаф одним из ключей. Нашел папку с грифом, который был ему знаком, вынул из нее бумаги, спрятал их у себя под мундиром и вышел. Сел в машину, передал Мехову лист из папки, на котором были обозначены посты минеров, сказал:

– Соображайте.

Пташек и Кох прочно упирались ногами в связанного Штайнера, лежащего на полу с заткнутой в рот скомканной фуражкой.

– Поехали, – сказал Вайс сидевшему за рулем Шмидту.

Мехов, ознакомившись за время пути с планом минирования, сказал майору Колосову:

– Мы можем перерезать провода, идущие от пунктов минеров к штольням. Когда подрывные машинки не сработают, на линию пошлют поисковую группу. Их задержим засадой. Ну, сколько там – полчаса, пожалуй, не больше. Гарнизон охраны, должно быть, не маленький – дольше не устоять.

– Так, – сказал майор. – А потом?

– Потом группа прикрытия примет бой. В районе выхода из штольни будет наша последняя линия обороны, пока успеем вывести людей.

– Двенадцать тысяч, – напомнил майор. – Надо с карандашиком подсчитать, сколько придется держаться.

– Трудная арифметика, – сказал Мехов. – Люди обессиленные, на это тоже нужно взять поправку. – Ткнул пальцем в точку выхода из штольни: – Видите – блиндажи для охраны, а она еще не снята. Впереди целая канитель: надо выбивать. Бесшумно не получится, – значит, к месту происшествия бросят весь гарнизон.

– Это точно, – согласился майор, – придется вам побыть на поверхности.

– Это почему?

– Минировать подступы.

– Возражаю, – сказал Мехов. – Я тут самый квалифицированный, а штольни кто будет разминировать?

– Правильно, – согласился майор. – Ну, тогда проинструктируйте тех, кто останется на поверхности.

– Это можно.

И, хотя всего удобнее было начать операцию ночью, майор приказал немедленно выходить на исходные позиции.

Допрос Штайнера ничего не дал. Гауптштурмфюрер, казалось, помешался от отчаяния и ненависти. Вначале он был как бы в истерическом припадке, а потом впал в состояние прострации, глаза закатились под лоб, рот полуоткрыт, как у кретина, от него дурно пахло. Он не мог даже сидеть, сползал со стула, когда его не держали.

– Если симулирует, то очень здорово, – сказал, приглядевшись к нему, майор. – Врача бы! А так, не для специалиста, – рехнулся, и все. Вот это называется казус.

Вход в шахту начинался с туннеля, пробитого в склоне горы, – к нему вела узкоколейка для вагонеток.

Когда весь отряд парашютистов бесшумно собрался у подступов к штольне, группа боевиков в мундирах эсэсовцев под командованием Вайса строевым шагом направилась к туннелю.

Из-под свода туннеля вышел эсэсовец в звании ротенфюрера и приказал остановиться. Из амбразур двух бронеколпаков торчали стволы спаренных пулеметов.

Вайс продолжал шагать впереди группы, будто не слыша угрожающего предупреждения.

Видя нацеленные стволы пулеметов, он ощущал себя как бы гигантской мишенью для них.

Остановил группу он метрах в пятнадцати от бронеколпаков. Заорал изо всех сил:

– Ротенфюрер, ко мне!

И, когда тот сделал несколько неуверенных шагов, приказал ему, кивая на строй:

– Принять команду!

Ротенфюрер неуверенно сказал:

– Но, гауптштурмфюрер, это не мои люди.

– Принять команду! – повторил Вайс. Пройдя мимо растерявшегося ротенфюрера под свод туннеля, пожаловался: – Жара, пыль… Воды! – И стал сбивать пыль с мундира снятыми лайковыми перчатками. Приказал: – Выстроить ваших людей! – Добавил, дружески улыбаясь: – Я оглашу сейчас приказ фюрера о награждениях в честь дня его рождения. – Пояснил: – Теперь этот торжественный акт приказано совершать на ходу, чтобы не отрывать людей от несения службы.

Ротенфюрер поднес к губам свисток, его подразделение выстроилось.

Вайс отдал команду своим людям занять освобожденные посты. А сам, поднявшись на бронеколпак, обратился с речью к выстроенному перед ним подразделению. И, когда цепь парашютистов приблизилась, Вайс, внезапно прервав речь, произнес спокойно и деловито:

– Теперь сдавайтесь!

Спрыгнув с бронеколпака, он залег за ним.

Но это были не просто солдаты, а отборные эсэсовцы. Они попытались вступить в бой, и только четверо добровольно сложили оружие.

Майор, после того как схватка закончилась, мельком взглянув на часы, сказал Вайсу:

– Ну что же, прошумели. С этой минуты наша операция больше уже не секретная от немцев. Значит, знай держись!

Часть отряда парашютистов занимала оборону вокруг выхода из штольни, другая окапывалась на рубежах в километре от нее. Пять человек, взяв взрывчатку, бросились в туннель вслед за Меховым.

Через минуту они выбежали оттуда. Мехов скомандовал:

– От туннеля – прочь!

Присел поодаль, тяжело дыша.

Мягкий, приглушенный взрыв потряс почву. Из жерла туннеля выбросило клубы пыли, осколки камня.

Натягивая на уши пилотку, Мехов объявил, сияя:

– Порядок! Откупорили. Но теперь для меня начнется самая возня с их сюрпризами. – Предупредил: – Пока фонариком не помигаю, семафор закрыт, отдыхайте спокойненько. – Махнул рукой двум парашютистам, тоже минерам: – Пошли.

Штурмовая группа, которой назначено было пройти в штольню, состояла всего из семи человек. Майор остался на поверхности командовать обороной.

Вайс, ссылаясь на недостаточный армейский опыт, сказал, что пойдет со штурмовой группой. Майор задумался.

– Ну что же, резонно. Только я вам еще радистку придам. Связь держать надо, а линейщики нужны здесь – нитки тянуть к подразделениям. – Подмигнул: – Золотая девушка.

– То есть? – спросил Вайс.

– Ну, как и вы, в тылу у немцев работала. – Махнул рукой: – Бегите, она вас догонит!

Вайс вместе с Пташеком и молодыми парашютистами пролез сквозь отверстие, проломленное в стене замурованной штольни, где скрылся Мехов с двумя минерами. Освещая путь фонарями, они двигались во мраке – сухом, душном, наполненном вонью мазута и угаром недавнего взрыва.

Они шли по шпалам узкоколейки, и шаги их гулко звучали под сводом туннеля. У спуска в штольню их ждал один из минеров Мехова, сказал:

– Спускаться в клети небезопасно. Вдруг заминирована… Придется шлепать по ступеням.

Железная ржавая влажная лестница свисала в ствол шахты. Здесь, у ствола, их нагнала радистка; за плечами у нее на брезентовых ремнях висела рация с тонкой, как удилище, антенной.

– Ах, – сказала радистка, – как неудобно будет спускаться. – И объяснила: – Видите, я же в юбке. Пустите меня первой, чтобы потом вам не пришлось дожидаться.

– Непредусмотрительно обмундировались.

Наденька – это была она – кивнула Вайсу, словно видела его только вчера. Улыбнулась и стала спускаться, предупредив:

– Пожалуйста, осторожней, не заденьте ногами антенну.

Чем ниже они спускались, тем тяжелее становился воздух, протухший, сырой, казалось, липнущий к коже, как плесень.

Несколько раз прозвучали тугие, гулкие взрывы.

Минер объяснил:

– Товарищ Мехов, видать, новые стенки подрывает. – Вздохнул. – Замуровали людей и много заслонок понаставили, так понимать надо.

Спустились на горизонт, откуда начиналась штольня. Снова послышались взрывы, дохнуло горячим угаром сгоревшей взрывчатки. И вдруг – снова взрыв и потом – звук мягкого падения.

Вайс бежал, согнувшись, и, когда оказался на месте последнего взрыва, он увидел лежащего замертво минера, другой прижимал обе ладони к лицу.

Мехов сидел на полу между ними и озабоченно перетягивал раздробленную левую руку бикфордовым шнуром, один конец которого он держал в зубах.

Наденька опустилась перед ним на колени и раскрыла медицинскую сумку. Мехов, отшатываясь от нее, приказал:

– Ты сначала тех осмотри! Говорил им: тут с фокусом. Нет, надо же было лезть с кусачками! – Сказал Белову: – Ну вот. Дешево отделался, не башкой, – при себе осталась, как предмет первой необходимости. – Попытался встать, встал, прислонился к стене, увидел мертвого минера, лицо его исказилось, голос дрогнул: – Какого парня потеряли, а? – Шагнул, пошатываясь, к тому, у которого было разбито лицо, спросил: – Глаза целы? Ну, тогда порядок. – Посоветовал: – Щеку ты все-таки поддерживай ладошкой, пока приклеится, а потом – пришьют. – Похвастал: – Меня хирурги здорово обратно составляли: кости на ногах на серебряных шурупах.

Надя перевязала Мехова, сказала:

– Вы замучились, вам надо отдохнуть хоть чуточку.

– После, – покачал головой Мехов, – в госпитале, здесь не те удобства, не то обслуживание. – Опираясь о плечо Нади, тяжело волоча ноги, побрел вперед.

Послышался гул голосов и удары чем-то тяжелым о железо.

Шли еще долго, штольню пересекла решетка, сквозь клетки которой можно было просунуть только руку.

– Товарищи! – закричала первая Наденька. – Товарищи!

Сотни рук просунулись сквозь клетки этой тяжелой стальной решетки. Надя кинулась пожимать их.

Мехов, напрягшись, закричал:

– Ура, товарищи! – И, ослабев, сел на каменное днище штольни. Очнувшись, он прошептал виновато: – Это я не от слабости свалился – от чувств. Ну, от переживания вроде, так надо полагать.

Добрел до решетки, стал осматривать ее, руки людей мешали ему. Потом подозвал Вайса, наклонился, сказал на ухо, потому что люди за решеткой сильно кричали:

– Подорвать можно. Но сначала надо наладить дисциплинку, чтобы все граждане за решеткой удалились, насколько это возможно. И второй момент: кинутся валом наружу, а там, надо полагать, бой. Надо связаться с майором.

Вайс позвал Надю. Отошли подальше от решетки. Надя включила рацию, надела наушники.

– Что передать?

– Нашу обстановку, какую видите. Запросите, как у них.

Спустя некоторое время Надя пожаловалась: слышимость плохая, помехи. Под землей работа рации очень затруднена.

– Но все-таки – что же передают?

– Отдельные слова разобрала: «Горячо… Всех в укрытие… Артиллерия…»

– Так, – сказал Вайс. – Понятно.

Парашютисты пробовали призвать людей к спокойствию, но невозможно было перекричать их.

Вайс спросил Надю:

– А какую-нибудь станцию мощную вы принять можете?

– Мощную – конечно.

– Хорошо бы музыку, – сказал Вайс. – Хорошую. Начнут слушать и смолкнут. Понятно?

– Я попробую.

– Я не уверен, но вдруг… – сказал Вайс.

Спустя некоторое время раздались тихие звуки музыки неизвестно какой радиостанции.

Сначала смолкли те, кто стоял первыми у решетки; потом постепенно затихли все – вся эта гигантская, плотно спрессованная в штольне человеческая масса…

И тогда Белов подошел к решетке и закричал громко, насколько мог:

– Товарищи! Прошу всех спокойно отойти подальше от решетки, лучше всего – в боковые ходы, они, наверное, у вас есть. Для того чтобы разрушить решетку, нужно произвести взрыв. – Спросил: – Вы поняли?

Наверное, каждый человек выговорил очень тихо это слово:

– Да.

Но оно так громко отдалось под сводами, что было подобно ослабленному гулу подземного обвала.

Вайс выждал, пока гул смолкнет, сказал:

– Товарищи, мы уверены, что вы будете вести себя организованно, как подобает советским людям. – Крикнул: – Старшим остаться у решетки, остальным отступить в укрытие!

Шорох и топот ног. Потом в решетке показалось только пять человеческих рук. Вайс подошел, пожал каждую и повторил то, что надо было выполнить всем этим людям. Добавил:

– Пожалуйста.

Укрепив, где нужно, заряды, парашютисты подняли обессилевшего Мехова и понесли. Мехов был грузным человеком, а идти приходилось, поднимаясь по отлогому склону, так как штольня была здесь проложена по скошенному горизонту.

Преодолев подъем, они остановились и залегли за составом вагонеток, нагруженных бочками цемента и каменными глыбами, видимо служившими для перемычек, которыми была замурована штольня.

Несколько минут спустя раздался взрыв, и воздушная волна его оказалась такой силы, что состав вагонеток толкнуло назад, упоры слетели с рельсов, и вагонетки, сначала медленно, потом ускоряя ход, покатились вниз по склону, туда, куда сквозь пролом в решетке бросились плотной массой тысячи людей.

Вайс вскочил и побежал рядом с передней вагонеткой, пытаясь подсунуть под ее колеса деревянный башмак, но его с силой отбросило прочь. Тогда Вайс выхватил гранату, сбросил с нее металлическую рубашку, дающую тысячи осколков, повернул ручку и через две секунды швырнул гранату вперед, между рельсов, а сам лег плашмя у стены штольни лицом вниз, прикрывая голову руками.

Взрывом свалило первую вагонетку, остальные наползли на нее, громоздясь грудой железа и камня.

Из накренившейся вагонетки на Вайса посыпались обломки камня. Ладонь, которой он накрывал голову, раздробило одним из таких камней. Вагонетка, кренясь в сторону, грозила опрокинуться на Вайса и раздавить его своей тяжестью.

Откуда нашлись силы у этих умирающих от голода, жажды, удушья людей, как хватило воли и организованности, чтобы быстро выделить несколько десятков наименее ослабевших и научить их сделать единственно возможное? Одни из них пролезли между вагонетками и стеной штольни и, упираясь полосатыми от выпирающих ребер спинами в накренившиеся борта вагонетки, удержали ее на себе; другие в это время сбрасывали камни, завалившие Иоганна, и затем вытащили и его самого, окровавленного, потерявшего сознание.

И когда Надя, склонившись над Иоганном, сказала горестно: «Он дышит, товарищи, но воздуху ему не хватает, воздуху!» – эти люди отпрянули и подались назад, словно освобождая пространство для доступа воздуха.

В бой против советских парашютистов были брошены сводные эсэсовские охранные подразделения. Они отлично умели убивать, совершать облавы, расправляться с партизанами, они точно рассчитывали количество стволов, боеприпасов, самолето-вылетов, чтобы на каждый метр линии партизанской обороны приходилось не меньше сотни осколков и попаданий станковых и ручных пулеметов.

Но парашютный отряд состоял из воинов, каждый из которых в отдельности владел искусством осмотрительного и самостоятельного ведения боя. Это были мастера военного дела, участвовавшие во многих сражениях.

Знаменитый снайпер Борис Веткин стрелял с озабоченным выражением на строгом и умном лице. Движения его были ленивы, мягки и не лишены грации. Он смотрел в оптический прицел с тем же внимательным любопытством, как некогда – будучи студентом-микробиологом – в окуляр микроскопа.

Он был ранен, но расчетливо соображал, что, если не получит нового ранения, у него еще хватит сил удержать здесь снайперскую позицию, – только не нужно ее менять, а оставаться на прежнем месте, плотно прижавшись к разрыхленной земле.

Минометный расчет, напротив, маневрировал, меняя позиции, чтобы не дать противнику пристреляться. Бойцы, передвигаясь по-пластунски, волокли за собой, как на буксире, привязанные за провод к ноге ствол, плиту и железные кассеты с минами. Занявшие оборону парашютисты были вооружены ручными пулеметами и автоматами. Когда противник приближался, брались за автоматы. Подносчики обеспечивали боеприпасами каждый свою группу.

Парашютисты не успели скрыто заминировать подходы. Они просто разложили мины и протянули к себе в окопы куски проволоки, соединенные с предохранительной чекой взрывателя. Когда цепи противника приближались, дергали за проволоку, чека выскакивала, и мина срабатывала.

Раненых отволакивали на разостланных плащ-палатках под своды туннеля. Это был бой, тщательно продуманный и организованный, как будто работал цех под открытым небом. Если б только людей в этом «цехе» не убивали, а механизмы от попадания мин и снарядов не выходили из строя!

Майор Колосов, руководя работой боя, поглядывал на часы. Обещанный танковый десант запаздывал. Он видел, как гаснут одна за другой огневые точки парашютистов. Он слышал разрывы ручных гранат, означающие, что начался ближний бой. Взял трубку полевого телефона и приказал командиру расчета станкового пулемета:

– Егоров, брызни на левый фланг, а то там жарко!

Он видел в бинокль, как парашютисты отступают на вторую линию обороны. Радист подошел к нему и сказал, что люди из шахты запрашивают разрешения выходить.

– Нельзя, – сказал майор. – Ни в коем случае. – Потом добавил, подумав: – С десяток, каких покрепче, пускай выделят. Что ж, все-таки резерв.

Спустя некоторое время в туннель из ствола шахты поднялись пятнадцать лагерников и с ними парашютисты и Надя. Они принесли раненых и положили их поближе к выходу, чтобы люди могли дышать. Надя присела рядом с Беловым, расстегнула китель, положила ладонь ему на грудь. Она почувствовала – сердце бьется. Но когда отняла ладонь, она была в крови.

Лица, как и тела лагерников, были черны от рудничной пыли. Все они были настолько худы, что казались плоскими, словно силуэты людей, вырезанные из грязной фанеры.

Один из них сказал:

– Товарищ майор, разрешите обратиться? – И стукнул костлявыми коленями, сведя ноги по стойке «смирно». – Мы к бою готовы!

– Ладно, – согласился майор, – не спеша, по одному на огневые позиции, марш! – Добавил, улыбаясь: – Спасибо, товарищи, за выручку.

Пошел дождь. Но не дождем можно угасить огонь неравного боя – силой. А силы парашютистов были на исходе… Майор приказал радисту:

– А ну, покричи в эфир ВВС! Надо, чтобы накидали чего-нибудь. Задерживают десант, а у меня потери.

Радист доложил:

– Приказали через двадцать две минуты всем в укрытие. Беспокоятся, чтобы своих не задеть. Просили обозначить передний край ракетами.

– Ладно, – согласился майор, – подсветим!

И когда в не прекращающемся ни на минуту дожде сгустились влажные сумерки, заворчало грозное небо. Сначала свалили свой груз пикировщики, падая на крыло, словно пришибленные. А потом черными лезвиями низко метались над полем боя штурмовики, вонзая в землю огненные очереди.

И еще действия авиации не завершились, а майор уже вынул из кобуры пистолет и не спеша спустился к залегшим поодаль парашютистам. И спустя несколько минут, как только исчез последний самолет, парашютисты выскочили из укрытий и пошли на противника по вздыбленной, изуродованной, словно вывернутой наизнанку земле.

Рота танкового десанта завершила этот бой.

Майор Колосов был ранен. Но у него хватило сил дать все необходимые распоряжения командиру подразделения танкистов, лейтенанту.

– Вы, значит, нам теперь приданы?

Танкист посмотрел на часы, сообщил, улыбаясь:

– Мы теперь уже не десант.

– А кто же?

– Подразделение танковой армии, и вроде как у себя в тылу. Наш передний край уже километров за тридцать отсюда. Так что на освобожденной территории, выходит, базируемся.

– Здорово, – сказал майор. Усмехнулся. – Теперь от армии далеко не отбежишь.

– Взаимодействие, – пояснил танкист. – Ваше дело – объект, наше – все остальные окрестности.

Лагерники выходили из туннеля длинной чередой. Люди шли, подпирая друг друга плечами, вздернув костлявые подбородки. Они шли и шли бесконечной шатающейся колонной.

Лейтенант-танкист поднес руку к шлему. Колосов чуть приподнялся и тоже поднес дрожащую руку к фуражке.

Командовали лагерники те, кого они избрали в своих подпольных организациях старшинами.

Колонна развернулась и по приказанию старшины замерла по команде «смирно». Но вся эта линия людей пошатывалась. Было тихо, слышалось только их сиплое дыхание.

– Товарищи! – сказал танкист. – Извините, мы задержались…

– Ты им речь скажи, – потребовал майор. – Наверное, полагается…

Лейтенант сбросил с головы шлем. Лицо его было молодо. Жалобно морщаясь, задыхаясь, он сказал:

– Всё, товарищи, всё! И клянусь, больше такого на земле не допустим. – Подбежал, обнял первого, кто оказался ближе.

– Не получилось митинга, – вздохнул майор. Он снова опустился на носилки и уже вянущим голосом успел отдать распоряжение накормить и разместить освобожденных людей.

В примыкающем к расположению лагерей и лесному массиву городке оказался немецкий госпиталь, не успевший полностью эвакуироваться. В нем разместили раненых, в том числе Колосова и Белова. Госпиталь передали санбату вступившей в этот район советской моторизованной части.

Нади уже не было здесь. Едва успев еще раз взглянуть на Белова, недвижно распростертого на койке, она вынуждена была оставить его. Бои шли на подступах к Берлину. Девушка тревожилась за отца, да и, кроме того, советская армейская разведка нуждалась в ней.

Майора Колосова в тяжелом состоянии вывезли из немецкого городка в армейский госпиталь. Начальнику госпиталя Колосов сумел только пролепетать, что контуженный Иоганн Вайс – очень большой человек и надо о нем особо заботиться.

Вайс не приходил в сознание. У него было сотрясение мозга. Он был нетранспортабелен.

Замполиту госпиталя доложили, что в мундире Вайса обнаружен документ офицера СД с особыми полномочиями, подписанный Гиммлером, Мюллером, Кейтелем, Кальтенбруннером. Замполит сообщил об этом начальнику Особого отдела. Тот сказал:

– Значит, правильно информировал майор – важная хищная птица. Поправится – допросим. – И предупредил: – Но чтобы культурненько. Полный уход, все как полагается.

От удара у Вайса были повреждены глазные нервы. Он почти не видел.

Операцию ему сделал вызванный с фронта хирург-окулист. Он сказал лечащему врачу, что больному необходим абсолютный покой, никаких раздражителей, в том числе зрительных.

Лечащий врач знал немецкий язык, нашли сестер, которые тоже знали немецкий язык. Было сделано все для того, чтобы оградить раненого офицера СД от всяких «раздражителей». Он лежал в отдельной палате.

Когда сознание возвращалось к нему, он начинал медленно соображать. Где он? Может, его ранили во время бомбежки аэродрома и Дитрих выдал его? И сейчас врач-немцы стараются сохранить ему жизнь, чтобы потом гестаповцы могли медленно выжимать ее, капля за каплей… Все дальнейшее выпало из памяти Вайса. Все, кроме засевшего у него в мозгу признания Дитриха. И оно жгло его мозг. Значит, он, Вайс, допустил где-то роковую ошибку, допустил накануне того, как ему предстояло завершить работу над заданием, от которого зависела жизнь многих тысяч людей. Эта навязчивая мысль, душевные страдания, вызванные этой мыслью, отягощали и без того тяжелое состояние Вайса.