Текст книги "Записки Мелового периода (СИ)"

Автор книги: Вадим Ледов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Они разом обернулись.

– Господи, Анюта, – сказал Марек, – так ведь можно и заиками остаться.

Она довольно улыбалась. Рот у неё был большой, а губы полные и яркие от помады. Костёр загорелся сильнее, и Илья заметил, что верхний ряд зубов у неё был идеально ровным, а в нижнем – два передних зуба немножко заходили один на другой, что, впрочем, не портило впечатления от её улыбки. Она стояла перед костром, расставив ноги, обтянутые голубыми линялыми джинсами, засунув большие пальцы рук в петли для ремня. На ней ещё была жёлтая короткая майка-топик, как тогда носили, где на одной стороне написано Yes, а на другой No.

– Анечка, – сказал Марек, делая нетерпеливый приглашающий жест, – ну, что ты стоишь, как шериф на диком западе. Мало того, что напугала до икоты. У меня такое впечатление, – обратился он к Илье, – что она сейчас выхватит кольт и перестреляет нас, как этих, э – э… – он пощёлкал пальцами, ища подходящее определение.

– Куропаток? – осторожно подсказал Илья.

– Да, курокрадов! – согласился Марек.

Она мелодично, коротко рассмеялась, как давеча откинув назад голову:

– Какие вы забавные, мальчики. А я думала, что последнюю неделю здесь, от скуки помру.

– Нет! – важно подтвердил Марек, – С нами от тоски не помрёшь. Скорее от цирроза печени.

Она опять хохотнула:

– Да действительно, Марк меня днём чуть до истерики не довёл, своими шуточками.

– Сегодня просто времени не хватило, – ухмыльнулся Марек, – завтра с утра начну.

– Да вы садитесь, Аня, – вставил своё слово Илья, – вон на бугорок. Мы тут вам и пледик подстелили уже. Хотите по-турецки, хотите по-татарски.

– А по-русски можно? – невинно поинтересовалась она.

– Мне лично, живот мешает, – отозвался Марек.

Анюта как-то грациозно опустилась, попав точно в цель, и села, обхватив колени руками.

– Да, друзья мои!.. – спохватился вдруг Марек, – я же вас не представил. Хотя… – он глупо и многозначительно хихикнул, показывая, как много ему известно. – Вы, как будто… вроде знакомы?

Илье захотелось его пнуть, за такое кондово-напористое начало. Однако Анюта грубого намёка не поняла или сделала вид, что не поняла. Она неопределённо пожала плечами и подтвердила:

– Встречались…

– Мы ваши котлеты тут греем… – непонятно зачем сказал Илья, – тёпленькие уже.

– А я сейчас купалась! – неожиданно заявила она.

– Так, а ты, по-моему, целый день… – заметил Марек, старательно очищая, то ли лук, то ли чеснок.

– Целый день – не то! – возразила она. – Самый кайф – это сейчас. Вода, как парное молоко! Темно. Плывёшь, ничего не видно, кроме своих рук. На спину перевернёшься, особенно когда ясное небо. Луна, звёзды. Красота!

– Хе, – ухмыльнулся Марек, – надо попробовать. Впрочем, я плавать не умею. А ты как, Илья? Может, сгоняете с Анюткой на пару, до островов и обратно? Саженками, а? Я пока чеснок дочищу.

– Ха-ха, – раздельно сказал Илья, – смешно, Петросян!

– Правильно, Илья! – неожиданно повернулась к нему Анюта. – Поставьте его на место, чтоб не насмешничал всё время над девушкой.

Илья немедленно воспрял духом.

– Ой-ой! – кривляясь, сказал Марек. – Как мы друг друга понимаем! – и внезапно сменил тему. – А что это мы не пьём, други мои? Посмотрите, ночь-то, какая лунная. Илья, ты чего не разливаешь, у тебя дама заскучала.

– Ничего, я не заскучала! – возразила Анюта. – А что мы пьём?

– Что мы пьём? – эхом вторил ей Марек.

– Вот – Илья показал бутылку – портвейн "Массандра". Этикетка красивая. И на вкус пробовали, вроде ничего.

– Ну, хорошо, – согласилась Анюта, – допустим… А вот на… на котлеты эти… – она показала тонким пальцем на котелок, в котором Марек грел, варварское варево, да ещё крошил туда чеснок. – В общем, есть я не хочу. Нет ли, чего-нибудь… запить может быть, или кусочек шоколадки, ну, в общем, что-то в этом роде.

– Запить?.. – ухмыляясь, спросил Марек. – Как же! Пиво есть

Она забавно сморщилась, и замахала руками:

– Что вы такое говорите, Марк. Портвейн с пивом?

– Хе. Ну, водки нет.

– Он меня точно в гроб загонит! – всплеснула она руками.

Илья шлёпнул себя по лбу:

– Ослы мы с тобой!.. – обрадовано сказал он, – у нас же сухого две бутылки было.

– Говори за себя! – веско поправил его Марек. – Я его уже давно охлаждаю. Вон там, прямо под обрывчиком.

– А, что же ты тогда про пиво плёл, змей? – удивился Илья.

– Хотел посмотреть, как она будет морщиться. Это же картинка. Прелесть! Поморщись, Анечка ещё, пожалуйста. Видишь? Без пива не желает.

– И яблоки у нас ещё есть! – вспомнил Илья.

– Одно, – поправил его Марек.

– Было же два. Сожрал, что ли?

– У меня малокровие! Мне витамины нужны, – укоризненно сказал Марек.

– Ладно, одно, но зато большое!

***

Через час компания была уже порядком на взводе. Анюта, выпив бутылку сухого, пресимпатично опьянела и хохотала уже без умолку. Илья сбегал под обрыв за второй. Марек тоже заметно окосел и непрерывно рассказывал программистские анекдоты и смешные истории, которые становились с течением времени всё фривольней. Илья почти не принимал участия в разговоре. У него вообще, как бы выключился звук. Он молча сидел и смотрел на Анюту, разглядывая её и любуясь её движениями. Она сменила позу и теперь сидела, немного отклонившись назад, скрестив ноги. Марек, видимо отсидев зад, теперь стоял на коленях перед ней, непрерывно жестикулируя и говоря, время от времени, нависая над её грудью, своим орлиным носом. Она, смеясь, не забывала периодически снимать ласковую волосатую лапу Марека со своего колена, на которое он всё время пытался дружески опереться, а другой рукой пыталась щёлкнуть его по длинному носу, когда он начинал слишком нависать. Марек отмахивался от неё, как от мухи, не переставая вещать. Всё это было очень комично наблюдать, но, в конце концов, Илье стало жаль Анюту и он, встав, будто бы для того, чтобы подкинуть сухих сучьев в костёр, незаметно пнул Марека по толстому заду. Марек клюнул носом, и, прервав свой монолог, повернулся к Илье:

– Нэ? – и встретившись с его выразительным взглядом, убрал свой нос на более приемлемое расстояние.

Когда миновала полночь, они уже основательно набрались. Кто-то додумался кинуть в костёр влажных веток и, спасаясь от едкого дыма, Илья перебрался на наветренную сторону, совсем близко к Анюте. Марек немножко скис, хотя и не оставлял попыток выпить с ней на брудершафт, которые отвергались симпатичной Анютой ввиду того, что они и так уже были на ты. Речь из его толстогубого рта текла так же исправно, хотя и стала несколько сумбурной и прерывистой. Вообще же, говорили теперь все втроём, почти одновременно, что-то рассказывали друг другу, смеялись и продолжали пить вино. Анюта была мила, весела и как-то больше не пьянела. Теперь, в пляшущем свете костра и под воздействием винных паров, она казалась Илье настоящей красавицей.

– Была у нас одна прога… – бубнил Марек, – у неё длинное такое название… по-английски, не выговоришь сроду, а аббревиатура из четырёх букв BUST. Ну и все её называли "бюст", привыкли бюст да бюст. И вот один раз… девица есть у нас такая… показывала заказчикам наши программы, дошла до этой и говорит: "Ну что, бюст показывать будем?" Ха-ха. Те чуть не упали – Марек довольно забулькал – Хотя, девица-то так себе. Ты бы, Анечка, произвела б на них, куда большее впечатление этой фразой.

Илья невольно посмотрел на ее грудь, которая колыхалась под маечкой, в такт её смеху. "Спокойно! – сказал он, внезапно охватившему его желанию. – Спокойно. Спокойно. Успокойся!" Так велик был соблазн, сейчас же обнять её и…

– А еще был, такой случай, – продолжал трепаться Марек, – я вообще умру…

– Да надоел ты со своими программами! – перебил его Илья. – Ребята! Ребята, у меня родился тост!

– Здорово! – Анюта захлопала в ладоши. – За наше случайное знакомство!

– Нет! – пьяно возражал ей Марек. – Лучше за баб… в смысле… я хотел сказать, за присутствующих здесь дам… За ПЗД!

– Да подождите… – растерялся Илья. – Я же… я же серьезно…

Его никто не слушал.

– В прошлом году, когда я здесь первый раз работала, забавный случай произошёл. – Анюта приложила пальчик к губам. – Но об этом тс – с!

– Могила! – сказал Марек, сделав страшные глаза. – А что за случай?

– Тем летом как раз баню строили. Отдыхающих не было никого. Я приехала, а тут семь бородатых мужиков… и я одна, как Белоснежка! Я аж испугалась! Хотела тут же обратно уехать, но уговорили, в общем осталась. И потом, ничего так, подружились. Все хорошие парни оказались, никто не приставал, ничего. Вернее, поначалу, конечно, было, но потом поняли, что я не для этого сюда приехала. Помогали мне во всём. Я утром встану, а я поспать люблю, они уже печку растопят, воду поставят, всё принесут, поднесут… В общем, нормально было, только посуду мыть тяжело. Маникюром никаким уже и не пахло…

– Да уж! – поддакнул Илья, глядя на её короткие ногти.

– Я когда приехала, – продолжала Анюта, – мужики дали мне два кинжала…

– Кинжала? – удивился, перебив, её Марек. – Охотничьи ножи?

– Ну да, – подтвердила она и показала на кухонный нож, – вот, как этот. Только потяжелее, лезвие поширше и канавка там такая…

– Кровосток?

– Да, – Анюта забавно сморщилась от неприятного слова. – Я их носила здесь и здесь, – она показала по обе стороны своих изящных бёдер. – Джинсики такие, и на ремне.

– Прям Артемида – охотница! – восхитился Марек. – А на фига они тебе были?

– Ну, так… – она пожала плечами, – для шику. Ножны у них были такие, красивые, берестяные. Мяско ими удобно порезать, овощи для салата построгать…

– Понятно… – сказали оба, получилось хором.

– И тут приезжают на базу три больших человека… Начальство институтское!

– Кто такие? – спросил Илья.

– Неважно, – отмахнулась Анюта. – Ходят, значит по базе, смотрят. Мимо кухни проходят, слышу, говорят Серафимке, это директора базы нашего мы так звали. О, говорят, девушки у вас тут появились, молодые, интересные. Это хорошо! Ну и стоят… погнали чего-то, про коньячок, бражку… Всё, говорят, остаёмся. Машину отпускают. Так, думаю, будет дело! А я жила на дебаркадере, и кроме меня там больше никого не было. В соседней каюте ещё, Серафимка свои вещи хранил, а сам там не жил. Видно боялся, чтоб не подумали, что он там с молоденькой, или ещё чего… В общем, ночевала я там одна. А эти друзья кутёж свой затеяли ещё засветло, меня звали, но я не пошла, на фиг они мне нужны, старпёры. Ладно. Ложусь я спать. Лежу, почти уже уснула, вдруг слышу, топает по сходням…

– Да ты что? – удивился Марек, – на честь твою девичью хотел посягнуть? А кто это был?

– Не скажу! Достаточно уже того, что я это рассказываю. Слушай дальше. Давай он по всем каютам лазить. А пьянущий! Слышу, орёт – Ты где? Ты где? А ко мне ломанулся, у меня закрыто было на крючочек, то-о-ненький такой. Он его гад, сорвал и спрашивает интеллигентным голосом – Вы здесь?..

Все расхохотались

– Сейчас – то смешно, а тогда мне было не до смеху! – продолжала Анюта. – Он в каюту заходит, свинья такая, присаживается ко мне на кровать и спрашивает: "К вам можно?"

Я ему максимально, каким могла, грубым тоном говорю: "Нет!!!" А он… Ну, вы себе представить не можете!.. Я до сих пор поражаюсь!.. Махом как-то, за несколько секунд раздевается, и уже готовится впрыгнуть ко мне под одеяло! Я тогда приподнимаюсь, кинжал ему показываю и говорю – Так, солнце моё, вот видишь ножик? Я тебе им сейчас, кое-что отчикаю!.. Так что в следующий раз, не с чем будет к девушкам приставать! Даю тебе десять секунд времени, чтобы ты, также быстро как разделся, оделся и выкатился отсюда к такой-то матери! Если хочешь, могу тебе свечечкой посветить. А вообще-то, говорю, одеться можно и в коридоре!

– А он что?

– Понял, наверно, что я не шучу, буркнул, что-то типа: "Не надо света!" – собрал свои манатки в кучу, набычился и пошёл себе. Но самый-то смех, что далеко он не ушёл. Тут же, возле дебаркадера упал и уснул! Мужики потом смеялись, говорили, почётный караул тебе Анюта, чтоб никто тебя у нас не украл.

– Так он хоть одеться-то успел? – отсмеявшись, спросил Илья.

– Успел, по счастью. А то бы… Но молодец мужик. Когда меня в институте встречает, не делает вид, что мы не знакомы. Поздороваемся с ним, как лучшие друзья, иногда постоим, похихикаем!..

***

– А! – Марек вдруг хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл! Я же обещал… В общем, я ненадолго отлучусь… Вы тут не скучайте, без меня! Анюта, гляди веселей! Илья, я на тебя надеюсь!

Выдав, заметно заплетающимся голосом, такие двусмысленные указания, он встал и захватив с собой початую бутылку портвейна, пошатываясь, удалился в направлении музыки, доносившейся со стороны столовой. Оставшись вдвоём, Илья с Анютой некоторое время молчали, глядя на догорающий костёр. Затем Илья засуетился, предложил выпить ещё по стаканчику, но Анюта отказалась, сославшись на уже давно выбранную норму.

– По бережку, что ли пройтись перед сном?.. – мечтательно сказала она, сладко потягиваясь.

Илья, выпив один, горячо поддержал эту идею.

Они очень медленно шли по берегу, по самой кромке воды и песка, там, где не доставали комары. Стало заметно прохладней. Анюта зябко поёживалась, но бодрости не теряла и что-то всё время рассказывала, какую-то милую чепуху. Илья давно уже её не слушал, он шёл рядом, непрерывно глядя на неё, любуясь её чётким профилем, шеей, плечами, линией груди, походкой. "Как же так, – думал он, – неужели это случилось… Я иду рядом с ней, почти касаясь её. Разговариваю с ней. Всё так просто".

Они остановились. Анюта, показывая на острова, что – то говорила, Илья поддакивал ей. Жестикулируя, она то и дело дружески касалась своей рукой его руки, и тогда он не выдержал и, повинуясь порыву, приобнял её за талию, как бы намереваясь согреть. Она замолчала, но не отстранилась. Развивая успех, он положил вторую руку ей на плечо и поцеловал в шею. Чуть ниже короткой стрижки. Раз. Ещё раз. Почувствовал, как лёгкая дрожь прошла по её телу. Поняв, что сопротивления не будет и можно продолжать, он развернул её к себе и поцеловал в губы. Она, несколько удивлённо, попыталась отстраниться, но потом ответила. Поцелуй этот, был таким влажным и горячим, что Илья почувствовал жар, охвативший его тело, словно у него мгновенно подскочила температура. Он больше не мог контролировать себя. Рука сама собой оказалась у Анюты под маечкой и нашла её грудь, упругую, гладкую, с острым, твёрдым соском. Всё это продолжалось несколько бесконечных сладких секунд. Затем, он получил такой толчок в грудь, что, потеряв равновесие, отшатнулся и, споткнувшись о какую – то корягу, чуть не упал.

– Запомни! – нравоучительным тоном сказала Анюта, поправляя маечку, без всякой, впрочем, злости в голосе. – Ты мне нравишься… Но это не значит, что меня можно тискать, через час после знакомства… Быстрый какой! Ладно. Мне завтра рано вставать. Спасибо за угощение. Было очень весело. Привет Мареку. Пока, пока! – и она, развернувшись, растворилась в темноте, оставив расстроенного таким поворотом событий Илью в одиночестве.

В палатке уже храпел, развалившись, пьяный Марек. Илья попытался сдвинуть его, чтобы освободить немного места для себя.

– А? Что? – продрав глаза, уставился на него Марек. – Ты уже? Что-то вы быстро… – и отвернувшись на другой бок, тут же уснул опять.

Глава 2

Прямо напротив окна, по, густо утыканной вентиляционными трубами, крыше соседнего корпуса, бродили серые люди в ватниках. Они разгребали деревянными лопатами свалявшийся, напитавшийся влагой снег.

Илья некоторое время наблюдал, как подобно мыслям в его голове, невнятные фигуры хаотично перемещаются между трубами, то, появляясь, то опять исчезая за хребтом крыши. Ветер настырно и деловито швырял в них снежной мелочью и раскачивал черные, вровень с крышей, голые кроны деревьев.

Внезапно, словно оценив тщету своих усилий, дворники-верхолазы, все разом исчезли из виду, Илья, задумавшись, даже не успел уловить этого момента.

«Вот те на!» – удивился он вслух, и даже привстал из-за стола, будто рассчитывал увидеть их всех внизу. Никого там не было, кроме лохматой дворняги, вынюхивающей что-то у ржавого мусорного бака, да нескольких ворон, опасливыми черными кляксами, чертящих снег на некотором расстоянии от нее.

«О ерунде думаю», – сказал себе Илья, снова сел и нехотя придвинул иностранный научный журнал, который перед тем вяло пролистывал.

Незаметно подкрались быстрые зимние сумерки. Буквы латиницы на глянцевых журнальных страницах расплывались, становясь неразборчивыми. Илья так и не включил свет, а когда стало совсем ничего не видно, просто перестал читать. Подперев кулаками щеки, он уныло смотрел в окно, за которым, теперь уже во всю мощь, повалил снег. Комната оживала в сгущающейся темноте. Тускло-красным светились раскалённые спирали электрокамина. Суетливо подмигивали разноцветные огоньки и цифры на панелях приборов, им отвечали их отражения в чёрном оконном стекле,

Погас забытый монитор компьютера. Прорезались, неслышные ранее, разнокалиберные звуки. Негромко завывала в трубах вентиляция, периодически меняя тональность с тоскливой на бодрую. Приглушенно стрекотал из-за стеклянной дверки самописец. Булькали нагретой водой и жужжали моторами разномастные термостаты. Временами к этой какофонии, то громко, то почти не слышно, примешивалось дребезжание каких-то вибрирующих стекляшек.

Звуки были привычными, Илья их даже не замечал. О работе думать совершенно не хотелось. Да и как о ней думать, когда в голове такая сутолока. Как ни пытайся себя отвлечь, мысли все равно сворачивают в тот летний лес, к тихой заводи. Туда, где Анюта бездумно валялась на песке, закинув за голову руки, а Илья сидел рядом и, любуясь на нее, подбрасывал на ладони гладкий камешек.

* * *

Расстались они месяц назад, после новогоднего корпоратива.

Анюта в тот праздничный вечер была, как обычно весела и непосредственна, может даже чересчур. Перетанцевала со всеми мужиками и хохотала не останавливаясь. Илью такая развязность несколько покоробила, и он нарочито стал уделять повышенное внимание девицам из своей лаборатории. Тем не менее, вечер прошел весело, без эксцессов. Когда же под утро они, наконец, добрались до дому, Анюта неожиданно набросилась на Илью с яростными упрёками. Сегодня Илья уже слабо помнил их суть, что-то о том, что он не так ей отвечал, всё время ворковал с этой!.. Чуть ли не тискал её на глазах у всех и вообще вёл себя, как последний!.. Всё это несколько удивило Илью, и ему не оставалось ничего, кроме как напомнить, о её собственном легкомысленном поведении. Она начала кричать, что всё это делала ему назло и вообще… Илья никогда раньше не видел Анютку в таком возбуждённом состоянии. Она и так отличалась резким и неустойчивым нравом, а тут ещё сказалось значительное количество выпитого шампанского.

Он сидел в трусах и майке на уже расстеленном диване и посоловевшим взглядом следил, как она взад-вперед бегает по комнате, садится, встаёт, всплёскивает руками и говорит что-то резкое и гневное.

Ласки и последующий секс, наверняка бы, исправили ситуацию, но вместо этого Илья повел себя как дурак и принялся огрызаться, чем окончательно довёл Анютку до белого каления. Одетая уже в одну только его рубашку, девушка сорвала её и, скомкав, швырнула ему в лицо. Вызвала такси, быстро накинула одежду, и выскочила из квартиры, хлопнув дверью. Простучали под окном её каблучки, и всё стихло, только в надвигающемся сером рассвете, чьи-то пьяные голоса, время от времени начинали орать одну и ту же песню. Пропев пару куплетов, сбивались и трудолюбиво принимались заново. Илья лежал на диване, тупо уставившись на люстру, а забытый телевизор продолжал молоть какую-то посленовогоднюю чепуху.

* * *

Даже любящие люди устают друг от друга, поэтому в первые дни после разрыва Илья не слишком переживал, наоборот, испытывал некое чувство умиротворённости.

Через неделю появилось лёгкое беспокойство, которое с каждым днем нарастало и усиливалось, пока не накрыло его подобно лавине. Воспоминания об Анюте стали навязчивыми. Каждую ночь он долго не мог уснуть, ворочался на своём старом скрипучем диване, мысленно лаская или ругая её. Днём от грустных мыслей отвлекала работа, но вечером неотвратимо возвращалась тоска. Будучи человеком разумным и рассудительным, Илья понимал, что есть простое и очевидное решение проблемы – позвонить и попросить прощения. Мешало ли ему ложное чувство справедливости (ведь не он затеял эту ссору)? Возможно. Но больше всего он боялся услышать в трубке её голос и не найти что сказать. Этого его мужская гордость вынести была не в состоянии.

Так продолжались страдания и терзания, пока в воскресенье вечером, в самый разгар очередного их приступа, не заявились незваные гости, Володька Степанов и Марек Левицкий, с двумя же бутылками водки. Усевшись втроём вокруг маленького кухонного стола, они как-то очень быстро приговорили первую бутылку, и пока Марек с Володькой хрустели квашенными капустой и огурцами, принесёнными с собой (знали к кому идут, даже хлеба дома не было), Илья стал жаловаться на судьбу. Следует отдать им должное, друзья сразу же вошли в курс дела и проявили мужскую солидарность, разбавленную, впрочем, изрядной долей сарказма.

– Да плюнь ты на неё! – орал окосевший Володька, ставший по пьяному делу мужским шовинистом. – Ты себе ещё такую девку найдешь, что эта стерва от злости лопнет.

– Вот значит, как… – удивлялся Марек – жопа об жопу и раскатились, как шарики в бильярде!

– Стареешь ты, Васильев! – издевался пьяный Степанов. – Тебя уже женщины стали бросать!

– Нет… – гудел Марек с другой стороны стола, – я завтра сам к ней пойду и поговорю. Она сдурела совсем, такими парнями раскидываться! Так ей и скажу…

Илья же по мере опустения второй бутылки, яростно спорил с ними, ударяя себя в грудь, или неожиданно начинал соглашаться. Когда разлили по последней, гости заметно загрустили и Володька, выражая общественное мнение, предложил сбегать, взять ещё. Дело-то хорошее, говорил им Илья, нужное дело, да вот только завтра надо эксперимент начинать, прямо с утра (они с Володькой работали вместе, в одной комнате). Ну и хрен с ним, возражал Володька, начнём, куда мы денемся, в первый раз что ли. Спорить было бессмысленно, да и не особенно хотелось, и они сбегали. Приняв ещё алкоголя, пьяный, женатый Володька, стал завидовать Илье, объясняя ему, какой он дурак, раз до сих пор не понял всех преимуществ холостяцкой жизни. Он де, Володька, будь холостым, сейчас менял бы женщин, как перчатки, а так вот, по глупости, по молодости повесил себе хомут на шею, и теперь вот… Что, "вот", было не ясно, потому что Степановы жили душа в душу ещё со студенческих лет, растили двух пацанов, а Ольга была милейшей женщиной. Володьке можно было только позавидовать.

Потом гости как-то сразу утратили интерес к этой проблеме, стали рассказывать, кто какие слышал новые анекдоты, и ржать над ними. Илья принёс гитару, и сев в углу принялся бренчать, что-то тоскливое.

Когда прикончили последнюю порцию спиртного, у Марека бриллиантовой гранью сверкнула мысль, – пойти в общагу, к одной своей, очень, ну очень старой знакомой.

– Такая тёлка! – объяснял он, делая энергичные жесты руками, показывая какая. – И у неё ещё куча подружек! – он показывал, какая это большая должно быть куча.

– Я готов! – сразу согласился женатый, пьяный Володька.

Илья же, поначалу идти наотрез отказался, ссылаясь на отсутствие подобающего настроения, однако они прилипли к нему, как банные листья к голой заднице, и он, проявив мягкотелость, дал-таки себя уговорить.

Холодища, надо сказать, в то время стояла страшенная! Но подвыпившие друзья её не замечали. Илья ясно помнил, как громко скрипел под ногами промёрзший снег, ярко искрясь в свете почти полной луны, а мужики всю дорогу чему-то ржали. Когда они добрались, наконец, до общаги, и в клубах пара ввалились в вестибюль, на ходу что-то там втирая вахтёрше, выяснилось, что Марек, оказывается, спьяну забыл, в какой комнате проживает его пассия, и даже её фамилию, и потом долго ходил по общажным коридорам, выясняя.

Илья хорошо запомнил жгучее чувство неловкости, от мысли, что они сейчас запрутся к совершенно, считай, незнакомым женщинам, а те может быть, уже спят. Он от всей души желал, чтобы Марек никого не нашёл, и они поскорей убрались восвояси. Но Марек-таки нашёл, пройдоха. И никто там оказывается, не ложился спать, а сидела и веселилась целая компания каких-то девиц разного возраста, все к тому же на крепком взводе. Присутствовал там, правда, и один мужичок, но он уже был на расслабоне, и очевидно не воплощал надежд обитательниц общежития. По этой причине, внимание хозяек всецело переключилось на незваных гостей.

Марекова подружка, изрядно пьяненькая, с радостным визгом повисла у него на шее. Она, действительно, была ничего себе дамочка. Что она только в нём нашла, недовольно думал Илья, наблюдая, как Марек, аж хрюкая от удовольствия, весело тискает и тормошит её. Что они вообще все в нём находят? Вон урчит как котяра. «Он такой забавный» – поясняла, как-то ему Анюта. Забавный? Тоже мне, клоун.

Толстый, носатый, кудрявый Марек, меж тем, освободившись от объятий своей подруги, принялся знакомиться со всеми девицами, обстоятельно представляя им своих спутников и откровенно рекламируя их, поминутно вызывая тем, приступы женского смеха. Потом им налили штрафную, они выпили. Дальше у Ильи начались, а затем и участились, провалы в памяти. Воспоминания об этом вечере у него остались весьма отрывочные. С кем-то танцевал, потом курил (он всегда курил, когда напивался), а пепел стряхивал в любезно выделенную ему пластмассовую пробку от винной бутылки. Потом пили опять. Марек произносил невообразимо замысловатые тосты и спичи, в которых постоянно запутывался, так как тоже был пьян. Потом Илья в секундном просветлении обнаружил себя, в полутёмном коридоре, целующимся с какой-то девицей. Ни лица, ни имени её, он не запомнил, осталось только воспоминание, что грудь её была большая и мягкая, и кажется, даже бюстгальтера не было под блузкой. Сильно и приторно пахло каким-то парфюмом.

Как он в итоге очутился дома, для него осталось загадкой.

* * *

Когда в районе восьми часов утра, с невыразимо гадким вкусом во рту, Илья очнулся на своем нерасстеленом диване, то обнаружил, что вчера смог снять только верхнюю одежду. С отвращением он стащил с себя пропахшие табачным дымом свитер и брюки. Перед глазами еще плыло, а в затылке уже закипали первые пузырьки будущей головной боли. Со стенаниями он повлекся в туалет, а затем на кухню, где с трудом проглотил две таблетки цитрамона, запив их рассолом, оставшимся от вчерашних огурцов. Затем вернулся в комнату, рухнул на диван и, завернувшись в одеяло, снова забылся тяжким сном.

На работу, он смог явиться только к четырем часам. Впрочем, раньше и не надо было – на время эксперимента они работали в две смены. Установка пахала, эксперимент кипел, а дисциплинированный и мучительно трезвый Володька Степанов, сидел за столом и записывал что-то в рабочий журнал.

– Ты как? – раздеваясь, поинтересовался, Илья.

– О-о-о! – Володька страдальчески сморщился. – Припёрся, понимаешь, в час ночи… На рогах! Ну, она вчера меня трогать не стала, умная, думала с утра начнёт. А я на работу сбежал. Сейчас вот не знаю…

– А ты посиди, куда торопишься? Сейчас чайку попьём.

– Не-е… – замахал руками Володька. – За пацанами надо в садик. Я так думаю, что за день-то, злость у неё растратилась, пшиком выйдет. Да и чая этого, я наверно, целый чайник выпил. Ты-то как? – поинтересовался он, одевая дубленку. – Я ушёл, вы-то с Мареком ещё остались. Чем кончилось-то? Ты, правда, уже лыка не вязал. Но какие были девочки! Эх…

Они потрепались ещё минут пять. Выяснив, что Илья почти ничего не помнит из вчерашнего, Володька сочувственно поржал (Ну ты, брат даёшь!), потом, сославшись на занятость, собрался и убежал.

* * *

И почему с похмелья так тянет на эротические воспоминания? Поработать, что ли, наконец? Удивляясь странному ходу своих мыслей, Илья встал и обошёл работающую установку, всматриваясь в показания приборов. Удовлетворившись осмотром, опять уселся за стол и сделал несколько записей в рабочем журнале.

Работа в похмельную голову лезла туго, буквально, как верблюд в игольное ушко. Какие-то посторонние мысли, не имеющие ни начала, ни конца, с грохотом пересыпались, как камни в бочке. Ругая про себя тлетворного Марека, он придвинул калькулятор и принялся высчитывать, когда Анюта работает в ночную смену. Посчитал раз, другой. Однозначности не получалось. Выходило так, что может быть работает сегодня, а может, и нет. Всё-таки месяц почти прошёл, график мог поменяться. Кто-то на больничный ушел, кто-то из отпуска вернулся… подмены, перемены…

«Чего я дурью маюсь? Надо позвонить да спросить!».

Охваченный внезапной решимостью, Илья снял трубку внутреннего телефона и набрал хорошо знакомый номер.

– Да, – подтвердил усталый женский голос с того конца линии, – она сегодня работает с восьми.

Илья почувствовал, как у него ёкнуло сердце. Поблагодарив и взглянув на часы, он убедился, что стрелки вплотную приблизились к семи. Так, в восемь, звонить ей ни к чему, пусть человек приведёт себя в порядок, чайку попьёт, пощебечет с тётеньками, глядишь, добрее будет. Однако и тянуть сильно нельзя, а то станет сонная и злая. Часиков так, в девять, будет нормально. Да позвоню-ка я ей, в районе девяти. Он встал, прошёлся по комнате, подошёл к вытяжному шкафу, зачем-то заглянул в него, ещё раз прошёлся. Принятое, наконец, решение, приятно щекотало нервы. Да, кстати, как там, насчёт чая? Илья вспомнил, что ничего еще сегодня не ел, только кофе попил днём. Сразу засосало в желудке. Порывшись в столе, где они хранили чайную утварь, он среди кучи сомнительной чистоты тарелок и стаканов обнаружил полиэтиленовый мешок с сухарями. Это Ольга, Володькина жена, движимая чувством заботы и бережливости, собирала дома недоеденные куски хлеба, обрезала их, сушила и отдавала мужу на работу. Кроме этого, Илья поживился остатками сахара, в жестяной банке из-под кофе и почти полной коробкой индийского чая. Поставив чайник на плиту, и взяв в руки сборник тезисов очередной конференции, он принялся ждать.

Назначенное Ильёй самому себе время давно миновало. На часах было уже около десяти, а он всё сидел, подперев голову руками. Решимость, внезапно овладевшая им два часа назад, куда-то вся испарилась, уступив место давешним бесплодным сомнениям. Он несколько раз клал руку на телефонную трубку и, помедлив, опять убирал. Внезапно, телефон зазвонил сам. В тишине, звонок грянул подобно грому, Илья аж подпрыгнул на стуле. Несколько секунд сидел неподвижно, глядя на заливающийся телефонный аппарат, затем выругался и взял трубку.