Текст книги "Мифриловый крест"

Автор книги: Вадим Проскурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Крест засуетился и показал мне вперед. Я увидел, что за полуразрушенным плетнем прячутся трое существ, окрашенных злобно-пурпурными аурами. Восьмипатронная автоматная очередь придала аурам кроваво-красный оттенок, а граната из подствольника подействовала на них, как выключатель на горящую электрическую лампочку.

Целый фонтан земли взметнулся в небо оттуда, где только что была яма. Исполинская ладонь, сотканная из воздуха и земляных комьев, ударила меня в грудь и отбросила метров на пять назад. Каким-то чудом я исхитрился не выронить автомат.

Аркадий что-то сдавленно прошипел, вскочил на ноги и заозирался по сторонам. Казалось, его распирает изнутри какая-то злая сила. Наконец, решившись, он повернулся чуть вправо, простер руки вперед и вверх, и метрах в ста-ста пятидесяти от нас соломенная крыша деревянного домика вспыхнула в мгновение ока.

– Уже поздно отменять волшебство, – пояснил Аркадий.

Стало светло, и я увидел, что земляной фонтан иссяк. Взглянул в небо – над городом бушевал смерч. Он уже окончательно сформировался и удалялся куда-то влево, разметывая берестяные, дерновые, соломенные крыши и приводя в смятение монахов, занявших оборону в той стороне. Я с удивлением понял, что последнее подсказал мне крест, причем произошло это так естественно, как будто сейчас он стал частью моего тела... или души.

Я дернул Аркадия за рукав, и мы побежали вслед за удаляющимся смерчем. В первую секунду Аркадий пытался увлечь меня в противоположную сторону – туда, где горел дом, но, увидев смерч, переменил решение.

Когда мы пробегали мимо плетня, разорванного взрывом гранаты, из смородиновых кустов донеслось сдавленное проклятие. Аркадий дернулся и чуть не упал, но удержался на ногах. Он резко остановился, развернулся и дал назад по-чайницки длинную очередь. Он не попал, но монах заткнулся. Аркадий развернулся обратно и побежал за мной, очевидно думая, что убил врага. Я не стал его разубеждать.

Смерч мчался впереди все быстрее и быстрее, мы неудержимо отставали от него и, похоже, уже вышли из-под его защиты. Сейчас монахи отвлекутся от смерча, снова обратят на нас внимание, и тогда... Смерч беззвучно взорвался и исчез. Земляные комья, охапки соломы, трава, ветки и всякий мусор тихо осыпались на землю, и почти воцарилась тишина. Почти – потому что далеко позади продолжали надрываться собаки и доносились человеческие голоса – испуганные и разгневанные.

Крест задрожал, ощутив, как слева позади, метрах примерно в пятистах, взбухает чудовищный пузырь какого-то заклинания огромной мощности. «Мне не удержать его!» – испуганно пискнул крест.

Я дернул Аркадия за рукав, и мы побежали в сторону готовящегося заклинания.

– Ты что?! – завопил Аркадий. – Там же...

– Вижу! – крикнул я.

– Видишь? – удивился Аркадий. – Но...

– Крест видит! – пояснил я. – Быстрее!

– Не туда! – отчаянно крикнул Аркадий. – Надо убегать, укрываться...

– От этого не укроешься!

Я перепрыгнул через широкую канаву, не замедляя бега, и понял, что прекрасно вижу в темноте. А еще я понял, что заклинание вот-вот сработает и дальше медлить нельзя. Далековато, но придется рискнуть.

Я поднял ствол автомата под углом сорок пять градусов и мягко надавил на спусковой крючок подствольника. Ничего не случилось. Черт меня возьми! Я же не перезарядил его!

Я неловко залез под дубленку и потянулся к подсумку на правом боку. Гранаты где-то здесь... не расстегивается... черт, не успеваю! Пузырь взбухает, сейчас что-то родится... уже вот-вот...

Пальцы наконец справились с застежкой, я выдернул гранату, она выпала и застряла где-то в складках одежды. Я мысленно плюнул и вытащил вторую, последнюю. Загнал ее в ствол и...

Темный пузырь взорвался. Из его недр явилось на свет что-то белое, острое и колючее, как снег на склоне Эльбруса в морозный солнечный день. Крест затрепетал, пространство другого зрения мгновенно заволоклось туманным сиянием, оно не слепило, но видеть стало труднее... Я понимаю, что эти объяснения сбивчивы, что они не проясняют, а только запутывают, что все похоже на бред сумасшедшего, возможно, все действительно бред, но я не могу найти других слов, кроме тех, которые уже подобрал.

Стараясь не обращать внимания на то, что творится сейчас... где? в астрале?.. я поднял автомат, тщательно прицелился – насколько вообще можно говорить о тщательности прицеливания с такого расстояния – и потянул спуск. Подствольник гавкнул, автомат в моих руках дернулся, граната полетела по крутой параболе, я взглянул на нее другим зрением и с ужасом понял, что она отклоняется в сторону: вихрь, бушующий вокруг белой твари, относит гранату далеко вбок. Вторая граната, похоже, провалилась в штаны, лимонка осталась только одна, я израсходую ее и из оружия буду иметь только автомат и пистолет, а с таким набором пусть Рэмбо воюет – у нормального человека в подобном бою шансов немного... Все это промелькнуло в моем смятенном разуме, я взмолился, крест отрезонировал, и граната круто изменила траекторию. Она отвесно рванулась к земле, как будто для нее перестали существовать законы инерции, у самой земли так же резко изменила направление полета с вертикального на горизонтальное, влетела под существо, которое, оказывается, висело в воздухе, не касаясь земли, а затем взмыла вверх и соприкоснулась с колдовской плотью. Граната прошла насквозь... Оно нематериально!... Контактный взрыватель не сработает!... Нет, граната замедляется... Это существо наполнено слизью... Сейчас...

Ба-бах!!

Белое покрывало взметнулось в ночи, видимое невооруженным глазом. Как ни странно, существо сохранило целостность, его тело раздулось метров до пятидесяти в диаметре, но не разорвалось. А теперь оно медленно сжимается и... А почему осколки все еще прыгают внутри? Односторонняя прозрачность? Ну-ну...

Я всадил в существо остатки магазина и выбросил использованный рожок. Вгляделся в существо и увидел, как пули весело прыгают внутри его, оставляя за собой туманные следы, в которых субстанция теряла структуру... Короче говоря, существо колбасило, причем не по-детски.

Аркадий завороженно смотрел на разворачивающуюся картину. Я огляделся по сторонам и понял, что окружающие нас монахи (как их много!) тоже не отрывают взглядов от корчащегося существа. Я вставил в автомат последний рожок и больно ткнул Аркадия под ребра.

– Уходим! – крикнул я. – Быстрее, пока они не опомнились!

Аркадий посмотрел мне в глаза рассеянным и каким-то убитым взором. Он непонимающе кивнул, повернулся и побрел прочь, переставляя негнущиеся ноги, как Буратино-перерос-ток.

– Быстрее! – Я еще раз ткнул его, на этот раз в спину. – Не спи, надо уходить, сейчас будет поздно!

– Уже поздно, – пробормотал Аркадий. – Это конец.

И в этот момент существо взорвалось. Пространство сзади меня вспухло невидимым, но ослепительным светом. Неощутимая иначе как с помощью магического зрения, ударная волна покатилась во все стороны, вначале неспешно, но набирая ход с каждой секундой. Надо прятаться! Нет, я увидел, как волна проходит через дом, не замечая стен, и понял, что прятаться бессмысленно. Крест на моей груди напрягся и прошептал: «Я прикрою тебя. Только тебя. Извини, но мои силы не безграничны».

Я беспомощно взглянул на Аркадия, тот спокойно принял мой взгляд, и его губы зашевелились в беззвучной молитве. А потом нас накрыла волна.

Наверное, на секунду я потерял сознание, поскольку никак не могу вспомнить, что происходило в тот момент. В моей памяти есть только два кадра, между которыми – мрак. Первый кадр: я понимаю, что нас накрыла волна. Второй кадр: Аркадий, мертвый, лежит на земле, а я деловито обшариваю труп, забираю оружие, боеприпасы и деньги. Аркадий выглядит как живой, но его сердце не бьется, и я знаю, что ему не поможет ни искусственное дыхание, ни непрямой массаж сердца. Тело Аркадия не повреждено, но душа уничтожена, а тело без души – не более чем пища для могильных червей и других трупоедов.

Я с трудом выпрямился, посмотрел на мертвого товарища (или все-таки друга?) и понял, что не знаю ни одной молитвы. Ничего страшного, я верю, что Бог и без молитв способен отличить грешника от праведника. Если, конечно, Бог есть.

Я вспомнил чудовищно националистический анекдот про Иисуса Христа и палестинского шахида, улыбнулся и пошел прочь.

5

Я сидел в круглосуточной забегаловке, на которую каким-то чудом набрел, бесцельно слоняясь по ночному городу. На столе передо мной стояла глиняная миска с гречневой кашей, в которой, если очень потрудиться, можно было откопать крошечный кусочек чего-то, отдаленно похожего на мясо. Рядом лежала краюха еще теплого черного хлеба, а чуть поодаль стояли глиняная кружка с поганым пивом и глиняная рюмка со столь же поганым самогоном. Нефильтрованное пиво – это, конечно, хорошо, но всему есть предел.

Я смиренно сидел в самом дальнем от входа углу заведения, объемистый куль с упакованным внутри автоматом лежал под лавкой, придавленный моей ногой. Рядом оттягивалась компания не обремененных интеллектом молодых ребят. Судя по разговорам, обслуга купеческого каравана. Или охрана. Пожалуй, второе больше похоже на правду: все – не ниже ста семидесяти сантиметров, а в этом мире такой рост значительно выше среднего.

На меня настороженно косились, но с разговорами не приставали. Заметили оружие под рогожей? Нет, это невозможно, они пришли позже и не видели, как я прячу куль под лавку. Тогда что? За кого они меня принимают? За разбойника?

Полумрак расступился, и на лавку напротив взгромоздился коренастый парнишка – на вид лет пятнадцати, но не по годам крепкий. Несколько минут назад товарищи посылали его разузнать последние новости насчет того, что там громыхало час назад в бляжьей слободе. Судя по возбужденно бегающим глазам юноши, он услышал много интересного.

– Слушайте, пацаны, – начал он, – там такое... – Он перекрестился. – На Московском тракте монахов-то, монахов... сотни две будет, не меньше.

– Да хватит тебе заливать, – буркнул кряжистый бородатый мужик лет сорока, судя по всему, начальник этого коллектива. – Скажешь тоже – две сотни.

– Вот те крест, дядя Сидор, – парень перекрестился еще раз, – истинно говорю – две сотни, не меньше. Так и шныряют везде, так и шныряют. И какие-то они... перепуганные...

Парень произнес эти слова, да так и замер с открытым ртом. Видно, до самого дошло, что он сказал. В этом мире испуганный монах – настоящее чудо.

– Кого им бояться? – удивился дядя Сидор. – Ты, Афонька, говори, да не заговаривайся. Две сотни монахов только антихрист напугает.

Афонька согласился, побледнел и перекрестился еще раз.

– А вы как думаете, уважаемый, – обратился ко мне дядя Сидор, – разве может что-нибудь напугать две сотни монахов?

Я пожал плечами, думая, что этого хватит, но дядя Сидор выжидательно смотрел на меня – пришлось дать более развернутый ответ.

– Напугать можно кого угодно, – сказал я. – Антихрист, не к ночи будь помянут, – я перекрестился, – тому пример, да и обычный дьявол тоже любого испугает. Ну или почти любого. Еще две сотни монахов могут бояться трех сотен вражьих монахов – только откуда врагам взяться в самом сердце России? А мог появиться один дикий монах, но очень сильный.

– Такие монахи только в сказках бывают, – усмехнулся Сидор. – Сдается мне, здесь в другом дело. Помните, ребята, как в позапрошлом году под Серпуховом над лесами змий летал? Наверное, и сегодня что-то подобное сотворилось. Вот только что? Как взрывы пошли, показалось мне, будто белое зарево поднялось над домами – словно ангел божий сошел на грешную землю. Но это не ангел.

– Почему? – поинтересовался я.

– Так ведь ангела божьего не только земное оружие не берет, но и слово чужое против него бессильно. Над ангелом только сам Бог властен, да еще рука божья.

– Какая рука? – не понял я.

– Того, кто воззвал к Всевышнему и призвал ангела на грешную землю, называют рукой божьей. Никакому человеку, даже самому святому, не под силу ангела вызвать – над ангелами только Бог властен. Потому тот, кто ангела вызвал, есть рука божья... А ты, добрый человек, куда направляешься? – Сидор резко переменил тему разговора.

– В Москву, – ответил я.

В какой-то книжке, кажется, в детективе, прочитал, что, если не знаешь, говорить правду или солгать, лучше говорить правду. По крайней мере, меньше вероятность запутаться. Вот я и сказал правду.

– Один или с обозом? – поинтересовался Сидор.

– Один.

– С нами пойдешь?

– А чего бы не пойти? Пойду.

– Расплатишься пищалью. Как Серпуховскую заставу пройдем, так и расплатишься.

– Какой пищалью? – Мне показалось, что я ослышался.

– Которая у тебя под лавкой. Обрез?

– С чего ты взял? – деланно изумился я. – Нет у меня никакого обреза под лавкой!

– Не гневи Бога, – серьезно произнес Сидор, наставительно подняв палец. – Не лги без нужды. Днем тебя здесь не было, ты пришел ночью – в акхурат после того, как в бляжьей слободе отгромыхало. На монаха ты не похож, поскольку про ангелов божьих ничего не ведаешь. Значит, или тать, или случайный прохожий, скажем, приказчик, от каравана отбившийся. На случайного прохожего ты, уж извини, тоже не похож – случайные люди по непотребным местам ночами не шастают.

– А с чего ты взял, что я именно оттуда пришел?

– А откуда еще? Грязный весь и глаза... не то чтобы испуганные, но озадаченные. Сидишь здесь один, забился в угол и думаешь, куда податься. А я тебе говорю, подавайся к нам.

Я провел по лицу тыльной стороной руки и обнаружил, что Сидор прав: морда у меня не самая чистая. Это неудивительно – было бы странно, если бы после того смерча я остался неиспачканным. Стоило раньше обратить на это внимание... ладно, чего уж теперь...

– А с чего ты взял, что под лавкой у меня обрез пищали? – поинтересовался я.

– Из таких приключений убегают, света белого не видя, – ответил Сидор. – А ты убежал, но тюк не бросил, а тюк у тебя тяжелый и громоздкий.

– Откуда ты знаешь про тюк? Ты же в трактир позже меня зашел!

– Я видел, как ты в двери входил. Пищаль ты, кстати, плохо завернул – сразу видно, что внутри. Пистолетов у тебя один или два?

На мгновение я задумался, потом решил сказать правду:

– Два.

Сидор удовлетворенно кивнул:

– Я так и думал. Хочешь, расскажу, что там с тобой приключилось? Ты забрел в бляжью слободу... Вряд ли по бабам, скорее по делу. По какому – судить не берусь, но вряд ли по законному. – Он усмехнулся. – Тут все и началось. Взрывы, вспышки, монахи молятся, пищали стреляют, чернокнижник отбивается...

– Чернокнижник?

– Ну да, чернокнижник, а кто же? На кого еще такую облаву могли устроить? Короче, пищали палят, от волшебства земля трясется, друзей твоих шальным колдовством положило, а ты в землю забился и схоронился, пока все не кончилось. А как все кончилось и чернокнижника забили, встал ты, отряхнулся, осмотрелся по сторонам и видишь, что остался один на всем свете, если не считать пищали. Подхватил пищаль, завернул ее в куль и побрел куда глаза глядят. А тут, глядь, кабак на пути. Зашел внутрь, засел в угол, пищаль под лавку, пистолеты поближе к рукам, сидишь и думу думаешь, куда теперь податься. Вот и подавайся к нам. До Москвы проводим, без нас тебе через заставы никак не пройти. А потом, если ты мне понравишься да сам если захочешь, так с нами и останешься. Ты – муж справный, статный, на лицо неглупый... Повоевать пришлось?

Я кивнул.

– Словакия?

– Чечня.

Сидор огорченно зацокал языком:

– Снова, выходит, абреки зашевелились? Ох, беда с ними. Я всегда говорил: надо ихнее племя гадское извести, как Господь Содом и Гоморру! Так, значит, воевал... Убег, поди, с войны-то?

– Отпустили.

– Изранен был?

– Нет, Бог миловал. Срок вышел.

– А сколько тебе годков-то?

– Двадцать три.

– А где ты служил? Что-то не знаю я частей, где через семь лет отпускают.

– Два года, а не семь, меня забрали в двадцать один.

– И что, через два года отпустили? Где служил-то?

– Разведрота сто девяносто второго десантного полка, – ответил я чистую правду.

Сидор звонко хлопнул ртом:

– Так ты что, из монахов, выходит? Дикий?

– Я постриг не принимал, – снова сообщил я чистую правду.

– Но слово знаешь?

– Чуть-чуть. Иначе бы мне сегодня не выжить.

– Что умеешь? – В голосе Сидора проявились деловые нотки. А он не так прост, как кажется...

– Говорят, неплохо дерусь, – начал я, – стреляю из пистолета, пищали...

– Да я не о том! – перебил меня Сидор. – Слово твое что умеет?

– Почти ничего, – честно признался я. – Я совсем недавно его получил, почти не владею им, если честно. Сидор задумчиво пошевелил челюстью.

– А может... Кстати, как тебя зовут-то?

– Сергей.

– А меня Сидор. Будем знакомы, стало быть. А может, Сергей, ты выложишь аккуратненько пистолетики на лавку да и пойдешь куда глаза глядят? А? Или думаешь, коли стрелять начнешь, пуля не в потолок уйдет?

– Первая пуля в потолок, – согласился я и вытащил «стечкина» из-под полы.

Отсоединил магазин и продемонстрировал его верхний срез Сидору.

– Здесь двадцать пуль, – сказал я, – и девять в другом пистолете. Хочешь рискнуть?

Я защелкнул магазин на место и убрал «стечкина» под дубленку. Сидор решил не рисковать.

– А ты серьезный человек, – проговорил он. – Где достал такую игрушку?

– В лесу, – честно сказал я. – Верст пятьдесят-семьдесят отсюда. Там еще есть.

– Сколько? – быстро спросил Сидор.

– Тебе хватит.

– Сколько за штуку?

Я задумался. Какой тут курс рубля?

– В Москве обсудим, – сказал я после долгой паузы. Сидор кивнул.

– Пищаль у тебя такая же хитрая? – спросил он.

– Ага, – кивнул я. – Кстати, это не обрез, она такая же короткоствольная, как и пистолеты.

– На сколько шагов стреляет?

– С трехсот в человека попасть можно.

– С трехсот шагов?!

– Ну, перед этим потренироваться надо...

– С трехсот шагов, – со вкусом проговорил Сидор. – Минуту назад мне показалось, что я продешевил, но теперь... Приноси клятву, и поехали в Москву.

– Сначала ты.

– Умный парень, – усмехнулся Сидор. – Клянусь Отцом и Сыном и Святым Духом, что не причиню никакого вреда рабу божьему Сергею, пока мы не окажемся в Москве.

– И день после этого, – добавил я.

– И день после этого, – согласился Сидор и замолчал.

– Ты не закончил, – сообщил я. Сидор глубоко вздохнул и закончил:

– А если нарушу сию клятву, не быть мне живым.

– Пусть поклянутся остальные, – потребовал я.

– Сначала ты, – уперся Сидор. – Забыл порядок?

Поколебавшись пару секунд, я произнес смертную клятву. Крест шевельнулся. Надо же, действует, а я уж подумал, что он растерял всю свою силу.

Приказчики, или охранники, или кто они там есть, один за другим повторили клятву, а потом мы выпили за знакомство. А потом выпили за то, чтобы добраться до Москвы без затруднений. А потом просто так.

6

Я продрал глаза и подумал, что пить надо меньше. Оказывается, я проснулся не сам – меня усердно пинал в бок парнишка... как его зовут-то?.. Афонька вроде бы. Нет, он не пинал меня, он толкал. Я с трудом сел, и голова взорвалась болью, я сжал виски и услышал насмешливый голос Сидора:

– Что, Сергей, отвык от водочки-то? Афонька, сгоняй на кухню, принеси рассолу!

Я ощупал карманы и обнаружил, что оба пистолета на месте. От сердца немного отлегло. А где автомат?

– Не суетись, – сказал Сидор, – то, о чем ты подумал, уже спрятали. Эту вещь под полой не пронесешь, даже если приклад отпилить. Слушай, Сергей, ты не одолжишь мне один из... ну, ты понимаешь?

Я кивнул, огляделся по сторонам и обнаружил, что нахожусь на сеновале, а вокруг снуют крестьяне и купцы. Я сделал усилие над собой и встал на ноги. Пошатнулся, но устоял, хотя для этого пришлось облокотиться на Сидора. Пистолет системы Стечкина незаметно перекочевал из-под полы моей дубленки под полу дубленки Сидора. Он присвистнул:

– Ты точно ничего не перепутал? Ты дал мне тот, который больше.

– Не обольщайся, – улыбнулся я. – Он предназначен для опытных бойцов, а для нас с тобой это просто пугач. Когда будешь из него стрелять, будь готов к тому, что промажешь.

– Понятно, – ухмыльнулся Сидор. – А я уж подумал, что ты с похмелья добрый... Афонька! Ты где пропал?

Афонька притащил рассол, и мир стал заметно четче.

7

Первое препятствие ожидало нас у выхода с постоялого двора. Перед воротами выстроился десяток стрельцов в полном вооружении, сзади маячили черные рясы монахов. Путешественники толпились посреди двора, лошади ржали, люди нервничали.

– Запомни, – сказал Сидор, – ты идешь с нами от самого Харькова. Потребуют клятву, скажешь так: клянусь, что сопровождаю сей караван с начала похода. Понимаешь, – он хихикнул, – наш поход на самом деле только начинается.

– Что ты имеешь в виду? – не понял я.

– То, что мы везем из Харькова, гораздо менее ценно, чем ты и твои игрушки. Поэтому можно считать, что поход начался только что.

– Понятно. Монахи подумают, что я говорю одно, а на самом деле будет совсем другое. Здесь так часто делают?

– Постоянно. А ты что, раньше никогда не приносил обманные клятвы?

– Никогда. А это точно подействует?

– Подействует, не сомневайся.

Строй стрельцов покачнулся, вперед вышел монах в высоком клобуке и с большим золотым крестом на груди. Видать, не простой монах.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – пророкотал он хорошо поставленным басом, прямо как генерал на параде. – Всем, владеющим словом, повелеваю выйти вперед.

Я обратился к кресту, и, к моему удивлению, он легко ответил. Я спросил, можно ли считать меня владеющим словом, – крест хихикнул и заявил, что это спорный вопрос. Я уточнил: могу ли я принести смертную клятву, что не владею словом? Крест на мгновение задумался, а потом сообщил – могу, надо только твердо решить для себя, что сам я словом не владею, а владеет им крест, и тогда можно смело приносить любую клятву.

Я не вышел вперед, и никто не вышел. Сидор толкнул меня в бок, но я посмотрел на него уверенно: знаю, что делаю, говорил мой взгляд. Сидор отвернулся.

– Всем, имеющим пищали и кулеврины, также повелеваю выйти, – продолжил монах.

Стрельцы дружно сделали шаг вперед, монах обернулся и досадливо произнес:

– К вам это не относится.

Стрельцы сделали шаг назад, пряча на лицах довольные улыбки. Наверное, в любом мире нет для солдата большей радости, чем точно исполнить дурацкий приказ командира – и чем глупее приказ и нелюбимее командир, тем больше радость.

Я наклонился к Сидору и прошептал ему на ухо:

– Эта штука правильно называется автомат. Если потребуют, можешь смело клясться.

– Потребуют, можешь не сомневаться, – кисло процедил Сидор.

Никто не вышел, и монах приказал принести клятвы. Процедура затянулась почти на час, по истечении которого наша странная компания покинула двор в полном составе. Никто не умер – ни среди нас, ни среди других посетителей.

8

Погода точно сошла с ума. Кажется, что с каждой минутой становится чуть-чуть холоднее. К полудню температура упала градусов до десяти ниже нуля, и мороз продолжает крепчать. Мои попутчики в один голос утверждают, что причиной этому колдовство, случившееся прошедшей ночью: дескать, после освобождения таких сил погода всегда чудит.

Стали известны кое-какие подробности происшествия в бляжьей слободе. Вчера вечером в самых зловонных трущобах засекли двоих чернокнижников. В самом деле, где же им еще прятаться, как не в зловонных трущобах? К счастью, в городе находилась полусотня монахов, остановившихся на ночлег. Поднятые по тревоге монахи выставили оцепление, но проклятые исчадия ада учуяли присутствие светлых сил и пошли на прорыв. Один чернокнижник погиб, второй сумел вырваться и сейчас наверняка бродит в лесу в обличье волка или медведя-шатуна. Кое-кто говорит, что это были не простые чернокнижники, а рыцари смерти, потому что многие видели, как над слободой разлетались ошметки ангела, которого эти твари убили. Но здравомыслящие люди не верят в такие глупости, потому что если два рыцаря смерти способны играючи расправиться с настоящим божьим ангелом, то тогда с ними вообще не сладит никто и никогда. Никаких рыцарей смерти не бывает – это такие же сказки, как теневые демоны, пылевые демоны, Кощей Бессмертный и святой мальчик Игорь, гончаров сын.

Как бы то ни было, в бляжьей слободе имела место истинно могучая волшба, в результате которой там, по слухам, полегло все живое. И это хорошо, потому что ту слободу давно пора было сровнять с землей, ибо никакой пользы от ее обитательниц нет уже пятый год: пятый год эти бабы поголовно больны заморской напастью люэсом – с тех пор, как там пережидали метель немецкие купцы, которые, как говорят, вовсе и не купцы были, а лазутчики, что перед войной военные тайны выведывают да всякие подлости учиняют. В общем, как ни крути, все, что ни делается, делается к лучшему. А монахов ночью строилось вовсе не две сотни, как показалось Афоньке, а неполных четыре десятка.

Коротая время в пустых разговорах, мы неспешно двигались к Москве. Караван включал в себя всего две двуконные подводы, доверху заполненные мешками с сахаром. Мне показалось, что девять человек, включая меня, – слишком много для сопровождения такого груза, но мои новые товарищи дружно ухмылялись и с загадочными улыбками говорили: мол, сахар нынче в цене.

– Опиум, что ли, везете? – спросил я, не выдержав, и по вытянувшимся лицам понял, что попал точно в цель.

Сидор загадочно посмотрел на меня и поинтересовался, как я догадался, если не владею словом? А если владею словом, то как остался жив, произнося смертную клятву? Я ответил, что, сравнив ценность груза и количество сопровождающих, нетрудно сделать определенные выводы, и для этого не нужно владеть никаким словом. Сидор с подковыркой спросил: владею ли я все-таки словом или вчера наврал?

– Как посмотреть, – ответил я. – Вот если когда... ну, когда магию творишь, так сказать... так вот, если при этом ни одного слова не произносишь, можно ли считать, что ты словом воспользовался?

Сидор рассмеялся.

– Интересный подход, – сказал он. – А можно без молитвы твоей магией пользоваться?

– Почему бы и нет? Чем вообще молитва отличается от... ну, скажем, от хорошего стихотворения?

Никто не знал, что такое хорошее стихотворение, и я продекламировал «Спокойную ночь», «Белеет парус одинокий», «Красное на черном», а на десерт «Алюминиевые огурцы». Кажется, мой авторитет поднялся на недосягаемую высоту.

9

Следующую ночь мы провели в Бутове. Это еще не Москва и даже не пригород – это захолустная деревенька в дне пути от столицы. Главной достопримечательностью деревни является огромный – в сравнении с остальными домами – постоялый двор с круглосуточным трактиром, борделем и бильярдной для благородных.

Вместе с нами коротали ночь человек пять монахов, но они заперлись в комнатах с девицами легкого поведения, в то время как мы ютились на холодном сеновале, прижавшись друг к другу, как щенки в конуре. Оказывается, местные монахи пользуют этих девиц на совершенно законном основании – ведь в Священном Писании сказано о безбрачии, но не о целомудрии, и не нужно путать два разных понятия.

В этом мире настоящий рай для монахов. Они бесплатно пользуются услугами гостиниц и ямов, в любом трактире их бесплатно кормят и поят – лишь самые дорогие яства составляют исключение. Монах имеет право потребовать любую женщину, и ни одна женщина не вправе отказать монаху. Я спросил, как насчет государыни императрицы. Мои товарищи задумались и через несколько минут оживленной дискуссии пришли к выводу, что государыня императрица все-таки является исключением. Также я узнал, что за хулу на императорский двор здесь рубят голову, а за хулу на Святую Церковь сжигают живьем на костре. Почему-то это меня не удивило.

Сидор где-то разжился табаком и пригласил меня покурить на крыльце. Когда мы вышли на улицу и отошли в сторону, он спросил:

– Откуда ты взялся, Сергей? Ты ничего не знаешь о мире, ты говоришь странными словами, у тебя невиданное оружие, и ты знаешь неслыханные молитвы.

– Это не молитвы, это стихи, – поправил я.

– Любой стих – молитва, – отрезал Сидор. – Откуда ты, Сергей? Где ты родился, как ты стал тем, чем стал, откуда у тебя такие пистолеты, в конце концов?

Я глубоко вздохнул и начал рассказывать. Я сообщил почти все – только не называл имен и умолчал о планах на будущее. Но Сидор и так понял.

– К митрополиту идешь сдаваться... – понимающе протянул он. – Может, ты и прав, когда на тебя такая облава идет... Постой, так ты что, и есть тот самый чернокнижник?

Я скромно потупился.

– Я не чернокнижник, за всю жизнь ни одной колдовской книги и в глаза не видел.

– Это не важно. Читать умеешь? Молитвы творить можешь? Духовное звание есть? Нет! Значит, чернокнижник.

– Выходит, чернокнижник, – согласился я.

– Вот именно. А что там за белое сияние было?

– Черт его знает. Монахи какую-то тварь наколдовали – большую, белую и какую-то... слепящую, что ли...

– Ангел... – выдохнул Сидор и перекрестился. – Ты что, с настоящим ангелом управился?

– Не знаю, ангел это был или нет, – раздраженно проговорил я, – но пулями его нашпиговал, он и лопнул, словно пузырь мыльный.

– А как же мертвь? Мертвь была?

– Какая еще мертвь?

– Говорят, что если ангела убить, то вокруг мертвь разливается. На целую версту вокруг все живое гибнет, а потом в нетленные мощи обращается.

Я пожал плечами:

– Что-то такое было.

– А как же ты? Почему еще жив?

– Есть у меня одна вещь... Короче, на меня чужое волшебство почти не действует.

– Крест святой? – догадался Сидор. – Разве это не сказки? Значит, не сказки... Тогда все понятно – он тебя оберегает, и он же силу дает. А сам ты словом не владеешь, правильно?

Я кивнул.

– Значит, чернокнижник... – Сидор, казалось, размышлял вслух. – Слушай, Сергей, а на хрена тебе митрополит? Облава стороной прошла, теперь они ловят в лесу зверя, в Москве тебе бояться нечего. А с твоим крестом да с пищалями мы лесное княжество основать сможем. Станешь лесным епископом, обложишь данью пару уездов, будем жить как баре. А потом, глядишь, и монастырь свой организуем...

– А откроют на нас с тобой большую охоту – и поминай как звали рабов божьих!

– Точно, – согласился Сидор. – Но каков соблазн... Ладно, пошли спать, утро вечера мудренее.

10

К Серпуховской заставе мы подъехали уже вечером. Впрочем, подъехали – это слишком сильно сказано: ехали мешки, а мы шли пешком рядом с телегами. Здесь конная тяга – основной способ перевозки тяжелых грузов.

Достойно удивления, как увеличиваются расстояния, стоит только перейти от современного транспорта к лошадям и телегам. Я всегда думал, что в средние века конный путник покрывал за день сто пятьдесят – двести верст, но оказалось, что это далеко не так. Трудно найти лошадь, которая могла бы бежать рысью весь день и не сдохнуть к вечеру, а еще труднее найти человека, который без веских причин согласился бы на такую бешеную скачку. Ямщики не в счет – там люди и лошади меняются на каждой станции, они возят только государеву почту, ибо никакой другой груз не окупит затрат на столь быструю перевозку. А обычные возницы от Харькова до Москвы едут почти месяц.