Текст книги "Год Дракона"

Автор книги: Вадим Давыдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

АУГСХАЙМ. МАРТ

Вместе с Юлиусом Андрей прошел в столовую, где Майзель и Гирстайн что-то живо обсуждали по-английски. Услышав его речь, Корабельщиков почти позавидовал: Майзель говорил лучше, чем проживший в Англии пятьдесят последних лет сэр Мозес. Увидев Андрея, Майзель, извинившись, поднялся и шагнул к нему:

– Ну, пойдем, поболтаем. Твои патроны выделили мне целый гостиничный номер, – Андрея неприятно покоробила усмешка Майзеля, но он не подал виду. Майзель повторил настойчиво: – Пойдем. Я хочу до вечера быть в Праге.

И зашагал наверх. Андрей, поколебавшись немного, дернул плечом и направился за ним следом.

Пропустив его в номер впереди себя, Майзель закрыл дверь на ключ и ослепительно улыбнулся:

– Ну что, дружище, наверное, это самое острое ощущение в твоей жизни на сегодняшний день, а?! Все еще не веришь, конечно... Ну, понятно. Придется, однако. Это я, Дюхон. Я.

Андрей уже практически поверил. Слишком уж много было у всего этого совпадений. Но по-прежнему его мозг отказывался в полной мере осознать это:

– Данька?! Но... Как это возможно?!

– Друг мой, – Майзель плюхнулся в кресло и, достав сигару, принялся ее раскуривать. И так осветилось огнем зажигалки его лицо, – Андрей передернул снова плечами, совершенно помимо воли. – Наука в наши дни умеет много гитик. Иногда даже значительно больше, чем хочется, – добавил он уже вполне серьезно. – Садись. Поговорим.

Андрей опустился в кресло напротив.

– Значит, это все-таки ты?!

– Да.

Как ни странно, это краткое и ничем не подкрепленное заявление окончательно убедило Корабельщикова в реальности происходящего – и в том, что сидящий перед ним человек и есть его старинный друг и наперсник Данька.

– Давай я тебе сам расскажу, с чего это началось. А то ты явно не знаешь, откуда спрашивать, – Майзель глубоко затянулся, пополоскал дымом рот и резко выдохнул его в потолок. – Началось это с того...

– Я читал, с чего это началось, – нетерпеливо вскинул голову Андрей.

– Об этом нигде не писали. Никогда. Так что ты не можешь этого знать, – покачал головой Майзель.

– Я имел ввиду...

– Я знаю, что ты имел ввиду, – Майзель кивнул. – Но я расскажу, с чего это началось. Они поехали в супермаркет. И заблудились. Заехали не в тот район. Город Ангелов, дружище, Город Ангелов [10]10
  Лос-Анжелес (Калифорния, США)


[Закрыть] .

У Андрея всегда было живое воображение. И трех секунд паузы ему хватило, чтобы представить себе дядю Сему и тетю Розу, заблудившихся не в том районе.

– Боже, – Корабельщиков закусил губу. – Данька.

– Ничего, – оскалился Майзель, и Корабельщикова мороз по спине продрал, – хоть и не Андрею вовсе был этот оскал адресован. – Ничего. Я быстро разобрался в проблеме. Агентство по борьбе с наркотой, которое продает наркоту, чтобы воевать с картелями, чтобы контролировать рынок, чтобы продавать наркоту, чтобы на эти деньги воевать с картелями, и так до бесконечности. Страна дураков и непуганых идиотов. А папа с мамой – это collateral casualties [11]11
  collateral casualties – сопутствующие жертвы (англ.)


[Закрыть] . Но это не со мной, не со мной, – он погрозил пальцем. – Я ведь еще в «совке» был довольно крутым жиденком. А, впрочем, ты, вероятнее всего, об этом по своей тогдашней оголтелой влюбленности в Таньку и не догадывался. Не до того тебе было. Не догадывался ведь?

– Нет. Ну, почти нет.

– Вот. Вы, друзья мои, даже не представляете себе, на что может оказаться способен маленький и очень злющий мальчишка с ноутбуком. Особенно если этот мальчишка – еврей. И что такое настоящая месть – вам тоже не понять.

– Но... как?!

– Ну, видишь ли. Это случилось в те буколические времена, когда для подобной операции было достаточно юниксоидного лэптопа, сотового телефона и немного фантазии, замешанной на родном совковом нахальстве. Не спрашивай меня, откуда я узнал коды доступа, как мне это пришло в голову и прочую лабуду. Это не имеет никакого значения. Да и не интересны никому технические подробности. Разумеется, потом – довольно скоро, кстати – меня нашли и убили.

Андрей содрогнулся – так легко и непринужденно, так походя Данька, – то есть, конечно, Майзель, – выболтал-выплюнул это слово.

– Да, да, и меня тоже, – Майзель слегка подался к нему, и по вспыхнувшему на его скулах лихорадочному румянцу Андрей понял, как на самом деле непросто ему изображать непринужденность и соблюдать легкомысленный тон повествования – все еще полыхает у него внутри. – Только это им нисколечко не помогло. Эти кокаиновые черви слегка меня недооценили. Я успел кое-что. Я успел найти людей, которые поняли, чего я хочу. Поняли, что если я просто отдам эти деньги государству, пусть даже такому, как Америка, оно ничего не сможет с ними путного сделать. Слишком много всего... Понимаешь? Они меня прикрыли. Просто разрешили мне взять практически все. По этому соглашению мы создали внебюджетный фонд для федов [12]12
  Feds (амер. жаргон) - сотрудники, агенты Федерального Бюро расследований (FBI).


[Закрыть] . Так сказать, на мелкие расходы. Не хочу утомлять тебя техническими нюансами, – об этом в другой раз, если тебе будет интересно. У меня осталось... ну, скажем, около пятидесяти миллиардов. Тогда, в середине восьмидесятых? Представляешь, что это было тогда такое?! И ты знаешь, что потом произошло?

И тогда Корабельщиков вспомнил. Вспомнил – вдруг, ярко и отчетливо, – тот, давний-давний разговор о том, сколько денег на самом деле нужно для счастья. И для чего они вообще нужны. Вспомнил горящие Данькины глаза, когда тот говорил о влиянии на окружающий мир в режиме реального времени.

Майзельувидел: его рассказ угодил в цель, и кивнул:

– Да, дружище. Именно так – сбылась мечта идиота, как говорил мой духовный предтеча. С одной ма-аленькой неувязочкой. Меня укокошили. Это ответ на твой невысказанный вопрос, – почему перед тобой не Данька, а совершенно посторонний парень. Так вот, все просто. Пуля попала в участок мозга, который, как выяснилось на примере твоего покорного слуги, отвечает за регенерацию органов и тканей и странным образом за генетические схемы развития. Только, Бога ради, не спрашивай меня, где, как и почему. Я этого не знаю. Скажу тебе больше – те люди, которые меня, с позволения сказать, лечили, тоже ни черта не знают. И не могут повторить эксперимент. А как тебе известно из школьного курса физики и химии, эксперименты, которые нельзя повторить, являются антинаучной фантастикой и шарлатанством. Так что перед тобой самый настоящий образец непонятно чего, получившегося неизвестно как.

– Но...

– Погоди, друг мой. Итак, две пули из «Венуса» – страшненький такой пистолетик... Неважно. Важно, что я совершенно непостижимым образом оставался при этом в полном сознании. Ни на секунду даже не отключился. Мне сказали: или через несколько часов ты умрешь, или мы делаем операцию, и у тебя есть один шанс из миллиона. Конечно, я выбрал шанс. По закону парных случаев, все закончилось благополучно... или почти благополучно, как видишь. Меня прооперировали, и тут-то и началось самое интересное. То, не знаю что. И никто до сих пор этого не знает. По теории одного из моих лепил, включилась какая-то генетическая схема, заложенная в ДНК, которая при моем появлении на свет активирована не была. Результат – полная перестройка организма. От меня прежнего ничего не осталось. Даже дактилоскопических отпечатков. Даже радужка сетчатки глаза поменяла цвет и рисунок.

– Бред!

– Увы, нет, – Майзель развел руками и театрально наклонил набок голову. – Дружище, я понимаю твои эмоции. Даже разделяю их в некотором смысле до известной степени. Но это правда. Это медицинский феномен, до меня не имевший места или не задокументированный, что, собственно, одно и то же. Могу только сказать тебе по большому секрету: это было очень больно. Очень, дружище. Ты представляешь, что это такое – когда у взрослого человека растут кости и зубы? Когда слоями слезает кожа и сочится лимфа? И поверь, – хорошо, что не представляешь. Как я не тронулся умом, я до сих пор не слишком понимаю. Наверное, очень хотел жить. Мне несказанно повезло – в меня стреляли буквально на ступеньках Синайской больницы в Нью-Йорке. Идиоты, не могли найти места попроще! Опять же, не стану утомлять тебя натуралистическими подробностями. В результате получилось не только отличное здоровое тело с великолепными рефлексами, но и с мозгами что-то произошло. Я стал соображать на десять порядков быстрее. И лучше. И спать мне больше практически не нужно, – так, часик-другой. Просто по привычке. А могу вообще не спать. Неделями. И спиртное на меня больше не действует. Не знаю, отрастут ли у меня отрезанные конечности, – признаться, на подобный эксперимент я до сих пор так и не решился, – но то, что раны, даже довольно глубокие, заживают на порядок быстрее, даже чем у самых отчаянных здоровяков – медицинский факт. И я здоров, как... просто как не знаю кто. Никаких болезней. Никакого гриппа. Никакая зараза меня вообще не берет. Я себя в двадцать лет так не чувствовал! Ну, и еще всякие приятные мелочи, – Майзель помолчал, глядя на изумленного Корабельщикова, и усмехнулся чуть снисходительно. – Потом я учился. Даже с удовольствием. Так интересно знать, на что способно твое собственное тело! Я решил, что охранять меня, любимого, как следует, смогу только я сам. Следуя известной поговорке – если хочешь, чтобы было сделано хорошо, сделай это собственноручно. Нужны были специальные навыки, которые я получил и которыми с успехом и с большим удовольствием пользуюсь. Нет, конечно, у меня есть служба безопасности, куда же без этого, но они на дальних подступах работают, а на ближних для меня лучше меня самого никого нет и не может быть. Словом, я теперь собой страшно доволен, – Майзель похлопал себя по груди и расхохотался, глядя на друга, сидящего напротив с отвисшей челюстью. – Андрюшка! Даже если все плохо так, что хуже просто не бывает, это может означать только одно: сейчас начнет везти! Я был практически трупом, а теперь я снова живу, дышу и так далее. Довольно много уже времени с тех пор прошло, а я все еще иногда не верю, что это было со мной.

Его сигара потухла, но Майзель снова зажег ее и затянулся так глубоко, что ввалились щеки:

– Мне просто нужно было очень много денег. Сразу. Я бы взял частями, но мне нужно было сразу. У меня не было – да и сейчас, собственно, нет, – ни одной лишней минуты. Я не мог ждать. Понимаешь? Ну, а потом, когда все кончилось... Я стал думать. Вот, сказал я себе. У тебя есть куча денег – просто безобразная куча денег – и новая, по сути дела, жизнь. Что ты будешь делать теперь, жалкий крекер [13]13
  Cracker (комп. жаргон) – взломщик программ и чужих компьютеров, хакер-разрушитель.


[Закрыть] , мелкий воришка, которому сказочно повезло, есть ли у вас план, мистер Фикс?!. Я так много всего передумал тогда, Дюхон. У меня оказалась такая прорва времени, чтобы думать, ведь ничего другого я делать не мог. Я уже не спал тогда, – совсем не спал. Надо было думать, чтобы наполнить время и не дать боли свести меня с ума. А план, мой план... План у меня был. Почти готовый план. И скажу тебе больше – я его выполняю пока что.

– План переделки мира в режиме реального времени, – Андрей потряс головой, словно желая поскорее проснуться.

– Именно.

– А почему...

– Это просто, дружище. Это на самом деле ужасно просто. – Майзель порывисто поднялся и принялся мерить шагами не слишком просторную комнату. – Почему это случилось со мной? Почему свалились именно на меня эти чертовы деньги и новое тело, которому не нужен сон, которое может работать по двадцать пять часов в сутки? Почему я получил мозги, которые считают варианты куда быстрее, чем у всех Соросов и Баффетов, вместе взятых? Почему мне удаются вещи, которые до сих пор никому не удавались?! Я скажу тебе, почему. Потому, что там, – он показал пальцем в потолок, – заинтересовались моим планом, и решили дать мне шанс. Попробовать его воплотить в реальность. И я получил для этого, как ты видишь, не только деньги. Я твердо знаю, дружище: деньги нужны только для того, чтобы сделать жизнь лучше. Не только и не столько собственную, хотя – куда же без этого?! И даются они тому, кто может это сделать. К сожалению, не все, кто могут, еще и хотят. Они не понимают, что деньги даются не кому-то одному, а всем. Всем – через немногих. Деньги – это не тебе и не мне, понимаешь, дружище?! Через меня или через тебя. А они думают, что они что-то там заработали. Дети – и те умнее. Но я-то – хочу. И – делаю. И только поэтому... Мы – «Golem Interworld» – сегодня держим под контролем треть мировых финансовых потоков. Девять десятых сотовых операторов планеты либо работают под патронажем и по технологии Godafone, либо напрямую принадлежат ему. Телевидение и Сеть. Космос набит нашими разведывательными и вещательными спутниками. О, нет, не думай! Мне самому не нужно много, хотя я мало в чем себе отказываю, – из того, что мне нужно. Все деньги работают в проектах. И денег этих нужно столько... Но – знаешь, что? – чем больше я трачу, тем больше у меня денег. На все остальное, что я хочу делать. Нет, я не могу сказать, что я совсем не ошибаюсь. Да, я делаю ошибки. И тогда – я теряю деньги. И это до такой степени четко видно, что никаких сомнений не возникает. Так что все действительно очень просто, – Майзель снова сел в кресло, закинув ногу на ногу.

– Так вот почему ты теперь...

– Майзель?

– Ну да.

– И это просто, дружище. Имя осталось прежним, поскольку вполне соответствует. Даниэль в переводе с иврита означает «судил меня Бог». И вынес... Ладно. А Майзель...

– Я помню. Не нужно меня убеждать. Ну, допустим, – Андрей почти бессознательно принял ту же позу, что и Майзель. – И в чем же состоял твой План?

– Ты давно был в Праге?

– Никогда не был. Я читал и слышал, что благодаря тебе там многое изменилось.

– Да, дружище. Очень многое. И не только в Праге. Но и в Будапеште, и в Софии, и в Бухаресте, и в Белграде, Варшаве, Любляне. А также в Брюсселе, Страсбурге, Берлине, Лондоне. Мы стали пупом земли. В самом прямом смысле этого слова. Сверхдержавой с заморскими, можно сказать, владениями. С армией, не имеющей себе равных.

– А с ООН эту свистопляску устроил – тоже ты?

– Нет. Не только. Это давно уже нависало. Так дальше не могло продолжаться. ООН превратилась в контору, штампующую резолюции, которые протаскивали чучмеки, в том числе через Совет безопасности. Американцам это надоело до смерти, ну, а нас это вообще никак не устраивало. И войска ООН, комплектуемые из руандийских саперов и таиландских десантников, – это анекдот, причем анекдот похабный. Вот мы все это вместе и перевернули. И новый Устав ООН, и новые постоянные члены Совета безопасности, новые принципы голосования, сложная трехступенчатая система вето. Пришлось попотеть.

– Замечательно емкий термин, – хмыкнул Корабельщиков.

– Ну да, это только так говорится. Конечно, рассказать под пивко о том, чего это на самом деле стоило. Сколько всего пришлось... Да и зачем тебе это?

– Ты прав, – Андрей вздохнул. – Я ничего не хочу знать о том, как мой друг стал Драконом. Я боюсь, что мне это действительно не проглотить. Во всяком случае, сейчас. Ты изменился. И я не уверен, что в лучшую сторону.

– Ты тоже изменился. Правда, не так сильно, но этого следовало ожидать, – Майзель снова ослепительно улыбнулся и щелкнул зубами. – Значит, ты слышал это прозвище?

– Кто же его не слышал, – досадливо дернул головой Андрей. – Так что насчет плана, в который ты собирался меня посвятить?

– Ты все еще не веришь, – Майзель вздохнул, поднялся, подошел к холодильнику. – Что ты выпьешь? Тут полный джентльменский набор.

– Пива.

– И я промочу горло, – Майзель достал бутылки, открыл, вернулся к столику, протянул одну из бутылок Андрею, себе взяв при этом минералку, сел. – План мой прост, Дюхон. Сначала сделать одну страну – одну-единственную – супердержавой и примером для подражания. А потом – покончить с войнами и нищетой везде, куда сможет долететь ее экспедиционный корпус. Это стратегия. Тактические решения вырабатываются, так сказать, в процессе, – Майзель отхлебнул немного прямо из горлышка. – Поехали со мной в Прагу. Сам увидишь, как все переменилось. И поймешь. Я Дракон, да. Только белый и пушистый. Для друзей, разумеется.

– А для врагов?

– Врагов я кушаю, – нежно улыбнулся Майзель. – С косточками, шерсткой, коготками и хвостиками.

– Это правда, что ты сам... застрелил Престона?

– Ты в самом деле хочешь это знать?

– Тебя... тебя обвинили в этом.

– Меня много в чем обвиняют, – пожал плечами Майзель. И было в этом жесте что-то такое. Неуловимое, – от прежнего Даньки. – Мне плевать. Может, да. А может, нет. Камеры наблюдения ничего такого не зафиксировали. Кто такой был этот засранец? Один из так называемых «топ-менеджеров» с зарплатой в пятьдесят миллионов долларов в год. За какие такие заслуги, интересно? На такие деньги можно университет построить. Даже я не могу себе позволить получать такую зарплату. Такую зарплату нельзя платить человеку, потому что человек сразу начинает думать, что он Бог. И вообще, – это был всего лишь эпизод. Один из многих боев, которые я выиграл и которые мне еще предстоит выиграть. Они просто не знали, что смертны. Смертны точно так же, как я. Я доказал им это. Это оказалось гораздо легче, чем ты думаешь.

– И никто не смог тебе помешать?! Извини, но это...

– Кто мог мне помешать? Разве способны на что-нибудь, кроме заседаний и резолюций, демократические болтуны? С их презумпциями невиновности, правами человека и прочими прекраснодушными бреднями? Они ждали – и ждут: я буду играть по их правилам, которые они придумали для булочников и таксистов и которые сами пускают побоку тогда и так, как им хочется. А вот это вряд ли. Я многому научился у своих врагов, Андрей. Когда тебе ставят мат, нельзя поднимать лапки кверху. Нужно хватать доску – и в бубен. А еще лучше – из двух стволов, и тоже в бубен. Обязательно в бубен, понимаешь?! Есть вещи, которые нельзя купить. Их нужно взять силой. Доказать: ты переступишь через что угодно. К тому же, дружище, в это время я уже был сказочно богат. И совсем ничего не стеснялся. Совсем.

– Но зачем?!

– Мой план, господин Корабельщиков. Мой план. А знаешь, кто первыми поверил?

– Кто?

– Японцы. Ярухито. И приказал – участвовать! И все Мицубиши и Мацушиты – они просто выстроились во фрунт. И мы с их мощностями такого уже наворотили! И еще наворотим. А если кто-то думал, что японский император – это просто такая туристическая достопримечательность, – Майзель вдруг рассмеялся.

– Чего ты хохочешь?!

– Мы с ним встретились первый раз лет девять... Да, девять лет назад. Он прилетел, едва успев натянуть на себя корону. Тогда, помнишь эту жуткую историю с захватом императорского лайнера во время визита в Египет, когда едва ли не все члены семьи погибли? Конечно, культура мщения сыграла свою роль. Обязательно. Но не главную. Они поняли, что если и дальше будут киснуть в болоте пацифизма, их всех вырежут. Всех до последнего. И он мне подарил меч, сделанный специально для меня, почти такой же, как и Вацлаву, и роскошное, совершенно невероятной красоты издание «Протоколов сионских мудрецов» на японском с параллельным переводом на чешский. Он был так трагически серьезен и так хотел в компанию, что у нас с Вацлавом просто не повернулся язык ему отказать.

– Не может быть... «Протоколы»?! Что за чушь?!

– Конечно, чепуха. Но не для японцев, во всяком случае. Ребята очень давно воспринимают этот текст на полном серьезе. Им не раз пытались объяснить – это фальшивка, в том числе и я сам, но Ярухито, кажется, не верит и по сию пору. Анекдот, да и только. Для нас. А Япония... Корпоративное государство, где не принято задавать вопросы. Идеальный инструмент. Этот парень просто помешан на истории. Ты слышал, наверное, – японцев некоторые исследователи считают одним из потерянных израильских колен?

– Слышал, конечно.

– Ну, вот. А связать атаку с этим фактом и выстроить в нужном направлении идеологическую политику было, поверь, гораздо проще, чем это может показаться на первый взгляд.

– Но почему...

– Потому, – он развернулся к Андрею таким невероятным движением, что Корабельщикову захотелось сделать шаг назад, – только что он видел спину и затылок Майзеля, и вдруг сразу, без перехода – лицо и глаза, прожигающие насквозь из-под слегка прищуренных век. – Он – император, а не демократическая подзаборная шавка. И думает не о том, как набить себе мошну потуже, а о судьбе своей страны и своего народа. И он первый понял, что мы будем рулить этим шариком. И что лучше и выгоднее быть с нами, чем против. Хотя бы потому, что мы – хорошие парни. Так что все опять просто.

– Погоди. И все-таки, я не понимаю, – почему американцы не забрали у тебя деньги!? Им же это ничего не стоило?

– Абсолютно ничего, – Майзель улыбнулся совершенно как черт.

– Но?

– Все дело в человеческом факторе. Понимаешь? Мысль уже была. И она была высказана. И люди ее усекли.

– Какие люди?

– Те самые, которые должны были забрать.

– Ты их купил?

– Фу. Андрей. Такие дела на коррупции не выстроишь. Тут совсем другое. У меня чутье на людей. Понимаешь?

– Ну... Очень приблизительно. И где теперь эти люди?

– Уже второй год, Дюхон.

– Что?

– Второй год они – президент и его команда.

– Ах ты, Господи!

– У них столько дел, Дюхон. Им нужно разжевать и проглотить около полусотни миллионов мигрантов из Латинской Америки. Которые продолжают туда ехать. Они понимают – быть жандармом в одиночку невозможно. Это во-первых. А во-вторых – у них не было никогда настоящего друга, равного им не по мощи даже, а по духу, по напору. А теперь есть.

– Ты?

– Вацлав. Ну, и я, по мере сил. Им нужен друг. Настоящий друг, с которым можно и поспорить, и поругаться, – но друг, а не европейские спесивые болтуны, думающие, будто они что-нибудь понимают в происходящем. Не противник. Не так называемый противовес. Не лягушатники какие-нибудь, что хотят любым способом нам помешать, все равно как, лишь бы не так, выбью себе глаз, пусть у тещи будет зять кривой. Да и вообще! Вы думаете, Америка – это бейсбол и кока-кола? Черта с два. Я поэтому их там и нашел. Это страна людей, которые верят в Бога. Триста миллионов человек. И ты думаешь, им может не понравиться то, что мы делаем?! И им это нравится. Мы вместе, Дюхон. И потом... Взять хоть самую завалящую голливудскую поделку. Это же наш портрет в интерьере. И там хорошие парни вовсе не нянчатся с плохими. А волтузят их так, что кровь и сопли во все стороны разлетаются! Америка во многих местах связана по рукам и ногам, – обязательствами перед союзниками, собственными экономическими проблемами. А мы... Мы только в одном с Америкой расходимся. Америка тоже считает демократию неудобством, но терпит это неудобство. А мы нет. Мы законченные отморозки. Анфан террибль [14]14
  Enfant terrible (франц.) – «ужасный ребенок», политический и мировоззренческий термин, обозначающий режим или личность, демонстративно пренебрегающую общепринятыми правилами.


[Закрыть] . Что с нас взять?

– Но с прошлой администрацией ты... вы бились не на шутку.

– Обязательно. С демократами, общечеловеками, которым подавай права, а обязанности сдайте в утиль, по-другому нельзя. Если бы не христианские фундаменталисты и эти ребята, которые теперь команда, было бы совсем плохо. Но мы прорвались, как видишь.

– Н-да. Высоко тебя закинуло. А как насчет соответствия средств и целей?

– Элементарно. Цель должна быть благородна, а средства должны быть адекватны ситуации. Или мне надо было рассказывать Престону и прочим, что дети в Африке голодают? Как это делают всякие штафирки из ООН? Шалишь, братец. Я же не идиот, Дюхон.

– Насколько мне известно, ты не занимаешься благотворительностью.

– Это не так. Я просто добиваюсь координации и концентрации усилий. А когда семьдесят три миссии и сто двенадцать постов милосердия требуют, чтобы я немедленно выделил им деньги на океан горохового супа, которым они смогут три раза в день целый год кормить всю Африку, или на закупку сильно поношенного барахла в Германии, или на издание стомиллионным тиражом брошюрки про светлый жертвенный подвиг какого-нибудь исусика, после прочтения которой, по их замыслу, все должны немедленно таковым воодушевиться, перековать на орала все мечи и броситься строить оросительные каналы?! Такие просьбы или, тем паче, требования, я обязательно посылаю вместе с их авторами к черту. Я не настолько выжил из ума, чтобы выбрасывать деньги на ветер. У нас и стратегия, и тактика совсем другие. Мы прогрессоры, а не монахи. Мы вбрасываем средства и ресурсы тогда, когда точно знаем, как и на что они будут потрачены. Тогда и там, где наши люди контролируют местную ситуацию. Мне всех очень жалко и всем сразу очень хочется помочь, но это невозможно. А они думают, я от жадности.

– А объяснить?

– Что? Кому?! Это же олухи царя небесного, исусики, за редким исключением. И почти все эти исключения, кстати, уже ко мне перебежали, – усмехнулся Майзель.

– А «Golem Foundation» в Минске?

– Ну, дружище! Ты меня удивляешь. Например, ты через Фонд нашелся. У нас много всяких дел. И ситуацию в Минске мы тоже будем контролировать. Будет вам и белка, будет и свисток. Главное – не суетиться.

– По-моему, ты сумасшедший.

– Обязательно. Как же без этого? Только я гораздо опаснее всех сумасшедших, вместе взятых. Потому что мой удивительно детальный и превосходно систематизированный бред имеет тенденцию становиться реальностью. И мне, поверь, это нравится.

– Ну, еще бы! Но почему – Чехия? Почему не Венгрия, не Польша, с ее морскими границами и портами? Или Австрия? Не Минск, наконец?! Я помню, как ты болел Прагой, но это же не повод...

– Ну, отчего же. Это как раз повод. И даже, можно сказать, причина. Да и все остальные не лишние. И венгры, и поляки. Но чехи... Потому, что мой план должен был опереться на что-то. И этим чем-то должна была стать в меру развитая страна в Европе, с транзитной экономикой, нуждающаяся в стратегических инвестициях и готовая взять деньги у кого угодно. Страна, населенная образованными, европейски мыслящими, в меру законопослушными людьми. Страна с определенными традициями национального достоинства и национального самосознания. Страна с более или менее однородным этническим составом населения. И эта страна не должна была быть большой. Нельзя в обозримые исторические сроки обустроить большую страну, такую, как, например Россия. Это должна была быть непременно страна, понимаешь, дружище?! Не фирма, не концерн, не транснациональная корпорация! Именно – страна. Страна, элита которой будет меня поддерживать, полностью понимая мой – и свой – маневр. А еще лучше – страна, где я сам смогу создать такую элиту. И я должен был в этой стране спасти от чего-нибудь такое количество людей, чтобы они поняли: иметь своего ручного Дракона не опасно, а совсем наоборот. При этом мне нужно было каким-то образом сделать так, чтобы не быть для них совсем уже чужеродным элементом, этаким пришельцем ниоткуда. Легенда о Майзеле плюс отличный чешский сыграли свою роль.

– И твоя одержимость Прагой.

– Обязательно. Приятно, что ты это помнишь. И чешская ситуация наделась на мой план, как перчатка. Все произошло, как по нотам. Даже фантастическая идея с учреждением монархии прошла как по маслу.

– И от чего ты их всех спас? Если я могу это узнать.

– Конечно, можешь. Я спас их от честной бедности. От доли побирушек на побегушках у Евросоюза. От участи грантососов и «демократии переходного периода». От участи страны, не имеющей стратегических портов и природных запасов энергоносителей. От эмиграции и эскапизма. От первоклассной литературы, которая никому не нужна, потому что нечего есть, и черножопых драг-пушеров [15]15
  Drug-pusher (англ.) – торговец наркотиками на улицах.


[Закрыть] в косынках, штанах с ширинкой до колена и украшенных золотыми велосипедными цепями. От пьяных слез о неудавшейся судьбе. От приграничной проституции и торговли детьми, от вахтовой сезонной работы за полцены и контрабанды сигарет в Германию и Австрию. От рабства в транснациональных монополиях, директора которых выплачивают себе многомиллионные якобы зарплаты, обращаясь при этом с остальными, как с мусором. Я спас их... Впрочем, ты, наверняка, слабо представляешь себе, о чем это я.

– Вполне представляю. Мы с тобой одни и те же книжки читали, помнишь? Ты говоришь о том, что могло бы быть. О реальности, которая не стала реальностью. Очень красочно, кстати, говоришь.

– Потому что вижу обе реальности, Андрей, – со странным выражением в голосе сказал Майзель. – И ту реальность, что не состоялась, я вижу иногда так... А эта реальность состоялась. Я ее состоял, понимаешь? Для себя, для них. Больше того. Я нашел им короля, в котором они души не чают. И дальше – мы с ним вместе делали дело. Мы дали им возможность ездить, куда они хотят, с паспортом, при виде которого у всех подряд рука сама тянется к козырькудля отдания чести. Мы сделали их вооруженным народом, в дом к которому теперь не вломиться, не рискуя получить промеж глаз очередь из автомата, а то и из чего покруче. Мы вернули им гордость и отвагу времен Пшемысла Оттокара и святого Вацлава. Мы послали их во все концы света учителями, врачами, пастырями человеческих стад и неуязвимыми воинами, вытаскивающими из пламени ада детей и женщин. Ну, конечно, я все это сам люблю и даже посильно участвую. Мне самому это страшно нравится. Но им тоже. И это только начало. Пример. Понимаешь?

– Здорово. А для меня в твоем Плане с большой буквы тоже имеется место?

– Обязательно, Дюхон. И ты – один из очень немногих, кого я спрошу, хочешь ли ты.

– А что? Обычно не спрашиваешь?

– Теперь уже нет. Я теперь повелеваю. Привычка, – Майзель горько вздохнул и развел руками.

– Отпад, – усмехнулся Андрей. – И что?

– Я не хочу обсуждать это здесь. Поедем в Прагу, там договорим.

– Ты что, действительно из-за меня сюда примчался?

– Обязательно.

– Вот уж не думал, что ты такой сентиментальный.

– Я просто жутко сентиментальный. Дракон и крокодил – близкие родственники, если я правильно понимаю. Поехали.

– Чего ты так туда рвешься? Что тебя там ждет? Или кто?

– Там – моя страна, дружище, – серьезно, безо всякой улыбки сказал Майзель. – Моя сказочная страна и мой волшебный город. Там мои люди, которых я сделал гордыми и счастливыми. Там мой король и моя королева. Там моя жизнь, которую я живу второй раз. А мы ведь так любим то, что создали своими руками! Собирайся, поехали!

– А... У меня вообще-то самолет из Франкфурта послезавтра.

– Перестань. Полетишь от меня. Билет оставь секретарю, пусть они сами разбираются.

– Мы что, на машине поедем?

– Да тут езды три часа до Праги. Самолетом помедленнее будет, с посадкой-высадкой. Да и люблю я прохватить с ветерком, благо техника позволяет. Давай, Дюхон, я что, уговаривать тебя должен?

– Да и в мыслях не было, – Андрей стал собирать вещи. – Что, прямо сейчас?

– Мое время – это чьи-то жизни, Дюхон. Не деньги, деньги – говно. Поэтому поспеши.

Они попрощались с Брудермайером и Гертрудой и сели в машину. Андрей поразился, как подхватило его сиденье – как будто специально под него отформованное. Майзель показал, как подвинуть кресло вперед.