Текст книги "Тираны. Императрица"

Автор книги: Вадим Чекунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 7
КОНКУРС

Остаток недели Орхидея провела дома, не выходя даже к воротам – хотя Лотос неоднократно прибегала к ней с сообщениями, что Дун Ли просит о новой встрече. Отсылая сестру передать влюбленному парню, что она неважно себя чувствует, девушка пару раз доставала из стола подарок, полученный на зимний праздник, надевала на шею и забавлялась, разглядывая в зеркало, как меняют цвет ее глаза. Природное любопытство не смогло взять верх над разумом – как ни сильно было желание разузнать, где же ее воздыхатель раздобыл столь странную вещицу, но рисковать не следовало, никто больше не должен видеть ее вместе с Дун Ли. К тому же, – размышляла Орхидея, поглаживая ледяное тельце Крокодила, – лучше вовсе избежать каких-либо объяснений с ухажером насчет будущего. Оно у них столь разное, что нет смысла даже пытаться понять друг друга. Она – словно стрекоза, что взобралась на кончик высокого стебля, вот-вот готовая взмыть ввысь и исчезнуть. Он – черный маслянистый жук, копошащийся в земле… Да и вообще, не стоит больше забивать голову такими мелкими мыслями. Куда важнее продумать свое поведение во дворце. Близится день, когда за ней приедет закрытая повозка и увезет ее навсегда из Оловянного переулка… Одежду и украшения евнухи принесли на следующий день после первого визита, взбудоражив всех соседей. Наверняка теперь по всему кварталу носится слух о предстоящем отъезде Ехэнары в Запретный город. И Дун Ли об этом не может не знать – оттого и добивается встречи. Нужно будет подумать и о том, как в дальнейшем заставить его позабыть о ней навсегда…

…Всю ночь в доме госпожи Хой горели лампы. Мать и Лотос места не находили от волнения, бесцельно перекладывая на столе нефритовые браслеты и заколки, серебряные перстни с полудрагоценными камнями, длинные нити морского жемчуга. Светло-розовое платье, на котором были вышиты грациозные павлины и нежные пионы, висело в комнате Орхидеи рядом с дорогим атласным халатом. Сама она, бледная, с горящими темными глазами, сидела на широком кане и гладила по головам братишек. Те, толком не понимая, что происходит, чувствовали, что их старшая сестра покидает дом навсегда.

За час до рассвета Тун Цзя принялась покрывать лицо дочери белилами, которые прибрела в долг вместе с тушью для ресниц и бровей в одной из лавок квартала. Орхидея сидела, сомкнув веки. Сквозь них сочились слезы. Девушка сильно переживала, что труды матери могут пропасть зря, стоит только ручьям потечь по свежему гриму.

Она почувствовала, что кто-то осторожно дотрагивается до ее закрытых глаз платком.

– Сестричка… – проговорила Орхидея, угадав.

Лотос тихонько всхлипнула и продолжила вытирать ее ресницы.

Орхидея открыла глаза и пристально посмотрела на нее. Мать в это время вышла из комнаты за нарядом для дочери. Братья заснули, уронив головы на колени старшей сестры. Девушки улыбнулись, взглянув на них, и переложили мальчиков на дальний край кана.

– Мне кажется, сегодня утром я стану другой, – прошептала Орхидея, склонившись к уху сестры. – Но что бы ни произошло со мной, не пугайся.

Лотос недоуменно кивнула, явно ожидая объяснений, но Орхидея не проронила больше ни слова.

Вернулась Тун Цзя, торжественно неся перед собой расшитое платье, выданное дворцовой Палатой важных дел.

– Пришло время одеваться, доченька, – дрогнувшим голосом сказала мать, взглянув на окошко.

Непроглядная чернота в маленьком квадрате уже сменялась густой синевой.

– Скоро встанет солнце, – тихо произнесла Тун Цзя, положив платье на кан рядом с дочерью. – Наверное, за тобой уже выслали повозку…

На мгновение тяжелый ком страха придавил сердце Орхидеи, и оно затрепетало, сбившись с ритма. Какая судьба уготована ей?.. Да разве сможет она, замарашка в казенном наряде, выделиться среди блистательных красавиц, что свезут во дворец со всех уголков Поднебесной!

Мать и сестра взяли девушку под локти, потянули, заставив встать. Ухватились за подол ее длинной домашней рубашки и стащили через голову – Орхидея лишь послушно подняла руки. Вялая и безвольная от накативших переживаний, она позволила себя облачить в платье и халат цвета пурпурной орхидеи, подбитый лисьим мехом. Закончив одевание старшей дочери, Тун Цзя и Лотос отошли от нее на пару шагов, взглянули и ахнули в один голос:

– О Небо! Ты ли это, Орхидея?!

И обе заплакали в голос.

Мальчишки на кане завозились во сне, завздыхали, не просыпаясь.

Едва сдерживаясь, чтобы тоже не разрыдаться, Орхидея проговорила:

– Мама, прежде чем попрощаться с семьей, я хотела бы зайти напоследок в комнату, где провела столько дней и ночей. Ведь как знать – вдруг мне и впрямь не суждено будет вернуться…

Тун Цзя и Лотос хотели было последовать за ней, но Орхидея умоляюще взглянула на них и нервным жестом попросила остаться. Мать кивнула, а Лотос зажгла от лампы свечной огарок и протянула сестре.

Оказавшись в своей комнате, Орхидея не стала тратить время на сентиментальное прощание со знакомой скромной обстановкой. Подойдя к столу и решительно выдвинув нужный ящик, девушка запустила в него руку и достала заветный сверток. Размотала платок, дотронулась пальцем до шероховатой спины Крокодила – будто желая убедиться, что тот по-прежнему холоден и магическая сила не покинула его. Полюбовавшись голубоватым свечением талисмана, она надела его на шею. В тот же миг по телу ее пробежала легкая дрожь, и успокоительный холодок разлился, заполнил каждую клеточку.

Грациозно ступая – походку следует тренировать постоянно, – Орхидея вышла из своей комнаты, даже не обернувшись на прощание.

Первой ее изменившийся облик заметила Тун Цзя – испуганно ойкнув, она прижала руки к груди и замерла, потрясенная.

– Сестра, твои глаза! – воскликнула Лотос.

Вспомнив слова Орхидеи, она подбежала к матери и сбивчиво протараторила:

– Она знала, она чувствовала, что с ней что-то произойдет сегодня! Она говорила!

Тун Цзя не могла промолвить и слова.

Орхидея улыбнулась как можно нежнее:

– Сбылись твои мечты, мама! Теперь и я верю в свою особенность.

Старшая дочь обняла свою родительницу и, положив ей голову на плечо, спросила:

– Найдется ли в Поднебесной еще кто-либо с подобными глазами?

Наконец Тун Цзя смогла совладать с собой:

– Доченька, это ведь невыплаканные слезы застыли в них, превратились в драгоценные камни!.. А все мой сон о твоей избранности! Великая судьба предназначена тебе, чувствую это – а мать не может ошибаться.

Распрямившись, Орхидея покачала головой:

– Великими не рождаются, мама. За судьбу надо бороться. И я тебе обещаю – сделаю все возможное.

Помолчав, она добавила:

– А может, даже и невозможное!

В одночасье изменившемся голосе девушки прозвучали столь жесткие интонации, а глаза принялись источать такую ледяную решимость, что и Тун Цзя, и Лотос с недоумением переглянулись. Им снова захотелось воскликнуть: «Ты ли это, Орхидея?!» Но обе они смутно испытывали перед новоявленной кандидаткой в наложницы безотчетный страх и в неловком молчании стояли перед ней, отведя взоры от ее лица и рассматривая вышивку на атласном халате.

Замешательство было прервано громким и требовательным стуком в ворота – прибыли дворцовые евнухи.

– Пора, – обронила Орхидея. – Пусть братья спят. Передайте им утром, что старшая сестра позаботится о них. И знайте – я всегда буду помнить о вас всех.

Тун Цзя заломила руки и заплакала.

Лотос бросилась было обнять сестру, но снова наткнулась на холодный взгляд ее изменившихся глаз и не решилась. Все, что она смогла, – это вместе с матерью проводить Орхидею до ворот и помочь ей забраться в небольшую двухколесную повозку, придерживая подол ее платья. Евнухи задернули занавес, деликатно оттеснили Тун Цзя и ее младшую дочь. Затем один из них, освещая путь фонарем из промасленной бумаги, пошел впереди, а другой, взяв мула под узды, зашагал следом. Бледный овал, падавший на землю от свечи внутри фонаря, дрожал и метался, удаляясь. Глухой стук копыт и жалобный скрип колес вскоре затихли. В переулке вновь воцарилась предутренняя тишина. Две женские фигурки безмолвно стояли у серой стены, покрытой пятнами и трещинами…

К Полуденным воротам повозка подкатила с первыми лучами солнца – Орхидея осторожно выглянула в узкую щель между занавесом и стенкой и быстро поняла, где она находится.

Высоченные створы, уходившие, казалось, прямо в пурпурное небо, выглядели жутковато. На темных широких дверях тускло светились крупные, размером с большую чашку, заклепки. Казалось, множество черепах с медными панцирями замерло на крепких досках. Над изогнутой кровлей нависала массивная каменная башня, зияя множеством бойниц.

Вскоре на площади перед входом собралось несколько десятков одинаковых повозок, запряженных черными мулами. Евнухи, сопровождавшие их, негромко приветствовали друг друга и выстраивали повозки в один ряд – Орхидея по-прежнему наблюдала за всем происходящим через щель.

Окончательно рассвело. Небо пылало холодным огнем зимнего солнца, легкие длинные облака тянулись над стенами Запретного города, словно следы от драконьих когтей. День обещал быть погожим, хотя и морозным.

Орхидея уже изрядно замерзла и начала дрожать, сожалея, что талисман не спасает от холода. Но мысль о том, что в других повозках дрожат не только от утренней свежести, но и от страха, придавала ей сил.

Но вот наконец створки ворот гулко стукнули, пришли в движение – медные заклепки на миг полыхнули, отражая солнечные лучи, и из-под тяжелого свода вышел отряд дворцовой стражи. Следом важно и деловито вышагивали евнухи в роскошных одеяниях. Один из них, тучный и надменный, в лиловом халате, расшитом золотыми однорогими драконами, держал в руках большую тетрадь в кожаном переплете. Заняв положение сбоку от ворот, так, чтобы ему были видны все стоявшие на площади повозки, он принялся резким голосом выкрикивать имена. Короткая шея его сливалась с плечами, рот тонул между подушек-щек, губы пухло выворачивались.

Услышав имя привезенной кандидатки, евнухи громко откликались, извещая о присутствии девушки. Наконец прозвучало долгожданное:

– Урожденная Ехэнара, дочь господина инспектора Хой Чжэна!

За пологом повозки раздался выкрик:

– Прибыла!

«Поскорее бы попасть внутрь», – подумала Орхидея, согревая дыханием озябшие пальцы.

Но перекличка заняла еще добрых полчаса – несколько повозок запаздывало, и распорядитель раздраженно велел ожидать, пока не прибудут все.

Наконец дело было сделано.

Передав список кому-то из своей свиты, главный евнух набрал в грудь побольше воздуху – отчего глаза и рот его округлились, брови приподнялись, и все лицо приобрело удивленный вид.

– Про-опу-усти-и-и-ить импера-а-аторских претенде-е-е-енто-о-ок! – нараспев вывел толстяк, плавно поднимая руку в направлении дворцовых стен.

Застоявшаяся стража встрепенулась, с топотом и бряцанием перестроилась в два ряда, образовав проход к воротам.

Повозка, в которой страдала от холода Орхидея, дернулась и покатилась. Смотреть в щель, удерживая полог, уже не было сил. Девушка спрятала пальцы в рукава халата и прислушивалась к доносившимся звукам. Вот цоканье копыт усилилось и стало раздаваться будто сверху – значит, заехали под кирпичный свод, из-за толщины стен походивший на выдолбленный в скале проход.

Но, едва миновав Полуденные ворота, вереница вновь остановилась. Раздался уже знакомый резкий голос, приказавший прибывшим девушкам спешиваться. Евнухи откидывали плотную ткань, укрывавшую возможных императорских избранниц как от ветра, так и от чужих взоров.

Орхидея оперлась на предложенную руку и покинула повозку, ступив на тщательно выметенные резные мраморные плиты Запретного города, где, быть может, ей уготовано провести всю дальнейшую жизнь. Девушка встала в смиренном ожидании дальнейших указаний, искоса разглядывая разряженных красавиц, что выстраивались рядом. У многих лица были подкрашены по маньчжурской традиции – маленький рот украшала красная точка возле нижней губы. Нежные овалы лиц обрамляли разделенные на две пряди волосы, концы их были обернуты вокруг голов красавиц. Некоторые сделали высокие начесы, собрав на макушках сложные сооружения, которые украсили цветами из золота и серебра или яркими перьями. Шиньоны, обернутые черным шелком, крепились заколками из нефрита или слоновой кости.

У девушки, стоявшей бок о бок с Орхидеей, на голове высилась целая композиция из ткани и жемчуга, изображавшая летящего гуся, чьи брильянтовые глаза ярко и холодно сверкали в утреннем свете.

Без сомнения, большинство из претенденток явно приготовлены для отправки во дворец целой армией слуг – так сложны были их макияж и прически, так роскошны наряды и украшения. Орхидея мысленно поблагодарила Крокодила за помощь. Талисман хранил ее от переживаний за свою одежду с чужого плеча, обычный шиньон в форме ласточкиного хвоста и недорогие краски на лице. Сердце девушки билось спокойно, а разноцветные глаза ее сияли не менее ярко, чем брильянты в головном уборе соседки.

Один из евнухов, щуплый человек с вытянутым лицом, облаченный в одежду с изображениями аистов и солнца, объявил, что далее все последуют пешком. Таковы дворцовые правила, изучить которые тем, кого изберут, будет важнейшей задачей.

Девушек выстроили друг за другом и повели по одной из дорог, вымощенной мрамором. Огромные дворцовые постройки высились повсюду, сияя на солнце желтыми кровлями, словно те были из чистого золота.

Вереница претенденток, сопровождаемая евнухами, миновала множество разнообразных ворот и арок, прошла через несколько широких дворов, размерами больше напоминавших площади, и засеменила вдоль берега плавно изогнутого канала, украшенного каменной оградой с изображениями львов и факелов.

Не останавливаясь, длиннолицый евнух повернулся к девушкам и пояснил:

– Это обходной путь, предназначенный специально для слуг и чиновников. Центральным входом имеет право пользоваться только Десятитысячелетний господин. Вам будут показаны мостики и лестницы, куда тоже ступать запрещено любому, кроме Сына Неба.

Далеко не все идущие могли расслышать слова помощника – количество привезенных претенденток было велико. Да и некоторые из девушек, что семенили рядом с ним, не могли разобрать его речей – от испуга и волнения, а часть еще и потому, что являлись китаянками, привезенными из южных областей, где мало кто понимал пекинский диалект.

Группа продолжала движение, пересекая пустовавшие в это время года сады и парки. Роскошные павильоны проглядывали сквозь переплетение голых ветвей.

Орхидея, пытавшаяся в начале пути запоминать дорогу и ориентироваться, давно оставила это занятие после очередного поворота в еще один сад. Многие девушки, утомленные непривычно долгой для них ходьбой, начинали тихо вздыхать или плакать. Особенно тяжело приходилось китаянкам – их крохотные бинтованные ступни не были предназначены для таких переходов. Но лица евнухов сохраняли бесстрастность – казалось, они не замечали страданий подопечных. Гораздо чаще они поглядывали на тучного главного евнуха, которому длительная прогулка тоже давалась нелегко.

Процессия миновала еще десятка три павильонов, пока наконец не остановилась возле довольно большого, крыша которого была отделана голубым кафелем с позолоченными звездами.

– Перед вами Павильон зимнего цветения, – отдышавшись, заявил главный евнух. – Он будет вашим временным пристанищем, пока каждая не пройдет осмотр, где отберутся достойные вступить в дворцовое здание и предстать перед императором и вдовствующей императрицей.

* * *

Если бы не Крокодил – хвала Небу, нательные украшения девушкам разрешили не снимать, – Орхидея, наверное, не пережила бы экзамен на физическое состояние. Об этом она думала, медленно продвигаясь вместе с остальными полностью раздетыми претендентками вдоль столиков, за каждым из которых восседало по три евнуха. Двое занимались изучением подходившей к ним девушки, третий под диктовку записывал результаты осмотра.

После первого отборочного круга число кандидаток сократилось до полутора сотен.

В безукоризненности своей внешности Орхидея не сомневалась – особенно когда всех заставили снять одежду. Тут уже не блеснуть богатством нарядов, не удивить никого расшитой парчой, атласом или шелком. Лишь сложение да кожа, от природы полученные соискательницами звания императорской наложницы, принимались комиссией во внимание. Китаянкам, ноги которых не могли им служить опорой без обуви, было разрешено остаться в башмачках. Маньчжуркам приходилось страдать босиком на холодном полу – принесенные жаровни согревали воздух, но не могли справиться с промерзшим камнем.

Девушки, набранные из южных провинций, выделялись миниатюрностью – ноги их были тонки и стройны, груди небольшие и крепкие, точно яблоки, шеи длинные, а лица узкие. Северянки же, напротив, были коренасты и широколицы, обладали тяжелыми ягодицами, а груди их походили на спелые тыквы.

Бесцеремонность осмотра действовала на несчастных удручающе. Многие плакали в голос, а были и те, кто впадал в истерику или терял сознание от стыда. Таких подхватывали под руки и уволакивали за пределы павильона.

Всем видом выражая усердие и озабоченность, евнухи вертели нагих девушек, мяли и щипали, словно покупали скотину на базаре, и дотошно описывали телесные приметы. Перечисляли родинки – какой они формы и где располагаются. Тщательно измеряли рост и вес – сначала это делал один осматривающий, затем второй, для сверки результата. Мерная веревка летала в изнеженных, но ловких руках. Потом девушек загоняли на самые обычные весы, какие используются на складах для тюков с зерном. Отдельной графой в записях шла форма рук и ног, а также длина и густота волос.

Разный цвет глаз одной из претенденток вызвал у осматривающих замешательство. Состоялось короткое совещание, во время которого евнухи возбужденно шептались, то и дело оглядываясь на хладнокровно ожидавшую вердикта Орхидею. В конце концов было решено вписать удивительную примету как есть.

Один из евнухов, коротышка с неприятным лицом, сплошь изрытым оспой, заставлял девушек садиться на корточки и раскрывать рот. Он пересчитывал им зубы и пальцем проверял их на шаткость. Затем склонялся к их лицу и прислушивался к дыханию.

Но это был неприятный пустяк в сравнении с процедурой, которую предстояло пройти на высоком деревянном стуле с особой формы подставками для ног. Самые укромные части тела очередной претендентки изучались евнухами с предельной тщательностью. Убедившись в девственности испытуемой, принимались исследовать соседнее отверстие, для чего один из осматривающих обмакивал палец в чашку с маслом и без особой деликатности засовывал его в кричащую девушку. Затем палец внимательно осматривался и обнюхивался. Изучению подлежал и запах подмышек, для чего сразу двое евнухов водили по ним носами и выражали свое мнение.

За отдельным столом сидела комиссия по изучению астрологических записей. Выявив хотя бы малейшее противоречие с императорскими знаками, они выкрикивали имя не прошедшей отбор, и ту сразу же уводили.

Когда опись примет завершилась, всех выстроили в длинную линию. Главный евнух, храня на жирном лице брезгливое выражение, принялся лично осматривать каждую девушку. Вышагивая перед ними, едва державшимися на ногах от усталости и душевных мук, он бросал замечания, которые следовавший сзади помощник записывал в специальную тетрадь.

– Покатый лоб. Широкие ноздри. Редкие брови, – цедил толстяк, шествуя мимо кандидаток.

Девушек, чьи недостатки озвучивались таким образом, евнухи выталкивали из шеренги и уводили из зала.

– Лопатки чересчур выступают. Рот слишком большой. Груди неодинаковы. Ноги короткие. Толстые бедра. Бледные соски. Некрасивый пупок…

Стоять полагалось замерев, словно статуя, а шевелиться позволялось лишь по приказу. Орхидея тайком потянула руку к шее, надеясь незаметно оборвать нить с Крокодилом. То, что разноглазую претендентку забракуют без раздумий, она уже не сомневалась. Но успеть избавиться от талисмана ей не удалось – главный евнух, от взора которого девушки тряслись, словно листья на ветру, уже был прямо перед ней.

Их взгляды встретились. Оплывшее лицо, более походившее на маску, преобразилось – веки толстяка широко распахнулись, а рот приоткрылся от удивления.

В зале стало очень тихо.

Главный евнух спохватился и принял более подобающий своему сану вид, став снова грозным и важным.

– Нечеловеческие глаза. Как у кошки, – вынес он приговор своим резким голосом.

В тот же миг сзади к Орхидее неслышно подступила пара евнухов, чтобы взять ее за локти и вывести из линии претенденток.

Но случилось неожиданное. Пухлая кисть неспешно поднялась, и толстый указательный палец, украшенный тяжелым перстнем, несколько раз выразительно покачался.

Повинуясь молчаливому приказу, евнухи отступили от разноглазой маньчжурки, а помощник принялся вымарывать на странице тетради начало записи, которое успел начертать.

Когда придирчивый осмотр завершился, оставшихся девушек провели в другой зал и велели пройтись по прямой линии, а затем по кругу. Тех, в чьих движениях отметили недостаточно грации, изгоняли. Многие изо всех сил старались показать изящность походки, но, измученные и униженные, замерзшие и испуганные, были не в состоянии этого сделать.

Орхидея же без труда убедила себя в том, что стесняться наготы перед людьми, которые вовсе не являются мужчинами, – глупо. Холод и голод и вовсе можно было перетерпеть, ведь ей не привыкать. А страх или волнение теперь в сердце не проникали.

Ее походка не вызвала нареканий, и девушка очутилась в поредевшем строю выдержавших и это испытание.

Наконец им разрешили одеться. В зале появились придворные дамы, все возрастом старше тридцати лет, сказавшие называть их «тетеньками». Они умело и споро помогли кандидаткам облачится в свои наряды и восстановили их прически.

Главная обряжающая дама дала указание принести горячие напитки, и вскоре в павильон доставили подносы с чашками и чайниками. После быстрого чаепития приободрившихся девиц поставили ряд, и каждой приказали внятно назвать свое имя, возраст, место рождения, имя и должность отца. Если девушка говорила слишком громко или тихо или голос ее казался неблагозвучным, такую незамедлительно удаляли из зала.

Лишь к закату мучения претенденток прервались. Тех, кто прошел отбор для представления императору, «тетеньки» выстроили парами и повели пустынными переходами, в которых уже скопилась вечерняя холодная мгла, в располагавшиеся неподалеку от павильона пристройки. Там девушкам предложили еду, но большинство из них были так обессиленны, что едва могли держать в руке палочки. К тому же пережитые страдания напрочь отбили у них аппетит, несмотря на то что целые сутки никто из них не ел.

Орхидея, последней трапезой которой в родном доме была лепешка из ямса, разглядывала столы с большим интересом. От вместительных кастрюль хо го шел густой пряный пар, грибы и тонкие ломтики мяса плавали в насыщенном темно-красном бульоне. Столики с закусками были уставлены блюдами с жареными грецкими орехами и яблочной пастилой, а рядом располагались соленые овощи, огурцы в бобовом соусе, вареные утиные лапы, толстые куски ветчины. Крупные чаны были полны каши и риса, возле них – вместительные тарелки с вареными и жареными пельменями. При виде этого блюда Орхидея вспомнила свое недавнее свидание и машинально дотронулась до груди, прижав Крокодила покрепче. Бесценный опыт она сумела извлечь – нельзя пренебрегать контактами с разными людьми. Даже самый неподходящий и недостойный на первый взгляд человек может неожиданно оказаться полезен. Важно лишь вовремя отсечь его, когда нужды в нем больше не будет. Нынешняя цель высока – спальня императора. Достичь этого места можно чудесным везением – если завтра Сын Неба укажет на урожденную Ехэнару и велит присвоить ей высший ранг.

О том, что ее могут не избрать, девушка и мысли не допускала.

После ужина, на котором Орхидея своим аппетитом и спокойствием удивила даже многое повидавших «тетенек», претенденток отвели на ночлег – им были выделены комнаты с четырьмя кроватями в каждой. Соседками Орхидеи оказалась одна дичливая маньчжурка, испуганно озиравшаяся по сторонам, и две китаянки – они тихо переговаривались между собой на южном диалекте и беспрестанно всхлипывали. В комнате сама собой воцарилась атмосфера отчужденности и скрытой неприязни.

«Тем лучше, – подумала Орхидея, с наслаждением вытягиваясь на шелковом белье. – Отношения нужны лишь с теми, кого можно использовать. А всех мешающих достичь намеченного надо устранять, словно болезнь, или перешагивать через них, как через мусор».

Одна из «тетенек» заглянула к ним в комнату и приказала соблюдать тишину.

«Моя первая ночь в Запретном городе!» – подумала Орхидея, прежде чем веки ее закрылись, и она погрузилась в крепкий сон, лишенный каких-либо видений.

…Разбудили всех очень рано.

– Девушки, просыпайтесь! – властно заголосили придворные дамы, разнося по спальным комнатам тазы с горячей водой, над которыми клубился пар. – Сегодня день вашего счастья! Пора приводить себя в порядок!

Самостоятельно умывшись – что тоже было отмечено удивленными «тетеньками», Орхидея выбежала в сад. Утро едва брезжило сквозь пунцовую щель между облаками на востоке, но основная часть небосвода была все еще глубоко черна. Хрустально-ледяной, застывший в полном безветрии воздух. Невозмутимое темное безмолвие вокруг.

Девушка нехотя вернулась в шумное помещение, где царили суета и галдеж. «Тетеньки» умывали своих подопечных – дочери из богатых аристократических семей не умели или не желали это проделывать сами. Главная обряжающая дама, столкнувшись с Орхидеей, всплеснула руками:

– Какая же ты! Не зря, видать, Небо послало тебе кошачьи глаза – ты и сама чисто дикая кошка!

Орхидея недоуменно посмотрела на возбужденную придворную, и та охотно пояснила:

– Ты думаешь, что настолько хороша собой – поплескала на личико водой и готово? И тебе бы хватило наглости в таком виде предстать перед взором Высокочтимого?!

Девушка, внутренне оставаясь совершенно спокойной, мастерски изобразила пронзившее ее смятение.

– Простите меня, госпожа! – поклонилась она даме, разыгрывая теперь смиренное почтение.

Та довольно ухмыльнулась и оттаявшим голосом скомандовала:

– Живее беги к «тетенькам»! Через три часа вы должны быть уже в Зале приемов! А надо умастить шею и руки, одеться, наложить грим и создать прическу! Еще и покормить вас нужно!

Глядя вслед побежавшей в зал маньчжурке, дама задумчиво добавила:

– Клянусь Небом, если и притронется кто к еде, то опять только эта дикарка… Что за бесчувственная душа! Впервые вижу такую девчонку – у нее не сердце, а камень в груди или кусок льда…

После завтрака – на котором, как и предполагала старшая обряжающая дама, лишь одна маньчжурка с разноцветными глазами уплетала кашу и пирожки с мясной начинкой, а остальные девицы едва прикоснулись к блюдам – кандидаткам было приказано рассесться по резным деревянным скамьям. «Тетеньки» в последний раз придирчиво оглядели подопечных, поправив на некоторых из них наряды, и покинули помещение.

Оставшись одни, многие девушки принялись негромко всхлипывать, стараясь удерживать слезы – чтобы не попортился свежий грим. Соседка Орхидеи по спальне, пугливая маньчжурка с выразительными глазами, мелко подрагивала и, казалось, вот-вот лишится чувств.

Сама Орхидея предпочла скоротать время, внимательно разглядывая обстановку помещения. Решетки на окнах были искусно вырезаны в виде различных цветов и листьев, и солнечный свет, проникавший в зал, дробился на сотни осколков. Причудливые тени ложились на прикрепленные к стенам свитки белого шелка с выписанными на них иероглифами «Спокойствие» и «Власть».

Балки потолка были выкрашены в голубой цвет, а многочисленные дверные проходы закрывали лазоревые занавесы. На скамьях из красного дерева лежали тугие шерстяные подушки, пол сиял светлой изразцовой плиткой.

Орхидея понимала, что увиденное тут – еще вовсе не роскошь, но даже такое убранство ей очень нравилось.

Ожидание продлилось недолго – вскоре в зал торопливо вошел главный евнух в сопровождении свиты. Грозно посматривая на трепетавших девушек, он провел с ними беглое занятие, посвященное азам дворцового этикета. Его резкий голос носился под сводами зала, словно злая птица:

– Каждая из вас должна пожелать Сыну Неба здоровья и десять тысяч лет жизни! Вы обязаны говорить ясно и просто! Смотреть строго в пол перед собой не дальше, чем отбрасывается от вас полуденная тень. Не сметь поднимать глаза на Премудрого правителя и вдову-императрицу!

Едва живые от страха претендентки внимали каждому слову грозного и властного евнуха.

– После своего пожелания вы должны замолчать и отвечать только в том случае, если Высокочтимый или вдовствующая императрица обратятся к вам. Отвечать внятно и кротко!

С нажимом произнеся последнее слово, главный евнух остановил свой взгляд на разноглазой маньчжурке – развитым чутьем он ощущал, что она одна из всех либо искусно прячет свои чувства, либо вовсе не испытывает священного трепета. Если верно первое, то к девице следует присмотреться внимательнее, если же второе – она, очевидно, глупа и не осознает судьбоносного значения происходящего с ней.

Орхидея предпочла за разумное изобразить взволнованность и послушание. Она опустила глаза и принялась теребить складку на платье.

– Время пришло! – на весь зал провозгласил распорядитель, властным жестом руки приказав всем подняться и выстроиться у арочного выхода.

В наступившей вслед за выкриком тишине были слышны лишь шелест ткани и тонкий звон украшений. Кандидатки вставали одна за другой и, следя за грациозностью походки, направлялись к дверям. Процессия, окруженная евнухами, покинула дворцовую постройку и двинулась по одной из вымощенных дорожек. Сопровождающие тоже хранили молчание, лишь подавали друг другу различные знаки руками. Толстый главный евнух, колыхая телесами, шел первым. Его помощник, с неизменной тетрадью в руках, семенил следом, то и дело оборачиваясь и окидывая строгим взглядом девушек. Те, осознавая важность грядущего момента, собрали всю волю и старались идти изящно, насколько это было возможно. Хныканье прекратилось, лица стали собранными – претендентки явно вспоминали домашние уроки и наставления о манерах.

Пройдя под множеством испещренных резьбой каменных арок, миновав десяток внутренних дворов и садиков, процессия приблизилась к красным стенам Дворца мира и долголетия, где и находился Зал приемов.

Девушек собрали в одном из флигелей. Главный евнух объявил, что необходимо привести себя в полный порядок. Словно ниоткуда вновь появились «тетеньки», ворчливым шепотом выражавшие неудовольствие помятостью платьев и размазанной помадой подопечных – хотя одежды сидели идеально и краски на лицах лежали ровно.