Текст книги "Тираны. Императрица"
Автор книги: Вадим Чекунов
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
– Национально-освободительная борьба… – словно в раздумье произнес Генри Уинсли. – Нужно заставить забродить всю эту массу изнутри…
Кинзи кинул на него восхищенный взор и переглянулся с Филдингом.
– Совершенно верно, Генри, – сказал лорд, не скрывая довольной улыбки. – И миссию вложить закваску в самую сердцевину Китая наш Орден возлагает именно на вас.
Хотя капитану и удалось сохранить бесстрастное выражение лица, но глаза его лихорадочно заблестели. Осознание важности предстоящих дел и его роли в них окрыляло молодого военного.
– Собственно, с высадкой нашей экспедиции и начинается второй этап мероприятия, – продолжил мистер Кинзи и щелкнул замком.
Приоткрыв шкатулку, он наклонил ее так, чтобы сидящим стало видно, что находится в середине. Серебристое свечение озарило внутреннюю сторону крышки и, подобно лунному свету, упало на лицо капитана Уинсли, сидевшего ближе всех к толстяку.
– Наша агентура активно – вопреки крайне неблагоприятым условиям – работает на материковом Китае с потенциальными лидерами будущего восстания, – с гордостью заявил лорд Филдинг, оторвав взгляд от содержимого шкатулки и переведя его на Уинсли. – Отмечено несколько перспективных кандидатур. От вас же, Генри, в дальнейшем зависит выбор конкретного предводителя и, соответственно, одного из предоставляемых Орденом артефактов. Остальные должны остаться при вас и затем быть возвращены в срок, который мы оговорим позже. Разумеется, я имею в виду фигурки, а не туземцев.
Собравшиеся рассмеялись. Полковник Траутман вновь закашлялся, и, когда его надсадное «кхах-кха-хах!» стихло, мистер Кинзи плотоядно облизнул губы и добавил:
– Самое сильное оружие китайцев – а это, как нам поведал знаток их жизни лорд Филдинг, чувство справедливости – надо обратить против них самих. Вернее, против захвативших их страну иноземцев – жестоких маньчжуров, поработивших свободолюбивый народ Поднебесной. Одно унижение национальной гордости чего стоит! Виданное ли дело, насильно впихивать людей в чуждые им одежды и обривать полголовы под страхом отрубания оной! В то время как технический прогресс и свобода торговли шествуют по земному шару рука об руку, правящая династия захватчиков держит Китай в мировой изоляции, заставляя народ страдать! Такое положение вещей недопустимо!
Увлекшись собственной речью, мистер Кинзи сунул шкатулку под мышку, чтобы освободить правую руку, которую он поэтически вознес к потолку. Его совиные глаза возмущенно моргнули несколько раз подряд. Казалось, толстяк воспринял угнетение коренного населения далекого Китая весьма близко к сердцу.
Однако воодушевление покинуло его довольно быстро. Опустив руку, Кинзи хлопнул себя по колену и деловито добавил:
– Следует преподать всему миру хороший урок. Иначе вслед за китайскими наглецами выстроится целая очередь из желающих показать кукиш британской короне. Примерное наказание вразумит остальных.
– Именно так, – подхватил лорд Филдинг. – Как гласит их пословица: «Убей петуха, чтобы испугать обезьяну!»
– Итак, Генри, вы лично доставите артефакты на место, – важно заявил Кинзи. – За вами и выбор подходящих фигур. Досье на лиц, кому будут оказаны доверие и честь возглавить борьбу против циньской династии, вам выдадут по прибытии. Рекомендуем прислушаться и к устным характеристикам нашей агентуры – сведения пополняются ежедневно. Артефакты вы заберете прямо сейчас у меня и с момента получения отвечаете за их сохранность.
Договорив, Кинзи вытянул вперед короткие руки. На пухлых ладонях лежала заветная шкатулка.
Уинсли легко вскочил с кресла и сделал пару шагов в сторону восседавшего рядом толстяка.
Передача прошла быстро и обыденно, без торжественных фраз и протоколов.
Капитан расстегнул ворот кителя, убрал шкатулку во внутренний карман и вернулся на место, как ни в чем не бывало. Словно возле его сердца не покоились в резном ящичке, размером чуть больше обычного портсигара, предметы, способные перевернуть мир.
Лорд Филдинг, оценив самообладание молодого и перспективного члена Ордена, коснулся пальцами лба. Будто вспомнив о чем-то, взглянул на полковника и осведомился:
– Какая-нибудь дополнительная информация об артефактах противника у нас появилась?
Траутман покачал головой:
– На след Дракона мы пока не напали. Тигр предположительно находится у одного из менял в Пекине, мы ищем выходы на него. На территории Китая могут храниться еще несколько фигурок. Вероятно, даже Цилинь. Хотя доподлинно мы не знаем. Что касается императорского дворца, внедрение туда на данный момент не представляется возможным. Остается силовой вариант.
– Третий этап мероприятия, – с энтузиазмом подхватил мистер Кинзи. – Взятие китайской столицы и непосредственно Запретного города. Подготовленные люди проникнут за стены с повстанцами или нашими войсками и проведут тщательнейшее расследование. Не исключено – могут «всплыть» артефакты, считающиеся утерянными. Вы знаете, такое случается, особенно в восточных деспотических государствах. Контроль Ордена за перемещением Предметов там осложнен.
– Как с артефактом монгольского завоевателя? – проявив осведомленность, вмешался в разговор капитан Уинсли. – Тот считался утраченным, пока не объявился в Московии три столетия назад, если не ошибаюсь.
– Вы совершенно правы, Генри, – благосклонно кивнул Филдинг. – Предмет Волк был захоронен вместе с великим ханом в секретном месте, которое Ордену отыскать не удавалось. Зато на него случайно наткнулось некое кочевое племя. Фигурка долгое время находилась в руках различных азиатских князьков, не сумевших использовать ее потенциал в полную силу, пока не попала к самому удачливому из них.
– Тому самому, кто стал первым русским царем, – вставил мистер Кинзи. – Подумать только, именно с Ивана и начались наши проблемы с Россией. Было серьезным упущением проглядеть стремительное усиление и разрастание территорий этой дикой страны.
– Хорошо, что его сватовство к королеве Елизавете осталось безрезультатным, – желчно усмехнулся лорд Филдинг. – Иначе не миновала бы бедную Англию участь стать одной из русских губерний.
Тень брезгливости пробежала по лицам собравшихся джентльменов.
– А Предмет Волк снова исчез после смерти обладателя. Прослеживается закономерность. У нас есть предположения, где он может находиться, и мы работаем над сбором более точной информации. Русским нельзя позволить заполучить эту вещь опять. Иначе мы будем иметь дело с империей, равных которой в истории не было.
Филдинг замолчал, задумчиво глядя на огонь.
В курительной комнате вновь воцарилась долгая тишина, нарушаемая лишь стуком дождя по окнам да легким потрескиванием, доносившимся из камина
Первым ее опять нарушил мистер Кинзи, живой характер которого требовал общения:
– Нелегкие времена ожидают Британию, джентльмены. Противники весьма впечатляющие. Одна надежда – нашими инструментами мы по-прежнему в силах расколоть любую твердыню, как орех!
Для убедительности толстяк стукнул кулаком по подлокотнику кресла. Удар вышел слабым и мягким. Полковник Траутман отметил это едва различимым хмыканьем.
– А что, Генри, насчет вашего наследника? – поспешно обратился Кинзи к капитану, желая переключить внимание на другого. – Мы слышали, ваша супруга родила на прошлой неделе славного мальчугана?
Капитан Уинсли зарделся и потянулся за чашкой.
– Так точно, сэр. Малыш родился в минувший вторник, – смущенно проронил он.
– Поздравляем! – оживился лорд Филдинг. – И какое же имя для него выбрано, позвольте полюбопытствовать?
Генри откашлялся и по-военному чеканно доложил:
– Артур, сэр. Артур Уинсли.
Филдинг одобрительно кивнул:
– Замечательное, звучное имя! Не сомневаемся, он будет достойным продолжателем дела своего отца и всего нашего Ордена!
– Надеюсь, он унаследует военную стезю. Ему есть с кого брать пример! – добавил полковник Траутман, в ходе разговора переменивший отношение к молодому капитану на уважительное и слегка покровительственное.
Румянец полыхнул на щеках Генри еще сильнее. Военный с благодарностью выслушивал поздравления и сожаления о том, что неотложные дела Ордена не позволяют молодому отцу побыть с супругой и первенцем подольше.
Через четверть часа вновь появился старина Хоуп и доложил о том, что сменный экипаж готов.
Капитан Уинсли поднялся из кресла, попрощался с собеседниками, вежливо отказался от предстоявшего ужина и энергичным шагом покинул курительную комнату.
– Славный офицер, – негромко сказал лорд Филдинг, когда двери за капитаном закрылись. – За его родом большое будущее, попомните мои слова, джентльмены.
– Отменный служака! – согласился простоватый полковник.
– Идеальный представитель Королевства и Ордена, – кивнул мистер Кинзи и потянулся к сигарному ящику.
Дождь снаружи забарабанил, казалось, с удвоенной силой, но сидевших в уютных креслах людей непогода не беспокоила. Чая и сигар было вдоволь. Впереди джентльменов ожидало угощение гостеприимного лорда. Вечерний вист, к сожалению, отменялся из-за нехватки одного из партнеров. Но члены Ордена понимали: неотложные дела белой цивилизации важнее карточных игр. Тем более, вскоре ожидались игрища столь масштабные, что несколькими партиями за зеленым сукном можно было и пренебречь.
* * *
(три месяца спустя)
Нестерпимое солнце застыло в зените. Ослепительный белый глаз взирал на распластанный под ним мир.
Колыхался в знойном мареве пыльный городок, притулившийся у подножия двух покрытых плотными зарослями холмов. Вбирали жар серые камни и черепичные крыши. Морщинилась поверхность широкой бухты, дробилась солнечными бликами, лениво набегала на камни и отступала. Каждый раз волны приносили новые свидетельства вчерашних событий. Груды расщепленного дерева – бывшие мачты, палубы и борта. Рваные полотнища плетенных из тростника парусов. Матерчатая обувь, острые соломенные шляпы, клочки одежды и куски человеческой плоти покрывали всю кромку берега. Между изуродованными телами уже начинали деловито сновать бурые крабы с задранными, словно в торжествующем жесте, клешнями. Чайки, еще встревоженные недавней канонадой, выписывали в воздухе круги, но наиболее смелые уже устремлялись вниз, падали на качавшихся в зеленой воде покойников и нетерпеливо расклевывали солоноватое мясо.
Жгучий солнечный свет стекал по хищным обводам кораблей, замерших у входа в бухту, заливал их палубы и пытался проникнуть через откинутые люки в сумрачные трюмы, выхватывая мелькавшие там закопченные лица и потные торсы. Вяло колыхались иноземные флаги – красный крест на сине-белом фоне. То и дело вспыхивали блики подзорных труб – с кораблей пристально наблюдали за берегом.
Население городка все еще таилось по домам, с содроганием вспоминая ужас вчерашнего дня. Сражение разыгралось ближе к закату. Десятки военных джонок устремились к возвышавшимся, будто скалы над гладью бухты, кораблям иноземцев. И началось страшное. Долгие вечерние часы казалось, что армия демонов с жутким треском колотила над морем орехи, а кто-то огромный, ростом выше священной горы, хлопал дверью величиной с полнеба, отчего в жилищах смертных все подпрыгивало и ходило ходуном. Вышедшая из-за холмов луна пролила обморочный свет на бурлящую воду – те, кто уцелел под орудийным огнем, покидали разбитые джонки и пытались вплавь добраться до берега. С кораблей по спасавшимся велась ружейная стрельба. Порой от темных бортов хлестали длинные яркие языки, и через миг над головами цеплявшихся за обломки лодок людей распускались пепельные в лунном свете облачка. Раздавался звук, будто рвалась ткань и ломались ветки, и волны вскипали от ударов шрапнели. К рассвету все закончилось и наступило затишье.
Эта неопределенность тяготила жителей больше всего. На берег никто не высадился, хотя еще ночью по бухте сновали шлюпки пришельцев, но, похоже, их задачей было лишь истребление несчастных моряков.
Корабли чужаков темными тушами застыли в сияющей воде. Те немногие смельчаки, что рискнули поутру пробраться к берегу, затруднялись разглядеть происходящее на палубах. Открытые пушечные порты издалека выглядели неопасными окошками на крутых бортах, жерл орудий и вовсе невозможно было разобрать.
К полудню любопытство пересилило страх. Держась на расстоянии от выброшенных на камни останков, толпа густела, росла. Пятна смуглых лиц сливались в бронзовое единство. Чиновники, торговцы, рыбаки, крестьяне, их жены и дети взирали на последствия прибытия чужаков. Взгляды метались между страшным урожаем минувшей битвы и грозными силуэтами замерших в бухте кораблей. Тягостное молчание царило у кромки – лишь резкие крики чаек да вкрадчивый шелест волн нарушали тишину.
Одуряющий зной мутным киселем переливался над сушей и водой, над живыми и мертвыми.
И вот тогда, неожиданно разорвав затянувшееся безмолвие, гулко ударило с ближайшего к берегу трехпалубного корабля. С неба раздался тяжелый рокочущий звук, ежесекундно нараставший, будто по гранитным плитам стремительно катился громадный чугунный шар. Многие из столпившихся у берега задрали головы – но ничего, кроме исступленного солнца, увидеть не могли. Через миг – бриз лишь начал стелить дым от борта корабля по воде и относить в сторону – земля содрогнулась под ногами жителей. За их спинами, там, где возвышалась пагода, жахнуло с такой силой, что куча народа повалилась на землю – схватившись за головы, корчась в пыли, разевая рты. Взметнулся огромный веер из кусков глины и черепицы. Клубы пыли, матовые в солнечном свете, всплыли над местом попадания, а следом повалил жирный черный дым, пополз во все стороны по переулкам.
Вслед за пристрелочным выстрелом с корабля грянул мощный залп – прерывисто ахнуло над водой, вспучилось белесым облаком, коротко загремело и засвистело, ломаясь эхом между холмами. Словно от ударов гигантского молота разлетелись хлипкие стены глиняных домов. Ужасающий грохот растолкнул воздух. Фигурки людей на набережной опрокинулись. Одни остались лежать, а другие побежали в разные стороны, прочь от моря, карабкаясь по уходящим к холмам улочкам.
И тут с верхних палуб сразу нескольких кораблей высунулись продолговатые морды орудий, выплюнули почти неразличимые в полуденном свете белые языки пламени. Через миг тут и там над обезумевшими от страха людьми начали появляться и раскатисто лопаться круглые комочки – поначалу довольно высоко, но со вторым залпом уже значительно ниже, почти над самыми головами в платках и широкополых шляпах. Каждый клубок, разорвавшийся в раскаленном воздухе, выкашивал десятки жертв, приминал людей, как грозовой шквал рисовые всходы. Кровь и ошметки плоти щедро летели на руины и пыльную землю. Визг и крики тонули в треске новых шрапнельных разрывов. Раненые – липко-красные, переломанные, с дико разинутыми глазами – судорожно цеплялись за камни и пытались ползти, но очередной дымный шар зарождался над ними и лупил стальным градом с беспощадной, нечеловеческой силой.
Дым, пыль и пепел завесили небо, скрыли палящее солнце…
…Адмирал Джордж Эллиот опустил подзорную трубу. Не складывая, передал ее одному из стоявших рядом офицеров и жестом велел свите покинуть мостик.
– Уинсли, – процедил адмирал, неотрывно глядя на задымленный берег. – А вас я попрошу остаться.
– Есть, сэр! – капитан Генри Уинсли, который на этот раз оказался облачен в красный мундир Королевской морской пехоты, замер на месте.
Около пяти долгих минут на мостике не было проронено ни слова.
Адмирал по-прежнему смотрел на разбитый артиллерией городок. Подбородок его тяжело выступал вперед, губы плотно смыкались, к их опущенным уголкам сбегали глубокие носогубные складки.
Стоя навытяжку, капитан пытался сохранить отрешенное выражение лица, но краем глаза внимательно следил за погруженным в созерцание последствий обстрела грозным командующим.
– Продолжаете считать это недопустимым, капитан? – наконец сухо произнес адмирал. – Бесчеловечным и варварским уничтожением?
– У них ведь не было даже крепости, сэр! – ответил Уинсли звенящим голосом. – Их подобие флота мы разбили. Но берег… Там были одни гражданские лица!
Адмирал усмехнулся.
– Вы можете поручиться, что дело обстояло именно так? – поинтересовался он тоном, не предполагавшим ответа.
Как и ожидалось, капитан промолчал.
– В таком случае, Генри, – неожиданно мягко сказал адмирал и повернул голову к младшему офицеру. – В таком случае напоминаю вам, что лишь Ордену решать, что на самом деле гуманно, а что – нет.
Капитан встретился взглядом с адмиралом, вздрогнул и вытянулся еще сильнее. Несмотря на дружелюбный тон, выражение лица Эллиота сохранялось крайне мрачным.
Тот продолжил, указывая пальцем на дымящие развалины:
– И если Орден посчитает необходимой высадку пехоты на остров с целью очистки его от туземцев – вы будете возглавлять эту операцию. Потому что она в интересах Ордена. А вы действуете в его же интересах, отвечая за сохранность Предметов. Вам все понятно, капитан Уинсли?
Глядя в разноцветные глаза адмирала Эллиота, капитан Генри Уинсли четко ответил:
– Так точно, сэр!
ГЛАВА 1
РИКША
Нынешняя зима в Пекине выдалась на редкость морозной и бесснежной. Небо затянуло грязной пеленой. Ветер нес тучи колкой песчаной пыли из далекой пустыни. Завывая, швырял ее в дверные и оконные щели, выдувал тепло из жилищ, трепал одежду прохожих. За наглухо закрытыми ставнями зябли в холодных постелях горожане. Дрожь, кашель, озноб, скрип песка на зубах. Беспросветные унылые дни, долгие стылые ночи. Раскачивались блеклые от непогоды фонарики харчевен, трещали полотнища флагов над городскими стенами, слетали вывески, катился вдоль улиц мусор, горбились фигурки людей. Порой можно было передвигаться лишь на ощупь, хорошенько обмотав лицо тряпкой – иначе пыль так забьет глаза, нос и рот, что ослепнешь, а то и задохнешься. Песок и холод проникали повсюду.
Хозяин чайной лавки дядюшка Чжень кутался в стеганый халат и потирал руки – не столько от стужи, сколько от предвкушения прибыли. Зима – тяжелое время для рабочего люда. Каждую неделю замерзают десятки человек, в основном бездомные или несчастные кули, но и в жилищах погибают целые семейства. Уголь неслыханно подорожал, торговцы благодарили Небо и взвинчивали цену день ото дня. Не каждый горожанин мог позволить себе заснуть в тепле, многие треноги и жаровни стояли погасшими. Чем согреться в такое ненастье? Вечерами – стаканчиком душистой водки. Ну а утром и днем – конечно, чаем. Его у дядюшки Чженя – на любой кошелек и вкус. Посудники и лудильщики из окрестных лавок присылали подмастерьев за терпким темным сортом пуэра – шу, уже заваренным в стеклянной посуде – дешевые глиняные чайники для него не годятся. Хозяйки соседних домов приходили за развесным золотисто-коричневым шен. А рикши забегали выпить пару чашек подслащенного улуна, чтобы восстановить силы. Даже оборванцы-кулинуждались хотя бы в стакане кипятка, а иначе к концу дня упадут рядом со своими бамбуковыми жердями и корзинами и превратятся в кучу мерзлого тряпья.
В лавке дядюшки Чженя царили уют и тепло. Рубиново переливались угли на жаровне, побулькивал на спиртовке чайник. Пахло запаренными листьями и разопревшим деревом. День сегодня выдался удачный. Много клиентов, неплохая выручка.
– Никого не жалей, никому не давай товар в долг! – пересчитывая монеты и топорща редкие седые усы, поучал пожилой лавочник помощника. – Помни, чем заканчивается сострадание – никто тебе не вернет причитающегося. Взять того же полоумного Фэна, что решил торговать овощами. И что с ним случилось – опился водкой и умер прямо на улице. Подумать только! С юности горбатился на стройках и погрузках, а на старости лет решил уйти в торговлю… Разжился коромыслом, корзинами, на последние гроши закупил бобов да мерзлой капусты и давай ходить по улицам, покрикивать, будто он и впрямь заправский разносчик. Но кому такая еда нужна? Только совсем уж пропащим, так им даже и это купить не на что. А ведь Фэн и сам был из бедноты, поэтому и согласился в долг отпускать. Вот и разорился быстро! Запил с досады, а это дело до добра не доводило никого. Сердце-то у него было доброе, да вот голова дурная. Такому человеку нет места среди нашего брата! Знай – как трус непригоден для войска, так и человек с мягкой душой не годится для торговли. Какие могут быть чувства, если на кону дело и жизнь!
Дун Ли послушно кивнул. Это был широкоплечий малый с длинным шрамом на лбу. С наступлением холодов рубец багровел и выделялся сильнее, портя приятную внешность парня.
– Тебя не пожалел никто в свое время, и ты не обязан! – строго сказал дядюшка Чжень, покончив с подсчетом и берясь заскорузлыми пальцами за горячую чашку.
Хозяин был прав. Город – злая сила. В Пекине каждый сам за себя. Дун Ли давно уже убедился в этом. Ему, выходцу из шаньдунской деревеньки, притулившейся у подножия горы Тайшань, первые годы в Северной столице дались тяжело. Дома почти все соседи были родней, делили и радости, и беды. Все на виду. Чья-то семья коптит утку или варит собачатину – вся деревня принюхивается. То и дело во двор, где идет готовка, заходят гости – взглянуть на процесс, дать совет, поделиться опытом. Если утром чей-то ребенок упал и поцарапал коленку – об этом к обеду становилось известно каждому обитателю. Женщины, уже обсудив событие, успевали сообщить мужьям – старшие дочери приносили новость на гору, в каменоломню, вместе с узелками с едой. А уж если случалась ссора между какими-либо супругами, деревня оживлялась и возбуждалась, как потревоженный курятник. Гвалт разрастался невероятный. Одни вставали на сторону мужа, другие защищали жену, а третьи просто с удовольствием наблюдали за драмой, насмехаясь над обеими сторонами, бегая по дворам и разнося всевозможные сплетни. Порой несколько дней, а то и неделю с лишним, деревушка не могла успокоиться – о причинах конфликта давно забыто, но люди никак не хотели расставаться с будоражащим событием. Но никто не в обиде, даже давно замирившиеся супруги. Наконец появляется новая пища для пересудов – из одного двора пропала курица, и подозрение пало на кошку – разумеется, не собственную, а соседскую… И хотя глупая птица благополучно найдется спустя час, живой и здоровой, но гомон не угасает до позднего вечера – соседи ходят к друг другу мириться, а с ними и многочисленные свидетели разыгравшейся драмы с пропажей. Из курицы, ставшей причиной ссоры, сварен ароматный суп, и несправедливо обвиненные с удовольствием угощаются, нахваливая кулинарный талант хозяйки. Потчевать друг друга в деревне любили. Поводов имелось множество. В день поминовения, выпадавший на третий день третьего месяца по лунному календарю, все пекли красиво украшенные пряники; в восьмой день четвертого месяца приносили друг другу приготовленное на пару мясо; на праздник начала лета лепили пирожки с клейким рисом; в шестой день шестого месяца наступал срок первого сбора овощей; на праздник осени пеклись «лунные пряники»… И хотя продукты в каждом дворе использовались одни и те же, мастерство хозяек проявлялось в умении состряпать блюдо непохожим на соседское. Им следовало непременно угостить, чтобы выслушать похвалу, а затем провести в приятной беседе пару часов, присматривая за играющей ребятней.
Работали сообща, вместе ели, заботились о стариках и детях, праздновали и горевали. Только так уж сложилось, что в последнее время все больше случалось невзгод. То засуха, то ливни или морозы губили урожай, еды не хватало. Одна за другой закрывались каменоломни, кормившие всех окрестных жителей, – стройки горных храмов завершились, лестницы к вершине высечены. Когда не стало родителей, шестнадцатилетний Дун Ли, самый младший в семье, не пожелал продолжать семейное дело каменотесов. Оставив троих братьев и двух сестер, отправился в столицу на поиски лучшей жизни. С собой в дорогу взял лишь старое одеяло да лепешки, напеченные сестрами. Почти месяц шел пешком, выпрашивая горячей воды в попадавшихся на пути деревнях. Когда кончились припасы, работал за еду, нанимаясь носильщиком – чем ближе становился Пекин, тем больше людей сновало по дороге, многие тащили тяжелую поклажу. Город, словно огромная воронка, засасывал толпы народа из окрестных провинций. И вот как-то вечером, после очередного изнурительного дня, Дун Ли добрался до окраинных столичных поселков. Заночевав в наспех сооруженном шалаше, утром кое-как отмылся от грязи в холодной воде ручья и, подгоняемый голодом, направился в город.
Пекин ошеломил парня. Целыми днями Дун Ли слонялся по многолюдным улицам и рынкам, теряясь в зазывных криках, настойчивых уговорах, теребящих руках и визгливой разноголосице. Принюхивался к пряному запаху соленых овощей, млел от острого аромата, плывущего из лапшевен и пельменных. Заходил в аптечные лавки подивиться на множество мешков с душистыми сушеными травами и черными грибами. Любовался засахаренными, в потеках глазури, фруктами на палочках, но купить их не мог – денег не было вовсе. Тайком посматривал на высоченные стены Запретного города, за которыми виднелись желтые крыши дворцовых построек и густые кроны деревьев. Сглатывая слюну, вдыхал умопомрачительный пар харчевен. Пялился на резво бегущих возниц, в чьих колясках сидели важные горожане и попадались восхитительной красоты девицы. А порой взгляд его натыкался и вовсе на нечто невообразимое – самые быстрые и успешные из рикш, те, что в любую погоду щеголяют в куртках с длинными рукавами и белых штанах, подхваченных у щиколоток тесьмой, перевозили диковинно разодетых ян гуэй цзе. Этих заморских дьяволов Дун Ли ранее не видал никогда. Лица, словно из белой глины, надменные и вытянутые, как у верблюдов. Волосы этих чертей были точно присыпаны пеплом, длинные носы хищно торчали, а огромные водянистые глаза с презрением смотрели поверх толпы… Жуткое зрелище, но завораживающее – будто видишь злую шутку богов над человеком. Больше всего таких чудаков встречалось в кварталах Внутреннего города неподалеку от императорских стен. Но оборванцев, подобных Дун Ли, стража гнала прочь от увешанных разноцветными знаменами добротных домов, и в основном он бродил по хитросплетению узких хутунов, расходящихся во все стороны от центра города. Теснота переулков напоминала ему родную деревню, и Дун Ли твердо верил: в столице он не пропадет. Ночлег-то уже есть – удалось отыскать небольшой ветхий храм на северной окраине, совсем заброшенный и разграбленный, куда никто, кроме нищих, и не заглядывал. Хоть и вынужден был терпеть визгливую брань соседей поневоле, но зато появилась крыша над головой, а что еще нужно, чтобы скоротать весеннюю ночь… И даже когда лишился одеяла – пока ходил по городу, кто-то из «постояльцев» украл, – не сильно огорчился, считая: вот-вот, и будет у него работа, нормальный кров и еда. Но работу сыскать оказалось непросто. Мало кто горел желанием нанять диковатого деревенского юнца, а где и подыскивалось местечко для простого «поди-подай», там опережали ушлые бедняки-горожане. Объявления о найме, что писались мелом на стенах, оставались для Дун Ли непонятными – грамоте он обучен не был. Живот сводило все сильнее, настойчивое урчание в кишках перешло в постоянную боль. Порой удавалось подобрать на задворках рынка сгнившие листья зелени или испорченную речную рыбу, осклизлую и костлявую, но от такой еды становилось еще хуже. Однажды приключился с ним столь сильный понос, что даже вонючие соседи по ночлегу выгнали его на улицу, под холодный ночной дождь. Лишь крепкое здоровье не позволило Дун Ли умереть. Слегка оклемавшись и постирав одежду, он, шатаясь от слабости, явился в контору по найму рикш. Город юноша уже знал неплохо, без труда мог отыскать удобные кратчайшие пути куда угодно. Наивный, он рассчитывал получить в прокат легкую коляску на рессорах и надувных шинах, в которой повезет богатого и щедрого господина, или его благородного сына, или красивую и добрую к бедняку дочь именитого чиновника… А может, удача улыбнется, и тогда перепадет работа в квартале заморских дьяволов – у тех, говорят, карманы трещат от набитых монетами кошельков… Хозяин же конторы, лысый и толстощекий старикан Ву, оглядел его с ног до головы, хмыкнул и направил на перевозку грузов. Денег не предложил, но парень с радостью согласился работать за кров и еду. Что только не довелось возить Дун Ли: мешки с мукой и рисом, тюки с тканями, брикеты с чаем, бочки с маслом и вином, целые горы угля, песка, щебня и известки, доски, кирпичи, смрадные корзины с нечистотами… Огромную неуклюжую тележку приходилось нагружать и разгружать самому, но для Дун Ли, с детства привыкшего трудиться на каменоломне, задача была посильной. Зато тащить все это, ухватившись за толстые деревянные ручки, по тесным извилистым улицам, заполненным шатающимся туда-сюда народом, оказалось невыносимо тяжело. Везти груз полагалось только бегом. По-иному рикшам передвигаться запрещалось. Если кто донесет или хозяин сам увидит работника, едва переставляющего ноги, – выкинет в тот же миг без лишних слов. Как только телега разгонялась и бежать становилось чуть легче, так сразу, как назло, возникал на пути чиновничий паланкин, или не спеша ступал дородный господин с веером, или семенила стайка девиц в расшитых халатах, а то и просто более удачливый собрат вез важного пассажира, покрикивая и бряцая колокольчиком. У каждого на дороге было свое право, кроме рикши-тяжеловоза. У того имелась лишь обязанность – сквозь паутину улиц и переулков, людскую сутолоку и презрение каждого встречного доставить груз и отправиться за новым.
Перекус в каком-нибудь глухом, пропахшем гнилью, углем и мочой, тупичке, сидя на подножке коляски. Чашка кипятка, выпитая второпях… И снова изнурительный бег. Гудящие ноги, ноющие плечи, сбитое дыхание и просоленная потом одежда. Грузовые рикши – низшая, самая неуважаемая категория, никого не волнуют их усталость и самочувствие. Жизнь такого трудяги коротка – пять-семь лет, если ступил на эту дорогу смерти молодым и здоровым. Не больше двух – если нужда швырнула тебя на дно к тридцати годам, а сорокалетних среди перевозчиков грузов уже не встречалось. Но Дун Ли считал, что ему сказочно повезло – ведь не нужно было тратиться на еду и жилье. А проработав на старика Ву чуть больше года, он потихоньку научился находить заказы самостоятельно, выполняя их в сверхурочное время. Многие клиенты приметили исполнительного и ловкого перевозчика и просили его у хозяина в долгосрочное услужение. Дун Ли стал получать за труды медные монетки, которые нанизывал на бечевку. Еще через два года он накопил достаточно, чтобы начать платить господину Ву за жилье и аренду пассажирской коляски – пусть скрипучей и старенькой, со слабыми спицами и ветхой накидкой, но зато теперь он мог распоряжаться временем самостоятельно. Содержать себя самому – куда лучше, чем жить, словно домашнее животное. За коляску следовало внести деньги с утра, и остальное время, без ограничений – твое. Рабочий день большинства рикш тянулся до заката. Некоторые предпочитали выходить с обеда и бегать по городу до полуночи. И совсем единицы отваживались на ночную смену. Дун Ли забирал коляску за час до рассвета, и возвращал поздним вечером, валясь с ног от усталости. И в жару, и в холод, и даже в дождь – он готов был искать желающих совершить поездку. За такое усердие приходилось расплачиваться здоровьем. Появились судороги в ногах и ломота спины, из-за новой, непривычной нагрузки – бегать приходилось быстрее, чем с грузовой телегой. Но зато сама работа его стала рангом повыше. Конечно, о том, чтобы зазывать клиентов в богатых кварталах возле Запретного города, оставалось лишь мечтать – раньше его оттуда гнали полицейские, теперь к ним прибавились и рикши, обслуживающие богачей и заморских дьяволов. Ничего, подумал тогда Дун Ли, – раз опасаются, значит, видят во мне будущего успешного возницу, способного их потеснить. Вот только бы разжиться собственной коляской!.. Тогда – сам себе господин. Выбираешь время и седока по своему усмотрению, торгуешься настойчивей и бежишь, гордо глядя поверх толпы – спина прямая, лицо бесстрастное.