Текст книги "Пусть дерутся другие (СИ)"
Автор книги: Вадим Булаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Охрана стояла по бокам, следя за тем, чтобы я не спёр упаковку сока или не утаил приклеенную к картону трубочку, положенную для комфортного питья.
После ко мне подбегал гримёр, что-приводил в порядок, и беседа продолжалась дальше...
Изрядно вымотавшись от зашкаливающего объёма произнесённых слов, окончание интервью я воспринял с затаённым облегчением. Давно столько не говорил, язык устал.
С меня сняли выданный камуфляж, вернули оранжевую робу, приказав переодеваться тут же, в студии. По оговоркам охраны я догадался: скоро окончание трудового дня, и им, как свободным людям, не терпится поскорее избавиться от осужденного и отправиться к семьям, на положенный отдых.
Глен Гленноу, вполголоса согласовывавший какие-то детали монтажа с рыхлым бородачом, спустившимся из операторской, затих, пристально посмотрел на мой обнажённый торс, отмечая заживающие солнечные ожоги и обрывки омертвевшей кожи.
– Карцер? – утвердительно поинтересовался он. – Три дня?
– Пять, – отчего-то застеснявшись, буркнул я и усерднее завозился с одеждой.
– Однако... Сволочи.
Я еле заметно кивнул, соглашаясь. Телевизионщик тоже кивнул, обозначив губами поддерживающую улыбку.
Приятно, чёрт возьми, что хоть кто-то за тебя. Пусть и номинально, без возможности помочь или облегчить положение, но приятно. Воодушевляет.
Презрительно посмотрев в глаза моей охране, Глен попрощался, сославшись на занятость, и скрылся в монтажной комнате, а меня повезли обратно, в столичную тюрьму, отличавшуюся от моего прежнего обиталища лишь географическим расположением, новыми оранжевыми мордами и наличием сокамерника – замкнутого типа с большой любовью к одиночеству.
***
Навестивший снова агент Ллойс был скуп на новости, ограничившись ранее сказанными формулировками о пересмотре назначенного наказания, заверениями в обоюдной выгоде сделки и условным приветом от Психа.
Я же хотел подробностей. После некоторых препирательств, агент пошёл на уступки и, якобы по секрету, упомянул о назначенных слушаниях по делу Артура Бауэра. Состояние его здоровья пока исключает личное присутствие в зале суда, но в наш продвинутый век можно пообщаться и на расстоянии.
Упоминание, естественно, переросло в наставление о покладистости во имя помощи другу, для чего Ллойс потребовал повторить мою историю с самого начала, вычленяя из неё различные детали, обойдённые вниманием ранее.
Он записывал в принесённый с собой блокнот особые приметы сослуживцев по «Титану», их предпочтения, специализацию, и безграничное количество прочих мелочей, начиная от татуировок бандитов, с которыми мне удалось пересечься при неудачной диверсии, до числа вольнонаёмных работников на складах гуманитарной помощи.
Не видя смысла ерепениться, я давал показания (что занятно, не под официальную запись), однако сразу предупредил, что на новое интервью соглашусь лишь после конкретных подвижек по пересмотру тюремного срока. Ллойс, к удивлению, не спорил, признавая требование справедливым и вновь заверял в порядочности КБР.
Уходил агент, как мне показалось, с некоторым сожалением от того, что не успел сделать всё запланированное.
***
Сказать, что я был шокирован очередным поворотом в своей судьбе – значит ничего не сказать.
Перед обедом меня выдернули из камеры. Отвели к врачу, где устроили полноценную проверку состояния организма, по завершении заставив подписать целый ворох файлов с анализами, кардиограммами и итоговым заключением, что я вполне себе здоров и ни на что не жалуюсь.
Дальше пошло ещё чудесатее. Обратно в камеру меня не вернули, а отвели на вещевой склад, где служитель вручил мне джинсы, рубашку, кроссовки и нижнее бельё с носками. Всё новенькое, в упаковках, и очень дешёвое.
Переодевался там же, под бдительным присмотром охраны.
Из склада мы перекочевали в административную часть тюремного здания. Не выдержав неизвестности, я спросил у сопровождающего, в нарушение всех тюремных правил:
– Что происходит?!
– Ничего, – безразлично ответил тот, чем заставил нервничать ещё больше. Лучше бы наорал и наказанием пригрозил, чем вот так, нейтрально...
Снова начались подписи. За сданную оранжевую робу, за полученную одежду (повторно, до этого ставил автографы у кладовщика), за ознакомление со счётом от дантиста, который я обязан оплатить по выходу из тюрьмы (тянуло истерически заржать, при моей фактической пятнашке и условно-далёкой пятёрке), и за многое, многое другое, от акта сдачи спального места до добровольного отказа от профилактических прививок по целому перечню непонятных болезней.
Отчаявшись самостоятельно разобраться в происходящем, я вновь попытался вытряхнуть из тюремщиков информацию о своих грядущих перспективах, и вновь толком ничего не понял.
– Тебя перевозят.
Почему перевозят? Куда перевозят? Почему не переводят, а везут? К кому? Новые съёмки? Тайная аудиенция? С какого хрена я сдаю вещи и столько расписываюсь? Да при этапировании из одной тюрьмы в другую всей бюрократии хватило на одинокий сопроводительный файл!
Плодить вероятности можно до бесконечности, и мне только и оставалось, что ощупывать языком новые зубы, привыкая к отсутствию щербатины в пасти. Их в тюремной больнице вставили, перед интервью, чтобы провалом во рту не сверкал.
Можно считать, хоть на чём-то заработал.
– Ускоряйся! – покрикивали разнокалиберные чинуши, словно я куда-то опаздывал.
Из администрации по внутреннему переходу спустились в огороженный тюремными корпусами и массивными воротами двор, где уже поджидал специализированный автомобиль с глухим, без окон, отделением для транспортировки заключённых.
– Полезай, – распорядился сухощавый человек в сбруе конвойного, предварительно сковав мои запястья наручниками.
***
Поездка вышла длительной. Я даже успел вздремнуть, устав фантазировать на тему пункта назначения.
По звукам, доносившимся снаружи, машина сначала двигалась по городу, после по трассе, затем долго стояла, ожидая разрешения на въезд, снова стояла, но уже со скандалом – чужие голоса долго спорили о правах и полномочиях, пока не вмешался кто-то важный, оборвавший все пререкания одним махом, и мы проехали ещё немножко.
– На выход! – потребовали от меня, не успела дверь автомобиля толком распахнуться.
В открывшийся проём хлынул дневной свет, за ним немедленно заскочил тёплый ветерок, принеся с собой аммиачное амбре, по консистенции сходное с вонью топлива космических челноков. Я зажмурился, привыкая к яркости. А когда открыл глаза, то ошалел от знакомой картины. Передо мной – длиннющее взлётное поле, укрытое бетонными плитами и огороженное сеточным забором с предупреждающими надписями. Сбоку виднелся матовый бок чего-то до боли знакомого, с утопленным в корпус приводом погрузочного шлюза.
Ах ты ж ёпт... Да это челнок! Я в космопорту! Но как!
– Выходите, юноша, – в проёме, загораживая зрелище, появилась женщина средних лет. Со вкусом одетая, полная, в широкополой аристократической шляпе, прикрывающей лицо от солнечных лучей вуалеткой. – Ну же, не стесняйтесь.
Рядом с незнакомкой маячил строгий господин с планшетом в руках, державшийся несколько позади.
По автомобильному кузову звучно стукнул кулак.
– Просыпайся! Или тебя палками выгонять?!
Упоминание палок взбодрило.
– Вы кто? – поинтересовался я, покидая автомобиль. – Что происходит?
Народу у тюремной ехалки собралось прилично. Женщина, господин, конвойные, двое в спецовках, выглядевшие как работники автосервиса. Разношёрстая компания.
– Руки, – без объяснений скомандовал конвойный, освобождая мои запястья от наручников.
– Подпишите, – строгий подсунул планшет, с большим количеством мелкого текста. – Вот здесь, внизу.
Не спеши...
– Что я должен подписать?
– Постановление суда о снятии с вас всех обвинений. Оправдательный приговор, – ответила за него женщина, по-матерински улыбаясь. – Вит! Ты летишь к своим. Всё закончилось.
У меня подкосились ноги. Как закончилось? Вот так, внезапно? Но почему? Какая сила способна изменить пятнадцать лет неволи на освобождение? А как же Ллойс с его сделкой? Напарил? Что-то знал и не сказал?
В башке творилось светопреставление. Я не верил в происходящее, выискивая, вынюхивая подвох в окружающих меня людях. Ударил себя по щеке – не проснулся. Ущипнул – все на месте, замерли, ждут. Те, что похожи на автомехаников – посмеиваются.
– Подписывайте! – сварливо бросил строгий господин.
Проигнорировав его недовольство, по диагонали просмотрел текст. Действительно, оправдательный приговор. С печатью, с номером, с цифровыми визами от судьи и судебной канцелярии.
– Это розыгрыш?
– Нет. Это реальность, – женщина едва сдерживала добродушный смех. – Ставь автограф. Я тебе всё объясню.
Сканер отпечатка мигнул, копируя рисунок папиллярных линий, поверх документа появилась надпись на весь экран: «Принято». Строгий забрал устройство, не особо всматриваясь в результат, колюче сообщил:
– Формальности закончены. Он полностью ваш.
Конвоиры, потеряв ко мне всякий интерес, захлопнули двери автомобиля, забрались в салон и укатили по огромному, плоскому полю к забору с домиком пропускного пункта. Строгий мужчина, напротив, размашисто пошёл к двухэтажному зданию космопорта с выстроившимися перед ним в ряд грузовыми платформами.
– Вит, – посчитав, что относительная конфиденциальность достигнута, женщина прикоснулась к моей руке. – Я представляю Федерацию и смогла вытащить тебя из розенийских лап. Ты отправишься за пределы планеты на этом челноке, – я невольно покосился на обтекаемый, с выгоревшими кольцами вокруг дюз, корпус транспортно-пассажирского аппарата класса «Шаттл». – В космосе тебя передадут на крейсер, к своим. Подробно доложишь обо всём, что произошло с тобой в этом мире. За прошлое не переживай, перед местными законами ты чист. Эти люди, – кивок на оставшихся мужчин, – члены команды транспортника, любезно согласившиеся подбросить тебя до точки встречи с военными.
– Спасибо, – с трудом переборов подкативший к горлу комок, я скрипуче выразил те крохи благодарности, на какие был способен от переполнявших меня эмоций.
– Не за что. Отправляйся. До старта посидишь в челноке, отдохнёшь перед полётом.
И так мне стало стыдно за недавнее интервью, где, по здравому размышлению, я выставил Федерацию конечной мразью, бросившей своих; за себя, потому что и не попробовал выйти на связь с посольством в нейтральной стране, за оставшихся невесть где сослуживцев, за то, что рядовой Вит Самад сваливает отсюда, а они остаются. Словно это я во всём виноват и теперь карабкаюсь по головам, вдавливая молящие о помощи рты каблуками в дерьмо.
Ну ничего, встречусь с командованием, доложу, а там полегче пойдёт. Вытащили меня – вытащат и их. Прорвёмся.
Щёки будто изнутри полыхнули.
– Проходи, – одетый в спецовку мужик указал на распахнутый прямоугольный люк с приставленным к нему трапом. – Пока пассажиры не набежали, устроим тебя с комфортом.
– А когда старт?
– Часа через четыре. Диспетчер даст отмашку.
– Слышь, давай, грузись на борт, – поддержал собрата по экипажу другой человек, тоже в спецовке и бесформенном жилете со множеством карманов, частично пустых, вмятых, частично наполненных чем-то увесистым и перекашивающих портняжное творение на живот. – Нам ещё машину к старту готовить.
– Иди, Вит, – поддержала провожающая меня женщина. – И веди себя прилично. Хотела бы я с вами полететь, но... нельзя. Иди, – повторила она. – Дорога до твоей части долгая.
Интерлюдия №4
– Вот зараза! – невольно вырвавшееся ругательство носило в себе весь спектр восхищения. – Ноги об нас вытерла! И навалила сверху!
Человек за столом вновь всмотрелся в текст монитора, где чёрным по белому читался оправдательный приговор разрабатываемому бойцу «Титана» с позывным «Маяк».
«... Пересмотр материалов следствия, носящих в себе... не усматривается... отменить... прекратить...» – буквы наперебой кричали о том, что толковый специалист всегда найдёт способ себя показать, утерев носы конкурентам.
Представительница Федерации пошла дальше, чем предполагал изначальный, негласный договор. Она смогла выбить полную очистку беглому солдату, дальновидно разорвав все нити возможных интриг.
Оправдательный приговор – это означает признание властями неправоты всех действий в отношении Вита Самада. Интеллектуальный удар под дых, перечёркивание большинства наработок, обесценивание ранее достигнутых договорённостей.
Они-то, наивные, планировали отдать Маяка «под личное обязательство», повязав резидента, или резидентшу – в феминитивах мужчина несколько путался – этим документом до завершения сделки и, впоследствии, сделать её немного более договороспособной.
Вроде как и отпустили осужденного 2024А, а вроде как и нет.
Но ушлая баба переиграла всех. Мороча безопасникам голову невмешательством и убаюкав их бдительность покладистостью, она секретно договорилась с кем-то на самом верху, для кого лишний оправдательный приговор ничего не стоит. Сидящий за столом даже с первого раза догадался, с кем именно – персон, обличённых достаточной властью и далёких от внутренней кухни КБР в государстве имелось не так уж и много.
А представительница – молодец, на опережение сработала... Пообещала что-то, похлопала ресницами, согласилась на предварительные одолжения, обнадёжила на будущее. И получила пленного с нужными формулировками в последний момент, у самого трапа челнока, виртуально высморкавшись на КБРовские погоны. Они и понять ничего не успели. Время передачи Маяка, «чисто случайно», сдвинулось на два часа, причём к трапу его привёз не Ллойс с текстом обязательства, а тюремный автомобиль, «волшебным» образом выделенный для перевозки осужденного.
Чпок – и ваши биты! Без возможности отыграть назад. Из челнока парня уже не достанешь – там территория, живущая по иным законам и под другой юрисдикцией.
Умница, сука... Умница!
Глава 5
В любом космическом аппарате всегда пахнет. Странно пахнет. Где-то сильнее, где-то слабее, но всегда похоже – смесью из спёртого воздуха, заношенных носков, горячего железа, топлива и свежевымытой кухни.
Почему именно так – не представляю. Скорее всего, длительное пребывание в замкнутом пространстве пропитывает людскими ароматами даже сверхпрочную сталь.
Об этом факте жутко любят упоминать все, кому хоть раз довелось покидать пределы родной планеты, выставляя себя этакими космическими волками, знатоками глубокого космоса.
Почти все врут. Нет в полётах ничего такого, что стоило бы вспоминать с придыханием. Взлёт – плавный, математически рассчитанный на то, чтобы непривычные к перегрузкам организмы пассажиров пережили неудобства и за ними потом не пришлось отмывать особые, амортизирующие кресла.
Сам космический корабль – тоже квинтэссенция рутины. Ограниченные табличками «Только для персонала» переходы, маленькие каюты, заезженные комедии по визору, тусклый, скрадывающий реальность, свет, порционная жратва сродни армейским пайкам или тюремному харчу. Всей разницы – в эконом-классе потеснее и пищевые брикеты попроще, в бизнесе – койки шире и дают самому выбирать, что лопать: концентрированную кашу или суп.
Повара в космосе, а уж тем более холодильники с замороженными натуральными продуктами – редкость. Они водятся или на круизных лайнерах, или на частных яхтах. Как иллюминаторы, позволяющие в реале, а не по записи, насладиться звёздами.
Может, и пахнет у богатых по-другому. Но пахнет точно.
***
В нос шибануло, словно я прошёл невидимую преграду, отделявшую нутро челнока от остальной вселенной. Унылая унылость... Пустой салон с низковатым сферическим потолком, дверь в кабину управления, потухшее информационное табло, кустарно прилепленные к полу кресла для пассажиров. Всё впритык, локоть к локтю, проходы узкие.
Задняя часть летательного аппарата отделена кустарно выполненной переборкой, превращая пассажирский отсек в клетушку размером с три тюремных камеры.
Грузовик к пассажироперевозкам приспособили. Логично. Билеты дорогие, желающие посетить другие планеты немногочисленны, а обзаводиться двумя челноками, одним для товаров, другим для людей – это, разве что, экономически допустимо в центральных мирах, где по космосу шляются с частотой городского рейсового транспорта.
– Куда мне усаживаться? – я замер у ближнего ряда кресел, предоставляя космолётчикам право выбора.
– Сюда, – неопределённо ответил тот, что был просто в спецовке, обходя меня со спины.
– Не понял.
– Я же тебе говорю, сюда, – взмах руки, сопровождаемый движением чужого подбородка, указал на дальний от шлюза угол.
Свободный билет, что ли? Кто занял, тот и молодец?
– Любое?
– Ага.
Тип из экипажа сделал несколько шагов вперёд, замер, словно что-то забыл. Почесал щёку.
– Противопоказания к перегрузкам есть?
– Не...
В шею ужалило. Сзади. Свет в челноке мгновенно померк, по позвоночнику разлился холод, сопоставимый по ощущениям с обезболивающим у дантиста. Язык замер, онемев, перед глазами запрыгали радужные пятна, а в голове разразился перезвоном набат...
Окаменевшее тело свело судорогой, стало чужим, и начало заваливаться на удачно подвернувшееся кресло. Я ничего не понимал, кроме главного – меня парализовали. В противном случае сознание бы помахало мне ручкой, уступая первенство полной отключке.
Схватили за плечи. Физически этого ощутить не получилось – тактильность покинула нервные окончания. Организм просто остановил падение под неестественным углом, понемногу возвращаясь в изначальное, стоячее положение.
Издалека, на пределе слышимости, прорезался женский голос. Знакомый и, одновременно, не такой, как раньше. Циничный, хлёсткий, повелительно-избалованный.
– Мальчик резвый. Соблюдайте осторожность.
– Да, мисс.
– Пассажирам не показывайте. Пересудов вам только не хватало. Устройте его в каком-нибудь кресле для членов экипажа, всё равно у вас на борту некомплект. Должны быть свободные. И привязать не забудьте.
– Конечно, мисс.
– Рот заткните, как в себя придёт. Или клейкой лентой залепите. Лишь бы взлёт пережил, а на орбите хоть в трюм заталкивайте.
– Разумеется, мисс.
Радужные пятна превратились в стремительный калейдоскоп, вырывая из пространства куски салона и заменяя недостающие визуальные участки чехардой из переливчатых цветов и оттенков.
– Тяжёлый! – дыхнуло в ухо. – Слышь!.. Неси спальник. Иначе заманаемся руки-ноги держать. Там лямки есть.
– Ага.
– Стоп! Клади! Мне его не удержать.
– Ты бы определился.
Надсадное сопение сообщило, что процесс начался.
– На спину! – приказал женский голос. – На спину! Что вы его лицом в пол тычете!
– Переворачиваем, мисс.
В ушах точно самодельные беруши. Всё слышно, но издалека, нечётко. Веки опустились. Против моего желания, сберегая глаза.
Ничего не чувствую. Ни рук, ни ног, ни челюсти.
– Погуляйте, – непререкаемо распорядилась коварная спасительница, цокая каблуками по железу челнока.
На грани оставшегося слуха прошуршали мягкие подошвы космолётчиков. Куда-то... в даль.
Ориентация совсем пропала, выбрасывая на свалку верх с низом, и подсовывая что-то противоестественное, невесомое, сродни замершему в крайней точке маятнику.
– Юноша, расслабься, – женщина общалась явно со мной. Других она юношами не называла. – И перестань удивляться. После того, что ты наболтал аборигенам – подобное отношение можно считать ласковым. Ты – дезертир, пока не будет доказано обратное. Сбежал от командира, от товарищей. Испачкался в криминале, поступил в частную военную компанию, влез в активные боевые действия. Твоя мотивация понятна, но реализация... скажем так, заставляет усомниться в искренности намерений. Впрочем, контрразведка разберётся. Поэтому ты полетишь в гарантированно смирном состоянии. Не хватало ещё попытки побега или захвата заложников.
Мне бы заорать, что ничего подобного и в мыслях не было, что я на неё, как на Господа Бога, молиться готов за спасение из тюрьмы, но челюстно-лицевые мышцы пребывали в полном покое. Не мои они, чужие. Всё чужое.
– И напоследок. Прощай, подлец. Смотреть на тебя противно.
Каблучки удалились, на смену им вернулись подошвы.
– Раскатывай спальник. Давай... Так... Ух и неудобный... Понесли.
Щелчки замков, ограниченная размеренными колебаниями болтанка, непонятные из-за слепоты комментарии:
– А мы что, не в кресло его?
– Нет.
– А куда?
– Туда.
– Но это...
– Женись на нём и забери в свою постель!.. Там ему будет лучше. И нам тоже... – шипение невидимого привода. – Ёб твою мать! Выметай этот хлам! Что у тебя за тяга, помойку везде устраивать?!
Говорит, кажется, тот, что в жилете. Тот, который находился за спиной и вколол мне парализующее.
– Да уберу я, – оправдывается его товарищ. – Уберу. Не гунди.
Оправдания сопровождает глухой стук. Так падает полная бутылка с водой, или канистра. Снова стукнуло.
А хмырь в жилетке расходился, бурчит:
– Теперь спальник разве что на помойку. Мало того, что с прошлого раза отмыть поленился, так и ещё снова разлилось!
– Вымою, – с озлоблением. – Грузи.
Новый звук более всего подходил к реанимационной каталке-трансформеру: шелест вмонтированных роликов по направляющим, лязг стопорного механизма, мат-перемат жилеточного.
– Всё засрал.
Дальше он посчитал нужным орать. Прямо в моё ухо:
– Через пару часов отпустит!!! Лежи, не рыпайся! Слышь?!! Не рыпайся!!! Потом выпустим!!!
Снова болтанка, направляющие, шипение, полная апатия внутри и тишина, еле уловимо нарушаемая моим дыханием. А потом нахлынула злоба.
Меня, как ненужную тряпку, сбагривают друг другу без моей на то воли! Ноги мной вытирают! Ага, сейчас… сдамся я… как же! Свобода хочет платы? Заплачу. Вырву. Обману. Да, обману. Все обманывают, переигрывая сильных и честных, слабых и тупых. На этом мир построен.
Вы что думали, я вечно буду искать компромиссы и сильного, чтобы держаться в его тени? Буду вечной двойкой? Нет, я учусь у вас. Запоминаю, анализирую, развиваю здоровый эгоизм и толстокожесть, получаю болезненные, но полезные уроки. И выводы из них я тоже делаю.
Потому пусть дерутся другие. Мне нужно побеждать.
Конец первой части
