Текст книги "Страстное тысячелетие"
Автор книги: Вадим Жмудь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)
– Аарон, оружие иные сдали, иные воспротивились – сами вызвались стражами быть, также и с золотом, иные не хотят отдавать, ибо не веруют тебе, как Моисею верили. Нету, говорят, такого знаку от Моисея, чтобы золото сдавать.
– Много собрал ты золота?
– Аарон, помнишь, убили охотники наши серну с теленком её? Телёнок в глине увяз, лежал наполовину замытый, а серна не отходила от него. Ту яма, что от теленка осталась – всю её заполнить можно этим золотом.
– Ну так вели расплавить все злато и лейте в эту яму, сколько войдет, а после остудить, достать и поставить у шатра моего. Я говорить буду.
– Сыны Израилевы! Видите этого теленка? Он из золота, да головы у него нет. Так и вы без Моисея – не ведаете, что творите, не знаете, куда идете. Ждать будем Моисея, ибо он один нас вывел из плена ненавистного. Сколько надо будет, столько и будем ждать. И покуда мы без головы остаемся, в путь не тронемся.
– Аарон, люди принесли тебе золото свое, что укрыли от тебя. Просят, чтобы голову ты отлил тельцу золотому, нету сил, говорят, стоять и ждать – лучше, говорят, в пути погибнуть, чем в пустыне у горы сгинуть от голода и хлада.
– Что ж, лучше безвредным заниматься, чем худое творить. Пусть их, сделаем им тельца. Ты, Авраам, кажется, был мастером золотых дел. Ночь тебе даю, чтобы ты к тельцу золотому голову отлил, и поправил то, что надо, чтобы он о четырех ногах был и с головой, как полагается. Отвлечем сынов Израилевых от разврата и грабежей.
– Вот вам теленок – целый и с головой. Сыны Израилевы, так и мы будем с Моисеем – ждать его надобно, не долго уже.
– Аарон, люди умом тронулись. Тельца золотого на трон возвели, курят дымы ему, и жертвы приносят, просят его вывести их из пустыни. Идти надо в гору к Моисею, звать его скорей, нельзя медлить.
– Моисей, наконец, дождались мы тебя, поспеши ко всем! Нет, не вопли это и не плачь. Не хоронят никого и не празднуют. То песни языческие, поклоняются люди тельцу золотому, что я сделал для них – как бы мне ещё было отвратить их от распутства и грабежей – собрать я мог их золото, а удержать не мог, вот и решился слить всё воедино, чтобы никто не мог забрать каждый своё.
– Вот вы каковы, сыны Израилевы! Больно смотреть на вас. Как? Вы из плена бежавши столько злата на себе несли через пустыни и горы – от одного плена бежали, а другую неволю на себе волокли! Чем работать не взяли вы, книги побросали, а золото несли на себе. Кого из вас накормит золото в пустыне? Или напоит оно вас? Безумцы, вот он – бог ваш, ему и поклоняйтесь! Безумен и я хотел избавить от рабства вас, а вы своего господина на себе носите. Сей же час в огонь этого идола – расплавить и в воду слить! Пейте, пейте все и скажите – вкуснее вам стала вода оттого, что бог ваш в ней? Пейте все, ешьте вашего бога, накормит вас он? Я нашел вам путь, мне открылась дорога, да только по ней ли вам идти? Любите вашего кумира, коли вам он дорог, только с ним ни в каких местах не найдете вы свободы!
* * *
– Они спят, а мне не спится. Предчувствую недоброе. Затмение близится. Затмение солнца. И не только его...
* * *
ПРОРОК
Он просился ко мне, но я ему отказал. С какой стати давать ему приют? Кто он мне? Нет, этим я сыт по горло. Пустил я к себе детство – унесло оно моих забавы. Пустил я юность – унесла она у меня веру в справедливость, лишила покоя, возбудила страсть к переменам. Пустил мудрость, и лишила она меня уважения к себе – показала тщетность усилий и вред, наносимый мной из-за гордыни моей. А теперь еще и пророка мне пустить? Прогнал прочь его, дабы оставил меня со своим. И проклял он меня – обрек на вечные скитания. И с тех пор дух мой скитается по горам и долам, во все страны заглядывал я, во все времена, и на планетах я духом своим побывал, и в прошлое смотрел, и в будущее, но не нашел я покоя, ибо нет его, и не нашел я гармонии, ибо нет и её ...
* * *
– Учитель, против тебя злоумышляют! Я слышал, что Каиафа и Анна посылают стражников, чтобы разыскать тебя.
– Зачем же искать того, кто не прячется?
– Они хотят схватить тебя тайно, когда поблизости от тебя нет друзей.
– Ну так долго же они будут искать случая. Я всюду окружен друзьями, разве не так? Уж если они пожелали избавиться от меня, им придется хватать меня на виду у сотен людей.
– Они же могут застать тебя в каком-нибудь доме, где ты ночуешь.
– Сейчас тепло, Петр, и мы ночуем под открытым небом.
– Если же они схватят тебя, мы будем сражаться и все погибнем за тебя, Учитель!
– Нет, Петр, вы не сделаете этого. Я не хочу, чтобы меня защищали ценой собственной жизни.
– Учитель, без тебя наша жизнь нам не дорога.
– Петр, значит ли, что тебе не дороги те истины, которые мы вместе открывали?
– Учитель, как ты можешь так говорить? Твоё слово свято для нас, твоё учение вошло в нас!
– Так несите его людям, ибо не только для вас мое слово, но и для многих других. Если каждый расскажет другим двенадцати благую весть, а те – ещё каждый двенадцати, и так далее то тысячи тысяч людей услышат доброе слово. А если мы все погибнем, то каков итог? Ради чего я вас учил? Разве для того, чтобы вы сражались?
– Учитель, если так случится, что же нам – стоять и смотреть, как стражники хватают тебя?
– Именно, стоять и смотреть, что же вы сможете сделать? А если вас станут обвинять в дружбе со мной, то отречетесь и уйдете с миром, для того, чтобы в другом месте проповедовать мои слова.
– Никогда! Нет, Учитель, я не смогу отречься от тебя!
– А я говорю, что отречешься, и коли случится так, что схватят меня нынче вечером, то ещё до того, как пропоют петухи, отречешься хоть и трижды пришлось бы поклясться о том, что не знакомы мы. Ибо мне важнее, чтобы вы были живы и помнили слово мое, чем чтобы погибли, как Иоанн.
– Учитель, не тому ты нас учил и не дело ты говоришь!
– Молчи, Иуда!
– Нет, я молчать не буду! Ты хочешь сделать из нас предателей? Ты видишь в нас предателей, хотя никто из нас тебя не предал!
– Слова мои я и тебе повторю – если на то пойдет, то и ты меня предашь, но жизнь свою спасешь.
– Никогда! Я свою жизнь отдам за тебя, если потребуется!
– Ну, так значит, не тому я вас учил, и не верно вы меня поняли. Вы сотворили себе кумира из меня, сына человеческого! Даже ложные чудеса устраивали, чтобы у меня больше было учеников. Думаешь. Иуда, я не догадался, что дочь старейшины синагоги была опоена тем зельем, которое я научил вас изготовлять? Я привел её в чувство, а вы возвестили, что я воскресил её из мертвых! Этому ли я вас учил? Учил ли я вас обманом ловить души и сердца людей?
– Она сама виновата! Она украла у меня бутыль и пила из неё.
– Вы должны были следить за тем, что приготовили и не допускать, чтобы непосвященные пользовались им. А если бы она умерла? Грех этот был бы на твоей совести и на моей также.
– Нет, не грех это – воровке отравиться тем, что она украла – сама она и была бы виновата.
– О чем ты говоришь? Дочь старейшины – воровка? Уж верно, она решила, что это волшебное лекарство. Может быть она сочла его эликсиром красоты? Не ты ли её в этом убедил?
– С чего ты это взял?
– Отвечай, Иуда. Обманывал за моей спиной людей? Говорил, что я – Бог?
– Я не обманывал. Ты и есть – Бог. Ты видишь меня насквозь.
– Не совсем насквозь, но кое-что вижу.
– Так ты все-таки расстегивал одежду?
– Успокойся, Иуда, подойди и поцелуй меня.
– Ты надо мной издеваешься? Ты не хочешь быть со мной богом, не хочешь быть человеком, ты не желаешь быть мужчиной, ты стоишь надо всеми нами, и опускаешься ниже каждого из нас! Ты прислуживаешь последнему нищему, и бросаешь вызов царям и первосвященникам! Ты возносишься душой к светлым небесам и повергаешь нас во тьму своими загадками! Ты призываешь нас любить своих врагов и требуешь, чтобы мы предали тебя? Что если я послушаюсь и пойду, открою Каиафе место твоего пребывания? Почему ты играешь нами как кошка мышатами, ничего не говоришь до конца? Если ты сам сказал, что пришел с небес, почему ты запрещаешь мне рассказывать, что ты бог?
– Послушай...
– Я слушаю всю жизнь!!! Я все время кого-то слушаю, я кого-то люблю, я все время за кем-то иду, сначала это был брат, Иоанн, теперь это ты, завтра тебя убьют и мне опять нельзя будет умереть?!? И я буду слушать кого-то другого? Кого из них? Петра? Иакова? Кого ещё мне придется снова полюбить, чтобы затем потерять и отрекаться от него? Хватит!!! Я больше так не могу!!! Если миру суждено погибнуть, пусть он погибнет сегодня! Если тебя должны схватить пусть схватят сегодня. Я не могу жить в страхе за тебя! Я помню голову Иоанна! Если так будет продолжаться, я ... Я...
– Иуда!
– Нет!!! Прочь!!! Хватит.
– Ты гонишь нас?
– Нет, оставайтесь. Уйду я. А вы – пируйте, если вам идет в горло кусок.
* * *
– Святейший Каиафа я видел одного из тех, кто был с этим человеком, и он шел в совершенном одиночестве.
– Святейший Анна, это добрый знак. В их рядах смятение. Скоро мы схватим его. Как зовут того, что ты видел?
– Иуда. Я отправил стражников, чтобы они следовали за этим малым.
– Много ли стражников ты отправил, святейший Анна?
– Достаточно Святейший Каиафа.
– Долго ли они будут ходить за ним? Вдруг он и вовсе не воротится к своему учителю?
– Нет, им не долго ходить. Я подослал ловкого человека, который вручил Иуде денег и попросил передать их учителю для раздачи милостыни нищим. Он обещал передать. Так что скоро он пойдет туда, где они отдыхают вечером, без свидетелей, где-нибудь в укромном месте, вдали от толпы. Там его и схватят. А остальных перебьют, поскольку они же ведь окажут сопротивление.
– Святейший Анна, ты мудр и находчив. Много ли ты передал ему денег?
– Тридцать серебряников.
– Никогда ещё деньги не были потрачены с большим толком, чем эти.
* * *
– Учитель, прости меня, позволь я тебя поцелую?
– Что тебя возвратило ко мне, Иуда?
– Тридцать серебряников.
– Это – цена твоего поцелуя, Иуда?
– Нет, это повод, а причина в том, что я люблю тебя.
– Оглянись, за тобой идут стражники. Они тоже пришли проявить ко мне любовь?
– Я не знаю, кто их привел.
– Так это и есть Иисус? Отлично. Схватить его!
– Что происходит? Отпустите его! В чем дело? Кто вы такие?
– Иуда, тридцать серебряников можешь оставить себе. Святейший Анна дарит тебе их.
– Я не желаю подарков от первосвященника! Отпустите его!
– Учитель, мы будем сражаться за тебя!
– Учитель, мы не дадим арестовать тебя!
– Уберите клинки, стражники, они не будут сражаться с вами! Чада мои, оставьте, всё уже предрешено. Ничего не изменить. Если Анна и Каиафа так желают меня услышать, что посылают за мной такой отряд, мой долг пойти и встретиться с ними.
– Иуда, как ты мог?
– Забирай свои кровавые деньги и уходи прочь!
* * *
– Святейший, вот мы привели к тебе богохульника, нарушителя заветов божьих и законов людских. К тебе взываем и требуем суда над ним.
– В чем же вина его перед вами?
– Вот он говорил – если сын человеческий пожелает, то в три дня разрушит храм, что руками сотворен, и в три дня может создать храм нерукотворный.
– Кто же такое сможет сделать?
– Он про себя похвалялся! Все слышали, что себя он часто называет сыном человеческим.
– Это и вся вина его? Этого недостаточно. Пустая похвальба.
– Святейший, он смущает умы наши речами своими. Многих он с истинного пути увел за собой! Вели ему установить казнь, дабы прекратить смуту и отвратить прочих от подражания ему!
– Всякого хвастуна казнить? Да к тому же он молчит. Испугался, устыдился уже. Отпустите его, он больше не станет докучать вам.
– Святейший, он молчит из презрения к нам. Вели его допросить, пусть сам о себе скажет!
– Ответь, ты ли Иисус, которого называют Христос?
– Да, отвечай Первосвященнику. Ты ли – сын Благословенного?
– Да, меня так называют. Не я сам себя назвал, а мать моя нарекла меня так, помня то, что предшествовало моему рождению.
– Так ты дерзаешь утверждать, что рождение твое было ознаменовано знамениями небес?
– Это твои слова, а не мои.
– Вы слышали богохульство из уст его?
– Святейший, зачем нужны нам обвинители, когда сам себя он богоравным нарекает?
– Да уж дерзок!
– Казнить его! Виновен и сам признается! Смерти предать!
– Бить его!
– Вот на тебя – тьфу! Ну-ка, предреки, что с тобой станется, лжепророк!
– Смерть! Смерть нечестивцу!
– Несчастные, вы свою душу губите сильнее, чем мою. Да простится вам и не породит ваша злоба большее зло... "Эти люди из слов человека строят смертный приговор ему, а законах писано, что и за дела преступные не предавать казни. Молчать среде них почту за лучшее. Только безумцы могут обвинение строить на словах обвиняемого. Во вселенной разумной же такого нет нигде..."
* * *
– А ведь и тебя мы видели рядом с Иисусом Назарянином, которого схватили и повели к господину моему Первосвященнику на суд!
– Знать не знаю, о чем ты говоришь, почтенная женщина. Твое дело прислуживать Святейшему, а не по сторонам пялиться.
– Люди, посмотрите, ведь я верно говорю – он один из них! Этот был с тем, кого они называли царем и мессией, их ведь его теперь повели судить!
– Ну что ты суешь не в свое дело свой нос, вот привязалась! Ступай по своим делам и оставь меня.
– Да, точно ты говоришь – это он. Что же ты споришь?
– Она права, ведь ты – галилеянин, и ты был с ними. Да и говор твой похож.
– Да я клянусь, что я не земляк ему! Что вы ко мне прицепились! Отпустите меня! Прочь!
– А может быть, и правда – не он. Мало ли оборванцев, похожих друг на друга! Отпустите его. Посмотрим лучше, что станет с тем.
– Вот уж и рассвет. Петухи поют.
– Ступай парень подобру-поздорову отсюда, пока у этой старухи не добавилось поддержки от других, кто признал тебя. Я-то тебя не выдам, хоть и узнал. Мое дело – сторона, но мой тебе совет: держись подальше от этих дел, а не то так и тебя схватят... Что молчишь? Ну и взгляд у тебя... Что это с тобой? Неужто так испугался?
– Он прав! Он прав был! Не успели петухи пропеть, как я трижды отрекся от него! Откуда же он знал?
* * *
– Ну, сказывай. Ты и есть тот, кто называл себя Царем Иудейским?
– Это твои слова, а не мои.
– А твои слова каковы же? Ты – Христос? Мессия? Пророк? Сын божий? Сын человеческий? Что ты молчишь? Говори!!! Кто ты на самом деле? Да говори же, ты что – язык проглотил?
– ...
– Почему он молчит? Эй, встряхните его! Да понимаешь ли ты, кто перед тобой? Тебе что – настолько безразлична твоя судьба? Я готов выслушать твои слова, и если они возвели напрасное – я разберу дело и решу, кому что следует воздать.
– ...
– Да он сумасшедший или глупец! Я же спрашиваю тебя, Иисус, за что они тебя схватили? В чем твоя вина?
– ...
– Послушайте, что вам сдался этот безумец? Нынче праздник, и я обещал отпустить одного осужденного. Вот этот, мне кажется, как раз подходит для этого. Пошутили и будет – отпустите его, пусть идет. Он уж не станет смущать вас. Он будет молчать, вы же видите, он язык проглотил. Так или не так, Иисус?
– Пилат, вели его распять!
– Распни его, Пилат! Он молчит из гордости! Он не уважает власть Рима, разве ты не видишь?
– Распять его! На кресте распять!
– Да за что же его распять? Какое он преступление совершил? Ведь это ваш человек! Эй, Иисус, это – твои подданные, ты ведь их царь, не так ли? Что-то не больно они почтительны к тебе!
– Распять его! Это не наш царь! Наш царь – Ирод Антипа Сосипатр, Великий Тетрарх Иудеи!
– Ну, что скажешь на это, Иисус? Так и будешь молчать? Да говори же ты!!!
– ...
– Распять его! Распять! Распять, распять, распять!!!
– Бичевать его и довольно за вину его. Эй, стража. Всыпать ему, чтобы язык развязал. Ну, иудеи, смотрите, как сечь будут вашего царя...
* * *
– Каков же упрямец! Я бы подумал, что он и говорить не может, кабы не знал, что за слова его сюда привели. Хватит!!! Довольно! Разошлись – скоро уже и мяса на спине не останется! Так сечёте, что кровь брызжет! Уже и до меня капли долетают. Вот и на руке капля. Капля его крови на моей руке. Одна только капля. А как неприятно. Обтереть... Ну, что, угомонились вы? Отпустим его теперь?
– Смерть! Распять! Казнить!
– Распни его, Пилат!
– Да вы что, ополоумели? Как однако легко требовать смерти, когда не от тебя зависит решить это дело... И как тяжело отправить на смерть того, к кому не питаешь ненависти, когда лишь от тебя зависит – жить ему или умереть...
– Распни! Распни!
– Так вы не хотите, чтобы я его помиловал?..
– Распни!
– Распять?.. "В самом деле, с чего бы им хотеть его прощения, когда они же его и притащили сюда. И зачем я вмешиваюсь в дела этого народа? Лишь бы платили подати, да не покушались на власть Рима. А здесь бунтом и не пахнет. Пожалуй, они даже слишком покорны – просят меня разрешить наказать своего смутьяна. Сами пристукнули бы где-нибудь, да и все дела. Нет, подавай им публичную казнь, да чтобы её одобрил сам прокуратор Понтий Пилат. И чтобы его кровь на его руках. Кровь ну руке... Где-то это было уже. Ах, да, на меня же капнуло... Эй, подать мне воды для омовения рук. Ну, что уставился? Я кому сказал? Воды! Да, я умываю руки. Одобрения моего вы не дождетесь. С чего бы мне одобрять ваши зверства? Вот если бы он призывал против Рима... но он же не призывал? Нет. Так с чего бы мне вникать в их частное дело? Это дело их. Раз они хотят – значит, есть за что. Не может же такая большая толпа людей ошибаться. Может быть, он и вправду нарушил их законы, какое-нибудь табу... Может быть. Да. Вполне. Возможно, что преступление его в их глазах так велико, что они страшатся его назвать, не желают быть сопричастными к его делам... Нужно ли мне знать? Конечно, нет. Всё, решено, я умываю руки. Крови его не будет на моих руках, но и препятствовать я им не буду".
– Распни! Распни! Распни!
– Эй, вы там, хватит! Хватит орать, я говорю. Прочь его от меня – уведите к Ироду, и чтобы я больше его не видел и не слышал о нем! С меня довольно. Такой день испортили. А ведь ещё и праздник. Прочь его – увести. "И не хотелось отпускать разбойника Варравву, а уж лучше им уступить сегодня... Вот уж, кто, действительно, опасен для порядка, а, значит, и для власти Рима. С разбоя начинается непослушание власти, а дальше – больше. Ну ничего, мы его перед этим угостим винцом из той бутили, что мне для лучших друзей приготовил один почтенный химик... Вот он и пойдет себе на свободу, а там, глядишь, дня через два, и одним разбойником меньше станет. И народ пусть смотрит – вот она какова власть прокуратора – справедливая и милостивая. Хотите простить разбойника – нате вам, хотите казнить святотатца – да на здоровье. Сегодня ради праздничка уж по-вашему поступлю, а с завтрашнего дня уж опять по-нашему. Ну вот, и настроение улучшилось. Вот и славненько... А теперь пойти, вздремнуть, пока за пиршественный стол не приспеет садиться".
* * *
– Иисус, сын Иосифа, называющий себя Христом и Царем Иудейским, за то, что призывал к мятежу против власти Тетрарха Ирода, призывал к неповиновению святой церкви, клеветал на первосвященников Каиафу и Анна, оскорбил Прокуратора Понтия Пилата пренебрежением и не отвечал не его вопросы, а также за то, что опрокинул лавки менял и товары купцов разбросал по храму, говоря, что не для того построен храм, и за прочие преступления ты приговорен к распятию на кресте до смерти, и приговор этот будет сейчас исполнен. Тебе даровано право поцеловать детей, обнять жену и выпить уксус с добавлением полыни и желчи для притупления боли. Желаешь ли ты воспользоваться дарованным правом?
– Жены у меня нет, дети же мои – все вы, не хватит моей жизни всех поцеловать. От уксуса я отказываюсь. Нет такого уксуса, что смирил бы боль моей души.
– Начинайте.
* * *
– Иисус, ну посмотри же на меня! Ну как до тебя докричаться! Господи! За что же такие муки? Иисус!!! Нет, не слышит. Выпей уксус! Это Иаков приготовил тебе по твоему рецепту. Боже, за что он терпит такие муки, для чего это страдание! Ну читай по губам моим, что я тебе говорю! Нет, потом заливает ему глаза, уж он не видит никого, и не различает лиц в толпе. Как же мне пробиться к нему? Иисус, это я, твоя Мария. Хоть бы ты сказал, что я – жена твоя. Ты бы поцеловал меня, а я бы шепнула – "пей!" – и ты бы не страдал так. Нет, ты не хотел мной рисковать. Я понимаю, ты не осмелился им указать меня, даже и сейчас ты отводишь глаза, чтобы они не проследили за твоим взглядом и не схватили меня. Ну почему же ты не смотришь? Да оботрите же пот с него! Если бы ты знал!!! Ида повесилась. Ни какая она не была не Иуда. Ида, сестра Иаонна. Она тебя любила, а ты не понимал её. Господи, да что же это делается на свете? Иду мы спасли, буквально из петли вытащили. Если бы ты не научил нас оживлять, то не смогли бы спасти. Это ты спас её. Да утрите же ему пот!!! Ну смотри на меня, ведь это я, Мария-Магдалина, "сестра твоя, невеста"!
– Вы слышали? Он просит пить! Дайте ему уксус!
– Нет, он не просил.
– Я слышала!!! Он просил!!! Дайте же ради всего святого ему уксус из этой бутыли!
– Как же мы дадим?
– Губку смочите и на копье дайте ему!
– Дать-то можно, да станет ли пить? Он же отказался...
– Дайте, умоляю, он станет!
– Дадим, ладно уж. "Ну вот, теперь напьется и дольше ещё умирать будет, а ты сиди тут, сторожи на жарище... Без питья, пожалуй, раньше бы освободил нас от себя..."
* * *
– Смотрите, он неподвижен. Умер?
– Куда там – прикидывается. Только что пил.
– Да не прикидывается – уж и не дышит.
– А я вот его сейчас копьем кольну, так и задышит, и закричит.
– Попробуй.
– Правда, молчит. Надо же – умер.
– Да и вовремя – смотри, какие тучи надвигаются, сейчас гроза будет.
– Да, идти-то далеко.
* * *
– Великий Прокуратор Понтий Пилат извещает о том, что он прощает смутьяна и преступника Иисуса из Назарея и разрешает снять его с креста.
– Это он нарочно ждал, пока он умрет!
– Молчи, женщина, как бы Прокуратор не передумал.
– Слава Великому и Милостивейшему Прокуратору Понтию Пилату!
* * *
– Где я?
– Жив! Жив!
– Что случилось?
– Это я, Мария, и Иаков тут. И Петр, и Андрей, и все... и Ида.
КОНЕЦ
