Текст книги "Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова"

Автор книги: Вадим Гольцев

Ермака Тимофеева полк

Путь Анненкова лежал на юго-восточную окраину России – в город Джаркент, в 1-й Сибирский казачий Ермака Тимофеева полк.

Основанный в 1882 году на месте деревни Самал (по-маньчжурски – Глиняная) город стоял, как и сейчас, на обрывистом берегу мелководной речки Усек, вблизи Джунгарского Алатау, на пути в Китай, в 35 километрах от границы, и был славен святыней мусульман – мечетью, которую без единого гвоздя в 1895 году построил китаец Хон Пик, огромным базаром с дешевыми виноградом, арбузами и дынями. Земля, на которой стоит город, еще совсем недавно была китайской: она стала российской территорией только в 1879 году – по Ливадийскому соглашению.

Город не мог не поразить молодого офицера хорошей планировкой, широкими и прямыми, обсаженными тополями, улицами и журчавшими вдоль них арыками. Таким его сделали полковые казаки и переселенцы из России, которые были немедленно брошены ею на охрану и освоение новых земель.

Однако здесь не было ни театра, ни клуба, лишь изредка работал частный синематограф, а мертвую скуку местные жители оживляли пересудами, сутяжничеством, карточной игрой, обильными возлияниями. Чтобы развеяться, молодые офицеры одвуконь [12]12
  Одвуконь – на или при двух конях, с одним запасным, при этом всадник посменно ведет одну лошадь в поводу. ( Примеч. ред.)


[Закрыть]скакали в Верный и проводили вечер в офицерском собрании, а утром мчались обратно.

Здание офицерского собрания – теремок работы знаменитого верненского военного инженера Зенкова – и сейчас стоит, переделанное, правда, до неузнаваемости. Теперь в нем – музей национальных музыкальных инструментов.

Полк дислоцировался на северо-западной окраине города и размещался в только что отстроенных казармах. Это был один из старейших и заслуженных казачьих полков. Он вел свою историю от полка № 10 Сибирского линейного казачьего войска, сформированного 6 сентября 1850 года из выдворенных в киргизскую степь переселенцев, казаков и офицеров. 12 декабря 1882 года полку было присвоено имя Ермака Тимофеева, который был назначен его вечным шефом.

Полк участвовал во всех крупных военных кампаниях России в Средней Азии. В Хивинском походе 1873 года в составе Туркестанского отряда находилась его первая сотня с артиллерией (ракетные станки). В бою у селений Хакы и Хавата сотня уничтожила двухтысячный отряд противника, за что получила знаки отличия: две георгиевские серебряные трубы с надписью: «За дело при селении Хакы – Хават в 1875 году».

Участвовал полк и в Кокандском походе 1875–1876 годов. Он сражался при штурме и взятии крепостей Коканда, Андижана, Маргелана, Оша, Намангана, в боях у кишлаков Махрам и Уч-Курган. В сражении у Ургазы казаки разбили тысячный отряд кокандцев, изрубив его наполовину. За штурм Андижана полк получил знаки отличия на головные уборы с надписью: «За штурм Андижана 10 октября 1875 года».

Георгиевские трубы хранились в четвертой сотне, знаки на головных уборах носили казаки первой и второй.

Небольшие отряды полка принимали участие в покорении Бухарского эмирата, в Ахалтекинской экспедиции генерала Скобелева, в покорении южной Туркмении 1881 года, а в 1880–1882 годах находились в Кульджинском походе.

14 апреля 1904 года полку было пожаловано полковое знамя, Александровская лента к нему с надписью: «1852–1904». В 1906 году всем нижним чинам полка пожалованы одиночные белевые петлицы [13]13
  Белевые петлицы – особые украшения из серебряного галуна на воротниках мундиров и на обшлагах рукавов, введены в форму всех казачьих частей, кроме гвардейских, указом от 6 декабря 1908 г. «в награду за верную и ревностную службу, в ознаменование особого монаршего благоволения». ( Примеч. ред.)


[Закрыть]на воротнике и на обшлагах мундиров ^{34} .

К приезду молодого хорунжего полк охранял границу с Китаем и имел постоянные заставы в поселке Кольджат, в урочище Алтынкуль и в станице Баскунчи и мощную по тем временам крепость в Хоргосе ^{35}  – четырехугольник с толстенными из саманного кирпича стенами без единого выходящего наружу окна. В центре крепостного двора был колодец с пресной водой. Сама крепостная стена служила наружной стеной казармы, служебных помещений, большой комнаты для проведения занятий с личным составом, офицерских квартир.

С 23 июня 1911 года по ноябрь 1913-го командовал полком полковник Петр Николаевич Краснов, о котором мною уже рассказано.

В полку было пять сотен. Первой сотней командовал есаул Рожнев, второй – есаул Алексей Георгиевич Грызов, третьей – есаул Толмачев, четвертой – подъесаул Вячеслав Иванович Волков, пятой – есаул А. А. Баженов.

Все командиры сотен имели семьи и с Анненковым, который был младше их по возрасту и званию, вне службы не общались. Не выходили за круг служебных и его отношения со сверстниками: Анненков не разделял их увлечения картами, вечеринками, женщинами и все свое время отдавал службе. Лишь изредка он, как мы уже знаем, отпрашивался в Аулие-Ату, чтобы купить себе новую лошадь или в Верный, чтобы поразвлечься. Зато его можно было часто видеть несущимся в бешеном аллюре к Джунгарскому Алатау, в сторону урочища Тышкана.

Со всеми офицерами у Анненкова были ровные отношения. Он был всегда в хорошем настроении, весел и остер на язык. Однако с командиром четвертой сотни подъесаулом В. И. Волковым эти отношения были сложными, а со стороны Волкова – почти враждебными.

У подъесаула Волкова был тяжелый характер. Он был горяч, надменен, самолюбив, не всегда сдержан, никогда не поступался своими принципами. За участие в конной атаке под Ардаганом он станет первым Георгиевским кавалером в полку. В ночь на 21 декабря 1914 года 4-я сотня 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка под командованием есаула Волкова скрытно вошла в небольшой приграничный городок Ардаган, захваченный несколько дней назад турками, учинившими здесь зверскую расправу над армянским христианским населением. Внезапно сотня столкнулась с турецким батальоном. Разгром турок был полным. Среди прочих трофеев полка оказалось знамя 8-го Константинопольского пехотного полка, одного из самых привилегированных полков султанской армии. Ардаганское дело сибирских казаков разрушило план турецкого командования прорваться в Грузию через Боржомское ущелье.

4-я сотня Волкова была лучшей в полку и не имела соперников по выучке и по завоеванию призов на различных состязаниях. И вот Анненков, назначенный временно командовать 1-й сотней вместо убывшего на льготу есаула Рожнева, сумел в короткий срок так подготовить ее, что она стала побивать 4-ю по всем предметам боевой подготовки. Успехи 1-й сотни вызвали удивление в полку, а пылкий, нервный, не терпящий соперников, да еще и в лице молодого офицера, командир 4-й воспылал ненавистью к успешному Анненкову. Но вернулся в полк Рожнев, и 1-я сотня растеряла свое мастерство, и опять лучшей в полку стала 4-я, но неприязнь к Анненкову у Волкова осталась. В 1913 году есаул даже обвинил соперника в нечестной торговле лошадьми. Было назначено дознание, однако войсковой старшина Первушин М. И., которому оно было поручено, не нашел в поступках Анненкова ничего предосудительного. Волков же остался при своем мнении и считал, что дело было замято, потому что Анненков – любимец командира полка.

Неприязненные отношения между Волковым и Анненковым сохранялись долго. Даже став соратниками по Белому движению, они часто конфликтовали, нанося этим ощутимый вред общему делу. Однако командирские, организаторские и педагогические качества Анненкова, его умение работать с людьми отнять у него было невозможно. Вскоре после инцидента с Волковым Анненков принял полковую учебную команду, и она тоже стала передовой в полку. Казаки команды стали блистать отменной выправкой, внешним видом, исполнительностью, дисциплиной, знаниями, казарма и учебные места и помещения – чистотой и порядком, а кони – ухоженностью.

Можно по-разному относиться к Анненкову, но одно бесспорно: это был командир от Бога!

В 1913 году Анненков был переведен в Кокчетавский казачий полк. Каких-либо видимых причин к этому не было. Возможно, сказались существовавшие в казачьих частях сложные отношения между офицерами – местными казаками и офицерами-казаками, выходцами из других казачьих войск. В этом плане в полку было трудно даже его командиру донскому казаку полковнику П. Н. Краснову. Тем более было трудно Анненкову. Но причина все-таки, наверное, не в этом, а в том, что Кокчетавский полк был учебным, и Анненков был переведен туда накануне Великой войны как отличный методист, в предвидении того, что война будет требовать все больше и больше быстро и хорошо обученных солдат.

Кроме П. Н. Краснова и Б. В. Анненкова, 1-й Сибирский Ермака Тимофеева полк дал еще ряд видных деятелей Белого движения. Это, например, уже известный нам подъесаул В. И. Волков. После октября 1917 года – активный деятель действовавшей в Омске подпольной антисоветской офицерской организации «Тринадцать» и командир белогвардейского отряда. Полковник Волков – один из руководителей переворота в Омске 18 ноября 1917 года, в результате которого была свергнута власть Директории и приведен к власти адмирал А. В. Колчак. За участие в перевороте Волков формально был предан А. В. Колчаком военно-полевому суду, которым, естественно, был оправдан. Вскоре он был назначен начальником Омского гарнизона, а затем – генерал-губернатором в Читу. Однако забайкальский атаман Г. М. Семенов, не признававший Колчака Верховным правителем России, не пропустил Волкова на «свою» территорию. Волков был вынужден остановиться в Иркутске и по назначению Колчака стал командующим Иркутским военным округом. Но тыл не удовлетворял уже генерала Волкова. С разрешения Колчака он сформировал сводный казачий корпус, с которым воевал на Урале. Во время отступления 1919–1920 годов корпус В. И. Волкова был за Иркутском окружен красными и разгромлен у станции Китай. 11 февраля 1920 года он застрелился.

Дочь В. И. Волкова, Мария, известная в эмиграции поэтесса, воспевавшая Белую гвардию, посвятила памяти отца ряд стихотворений. В одном из них она писала:

 
…Ты Родину свято и верно любил
И жертв за нее не считал.
Ты верой в ее возрождение жил,
Но гибель ее увидал…
 
 
…Заветы казачьи ты крепко хранил,
В бою был всегда впереди
И дерзкой отвагой с лихвой заслужил
Свой беленький крест на груди ^{36} .
 

Имя другого однополчанина Анненкова – Ивана Красильникова – тощего, русобородого хорунжего, прозванного за свой высокий рост «Полтора Ивана», советские историографы сопровождали такими же эпитетами, что и имя самого Анненкова. Безусловно, монархист Красильников был убежденным врагом большевизма и поэтому не был щепетилен в выборе средств и методов борьбы с советской властью и с ее приверженцами. В середине 1918 года он – есаул, командир партизанского отряда, соратник Анненкова и Волкова по организации «Тринадцать». Красильников не верил ни в какую партию, не допускал и мысли об их способности ликвидировать советскую власть и всегда ориентировался только на военный переворот. В то же время это была натура, склонная к анархии, вольнице, атаманщине. Красильников – активный участник омского переворота 18 ноября 1918 года, приведшего к власти Колчака. Накануне переворота, 13 ноября, люди Красильникова вели себя особенно вызывающе. Во время очередного загула в одном из ресторанов Омска, когда официальный представитель правительства Тренденбах потребовал прекратить исполнение царского гимна, красильниковцы крикнули ему:

– Пошел прочь, паршивый эсер!

Ночью 18 ноября две роты из отряда Красильникова подошли к зданию, занимаемому Директорией, арестовали директоров и доставили в свой штаб. После недолгого пребывания здесь их отправили в тюрьму и в ночь с 22 на 23 ноября расстреляли.

Как и Волков, Красильников был предан Колчаком военно-полевому суду, как и Волков, он думал, что будет непременно расстрелян, но, как и Волков, был оправдан.

В годы Гражданской войны генерал Красильников действовал в Восточной Сибири. Его имя связано с жестокими расправами с рабочими, железнодорожниками, пленными, крестьянами. Весной 1919 года генерал-майор Красильников умер в Иркутске от тифа.

Офицером полковой учебной команды служил в полку хорунжий Леонид Александрович Артифексов. Это был высокого роста, могучего телосложения силач и прекрасный гимнаст. Происходивший из терских казаков, он был вспыльчив, нетерпелив, горяч, горд, но умел владеть собой и пользовался уважением сослуживцев. Служил в 1-м Запорожском Императрицы Екатерины Великой полку. Участвовал в Великой войне. Награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. После октября 1917 года полковник Артифексов – командир броневого дивизиона, участник Корниловского мятежа. На заключительном этапе Гражданской войны он – генерал для особых поручений при Главнокомандующем Русской Армией бароне Врангеле. С этой армией он ушел в Турцию. В 1922–1923 годах Артифексов жил в Германии, где скончался от скоротечной чахотки.

Назову еще одного однополчанина Анненнкова. Это бывший урядник Глебов, ученик Анненкова, окончивший полковую учебную команду в 1911 году. Человек большой храбрости, в годы Гражданской войны он проявил себя хорошим командиром и организатором и дослужился до чина генерал-лейтенанта. С отступающей армией Колчака Глебов ушел в Китай. Проживал в Харбине, Шанхае. Возглавлял Комитет прав и интересов эмигрантов. Богатый славными боевыми традициями и незаурядным офицерским коллективом полк несомненно оказал большое влияние на формирование политических взглядов и морально-боевых качеств одного из будущих вождей Белого движения.

На германском фронте

В 1913 году Анненков был переведен в 4-й Кокчетавский казачий полк и стал командовать 3-й сотней. С началом Великой войны, в связи с объявлением мобилизации и призывом на службу ряда возрастов, полк занимался подготовкой призывников к фронту. Однако служба в этом полку у него не пошла. Вот как он сам рассказывает об этом:

– Обстановка в полку в тот период сложилась такая. Среди казаков все сильнее проявлялось недовольство муштрой, строгостью порядков, развязным поведением офицеров. Многие казаки не хотели отрываться от своих станиц и полей. По существу они принудительно были собраны в лагеря, к ним назначили офицеров, совершенно не знакомых с жизнью и обычаями казаков. За малейшее непослушание следовали строгие наказания, обычным делом было рукоприкладство, мордобой. Один из случившихся на этой почве эксцессов привел к серьезному бунту, последствия которого разом изменили всю мою жизнь. Это произошло в самом начале германской войны.

Начальником лагеря являлся жестокий и грубый офицер Бородихин, который к тому же был нервным и вспыльчивым, а потому избивал казаков по самому ничтожному поводу. Однажды он публично ударил по лицу молодого казака Данилова. Кто-то из присутствовавших громко произнес:

– Бить нельзя! Нет у вас такого права!

– Кто сказал?! – гневно выкрикнул Бородихин, поворачиваясь к группе казаков, из которой исходил протестующий голос.

Ответа не последовало. Начальник лагеря грубо выругал всю группу, обозвал казаков трусами и добавил, что они могут говорить только в спину. Но стоило Бородихину отвернуться, как вслед ему понеслись насмешки и ругательства. Разъяренный офицер выхватил револьвер и закричал:

– Буду стрелять, если не замолчите и не прекратите ругань!

В ответ со всех сторон от рядовых казаков и вольных последовала новая реакция:

– Мало германских пуль, еще и свои офицеры по казакам стрелять собираются! Ничего, и на них найдутся…

Это была уже открытая угроза. Начальник лагеря вызвал офицеров, приказал развести казаков по баракам и казармам, выявить и представить ему всех недовольных. Однако казаки вышли из повиновения, чему способствовало неправильное поведение офицеров, пытавшихся усмирить подчиненных, но не так, как нужно. Было избито много офицеров, часть которых сгруппировалась в общежитии и стала стрелять по окружившим их казакам. Отстреливаясь от наседавших бунтовщиков, Бородихин израсходовал все патроны, выпустив в себя последнюю пулю. Но он был только ранен и был тут же добит преследователями. Большинство офицеров разбежалось. Меня же казаки не тронули, более того, по их просьбе мне пришлось принять на себя командование сразу тремя полками. Полагаю, что я пользовался среди солдат авторитетом за уважительное отношение к каждому казаку. Мне удалось восстановить порядок во многом благодаря тому, что сотня, которой я командовал, была полностью на моей стороне.

О случившемся я донес войсковому атаману, из Омска к нам тотчас же прибыл генерал Усачев с пехотными полком и экспедицией, начавшей расследование случившегося. Генерал потребовал от меня назвать зачинщиков и лиц, причастных к убийству начальника лагеря. На что я ответил, что, как офицер русской армии, не могу быть доносчиком, чем вызвал явное неудовольствие генерала. Он обвинил меня в укрывательстве и бездействии, за что меня предал военно-полевому суду вместе с 80 другими казаками. Совершенно неожиданно суд меня оправдал, однако окружной суд с таким решением не согласился и приговорил к одному году и четырем месяцам заключения в крепости с ограничением в правах. Отбытие наказания мне заменили направлением на германский фронт с условием полного отбытия наказания поле войны ^{37} .

В конце 1914 года Анненков прибывает на Северо-Западный фронт и направляется в 4-й Сибирский казачий полк, приданный 3-му армейскому корпусу 10-й армии. Полк занимал оборону в Восточной Пруссии и находился на левом фланге армии, перед которым свинцово мерцали Мазурские болота. Здесь Анненков стал участником величайшего сражения Великой войны, вошедшего как Августовское сражение, или Восточно-Прусская операция, в историю русского военного искусства, и как Прусская операция и Зимнее сражение у Мазурских болот – немецкого.

25 января (7 февраля) 1915 года немцы внезапно обрушили мощный удар своей 8-й армии на левый фланг 10-й армии, имея задачей во взаимодействии со своей, тоже 10-й, армией уничтожить русскую. Первые два дня в штабе не придавали серьезного значения немецкому наступлению, и оно не встретило должного сопротивления. Намерения немцев были разгаданы только после того, как левофланговый 3-й армейский корпус под натиском немцев начал отходить и обнажил левый фланг 20-го армейского корпуса. Уже 28 января (10 февраля) для 10-й армии создалась угрожающее положение, и она покатилась на восток.

4-й казачий полк, находившийся на правом фланге армейской группировки, оказывал немцам упорное сопротивление. Он вел бой в трудных метеорологических условиях и на сложной местности. Болотистая, труднопроходимая местность и снежные метели, сменявшиеся оттепелями, распутицей и слякотью, мешали маневру полка и ведению боевых действий.

Плохо вооруженные и голодные русские солдаты и офицеры стояли насмерть. Обратившись за поддержкой к Гродненскому гарнизону, штаб корпуса, в составе которого сражался Анненков, по радио получает ответ немцев (!): «Напрасно беспокоите, вы давным-давно проданы, каждый солдат по 8 рублей, офицер – по 14 рублей». Этому, говорит на суде Анненков, конечно, не поверили, но, не дождавшись помощи, поняли, «что кто-то работает в пользу немцев». Нередки были в российской армии случаи, когда на боевую линию командование посылало части, имеющие по 15–20 патронов, батареи имели всего 5–6 ящиков снарядов, а вместо 3-дюймовых снарядов выдавались 12-дюймовые. «Все это давало повод думать, что кто-то усиленно работает против нашей армии. Если так будет продолжаться, то армия кончит свое существование» ^{38} .

К 15 (28) февраля германская 10-я армия, наступавшая с севера, отрезала русским все пути отхода на восток, за исключением одного – вдоль железной дороги на Гродно. Этот путь и был использован войсками, в том числе и 3-м армейским корпусом, которые к 26 февраля (11 марта) отошли к югу и заняли позицию вдоль южного берега реки Бобр до Августовского канала. С остатками своей сотни вышел на этот рубеж и Анненков.

– В те тяжелые дни, – вспоминает Анненков, – в тылу германских войск стали создаваться партизанские отряды. Начальником такого отряда, или атаманом, назначали офицера, удовлетворявшего некоторым специальным требованиям, предварительно выбранного всеми командирами полков, из которых формировался отряд. Партизан набирали из числа добровольцев. Когда я выразил желание служить в партизанах, меня назначили атаманом одного из отрядов, которым я командовал в 1915–1916 годах. В качестве отличительной символики партизаны имели особую нашивку: черный с красным угол, череп и кости, а также значок с теми же эмблемами и надписью: «С нами Бог».

Об истории формирования этих партизанских отрядов рассказывает генерал А. А. Брусилов [14]14
  Брусилов А. А. (1853–1926) – генерал от кавалерии. С началом 1-й мировой войны командовал 8-й армией, с марта 1916 – Главком Юго-Западного фронта. Летом 1916 г. провел крупную наступательную операцию австро-германских позиций (Брусиловский прорыв). Служил в Красной армии на различных должностях.


[Закрыть], бывший в то время командующим армией Юго-Западного фронта. Он же дал им далеко не лестную характеристику. Генерал А. А. Брусилов вспоминает:

«За эту зиму (1915–1916 гг. – В. Г.) пришлось мне много повозиться с партизанскими отрядами. Иванов, [15]15
  Иванов Н. И. (1851–1919) – генерал от артиллерии. В 1-ю мировую войну, с июля 1914 по март 1916-го командовал войсками Юго-Западного фронта, затем состоял при Ставке. В октябре – ноябре 1916-го командовал белоказачьей южной армией. Умер от тифа.


[Закрыть]в подражание войне 1812 года, распорядился сформировать от каждой кавалерийской и казачьей дивизии по партизанскому отряду, причем непосредственное над ними начальство оставил за собой. Направил он их всех ко мне в армию с приказанием снабдить их всем нужным и двинуть затем на северо-запад, в Полесье. Это и было исполнено. Хозяйственной части армии от всей этой истории пришлось тяжко от непомерного увеличения работы по снабжению партизанских отрядов вещами и деньгами. С самого начала возникли в тылу крупные недоразумения с этими партизанами. Выходили бесконечные недоразумения с нашими русскими жителями, причем, признавая только лично главнокомандующего, партизаны эти производили массу буйств, грабежей и имели очень малую склонность вторгаться в область неприятельского расположения. В последнем отношении я их вполне оправдывал, ибо в Пинских болотах производить кавалерийские набеги было, безусловно, невозможно, и они, даже если бы хотели вести конные бои, ни в коем случае не могли этого исполнить. Единственная возможность производить набеги, и то с большими затруднениями, – делать их пешком, взяв провожатого из местных жителей. <…>

Думаю, что если уж признано было нужным учреждать партизанские отряды, то следовало их формировать из пехоты, и тогда, по всей вероятности, они сделали бы несколько больше. Правду сказать, я не мог никак понять, почему пример 1812 года заставлял нас устраивать партизанские отряды, по возможности придерживаясь шаблона того времени: ведь обстановка была совершенно другая, неприятельский фронт был сплошной и действовать на сообщения так, как в 1812 году, не было никакой возможности. Казалось бы, нетрудно сообразить, что при позиционной войне миллионных армий действовать так, как сто лет назад, не имело никакого смысла. <…> Вновь назначенный походный атаман, Великий князь Борис Владимирович, последовал тому же примеру: по его распоряжению во всех казачьих частях всех фронтов были сформированы партизаны <…> Удивительно, как здравый смысл часто отсутствует у многих, казалось бы, умных людей» ^{39} .

Мы, конечно, благодарны генералу за то, что он донес до нас свое видение партизан и партизанских отрядов в составе регулярной армии периода Первой мировой войны. Но полностью согласиться с ним мы не можем и заметим, что эти отряды явились прообразами разведывательных взводов, рот и батальонов Советской армии, действовавших как раз в условиях сплошного фронта и блестяще зарекомендовавших себя в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. Однако название этих подразделений партизанскими, их воинов – партизанами, а командиров – атаманами было неудачно и заранее обрекало их на те характеристики, которые дает им Брусилов, потому что сами эти названия автоматически предполагали расхлябанность, разболтанность партизан, отсутствие у них твердой воинской дисциплины, наличие самоволия. Тем не менее это были элитные подразделения того времени, личный состав которых добровольно дал согласие действовать в обстановке повышенной опасности, подвергая себя дополнительным тяготам и лишениям, угрозе смерти, ранения, плена. Он был смел и решителен, лих и безрассуден и требовал жесткой руки и твердого руководства. Уважение тех партизан, симпатии к ним, зависть, любование этими здоровенными парнями со зловещими эмблемами, поблажки им в сочетании с отсутствием активного и грамотного использования в качестве разведчиков и диверсантов, порождавшее их безделье, как раз и есть первопричина их проступков, граничащих с преступлениями.

Склонный к партизанщине и ватажничеству, Анненков попал в благоприятную среду, в обстановку, для которой он был рожден и которая резонировала с его душой и наиболее ярко проявила его качества отца-командира и брата-атамана. Здесь, собственно, и родился тот атаман Анненков, которого мы сейчас знаем. И его вины в этом втором его рождении нет!

Партизанские отряды действовали до марта 1916 года. К этому времени установилась постоянная линия фронта, и партизанские действия не велись, а партизанским отрядам ставились задачи ударных или штурмовых частей.

3 марта 1917 года, по распоряжению Временного правительства, отряд Анненкова был переброшен с Западного фронта в Минск в ведение находившегося там фронтового комитета, где получил направление в местечко Осиповичи и поступил под руководство железнодорожного комитета для несения службы по охране объектов. Пребывание отряда Анненкова в Осиповичах было непродолжительным: в сентябре 1917 года отряд был отозван на фронт и передан в распоряжение штаба 1-й армии.

– К этому времени, – вспоминает Анненков, – меня произвели из есаулов в чин войскового старшины. Но оказалось, что руководство армией осуществляло уже не штабное командование, а армейский комитет из представителей солдат, казаков и офицеров. Распоряжениям комитета я подчинялся, поскольку в него входили и депутаты партизанского отряда.

В такой обстановке мы получили известие об Октябрьском перевороте и свержении Временного правительства.

«Огромный миллионный фронт рухнул и превратился в толкучку. Немецкие солдаты продавали часы, ножи, водку и пр., а русские, братаясь, покупали, уплачивая винтовками, пулеметами и даже орудиями, – писал Анненков в своей „Колчаковщине“. – Большевики сделали свое гнусное дело, и теперь осталось лишь завершить его, убрав с фронта лучшие части. Первыми стали уводиться партизанские отряды, сформированные из добровольцев и нисколько не разложившиеся. Тяжело было уходить с фронта, но и делать было нечего!».

В декабре по распоряжению армейского Совета казачьи части направлялись по своим войскам и там должны были демобилизоваться. Мотивировалось это разрухой в стране и невозможностью дальнейшего снабжения армии продовольствием. Поскольку отряд Анненкова принадлежал Сибирскому казачьему войску, он направлялся в распоряжение этого войска. Анненкову было вручено удостоверение на следование отряда в Омск с оружием и амуницией.

Эшелон, в котором следовал отряд Анненкова, во избежание эксцессов сопровождался броневиками «Красноармеец» и «Бей буржуев». Анненков вспоминает:

«Прибыли в Слуцк. Здесь ничего не произошло, и эшелон благополучно отошел, провожаемый все теми же броневиками. Не доезжая до Минска, отряду удалось получить ночью в армейском складе большое количество оружия, ручных гранат и патронов. Все это было тщательно укупорено в мешки с овсом. В Минске скопилось много эшелонов, и большевики, боясь скандала, торопились сплавить эшелоны, отправляя их то на север, то на восток. Осмотр был поверхностным:

– Оружие есть?

– Сдано на фронте!

– Отправляйтесь!

И здесь эшелон благополучно проскользнул. Все шло хорошо до Пензы. В Пензе, – продолжает Анненков, – едва эшелон подошел, атаман получил записку без подписи: „Вас хотят обезоружить, будьте готовы!“ Партизаны и так были готовы, спали, не раздеваясь, с винтовками при себе. Комиссар железнодорожного Совдепа предъявил атаману требование открыть все вагоны и дать провести полный осмотр. Атаман ответил, что оружие сдано на фронте, осмотр произведен в Минске и – довольно – и больше осматривать не дает.

– Тогда осмотрим силой! – сказал комиссар и ушел. Он стал вызывать по телефону два полка пехоты. Узнав от начальника станции, что путь свободен, атаман приказал машинисту отправляться, товарищ категорически отказался. Пришлось его сбросить, и атаман сам повел состав, несмотря на красные сигналы и свистки. Восемь станций эшелон шел безостановочно, пока не расплавились трубы в паровозе. На счастье, из Самары шел встречный пассажирский поезд, и машинист, жалея свой паровоз, согласился вести состав в Самару, где партизан уже ждал сюрприз – полк пехоты расположился поперек пути. Поезд остановился, и комиссар с маузером за поясом и тремя бомбами подошел к атаману:

– Я получил предписание из Петрограда взять у вас оружие, которое вы не сдали на фронте и не хотите сдать в пути. Предупреждаю, что я получил директивы действовать энергично, и вы сами видите, что в моем распоряжении достаточно сил, чтобы заставить вас исполнить приказ!

Ничего не отвечая комиссару, атаман подошел к полку, которым еще командовали офицеры, и попросил собрать полк, что и было сделано. Атаман обратился к солдатам:

– Товарищи солдаты! Ровно три с половиной года проливал я с партизанами свою кровь на фронте. Вы видите мои нашивки, что я три раза ранен. Вы видите, что у меня на груди Георгиевский крест, георгиевская шашка, значит, мы не даром провели время на фронте. Теперь, когда мы кончили свое дело и идем домой, у нас хотят отобрать это оружие. Разве это справедливо? Теперь отнимают у нас, а, когда вы поедете домой, то будут отнимать и у вас! Если хотят, то пусть берут сами. У них есть свои солдаты-красноармейцы. Зачем опять по старому режиму направлять солдат на казаков, не правда ли?

Солдаты, зажженные словами атамана и подстрекаемые своими же офицерами, единодушно закричали:

– Правда, правда, не наше дело, домой!

И, несмотря на уговоры комиссара, полк ушел, посылая приветствия партизанам. Комиссар от злости кусал губы, но ничего не мог сделать с той рванью, которая называется красноармейцами. Он не мог сдержать лихих фронтовиков! Тем не менее паровоза не давали, и эшелон стоял двое суток. Надоело, и на третью ночь половиной отряда была занята станция, а половиной окружили Совдеп. Напуганные товарищи решили выпустить партизан, и в ту же ночь эшелон ушел».

Прервем на минуту цитирование записок Анненкова и поставим под сомнение правдивость описания автором самарского эпизода. Представляется, что дело обстояло не так, и Анненков исказил правду, чтобы скрыть факт участия его отряда в одной из советских демонстраций, которые в ту пору проводились и по поводу, и без повода.

Здесь следует прежде всего уточнить, почему из Самары в Сибирь был свободно пропущен явно враждебный советской власти вооруженный отряд Анненкова. Во время прибытия отряда Анненкова в Самару председателем местного Ревкома был большевик и подпольщик Валериан Владимирович Куйбышев, который, по воспоминаниям старейшего русского революционера, члена РСДРП с 1898 года, Петра Кобозева, очень умело проводил разоружение казацко-солдатских эшелонов демобилизованных фронтовиков, изымая у них винтовки, пулеметы и даже орудия. Так почему же Куйбышев сделал исключение для отряда Анненкова? Ведь СНК (Совет Народных Комиссаров, Советское правительство) строго предписывал разоружать все отряды, каждого солдата и казака, каждого офицера!