Текст книги "Ликующий джинн"

Автор книги: Вадим Чирков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

–Ничего я не хотел сказать, – буркнул Славик. Он вспомнил про силуэты в окне и обернулся.

–Роман Савельевич, папа сюда идет!

Скамейка скрипнула.

–Хорошо уходить так, когда никто не видит твоего ухода, – услышал он последнее, затихающее.

–С кем ты разговаривал? – спросил, подходя быстрыми шагами, папа.

–Ни с кем. Я пел. Один рэповский текст, – ответил Славик. – Хочешь, напою?

–Упаси господи! Пошли домой. Напоешь рэп маме, она извелась, пока ты тут дышал воздухом свободы.

Исповедь невидимки

-Так с вами это случилось?

–Как видите... Впрочем, это слово сюда не подходит...

Кубик принимал гостя. Только-только он вернулся из Варшавы, только успел побывать под душем после дороги и взяться варить кофе, как раздался телефонный звонок.

–С приездом, Виктор Александрович! – услышал он голос, слышанный уже дважды. – Надеюсь, у вас успехи? Другого ведь не может быть – я знаю вашу талантливую кисть. В Польше, я слышал, в это время жарко?

Это был Роман Савельевич, шеф-робот.

–Не мог бы я навестить вас сегодня? – продолжал он. – Знаю, знаю, вам не до меня, вы устали, у вас сотня телефонных звонков, но... У меня к вам не-от-лож-но-е дело. Так потерпите меня с полчаса хотя бы? Ну и ладно, тогда через час я буду у вас...

Кубик успел выпить кофе, сжевать высохший кусок сыра, найденный в холодильнике, немного постоять у окна, чтобы с помощью крыш, видных сверху, осмыслить свое возвращение домой.

Потом раздался резкий – так ему показалось – звонок в прихожей. Кубик отворил дверь и увидел... двух парней, стоявших у лифта. Один из них кивнул ему, оба вошли в лифт, лифт загудел и отправился вниз.

–Это мои ребята, – услышал он голос на пустой площадке. – Еще раз здравствуйте, Виктор Александрович. Можно войти?

Кубик машинально посторонился, почувствовал движение возле себя человека, входящего в прихожую, запах сигарного дыма, которым пропах пиджак, и дорогого одеколона.

–Да, да, – услышал он, – от меня остались только запах и голос. И, кажется, это надолго.

Кубик прошел в гостиную, показал рукой на кресло, не зная, где находится его гость. Но тот увидел его жест, кресло примялось.

–Не буду затевать светскую беседу, – раздался вслед за этим надтреснутый голос, – я пришел к вам пооткровенничать. Вы один знаете подноготную моей истории, может быть, вы знаете ВСЕ, но, в силу разных наших позиций, многого мне не расскажете. У вас есть право утаивать от меня секреты...

Кубик, слыша разговаривающую с ним пустоту, не знал, как себя вести, не знал, что происходит сейчас с его лицом, – ему даже хотелось взглянуть на себя в зеркало, чтобы привести лицо в должное выражение. Но каким должно быть лицо, когда разговариваешь с невидимкой?

–Так что с вами случилось? – спросил он.

–Ваш юный друг сказал, что я доигрался. Кажется, он прав. Я заигрался с невидимостью и доигрался. Может быть, виноват я сам, но меня не оставляет мысль, что это подстроено вами. Что скажете?

–Роман Савельевич, нас со Славиком не было поблизости, когда вы "работали" с невидяйкой.

С кресла послышался тяжелый вздох.

–Ваш приборчик больше не действует. Ни туда, как говорится, ни сюда. Он мертв. А я стал безнадежно невидим.

Славик сказал мне, что другого у вас нет и повторил то, что вы говорили мне о его происхождении. Что он с другой планеты. Мои люди – а это, надо вам сказать, классные специалисты – смотрели его и подтвердили: металл оболочки не наш, экран не поддается анализу, начинка, преломитель – далекие, кажется, от наших самых последних находок. Нам до этого еще шагать и шагать.

Другими словами, выхода у меня пока нет. Так?

Кубик только развел руками. Он стоял перед пустым креслом и разговаривал с ним – и моментами художнику казалось, что он еще не пришел в себя после Варшавы, многих встреч там, после дороги.

Голос из пустого кресла только добавлял ощущения нереальности.

–А теперь я, как и обещал, пооткровенничаю с вами... – кресло заскрипело: невидимый гость искал положение поудобнее.

–Когда я был видимым, у меня были кое-какие цели, вам о них знать необязательно... Но став невидимым – может быть, навсегда, – я потерял былую (армейскую, я ведь бывший военный) четкость мышления, мысли мои стали растекаться, я начал вдруг фантазировать – глупейшее, надо сказать, состояние.

Теперь, фантазирую я, я могу осуществлять самые нелепые человеческие желания. Приглашаю вас улыбнуться... Я могу зайти в апартаменты короля Испании Хуана Карлоса... Могу, взяв в объятия Саддама Хусейна, вывести его, ставшего с моей помощью невидимым, на улицу... Представляете их удивление?.. Проникнуть в любую сокровищницу, насладиться видом богатств, выбрать и унести с собой...

Я могу безнаказанно убивать... кого угодно. Но это против моих правил: убийство вне войны не принесет мне ничего, кроме досады. Хотя, разумеется, кое-кого мне хочется иногда грохнуть...

Право, не знаю, что я могу еще...

Я, должно быть, первый человек, попавший в такую заварушку. Мировые писатели пробовали разобраться в психологии невидимок, которых сами изобрели, но каждый решал их судьбу по-своему и тоже, наверно, мучился догадками.

Один из них – помните, наверно? – предложил невидимке обмотать себя бинтами, надеть маску и перчатки... я примерил к себе этот вариант, он мне не подошел: я не хочу превращаться в огородное чучело!

Скажу вам вот что: мое новое мышление, мышление невидимки, в пути – и я не знаю, какая неожиданная мысль придет мне в голову завтра. Я стал растекаться мыслью, прежде четкой и ясной, как стук винтовочного затвора.

Может быть, я отправлюсь в путешествие, возможно, натворю дел – вы узнаете об этом из телевизионных новостей или из газет. Не исключено, что затихну, не исключено, что покончу с собой. Может быть, покуролесив, я засяду за книгу "Приключения невидимки" – видите, сколько у меня всяких откровенно дурацких желаний?

Я, признаться вам, боюсь своей завтрашней мысли: я могу ведь стать и опасным для человечества. Я могу стать очень крупным злодеем, а злодеи... ну, это другая тема...

Кресло снова заскрипело.

–Я закурю, можно? Дым моей сигары поможет вам получше меня представить, а то, я вижу, вам не по себе.

Раздался щелчок, в котором Кубик узнал зажигалку, он увидел огонек. Невидимость "разрешала" существовать огню. И дыму: тот обогнул нос, чуть задержался на бровях, обрисовал уши... Художнику в самом деле стало легче. А Голос продолжил исповедь:

–Вы еще не догадались, зачем я к вам пришел? И не догадаетесь. Я говорил вам о земных сокровищах, которые я могу теперь видеть и обладать любым из них. Но есть один... "предмет", который я хотел бы видеть больше всего. Больше, чем золото инков, чем алмаз Кохинор, который зовут Горой света, он, как известно, находится в английской короне... Еще не догадались, о чем я?

Больше всего на свете – и это желание не проходит в отличие от других – я сейчас хочу видеть... себя. Нет, не оттого, что я так уж себя люблю... совсем не оттого! Просто я, оказывается, настолько привык к утренним встречам с собой в зеркале ванной комнаты, что не могу без них. И проснувшись, я должен убедиться, что я – вот он. Помятый, старый, морщинистый, но живой. Привык я и к мимолетным встречам, опять же в зеркале, в течение дня, когда проверяю, тот ли я, каким представлялся только что другим – подчиненным, соперникам, товарищам по бизнесу: уверенный, жесткий, умный... Короче, друг мой, мое существование подтверждается, как это ни странно, наличием моего лица в зеркале. И если, моя руки, я вижу вместо него холодный белый кафель туалета – я теряюсь, по мне прокатывается волна ужаса: ГДЕ Я?! Это паникует первобытная часть моего сознания. Она не может смириться с отсутствием рук, плеч, лица... Меня вдруг охватывает слабость, с которой даже я, бывший вояка, не могу справиться. А вслед за слабостью приходят вовсе уж странные мысли и ощущения – все-таки человеческое сознание – достаточно хрупкая вещь...

Повторю вам главное – мое существование подтверждается, как это ни странно, наличием моего лица в зеркале...

Знаете, зачем я к вам пришел?

Кубик все так же стоял напротив пустого кресла и не знал, что сейчас творится с его лицом, как он выглядит; исповедь шефа-робота казалась ему временами бредом сумасшедшего.

–Так знаете, зачем я к вам пришел? К талантливому живописцу, к живописцу, который видел меня совсем недавно и, конечно, запечатлел, выразимся так, мое лицо в своей художнической памяти.

–Да? – спросил, моргая, Кубик. Догадка, однако, была почти уже готова.

–Оказалось, что у меня нет ни одной приличной фотографии – мой бизнес, – слово было как бы кавычках, – не нуждался в них, а портрета я за недосугом так никому и не заказал. Все откладывал. Вы не могли бы написать по памяти мой портрет?

На миг перед Кубиком предстало лицо шефа-робота, какое он видел, когда тот представился ему меценатом. Он увидел его сейчас ясно, до последней морщинки, словно гость на мгновение потерял свою невидимость.

–Пожалуй, я могу это сделать, – сказал он и прикрыл глаза, словно щелкая затвором фотоаппарата, дабы оставить в себе снимок.

–Мое лицо мне необходимо, – настойчиво продолжал Голос. – Напишите его, каким видели: с желтой кожей щек, сетью морщин, тусклыми глазами, шрамом на лбу – я знаю себя, лгать мне не надо. И пусть оно будет жестким – это самое привычное для меня выражение. Я вновь его увижу – и воспряну. Пусть частично, пусть портрет действует только на первобытную часть моего сознания, но я знаю, что, видя свое лицо несколько раз в день, мне будет легче верить в то, что я есть... И в голову тогда не будет лезть всякая чушь...

–Хорошо, Роман Савельевич, – сказал Кубик. – Уже завтра – сегодня я буду приходить в себя после поездки – уже завтра я возьмусь за кисть.

–А мне, – с горькой усмешкой бросил Голос, – не надо будет даже присутствовать на сеансах. О гонораре не беспокойтесь, я заплачу хорошо. Итак, мы договорились?

–Завтра я возьмусь за кисть, – повторил Кубик.

На круглом стеклянном столике, заметил он, появилась пачка зеленых купюр.

–Это задаток, – услышал художник. – Да и вы ведь поиздержались в Варшаве.

Судя по тому, как вытянулось сидение кресла, гость встал. Кубик почувствовал в своей руке холодную ладонь, чуть пожавшую ее. Послышались твердые шаги, направлявшиеся в прихожую. Дверь Роман Савельевич отворил сам. На площадке, возле лифта, Кубик увидел двоих парней, оба курили. Один из них нажал на кнопку лифта.

–Желаю вам удачи, – сказал Голос.

–До свидания, Роман Савельевич, – ответил Кубик.

Вернувшись в гостиную, художник первым делом глянул на столик; нет, пачка зеленых банкнот не исчезла; в комнате пахло дымом хорошей сигары. И все равно он подошел к окну и долго-долго смотрел на бесконечные разновысокие крыши пониже его этажа, на вентиляционные трубы и антенны.

КАЖЕТСЯ, ЧТО-ТО СТРЯСЛОСЬ

На следующий день, когда Кубик писал по памяти портрет «мецената», ему позвонил наконец-то Славик.

–Дядь Вить! Я позавчера разговаривал с шефом-роботом! Он стал невидимкой!

–Я тоже с ним разговаривал, Слава, – ответил художник, глядя на проявляющееся с каждым мазком лицо. – И был он у меня вчера. И в том же виде-прикиде, что и с тобой. То есть невидимый. Я пишу сейчас его портрет. По памяти.

–Зачем?

–Он попросил. Он соскучился по своему лицу, а в его доме, как оказалось, нет ни одной приличной его фотографии. Это сейчас его мечта – увидеть свое лицо.

–Дядь, Вить, и что теперь будет?

–Давай надеяться, что для нас с тобой все закончилось багополучно. Кроме того, что у тебя не будет больше занятной игрушки.

–А о молстаре он не спрашивал?

–Ему, должно быть, сейчас не до молстара. Он слишком потрясен своей стойкой невидимостью. Он ведь, Слава, все-таки не робот, а всего лишь человек. Да и зачем молстар невидимке?

Славик помолчал. А художник добавил к сказанному:

–Он человек, но это-то и опасно. "Мышление" робота подвластно его создателю, но вот мышление человека не подвластно никому...

Еще два мазка, и лицо вчерашнего гостя глянуло с холста на художника как живое. Шеф-робот сидел в черном кожаном кресле Кубика, кроме лица, художник выписывал и его кисти – крупные, костистые, вцепившиеся в подлокотники.

–Что вы хотите этим сказать, дядя Витя?

–Он обмолвился: бросил среди других фразу, "что его новая мысль, мысль невидимки, в развитии". И что он даже боится теперь самого себя.

–У нас говорят: "крыша в пути".

–Вот-вот.

Наверно, под влиянием этого разговора лицо на портрете с каждым прикосновением к нему кисти становилось все жестче, даже жесточей. Ну ничего, потом можно будет чуть смягчить выражение. Вот если бы так же легко можно было изменить само лицо...

–Дядь Вить, я тогда еще раз спрошу: что будет? Я на несколько дней исчезаю: мама идет на работу, а папа будет забирать меня с собой – рядом с его офисом библиотека, в ней компьютеры. Так что будет?

Художнику понадобилось время, чтобы ответить на этот вопрос.

–Не знаю... Возможно кое-что прояснит наша следующая с ним встреча, когда он придет за портретом. Не знаю, – повторил он, но с другой уже интонацией. – Я просто не могу представить, что может прийти в голову человеку-невидимке...

И Кубик, глянув на портрет, сделал еще мазок, в который вложил, кажется, только что произнесенные слова.

За три дня портрет был готов. Кубик позвонил по оставленному ему шефом-роботом телефону.

–Его нет, – ответили ему. – Занят. Что-то хотите передать ему?

–Да. Передайте, что звонил художник по фамилии Кубик. Что портрет готов и его можно забрать. Вот и все.

–До свидания. – брякнула трубка.

За весь день ответа Кубик так и не дождался, и позвонил вечером.

–Его нет, – был тот же ответ знакомого по утру голоса. – Не занят, а уехал. Вы художник Кубик?

–Да. Роман Савельевич держит с вами связь? Вы сказали ему насчет портрета?

–Держит, – брякнула трубка. – Сказали.

–И что?

–И ничего. Передать что-то еще?

–Нет, кроме того, что портрет можно забрать.

–До свидания.

Так было и на следующий день, и на следующий.

Портрет стоял на мольберте и, казалось, следил за каждым движением художника. Кубик не выдержал и повернул треножник так, чтобы шеф-робот видел перед собой только стену, после чего с облегчением вздохнул.

Вечером третьего дня Кубик еще раз позвонил по телефону мецената.

–Слушай, мужик, – рявкнули ему на этот раз, – что ты морочишь голову своим портретом? Сказали тебе: уехал. У-е-хал – русский язык ты еще понимаешь? – И стук трубки.

Там, кажется, что-то стряслось. Шеф-робот, четкий во всех своих действиях, как автомат, на этот раз вел себя непонятно И подручные его что-то слишком уж вольно себя ведут...

Теперь нужно во что бы то ни стало переговорить со Славиком: их опасный знакомец мог каким-то образом встретиться с ним – и не случилось ли с мальчишкой, не дай бог, чего-нибудь? Но вечером звонить ему никак нельзя, придется ждать до утра и назавтра попытаться с ним увидеться.

Кубик примерно знал, где находится офис отца Славика, значит, библиотеку там найти будет нетрудно. Завтра он туда отправится. Завтра же.

По дороге к метро художник купил две газеты, в газеты он в последние дни не заглядывал.

Толкучка в вестибюле метро, переполненный эскалатор, снова толпа, в которой люди идут друг другу навстречу, вагон наконец... Все сидячие места заняты, большинство пассажиров стоит, но ухитряется читать. Все книжки малого, карманного, формата.

Кубик для удобства сложил свою газету по высоте втрое и стал читать получившуюся длинную полосу. Первый заголовок, что бросился ему в глаза, был: "Похищен или убит?! Под ним была небольшая заметка:

"Похищен или убит?

По сведениям, полученным от не назвавшего себя источника, бесследно исчез совладелец и руководитель фирмы «Прогресс-3» Р.С. Гренов. Следствие, рассматривая деловые и, естественно, возможные криминальные связи предпринимателя, принимает меры по розыску самого Р.С Гренова или хотя бы его трупа.

После расспросов членов его семьи, стало известно, что бизнесмен не показывался в семье, как и в своем офисе несколько суток, связываясь с родственниками только по по мобильному телефону, отдавая разного рода короткие распоряжения и ровным счетом ничего о себе не сообщая. То ли это была чрезвычайная занятость делового человека, то ли экстремальная ситуация. Р.С. Гренов пожилой человек, родственники подозревают и какое-то его внезапное заболевание. Ваш корреспондент связался с личным врачом руководителя фирмы, Гренов с ним недавно общался, но спрашивал только о седативных* средствах.

Полукриминальная, а то и вовсе криминальная обстановка в нашем бизнесе, который лучше всего назвать "первоначальным сколачиванием капиталов", говорит следствию, что не исключен самый трагический исход, тем более, что явно подсудные связи пропавшего бизнесмена прослеживаются все четче.

Обо всем, что будет нам известно об очередном похищении (или убийстве), читатели газеты будут вовремя оповещены".

Ликующий джинн

Рядом с собой Кубик услышал негромкий голос, почти шепот:

–Последнюю новость слышал? – Художник скосил глаза и увидел двух мужчин, прижатых толкучкой нос к носу.

*Седативные лекарства – успокаивающие

-Какую? Их теперь столько!

–Ну, о ней все говорят.

–О саммите, что ли? Видел, да только начало. Вылетел из дома с бутербродом во рту. А после и забыл, про что там. Расскажи.

–В общем, "Забавные новости". Или очередная журналистская бредятина. Значит, так: саммит в Ватикане. Тема: ислам и как с ним бороться. После саммита ВИПы выходят на люди, к микрофону. И вот вылетает американский ковбой. Только начал говорить, как кто-то – такое впечатление – дергает его сзади за рукав. Президент отмахивается локтем. А сзади снова – дерг! Это президента-то! Но тот снова отмахивается. Опять – дерг! Ситация – сложнее не придумаешь: кто из смертных рискует дернуть за рукав выступающего с особым мнением президента США?!

–Ну и?

–Задолбали беднягу. Президент обернулся и тихонько спрашивает: "Я опять что-то не то говорю?"

А вся площадь в Ватикане это слышит! По толпе, конечно: у-ух! Кто-то ржет, кто-то хлопает в ладоши.

Дальше. Выходит наш. Вразвалочку, ну ты знаешь. Выступает. И та же история: дерг! Дерг! Дерг! Наш оборачивается и шипит на весь Ватикан: "Отвали, придурок!" В толпе догадываются перевести его слова на уличный итальянский, передают как эстафету. Там – восторг!

–Бред какой-то.

–Слушай дальше. Появляется у микрофона сам Папа. Начинает вещать. Тут площадь видит: папская белая шапочка с его головы сама собой поднимается и какое-то время парит в воздухе. Папа поднял к ней голову, умоляет шепотком – а вся площадь слышит:

–Отдай, Сатана!

Сатана послушался, и шапочка плавно опускается на макушку Папы Римского. И весь мир это видит!

–Это все на ниточках было, ниточками кто-то все это делал! – слышится женский голос. – Про ниточки уже по телевидению сказали! Да и что, ну что, скажите, кроме ниточек может быть? Кто-то, видите ли, шутит так!

Еще один женский голос:

–А про Ширака что ж забыли? Как ему на плешь стакан воды вылили? Стакан сам собой поднялся и полил его водицей...

Кубик осмотрелся. Все вокруг хотели вставить в начавшийся разговор и свое словечко.

–Уж будет этому шутнику, – угрожал все тот же женский голос, что сказал о ниточках, – уж будет!.Уж вы мне поверьте!..

С этой фразой в ушах Кубик вышел из вагона и она еще минуты три дребезжала в голове.

Библиотека неподалеку от офиса Славикиного папы была скромная, найти ее было нелегко, это не Макдональдс. На поиски ее у Кубика ушло с полчаса. Душноватое небольшое помещение читального зала, два компьютера в читальном зале, за одним сидит деваха, тычущая длиннющими, явно наклееными, с картинками ногтями в клавиши кейборда, наверно, библиотекарша, за вторым – благодарение небесам! – сидит Славик. Он увидел художника и вскочил.

–Дядь-Вить!..

Они вышли на каменное крыльцо о трех ступенях и только-только обменялись первыми словами, как подал сигнал Кубиков мобильник. Художник отстегнул коробочку от пояса.

–Да?

–Виктор Александрович, – раздался громкий знакомый голос,. – это я. Не заехал за портретом, пусть он побудет у вас, но я непременно его заберу. Он получился? Я на нем "как живой"? Такой, каким вы меня видите? Только не приукрашивайте меня, а то я себя не узнаю.

Лицо Кубика напряглось, Славик озадаченно смотрел на него..

–Я сейчас далеко... Но вы, наверно, обо мне уже слышали. Не обо мне, а о странных событиях, которые произошли в одном крупном городе...

–Шеф-робот, – успел шепнуть Славику художник.

–Да, да, это я, это мой взнос в политику. Я решил некоторое время пошутить – это первое, что подсказало мне мое новое мышление. Не худшее, признаюсь вам, занятие...

Теперь оба не сводили глаз с мобильника, который Кубик держал так, чтобы слышал и Славик.

–Я решил какое-то время пошутить, – повторил Невидимка. – Я начал с тех, до кого мне было не дотянуться – теперь я дотягиваюсь. Видели их? Они все очень смешные на поверку люди.

Не знаю, кого я изберу следующей жертвой...

Славик дотронулся до Кубиковой руки, хотел что-то сказать, но Голос продолжал:

–Скажу вам честно, Виктор Александрович, мышление невидимки – интереснейшая вещь. Возможности открываются передо мной все шире и шире – у меня от них появилась даже эйфория. Жаль, я уже стар. Но у меня есть спасение – вы, вернее, та зантятная вещичка, за которой я просто не успел заехать. Берегите ее...

Голос из мобильника продолжал – уверенно, победно:

–У меня, до сих пор видимого и даже иногда слишком (смешок), не могло быть столько возможностей, сколько появилось сейчас, возможностей удовлетворить свое, ну, скажем, любопытство...

Мимо них прошла в библиотеку полная женщина в очках, она обратила, конечно, внимание на напряженные лица взрослого и мальчишки, слушающих один телефон, но, мотнув головой, скрылась за дверью: мало ли что сейчас происходит чуть ли не на каждом шагу.

–Итак, пока что я шучу... Должно быть, до поры. Через время может прийти и новая мысль, но не знаю, какая. Я даже не могу предположить, что взбредет мне в голову, представляете?...

Но вы со Славиком должны знать, что отныне все необъяснимое, о чем вы услышите или прочитаете, исходит от меня. Знайте, что именно вы – наверняка это ваши штучки – выпустили джинна из бутылки, и джинн теперь, ликующий джинн, на свободе...

Я не боюсь, что вы проболтаетесь, – у нас теперь одна общая тайна. Я вошел в вашу, такую, надо сказать, причудливую, что вам выгоднее сохранять ее в неприкосновенности. Я не боюсь... впрочем, чего мне бояться? Мне, невидимке? – тут шеф-робот рассмеялся.

–Ликующий джинн, – повторил он через минуту, – ликующий джинн... Неплохое состояние для человека, а?

И мобильник смолк

–Аллё? – осторожно спросил Кубик. – Алле!

Но мобильник не сказал больше ни слова.

Не было в эти минуты в этой части огромного города людей, более застывших, более похожих на статуи, чем бородатый художник Кубик и двенадцатилетний мальчик, стоявших на каменных ступенях крыльца, ведущего в скромную районную библиотеку.

Потом Славик шевельнулся.

–Дядя Витя, что такое эйфория?

–Легкое сумасшествие, – ответил Кубик.

На КУКУРБИТЕ

В Кукурбитских горах, вернее, в одной, самой большой и высокой, в пещерах между небом и землей, живут Пятиглавы. Их в этой горе всего трое, у каждого своя пещера с пятью окнами. Что представляют собой пещеры, что в них находится, никому не известно. Головы же Пятиглавов можно увидеть в окнах, откуда они подолгу смотрят на далекие города; змеи смотрят на города, поднимают время от времени глаза к небу, где бегут безостановочные странники-облака; не упускают из вида и узкую извилистую речку далеко внизу; следят медленные полеты орлов, облюбовавших гору для своих гнезд; не пропускают мимо взгляда и маленькие деревца и кусты, выросшие на уступах горы чуть ли не до самого верха; заинтересованно глядят на круторогих горных коз, сигающих со скалы на скалу.

По вечерам Пятиглавы не спускают глаз с луны и звезд, слыша одновременно хлопотливый шум речки внизу, редкие птичьи вскрики, чуть заметный уху шелест крыльев и писк летучих мышей, вздохи и скрипы горы, их старого-престарого дома...

Переговариваются Пятиглавы негромкими голосами, по очереди, надолго замолкая, чтобы обдумать сказанную кем-то фразу или так и этак повернуть услышанное слово.

Иногда кто-нибудь из них роняет в тишину строчку стихотворения, вдруг пришедшую на ум, – с чем сравнить ее? Может быть, со звуком колокола – с его гулом, плывущим над землей на тяжелых медленных крыльях... С неожиданным всплеском ручья, вдруг вздумавшего нарушить свое беспрерывное движение возгласом, похожим на человеческий голос.

И вот сегодняшную блаженную предвечернюю тишину нарушил еще один звук, звук, не похожий на те, что можно услышать на большой высоте в горах.

–Муха? – спросила, повернувшись к другим, одна голова.

–Пчела? – спросила, встрепенувшись, другая.

–Шмель? – спросила, чуть приподнявшись, третья.

–Жук? – спросила четвертая, всматриваясь во что-то.

–Питя! – уверенно сказала пятая.

И она была права. К их горе приближался на летательном аппарате (он похож, как мы уже говорили, на стул с панелью управления на спинке, антигравитасом под сидением и движителем тоже на спинке, только с другой стороны) приближался не кто иной, как Питя. Головы трех змей повернулись к нему и было их пятнадцать.

–Привет, лежебоки! – крикнул мальчишка издалека и прокрутил восьмерку на своем "стуле" перед всеми головами. – Вас еще не закусали блохи?

–Я была права, – сказала та голова, что узнала гостя, – это Питя. Только он так здоровается. Без таких, как Питя, мир очень скоро усох бы и омертвел. Здравствуй, малыш, – ответила она на приветствие. – Мы давно тебя не видели. С чем ты к нам пожаловал?

Тут надо сказать, как звали змеев. В переводе на русский их имена звучали так: Скородум, Тугодум и Тихоня.. Питю приветствовал Пятиглавый по имени Скородум.

Питя остановил "стул", он завис в воздухе, замер, как если бы стоял на полу. Мальчишка повозился на нем и сел "по-турецки".

–В общем, ребята, получилась фигня, – начал он. – Про то, что произошло на Земле, то есть с их бандитом, который навсегда стал невидимкой, вы знаете. Без вашего совета это дело не обошлось. Ну и вот: он стал невидимкой и... начал бедокурить. Так ему захотелось. Старик, а туда же! Я хочу у вас спросить: что вы имели в виду, когда наши колдовали над невидяйкой? Когда были придуманы эти дурацкие "три щелчка вперед, семь назад"? Ведь тот старый шалунишка на Земле сначала пошутит, понасмехается над своими великими, а после может перейти к вещам посерьезнее! К каким, хотел бы я знать! К каким?! Знаете, как он сейчас себя называет? Ликующий джинн! Учтите, это ваша работа! Славка и Кубик помогли нам справиться с неряхами, а вы им за это подсунули джинна – вот что вы сделали! И это при ваших-то хваленых головах!

Питя обвел взглядом пятнадцать окон.

–Только не вздумай отвечать ты, Тугодум, – предупредил он, – а то я усну и свалюсь со своей леталки в пропасть.

Головы в окнах зашевелились. Многоглавые могли общаться и телепатически, и сейчас, видимо, как раз этим и занимались, настраивая телепатические "уши" на прием сигнала от соседа. Непоседа Питя на этот раз сидел неподвижно, наблюдая, как безмолвно переговариваются – шевелясь при этом, ерзая, шелестя и поблескивая чешуей – обитатели самой высокой горы.

И все же начал Тугодум:

–Э-э-э... – прозвучал его голос, усиленный камнем горы, – вот что, Питя...

Мальчишка крутнул стул-леталку вокруг "оси" и еле остановил ее.

–Вот что, Питя... Э-э-э...

–Я же просил! – завопил егоза, – я же просил! Может, лучше ты скажешь, Скородум?

–Дай мне договорить! – взмолился Тугодум. – Ведь при Размышлении всё переливается в конце концов в меня, мнения во мне перемешиваются, образуют раствор, который во мне отстаивается, отслаивается, осадок ложится постепенно на дно, а сама мысль, чистая и ясная поднимается к по...

–Вр-р-р! – подскочил на стуле Питя. – У меня только от твоего предисловия мороз по коже!

–Чистая и ясная... – без всякой надежды повторил Тугодум.

–Ну давай же, давай свою чистую и ясную! – крикнул Питя. – У меня пятки зачесались от нетерпения! А теперь и спина! Ведь я еще должен связаться со Славиком и рассказать ему всё!

–Вот она, – сказал Змей. – Земной невидимка находится в... определенного вида эелектромагнитном (вибрационном) поле, имеющем вид кокона, никому не видного...

–Ну и?

–Это поле самоконтролируемо и самоподзаряжаемо – другими словами, оно самостоятельно и несколько похоже на организм... Главное в нем то...

–Что, что, что главное?

–Оно имеет интересное свойство ...

Все четырнадцать голов внимательно слушали говорящего.

–Э-э-э...– не торопился высказаться Пятиглав.

Скородум не выдержал и перебил его:

–Короче, Питя, – сказала одна из его голов, – их невидимка скоро начнет время от времени терять свою невидимость – в самые, скажем, неподходящие для него моменты. В этом и была наша идея.

–Его защитное поле вдруг, в одно мгновение будет исчезать, – добавил Тихоня, – и земной бандит – трах! – станет всем видимым.

Питя сделал со своим стулом сальто.

–Ж-ж-ж! – крикнул он. – Ж-ж-ж! Так вы решили над ним тоже пошутить?

–А как же! – ответили ему хором сразу пять голов. – Кто сам шутит, должен быть готов, что подшутят и над ним.

–Очччень интересно, – сказал Питя. – Очччень! Вот бы это увидеть! Слушайте, ребята, вы не подскажете нашим, что пора слетать на Землю?

–Э-э-э... – услышал он Тугодумово.

Когда Питя летел по направлению к Туми, на вершину горы уже село облачко, отчего она стала похожа на земную старушку, повязавшую на ночь глядя голову платком.

СЛАВИК И ГАЗЕТЫ

Такого никогда не было и, наверно, никогда не будет – Славик начал читать отцовы газеты! Старший Стрельцов заметил, что три газеты, вынутые из почтового ящика, листаны, в беспорядке, смяты, кое-где порваны, а дома, кроме сына, никого не было.

–Славка, ты что, газеты, что ли, начал читать? – спросил он, придя с работы.

–Да так... – ответил сын.

Отец всерьез забеспокоился:

–Что это с тобой? Всему миру известно, что дети и женщины газет не читают. Ты нарушаешь всеобщее правило.

–Я рано повзрослел, – ответил Славик.

Старший Стрельцов внимательно посмотрел на сына.

–И что тебя в них интересует? Уж наверно, не политика.

–Па, ну ясно, что приключения!

–Какие, например?

–Да всякие, – уклонился сын. – Бандиты, ограбления, как их ловят...

–Интерес почти нормальный, – проронил старший. – Но все равно ты мне не нравишься. По неписанным правилам, ты должен болтаться во дворе, ссориться с нами по каждому поводу, дерзить на каждом слове, скрывать от нас баллончики и насадки для граффити, клянчить модные джинсы, балдеть от рэпа и только им и интересоваться, играть с котом... а ты вместо всего этого начал читать мои газеты! Это, скажу тебе, ни в какие рамки! Что за прихоть, сын? Это временное? Успокой меня, скажи мне, что это пройдет!