Текст книги "Среди свидетелей прошлого"

Автор книги: Вадим Прокофьев

РАССКАЗЫВАЮТ ГЕРБЫ

В некоторых архивах, рукописных отделах публичных библиотек можно встретить роскошное издание – «Общий гербовник дворянских родов». Он покоится в дубовом ларце, каждое изображение герба, выполненное тщательнейшим образом, проложено тонкой рисовой бумагой, драгоценный переплет, богато украшенная застежка.

Этот «Гербовник» показывают экскурсантам, иностранным посетителям. Он ценится как редкий памятник полиграфического искусства. Но уже давно к нему не прикасались руки исследователя. Это на первый взгляд и понятно. В наше время генеалогией интересуются только историки. В Советском государстве нет сословных предрассудков, нет расовой дискриминации, а значит, и отсутствует необходимость копаться в генеалогических материалах, выяснять происхождение предков. У нас одним из первых декретов советской власти были отменены всевозможные титулы князей, графов, баронов, дворянские звания и т. п. Естественно, что отпала и необходимость в изучении генеалогических ветвей того или иного рода, почему-либо претендовавшего на «благородное происхождение» или титул.

И генеалогия, как вспомогательная отрасль исторической науки, зачахла, а это повлекло за собою и падение интереса к таким вспомогательным историческим дисциплинам, как геральдика, сфрагистика (наука о печатях).

А может быть, и действительно геральдика, сфрагистика – это уже отжившие отрасли науки? Может быть, с исчезновением тех классовых, социальных условий, которые их породили, эти дисциплины должны умереть, сохранив по себе лишь память как об этапе развития исторической науки?

Не раз нам приходилось слышать: «геральдика» – это «разрисованное, символическое прошлое русского дворянства», и если кто и может им интересоваться, то разве только коллекционер, но не серьезный ученый.

Но это не так. Геральдика и сфрагистика не мертвые науки.

Архивистам приходится очень часто сталкиваться с геральдической символикой, и очень часто она позволяет уточнить истину, поставить на место ту или иную историческую деталь, факт. И не случайно украинские научные работники-архивисты подняли вопрос о необходимости расширять изучение геральдических материалов, перенеся центр тяжести на изучение всевозможных знаков, орденов, значков последних лет, их происхождения, символики, их значения как источников.

Конечно, сам по себе герб не многое может объяснить историку. И если на нижегородском гербе было изображение бегущего оленя, а на ярославском – медведя, то делать выводы о том, что ярославское княжество славилось медведями и медвежатиной, а нижегородское – оленями и оленятиной, более чем наивно. Но герб в сочетании с материалами, описывающими происхождение его символики, уже очень ценный источник. Именно в таком сочетании геральдика обретает значение подлинной науки. А генеалогия становится наукой, наукой о наших предках, о их подвигах. Она важна для изучения истории войн, истории культуры и т. п.

Как известно, А. С. Пушкин очень интересовался генеалогией и именно не с точки зрения «дворянской мудрости», а с точки зрения национальной гордости. Пушкин дорожил знаниями о героическом прошлом России, дорожил и тем, что он происходит «от предков, коих имя встречается почти на каждой странице истории нашей». Степень знаний исторических, любил подчеркивать Пушкин, всегда характеризует степень культуры и культурности народа.

«Образованный француз или англичанин дорожит строкою старого летописца, в которой упоминается имя его предка, честного рыцаря, падшего в такой-то битве или в таком-то году возвратившегося из Палестины… Дикость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим. И у нас иной потомок более дорожит звездою двоюродного дядюшки, чем историей своего дома, т. е. историею отечества».

Никому, даже друзьям своим, Пушкин не прощал пренебрежительного отношения к прошлому России.

В 1836 году Чаадаев опубликовал свое известное письмо, в котором, в частности, отрицательно оценивал прошлое своей родины, пессимистически смотрел на ее будущее.

Пушкин любил Чаадаева, но не простил и ему:

«Что касается нашего исторического ничтожества, я положительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже войны удельного периода – ведь это та же жизнь кипучей отваги и бесцельной и недозрелой деятельности, которая характеризует молодость всех народов. Вторжение татар есть печальное и великое зрелище. Пробуждение России, рост ее могущества, движение к единству (единству русскому, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и окончившаяся в Ипатьевском монастыре. Разве это не история, а только бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая всемирная история? А Екатерина II, которая включила Россию в систему Европы? А Александр, который ввел нас в Париж? (Положа руку на сердце) не находите ли вы чего-то величественного в нынешнем положении России, чего-то такого, что должно Поразить будущего историка. Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы?.. Я вас уверяю, что ни за что на свете я не захотел ни переменить своего отечества, ни иметь другой истории, как историю наших предков».

Как известно, Пушкин, увлекаясь генеалогией, написал интереснейшее стихотворение «Моя родословная». При жизни поэта это стихотворение не было напечатано и разошлось во множестве списков.

Непосредственным толчком к написанию стихотворной генеалогии послужил очередной выпад против Пушкина пасквилянта и тайного наушника Третьего отделения Булгарина.

Булгарин высмеивал Пушкина, говоря, что тот якобы гордится своим аристократическим происхождением, а на самом деле Пушкин – «мещанин во дворянстве». И происхождение его темное, от негра, купленного пьяным матросом за бутылку рома. Стихи Булгарина были напечатаны в «Северной звезде».

Пушкин ответил:

 
Смеясь жестоко над собратом,
Писаки русские толпой
Меня зовут аристократом:
Смотри, пожалуй, вздор какой!

Не офицер я, не асессор,
Я по кресту не дворянин,
Не академик, не профессор;
Я просто русский мещанин.

…Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов.

И не был беглым он солдатом
Австрийских пудреных дружин;
Так мне ли быть аристократом?
Я, слава богу, мещанин.

…Мой прадед Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный,
Иван IV пощадил.

Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин…
 

И хотел напечатать этот ответ в газете Дельвига, но Дельвиг не понял Пушкина, уклонился от печатания, говоря, что это может только навредить поэту.

Между тем «Моя родословная», разошедшаяся в списках, достигла ушей жандармов. И это грозило Пушкину большими неприятностями, так как он задевал в своих стихах и сильных мира сего и даже царей.

Ведь «пел с придворными дьячками» не кто иной, как первый из Разумовских, тайно повенчавшийся с Елизаветой; «князь из хохлов» – канцлер Безбородко; «беглый австрийский солдат» – Клейнмихель, генерал, начальник всевозможных строительных работ; «ваксил царские сапоги» – граф Кутайсов, камердинер Павла I. Им противостоят предки Пушкина – участники Ледового побоища, Нижегородского ополчения против Лжедмитрия II, предки, избравшие на престол Михаила Романова и т. д.

Пушкин отписал шефу жандармов Бенкендорфу:

«Около года тому назад в одной газете напечатана была сатирическая заметка, где говорилось о некотором литераторе, выказавшем претензии на благородное происхождение, в то время, как он был только мещанином во дворянстве. К сему прибавлялось, что мать его была мулатка, а ее отец, несчастный негритенок, был куплен матросом за бутылку рома. Хотя Петр Великий мало похож на пьяного матроса, я был означен достаточно явственно… Я счел должным ответить анонимному сатирику, что и сделал в стихах очень резко… Я отослал мой ответ покойному Дельвигу, прося его напечатать в своей газете. Дельвиг уговорил меня отказаться… Однако распространилось несколько копий моего ответа, на что я нисколько не досадую, так как в нем нет ничего, от чего я отрекаюсь. Признаюсь, что мне дороги так называемые предрассудки, я дорожу тем, что я дворянин не хуже кого бы то ни было, хотя это не дает мне никакой выгоды; наконец я дорожу именем предков, потому что их имя – единственное наследство, мной от них полученное…»

Пушкин хорошо знал своих прародичей. Несколько позже, в 1830 году, в «Родословной Пушкиных и Ганнибалов» он сообщал: «Мы ведем свой род от прусского выходца Радши или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т. е. знатного, благородного), выехавшего в Россию во время княжества св. Александра Ярославича Невского…»

Оказывается, Пушкин немного ошибался, говоря о родоначальнике своем Радше. Ошибка эта вполне понятна. Но выяснить ее удалось только с помощью геральдики и архивных документов.

Это сделал крупнейший наш знаток геральдики и генеалогии ныне уже покойный профессор В. К. Лукомский.

Пушкин утверждает, что Радша – «прусский выходец». И это утверждение подкрепляется рядом исторических источников, с которыми Александр Сергеевич был хорошо знаком.

Так, в «Бархатной книге» (названа по переплету), составленной после уничтожения местничества в 1682 году и содержащей роспись родословных русских удельных князей и крупнейших феодальных родов в России, упоминаются и Пушкины.

О родоначальнике их Радше сказано скупо: «…из немец пришел Радша».

Надо сказать, что Радша был родоначальником 30 родов, таких, как Пушкины, Бутурлины, Мусины-Пушкины, Кологривовы, Бобрищевы-Пушкины, Мятлевы и др.

Если заглянуть в ту же «Бархатную книгу», то можно Обнаружить очень любопытные сведения. К изданию этой книги 1787 года приложен список 933 дворянских родов. Из них 804 показаны как нерусского происхождения; от иностранных выходцев в Россию – 96 родов и только 33 – несомненно имеют русского родоначальника.

Мания выводить происхождение русских дворянских родов от знатных иностранцев появилась в XVIII веке. Это имело свой социальный и классовый смысл – возвыситься над толпой, «неравной» по своему происхождению.

Из Пруссии, то есть из «немца», в том же списке указано свыше 120 фамилий, но в отношении по крайней мере 110–115 это сплошной вымысел и только Радша чуть ли не единственный чужеземный родоначальник, имя которого упоминается уже в XVI веке, в так называемом «Государевом родословце» 1555 года, составленном для Ивана IV и не дошедшем до нас в подлиннике.

Еще и раньше люди, занимавшиеся генеалогией, строили всевозможные предположения о том, когда Радша отъехал на Русь, и не о нем ли ведет речь древняя летопись, говоря о киевском тиуне Ратше, жившем в XII веке? Но все это были досужие домыслы.

Профессор Лукомский решил начать поиск о Радше с архивов, хотя казалось, что это заведомо неверный путь, так как в наших архивах не отложились документы XII и даже более поздних веков. От XI–XII веков насчитывается всего 8 документов. Они хранятся в рукописных отделах публичных библиотек и музеях.

Но Лукомский и не искал такую архивную древность. Ему было известно, что в 1797 году по повелению Павла I в России приступили к составлению «Общего гербовника дворянских родов». Сенатский указ требовал от дворян, чтобы те представили в Герольдию, так называли, по сути, еще Петровскую герольдмейстерскую контору, учрежденную еще в 1722 году, свои родословные и родовые гербы.

Дворяне, представляя родословные, изображения гербов, обязаны были также представить и соответствующие архивные справки, удостоверяющие, что эти родословные не выдуманы, а гербы действительно издревле употреблялись в данном роду.

В 1799 году, в год рождения А. С. Пушкина, дядя его Василий Львович Пушкин, гвардии Измайловского полка отставной поручик, внес в Московское дворянское депутатское собрание заявление о родословной Пушкиных и справку из Московского архива государственной коллегии иностранных дел.

Лукомский нашел прошение В. Л. Пушкина и описание герба Пушкиных: «Щит четверочастный: в верхней половине в горностаевом поле на пурпурной подушке с золотыми кистями алая бархатная княжеская шапка служит на память того, что выехавший в Россию из Славенской земли муж честный Радша, родоначальник Пушкиных и других однородцев их, еще под победоносным знаменем великого князя святого Александра Невского против неверных воевал; в нижней части щита с правой стороны в голубом поле рука в латах, держащая концом вверх обращенный меч; сей щит с самых древних времен был гербом королевства Славенского и издавна принят потомками Радши в доказательство происхождения их из Славонии; с левой же стороны в золотом поле орел с распростертыми до половины крыльями, держащий в когтях меч и державу, по свидетельству славенских и русских летописей, был обыкновенным фамильным гербом предков Радши. Над щитом шлем с пятью прорезями и с дворянскою над оным золотою короною, намет одного щита голубой с золотым подбоем, перемешанный местами с серебром».

По всей вероятности, Московское дворянское депутатское собрание запросило Московский архив коллегии иностранных дел, и оттуда пришел ответ за подписью известных нам уже архивных деятелей XIX века Николая Бантыш-Каменского и Алексея Малиновского.

Они писали: «Хотя по делам сего герба, в фамилии Пушкиных употребляемого, и не значится, но поелику род их показан в поколенной росписи, просителем предъявленной, происшедшим от Радши, выехавшего из Немец в княжение благоверного князя Александра Невского, то во всемилостивейше пожалованном 1760 года, февраля в 17-й день, генерал-фельдмаршалу и разных орденов кавалеру Александру Борисовичу Бутурлину дипломе на графское Российской империи достоинство, между прочим, значится в описании родового герба следующее: „В верхней левой части находится в горностаевом поле алая бархатная княжеская шапка с горностаевою опушкою под золотою дугою, украшенная малою золотою державою с крестом, в память, что из отечества своего Славенской земли вышедшие в Россию предки фамилии Бутурлиных еще победоносным знаменем великого князя святого Александра Невского против неверных воевали; в нижней же правой части оказывается в голубом поле рука золотая в латах, держащая концом вверх обращенный меч; сей щит с самых древних времен находится и в щитах королевства Венгерского, яко герб покоренного ему королевства Славонии, а фамилия Бутурлиных из давных же времен имела оный, того ради сия часть щита и доказывает из Славонии происшествие; наконец в среднем или внутренном, золотом щите представляется голубой орел с распростертыми до половины крылами и с малою золотою короною на главе, держащий с правой стороны в когтях меч, а с левой золотую державу, что как славенские и российские летописи свидетельствуют, издревле был обыкновенный герб фамилии“».

Мы уже знаем, что Бутурлины, так же как и Пушкины, вели свой род от Радши.

Но и Мусины-Пушкины также происходили от этого родоначальника. Лукомский вспомнил, что в 1716 году Иван Алексеевич Мусин-Пушкин получил графское достоинство и должен был вместе с дипломом на оное утвердить и свой герб. И действительно, в фонде Герольдмейстерской конторы, в книге решенных дел за № 66 он обнаружил описание герба Мусиных-Пушкиных. «Щит четверочастный, из которого в первой и четвертой частях, в серебряных полях орел голубой одноглавый с распростертыми крылами, который держит в правой лапе меч, а в левой глобус; во второй части, в серебряном же поле корона княжеская; в третьей же, в золотом поле рука, облаченная красным, со обнаженным мечом; над щитом шлем и над оным корона золотая графская, из которой выставлена рука, облаченная красным с обнаженным мечом…»

Таким образом, Лукомский пришел к выводу:

1) Что предание о выезде Радши «из немец» следует понимать как выезд из пределов Германской империи, точнее – из Славонии, утратившей свою независимость путем присоединения ее к Венгрии и вместе с нею в 1531 году вошедшей в состав священной Римской или Германской империи.

2) Что предание это не только сохранилось во всех ветвях потомства Радши, но и выразилось в соответственных и однообразных по существу значения эмблемах с самого начала формирования русской геральдики, то есть с начала XVIII века и даже до учреждения Герольдмейстерской конторы.

Далее Лукомский установил, что герб Радшей имеет три основные эмблемы; 1) княжеская шапка или корона, 2) рука с мечом и 3) одноглавый орел.

Лукомский особенно заинтересовался одной фигурой – рукой с мечом.

Сейчас, когда перед нами лежит «Временник Пушкинской комиссии», выпуск 6 за 1941 год, где напечатана статья В. К. Лукомского «Архивные материалы о родоначальнике Пушкиных – Радше», легко пересказать итог поисков геральдиста. А ведь он потратил массу времени, сил, пересмотрел огромное количество всевозможных гербовников, геральдических таблиц, архивных геральдических описаний.

И, наконец, находка: обнаружено то, что искал исследователь.

На государственной печати короля венгерского Фердинанда I 1531 года изображен щиток – третий сверху направо от зрителя, а на нем согнутая рука с вертикально поставленным мечом.

Это герб Славонии – страны, располагавшейся в северо-западной части Балканского полуострова между реками Дравою, Дунаем и Савою. В X–XI веках это было самостоятельное государство. Потом потеряло свою независимость.

Если судить по гербу – Радша выходец из Славонии. И действительно, восточная часть Славонии называлась когда-то Расция – Рашская область (потом она известна как Сербия), жителей ее именовали ращами и ратцами.

Выходец из этой земли, может быть, и знатный у себя на родине человек, конечно, не мог претендовать на былую знатность, очутившись в Киевской Руси. Невероятно, сохранил только прозвище «Радша» – в смысле выходец из Рашской, Сербской земли. Значит, Радша не немец, не пруссак, а славянин из южных славян, сербов.

Да, но почему же и сам А. С. Пушкин, как известно, не очень-то жаловавший немцев, остзейцев, прилепившихся к царскому трону, почему Бутурлин, Мусин-Пушкин повторяют, что «Радша из Немца»?

Лукомский установил и эту ошибку, причем сделать это ему было уже не трудно. Пушкин не видел «Гербовника», так как тот составлялся фактически всю его жизнь, и только в 1840 году, через три года после трагической гибели поэта, была опубликована его «пятая часть», в которую и внесен герб Пушкиных.

В родословной справке под гербом написано, что «муж честен Радши» – «знатной славянской фамилии» и выехал он «из Семиградской земли», то есть Трансильвании.

Прусский же вариант его происхождения объясняется очень просто. Венгерский король Фердинанд I, на печати которого впервые попадается эмблема Славонии, в том же 1531 году был избран королем римским, а с 1558 года появляется и печать Фердинанда I, как императора Германской империи, Священной римской нации, просуществовавшей вплоть до XIX века. Об этом знали, видимо, составители «Бархатной книги» и, недолго думая, занесли Радшу в немцы.

Но поиск профессора Лукомского не окончен. Ведь остались еще две эмблемы на гербе Пушкиных – одноглавый орел или скорее всего сокол и княжеская шапка.

Исследователь обнаружил сокола в родовых гербах старых феодальных фамилий хорватской и славонской знати XVII и XVIII веков.

Все подтверждало славянское происхождение Радши.

Вторая эмблема – княжеская шапка или корона – имела уже иное символическое значение: она означала, что Радша находился на военной службе и, как сказано в графском дипломе Мусина-Пушкина и как повторяют за ним и Василий Львович Пушкин и сам Александр Пушкин, служил Радша у великого князя Александра Невского.

В дипломе Мусина-Пушкина есть даже дата выезда Радши – 6706 год (или в переводе на наше летосчисление 6706–5508 = 1198 год). Но Невский родился только в 1220 году. В 1240 году была битва на реке Неве. И вот в харатейном списке Новгородской летописи под 1240 годом попадается описание ратных подвигов Гаврилы Олексича, правнука Радши. Значит, сам родоначальник не мог служить Невскому, но он лицо историческое, хорошо известное русским летописцам. Жил он примерно на столетие ранее Невского и вполне мог быть тем самым киевским тиуном Ратшею у князя Всеволода II Ольговича, о котором говорится в Киевской летописи под 1146 годом.

Как видите, геральдика в сочетании с архивными данными и помноженная на пытливый, неутомимый труд исследователя нередко позволяет выяснить интересные и достаточно важные факты далекого прошлого наших предков.