Текст книги "Воспоминания (Катакомбы XX века)"

Автор книги: В. Василевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

–

* Добрый день, мадмуазель (фр.)** Добрый день, дети (фр.)

На уроке немецкого языка

Немецкий урок был часом подвижных игр и инсценировок, во время которых мы пели веселые и смешные песенки, вроде

"Eule, Eule, Eule, was siehst du mich so an?" ("Что ты, сова, на меня так смотришь?") или "hop, hop, hop, Pferdchen lauf galop" ("Скачи галопом, лошадка"). В промежутках мы разучивали счет в форме гимнастических упражнений: "Eins, zwei, drei"*. За парты почти не садились.

–

* Раз, два, три (нем.)

Сравнительная характеристика

Мария Васильевна, учительница русского языка, заболела, и ее заменяла та самая Л.С., которой мы говорили "Bonjour, Mademoiselle". Л.С. была еще совсем молодая, неопытная учительница, очень милая и приветливая. Она начала урок совершенно неожиданно для нас. "Дети, – сказала она, – только что я была на уроке в 7-м классе, там писали сравнительную характеристику Ленского и Онегина". Такое начало нас очень заинтересовало. Мы все уже слышали о Ленском и Онегине, но что такое "сравнительная характеристика" – не знали. Л.С. доступным нам языком объяснила, что это значит, и предложила вместе, всем классом, написать сравнительную характеристику кошки и собаки. Классная доска была разделена на две половины. На одной стороне записывались особенности кошки, на другой – собаки. Весь класс – с увлечением в работе. Затем были объединены общие и отличительные черты тех и других, и на основании этого была составлена сравнительная характеристика. Эта интересная работа заняла два урока и дала богатую пищу для развития нашей наблюдательности и мышления.

Природоведение

Урок природоведения проходил на открытом воздухе. Мы все расположились на скамейке вокруг учительницы и обсуждали вопрос о том, как мы устроим наш классный музей. 4Каждый рассказывал, что у него есть дома интересного и что он может принести для музея. Тут были различные животные и растения, коллекции, гербарии, серии картин. Я тоже решила принести заспиртованного морского конька и рыбу-пилу, которых мы поймали летом в Балаклавской бухте.

М.В. рассказала нам о том, как надо организовать музей, какие там будут отделы и что может сделать каждый. Потом мы пошли на огород копать грядки. Мне никогда не приходилось заниматься такими делами, так что я вскоре поранила себе руку. Но стоило ли на это обращать внимание, когда все кругом так весело и интересно, что боишься оторваться хоть на один миг.

Урок пения

Урок пения происходил в "маленьком зале", как мы его называли. Расположились полукругом возле рояля. Учительница проверила слух каждого и объяснила нам, как организовать свой шумовой оркестр. Каждый должен был соорудить какой-нибудь музыкальный инструмент для этого оркестра. На мою долю выпало сделать игрушечную скрипку, что я и сделала с помощью учителя ручного труда. Кроме того, нам было предложено сочинить текст песенки или пьески. Учительница сочиняла вместе с нами, и пьеска из жизни природы, в которой участвовали деревья, птицы, бабочки, мелкие животные, вышла очень занятной. Я изображала березку в бело-зеленом наряде. Мы, деревья, должны были стоять, покачивая ветвями, и петь:

Солнце, солнце золотое,

В небо, в небо голубое

Ты взойди, взойди скорей,

Озари нас и согрей.

Перед Рождественскими каникулами

Синие сумерки. Звездные вечера. Узоры инея, ветви деревьев, опушенные снегом, аромат хвои – это рассказ о Ком-то, любимом и светлом, но совсем не знакомом – о Младенце, в тишине зимней ночи, в белизне снегов, в сиянии звезд, в звоне колоколов. "Le ciel est noir et la terre est blanche".* Темное звездное небо и светлая земля, чистая в белоснежном уборе, как невеста. Для кого она убралась так? Кого она ждет? Кто посетит ее? И о Ком эта песня, нежная, как пенье ангелов, которую мы пели на уроке: "Stille Nacht! Heilige Nacht" ("Тихая ночь. Святая ночь"). Может быть, мне даже не следует петь эти песни? Может быть, они не "для нас"? Но ведь это урок, и я должна в нем участвовать.

–

* Темное небо и светлая земля (фр.)

Недоумение проникает мне в душу, и я не знаю – радоваться ли мне вместе с другими или сжаться в комочек и не допускать этой радости. А звонкие детские голоса поют непонятные, но волнующие слова:

Welt ging verloren.

Christ ist geboren!*

–

* Мир погибал. Родился Христос!

Гимназия в опасности

Существование нашей гимназии не дает кому-то покоя: к нам приезжает инспектор из Учебного округа, и мы срочно в течение получаса обучаемся искусству реверанса, о котором мы не имели никакого представления. К нам приезжают доброжелательные репортеры из газет и фотографируют наши занятия в различных видах. Во время игры на перемене мальчик нечаянно толкнул девочку, и "блюстители нравственности" требуют закрытия этого "опасного" учреждения. Родители все чаще собираются на собрания и обсуждают вопрос о том, как спасти нашу школу. Не все рассказывают нам, но мы волнуемся и хотим знать все. Гимназию переименовывают, выбирают новую начальницу. Но когда министром просвещения стал Кассо, это перестало помогать. Он потребовал, чтобы в первый класс больше не принимали девочек, остальным было разрешено закончить курс.

Перед нами, девочками подготовительного класса, вставала дилемма: или уйти из гимназии, или "перескочить" во второй класс.

Сдать все позиции и перейти в женскую гимназию казалось мне невозможным, и я решила параллельно с классными занятиями проходить дома с помощью мамы программу первого класса.

Иногда казалось мучительным постигнуть тайну вычитания многозначных чисел или запомнить, какие газы входят в состав воздуха, как происходит смена дня и ночи и научиться находить на карте разные моря и острова. Не раз я плакала, сознавая свое бессилие, но затем с новой энергией принималась за работу и просила маму в десятый раз объяснить мне непонятное. Ведь если я не преодолею всего этого, мне придется расстаться с нашей гимназией.

Второе полугодие

За работой незаметно бежали дни. Вскоре все дела встали на свое место и оказалось, что остается еще время. Я переписала в свободное время почти весь немецкий учебник и прочла много хороших книг, среди которых особенно запомнились книга Авенариуса "Детские годы Моцарта" и увлекательная книга по истории древнего Египта "Чудеса древней страны пирамид".

В пятницу у нас был клубный день. После трех уроков мы оставались в гимназии, и каждый занимался тем, что ему больше нравилось: пели, рисовали, выпиливали, рассказывали сказки, готовили спектакли или выставки.

Зима сбрасывала свой волшебный убор: серели снега, розовели закаты, медленней и печальней звонили колокола. В классе по утрам, вместо обычной, читали другую, совсем непонятную молитву. Все это вместе называлось Великий пост.

Дети чаще простуживались и, когда нельзя было выходить во двор, проводили перемены в зале. Если в зале создавался беспорядок, кто-нибудь из учителей садился за рояль. Музыка невольно организовывала и успокаивала всех, и когда раздавался звонок, все стройно, под звуки марша, расходились по классам.

Весенние каникулы

Однажды М.В. предложила нам заняться подготовкой подарков к Пасхе для бедных людей из неурожайных мест. Мы с удовольствием взялись за это дело: приносили из дома книги, игрушки, рисовали, раскрашивали яйца, укладывали посылочки. Каждому хотелось от себя сделать что-нибудь приятное незнакомым детям. В Вербную Субботу нас распускали на две недели. "Ты на "Вербу" пойдешь?"– спрашивали друг друга. Пойти на "Вербу" значило пойти на Красную площадь в Вербное Воскресенье. В этот день Москва, ее улицы и площади принимали какой-то совсем необычный вид. Все пело, звенело, трещало на разные голоса. Все было ярким, веселым и пестрым. Разноцветные бабочки из лоскутков пестрых тканей украшали костюмы и головные уборы детей. Какие только необычные и смешные вещи не продавались на Вербном базаре: золотые рыбки, подпрыгивающие куколки в длинных пробирках, которые назывались морскими жителями, и неуклюжие яркие трещотки, которые носили сатирическое название "язык Пуришкевича", и многое другое. Лучи весеннего солнца ласково согревали и распускающиеся почки деревьев, и детей, отпущенных на каникулы, и золотых рыбок, и серых воробьев на дороге, которые казались нашими старыми хорошими друзьями.

Конец учебного года

После Пасхи стало уже совсем тепло, и мы выбегали в переменки во двор без пальто. Появились новые заботы. 20 апреля – День белой ромашки международный день борьбы с туберкулезом. И мы должны как-то помочь в этом деле, ведь и в нашей гимназии есть слабые дети, и не все родители могут обеспечить им необходимые условия. Мы рисовали белые ромашки на программах для вечеров, которые устраивали учащиеся старших классов в пользу туберкулезных детей, делали аппликации, помогали устраивать сборы.

Скоро летние каникулы, мы на целые четыре месяца расстаемся с гимназией, чтобы жить за пределами городских стен одной жизнью с цветами и тучками, птицами и деревьями. Но и в школе, и в лесу мы делали одно и то же дело: мы стремились познавать окружающий мир и наше место в нем. И перейти в следующий класс не значит ли только чуть-чуть подрасти, повыше взойти на холмик, чтобы лучше видеть окрестности?

Разложение атома

"Замечательное событие, да, господа мои хорошие, величайшей важности событие", – взволнованно повторял учитель географии Владимир Иванович, прохаживаясь по классу и потирая свои маленькие белые руки. Дети шумели и были довольны тем, что В.И. будет о чем-то рассказывать и, следовательно, не спросит о муссонах и пассатах, которые так легко спутать. Но В.И не замечал шума, он, казалось, даже забыл о том, что перед ним дети второго класса, которые не в состоянии понять всего значения того события, которое его так взволновало. "Лорд Резерфорд открыл разложение атома, который всегда считали последней неделимой единицей всякого вещества", – объявил В.И. и, сделав чертеж на доске, начал с увлечением объяснять, в чем заключались опыты Резерфорда. Я сидела на первой парте и изо всех сил старалась понять, что могло так сильно поразить добродушного, обычно несколько флегматичного В.И. Но опыты лорда Резерфорда были решительно недоступны десятилетнему ребенку, незнакомому с основами физики и химии. "Ты слушаешь меня, серьезный малыш?" – спросил В.И. Он всегда так называл меня, я была младше всех в классе и перешла прямо из приготовительного класса. Мне было жаль В.И., и я охотно верила ему, что открытие, о котором он говорил, будет иметь значение для будущего всего человечества, но повторить объяснение опытов все же не могла. Спас положение один мальчик – Шура А., который сам вызвался отвечать и прекрасно повторил объяснение опытов. Впоследствии Шура стал профессором физики.

Опыты Резерфорда были забыты, но урок не пропал даром. Мы почувствовали, что наука не есть что-то отвлеченное, что научные открытия могут быть волнующими событиями жизни. Будущее показало, что В.И. был прав в оценке значения открытия строения атома.

Война с дробями

Я довольно быстро освоилась с требованиями второго класса. Единственное, чего я не могла одолеть, были дроби. Я готова была сделать все, чтобы их усвоить: исписывала целые тетради, просила маму вновь и вновь объяснить мне непонятное и, уловив, наконец, объяснение, уходила в папину комнату и там повторяла объяснение вслух, как будто передо мной сидят другие девочки, заставляя воображаемых учениц отвечать на мои вопросы и решать задачи. Наша учительница арифметики вскоре ушла от нас, так как должна была родить. Я долго не понимала, что происходит с Ольгой Николаевной, и мне казалось, что ее положение имеет какую-то непонятную связь с дробями.

Года через два я встретила ее на улице с ребенком. "Ты уже теперь хорошо понимаешь дроби?" – спросила она.

На смену О.Н. пришел новый учитель. Виктор Эрнестович вносил много любви, пылкости и энтузиазма в свою работу. Он сумел увлечь нас не только самим предметом, но и радостью труда. "Я не знаю неинтересной работы, говорил он, – разве только работа мусорщика". Дети не согласились: в работе мусорщика также есть немало интересного – чего только не найдешь иной раз в мусоре!

"Школа, класс должны быть для нас священными, – говорил В.Э., – ведь здесь мы трудимся вместе, сюда приносим все лучшее, что у нас есть". Однажды кто-то из учеников, не сумев решить задачу, списал ее у товарища. В.Э. был очень огорчен. "Каждый раз, когда вам захочется сделать что-нибудь нечестное, – сказал он, – вспоминайте о тех людях, которые страдают за правду, не жалея своей жизни, и гибнут в далекой Сибири".

В.Э. был очень внимателен к ученикам. Он по глазам видел, кто не понял объяснения, и терпеливо повторял его, сколько было нужно. На его уроках забывали, что арифметика – трудный, а для некоторых и нелюбимый предмет.

Для чего написана эта книга?

Мы имели несколько тетрадей по русскому языку: для сочинений, диктантов, списывания, грамматических упражнений. Но самой любимой была тетрадь, на обложке которой было написано: "Мои мысли о прочитанных книгах". Эта тетрадь удовлетворяла потребность не расставаться с прочитанной книгой, но закреплять связь с нею, дать ей определенное место в своей жизни, измерить ею свой собственный рост. Зинаида Аполлоновна дала нам несколько вопросов, на которые мы должны были ответить: кто из действующих лиц больше всего понравился и почему? какие места в книге больше всего понравились? и т.п. Но особенно трудным был вопрос: для чего автор написал эту книгу? Некоторые ученики отвечали просто: "Для того, чтобы ее все читали", но остальных этот вопрос заставлял задуматься. Постепенно образовывалась привычка находить нравственный или социальный смысл в каждом прочитанном произведении, делать из него свои выводы. Чтение всегда было на последнем уроке. Мы были предупреждены, что хрестоматию "Наш мир" нельзя читать дома, так как в классе она должна быть новинкой. Читая по очереди тот или иной рассказ, мы затем незаметно втягивались в беседу, и З.А. умела ставить вопросы так, чтобы все были активны не только внешне, но и внутренне.

Особенно ярко запечатлелись в моей памяти две такие беседы: "Всегда ли надо слушаться родителей?" и "О чем ты мечтаешь?" Первый вопрос возник в связи с чтением рассказа "В бурю". Если бы девочка – героиня рассказа, думала больше всего о том, чтобы не огорчить родителей, она не совершила бы своего самоотверженного поступка. Очевидно, бывают в жизни моменты, когда руководит поступками только высший, нравственный долг. О своих мечтах рассказали немногие, но я помню, как чудак Миша С. поднял руку и сказал, что его мечта заключается в том, чтобы открыть живой белок.

Весь класс!

Наш класс становился самым шумным в гимназии и причинял немало беспокойства учителям. Растущее чувство товарищества принимало иногда нелепые формы, которые заставляли учащихся покрывать любую шалость или выходку товарища, хотя бы никто не одобрял ее. На вопрос учителя, кто крикнул или свистнул или пускал "голубей" на уроке и т.п., надо было непременно ответить "Весь класс!" К.Г. , учительница немецкого языка, не раз плакала и уходила из класса; географ В.И. обращался к шалунам с одним и тем же вопросом: "Что, господа мои хорошие?", а математик В.Э. возмущенно требовал от более разумной части класса: "Приведите ваших товарищей к одному знаменателю!" Если измученный учитель просил нарушителя порядка уйти из класса, можно было услышать от уходящего песенку на мотив из оперы "Кармен": "Тореодор, скорее в коридор!" Естественно, что класс не мог удержаться от смеха. З.А. нередко задавала этим ученикам вопросы вроде следующих: "Кто тебя воспитывает?" или "Почему тебе нравится показывать себя с дурной стороны?" и т.п. Вопросы эти не всегда доходили до сознания. Шум и шалости в классе, с одной стороны, утомляли, а с другой, давали некоторую разрядку тому большому интеллектуальному напряжению, какого требовало прохождение сложной и многогранной программы классической гимназии. Общий фон дружеского и внимательного отношения скрашивал все.

Orbis pictus romanus*

–

* Римский мир в картинках (лат.)

В третьем классе начались новые предметы: история, алгебра и латинский язык. Поэтому я с нетерпением ждала начала занятий и уже с 1 августа начала считать дни до начала занятий и приготавливать тетради.

Папа давно уже говорил мне о том, что в алгебре вместо цифр складывают и вычитают буквы, и что если написать a + b, то из этого может получиться что-то совсем неожиданное. История была для меня уже чем-то родным и желанным, ведь так хорошо было, читая книги, воображать себя на берегах Нила или прятаться внутри огромного Троянского коня.

Но латинский язык привлекал, пожалуй, больше всего. Латинский язык не в воображении только, а реально вводил в жизнь древности и обогащал внутренний мир, делая каждого из нас собеседником Цицерона и Юлия Цезаря. А разве не приятно знать на зубок все пять латинских склонений, которых не знает никто из девочек, кончающих женские гимназии!

В магазине "Сотрудник школ" Залесской покупались новые тетради. Маленькие тетради для слов выглядели, как игрушки. Теперь мне понадобилось их целых четыре. Кроме французских и немецких слов я буду записывать латинские слова и главные определения по алгебре.

Первые дни занятий в третьем классе были праздником. В маленькой тетрадке на первой странице было написано, что такое "коэффициент", и мне казалось, что открылась дверь в какой-то новый, еще не знакомый мне мир, а на книжке с изображением римского форума стояла надпись "Orbis piktus Romanus". Теперь это – моя книга, и все эти непонятные надписи и рассказы скоро станут моими.

По циркуляру

Стараниями учителей и родителей в нашей гимназии была создана такая обстановка, что мы почти не чувствовали гнета существовавшего тогда в стране режима. Иногда учителя прямо говорили о том, что полицейско-монархический строй является несправедливым и что наступит время, когда в России будет если не демократическая республика, то, по крайней мере, ответственное министерство. Слова "казенная гимназия" означали для нас нечто очень мрачное, и мы очень жалели тех детей, которые туда попадали. Наш учитель истории, Василий Николаевич, был одновременно преподавателем казенной гимназии. Поэтому он, единственный из наших учителей, носил мундир.

Однажды кто-то из учеников пожаловался на трудность учебника Виппера по древней истории, добавив, что нигде не занимаются по этому учебнику, так как он запрещен циркуляром министерства народного просвещения. В.Н. весь вспыхнул. "Хорошо, – сказал он, – в таком случае, давайте жить по циркуляру". И он яркими красками описал нам, во что превратилось бы наше обучение и вся наша школьная жизнь, если бы мы стали жить "по циркуляру". Картина получилась достаточно убедительная. С тех пор никто уже не заговаривал о трудностях запрещенных учебников.

Приближение войны

Preparons-nous pour la guerre!

Preparons-nous pour la paix!*

–

* Будем готовы к войне!

Будем готовы к миру!

А.Г. каждое лето ездила в Париж и закупала там для нас французские учебники и книги для чтения. В третьем классе мы в последний раз получили учебники из Парижа, в 1914 году они могли быть доставлены только из Швейцарии. Книги эти имели особую прелесть. Близкие сердцу ребенка художественные образы заставляли забыть о том, что рассказы написаны на иностранном языке. Стремление к сильным переживаниям и героическому так сильно на пороге отрочества! Разве можно забыть маленького барабанщика или того маленького героя из времен Великой французской революции, которому вандейцы обещали жизнь, если он воскликнет "Vive la Roi!"*, и который предпочел умереть с возгласом "Vive la Republique!"**

–

* Да здравствует король! (фр.)

** Да здравствует республика! (фр.)

"Кто из вас поступил бы так же, как этот мальчик?" – спросила А.Г. Наступило глубокое молчание. Казалось, каждый взвешивал свои нравственные силы и не решался подвести итоги. "Я", – робко ответило два-три голоса. Много рассказов и стихов было посвящено эпохе франко-прусской войны. Поэты советовали нам: Preparons-nous pour la guerre!

Preparons-nous pour la paix!

L'avenir obscure naguere

Souleve son voil epais.*

–

* Будем готовиться к войне, будем готовиться к миру; будущее – вчера еще темное, приподнимает свое густое покрывало. (фр)

Будущее поднимало свое густое покрывало, надвигалась первая мировая война.

Война объявлена

В деревне, где мы проводили каждое лето, стояли гусары. Они размещались по два-три человека в каждой избе. Это были, большей частью, молодые крестьяне с Украины. Они нравились нам своей ловкостью, весельем и простодушием. Мы любили их красивых стройных коней и мелодичные призывные сигналы горна, раздававшиеся по нескольку раз в день, но приятней всего было слушать их хоровое пение по вечерам. Мы как-то сжились с их бытом, как и с бытом самой деревни.

Часов в 8 вечера гусары собирались у колодца на краю деревни, пели хором вечерние молитвы, а затем воздух долго оглашался то грустными, то веселыми звуками украинских песен. Мы, дети, уже лежа в постели, заслушивались их пением, в котором, казалось, изливалось все, что накопилось в душе каждого из певцов, и которое так гармонировало с наступлением летней ночи.

В деревне от времени до времени появлялся торговец мясом. Он проезжал по главной улице на небольшой старой тележке и, сзывая покупателей, протяжно выкрикивал: "У-е-д у, не п р и е-д у!" Эти слова оставляли непонятный след в душе и казались мрачным предзнаменованием. Вскоре мясник был взят в армию и убит на фронте. Веничка до конца своей жизни вспоминал эти слова. И ему суждено было уехать и больше не возвращаться...

Стояло лето 1914 года. Все упорней становились слухи о войне. 19 июля была объявлена мобилизация.

Казалось, все изменилось с этого дня. Война стала реальностью, повседневной жизнью. Наши друзья-гусары уехали на фронт. Немногие из них остались в живых. Днем и ночью шли мимо нас поезда: на фронт с мобилизованными, с фронта – с ранеными.

По ночам раздавались тревожные гудки паровозов, а в стуке колес слышались зловещие слова: "У– е д у, не п р и е-д у!"

Незабываемые стихи

Война изменила все. Как будто все сразу выросли и сблизились между собой. Героическим дышала страна. И сердце росло, расширялось за пределы узкого круга семьи и друзей. Родными казались матери и дети солдат, ушедших на фронт. Наша гимназия организовала свой лазарет. Мы помогали ухаживать за ранеными, читали им, писали за них письма, катали бинты, собирали подарки для фронта. С волнением открывали каждое утро газеты, ждали вестей с театра военных действий. Искали отклика пробудившимся чувствам в искусстве и литературе. Помню, в первые дни войны на концерте я услышала песню, слова которой меня поразили и заставили задуматься:

Подвиг есть и в сраженье,

Подвиг есть и в борьбе;

Высший подвиг в терпенье,

Любви и мольбе.*

–

* А.С. Хомяков (прим. ред.)

Все связанное с войной переживалось особенно остро. Однажды я прочла во французской хрестоматии стихи, которые буквально потрясли меня глубиною описанных в них переживаний. Там говорилось о молодой девушке, веселой и жизнерадостной. Она жила мирно и беззаботно и имела жениха, которого очень любила. Но вот объявлена война. Родина в опасности. Жених уезжает на фронт. Девушка плачет о нем, но и смеяться она не перестала. Elle mit sa robe noire

Et ferma son piano.* –

* Она закрыла рояль и надела черное платье. (фр.)

Она уходит на фронт сестрой милосердия. Там она узнает, что жених ее убит. Она не предается отчаянию, но еще с большим усердием продолжает исполнять долг милосердия. Однажды к ней в палатку приносят умирающего пленного. Она самоотверженно ухаживает за ним. Вечером, рассматривая бумаги больного, она с ужасом узнает, что это тот самый неприятельский солдат, который убил ее жениха.

Подавив собственные страдания, во имя Высшей Любви она продолжает ухаживать за раненым врагом всю ночь. Утром приходит врач. Больной уже вне опасности, но голова молодой девушки стала совершенно седой. Так вот она, война! Вот она, жизнь!

Мужество, отказ от себя, любовь к врагам! Я не заметила, что это случайно прочитанное мною стихотворение стало для меня первой проповедью христианства.

Любимый учитель

В пятом классе к нам поступил новый учитель. Сергей Николаевич должен был быть нашим классным наставником и преподавать русский и латинский языки. Два года пробыл у нас С.Н. Я не могу вспоминать о нем без чувства самой глубокой благодарности.

Трудные были годы: в общественной жизни – затянувшаяся война, государственные неурядицы, две революции... В личной – сложный и мучительный переход от отрочества к юности.

С. Н. чем-то резко выделялся из среды наших учителей: в нем не было свойственной всем интеллигентам того времени сложности, которая, при всем большом культурном богатстве, оставляла чувство неопределенности, неуверенности. В С.Н. поражала цельность, глубокая внутренняя честность и принципиальность, основанные на незыблемом фундаменте, которого мы не чувствовали у других педагогов, "колеблемых ветром учения". И именно это здоровое ядро его личности – "высокий строй души", ясность взгляда на жизнь, уверенность и простота во всем – так благотворно и целительно влияли на неокрепшие еще, мятущиеся души подростков. Даже сама манера держаться, исходившая изнутри его личности, имела большое значение. До сих пор помню, как С.Н. входил в класс, здоровался, доставал книги и начинал урок. При воспоминании об этом я всегда представляю себе ясное зимнее утро, залитый солнцем класс, нерастаявшие снежинки на усах и бороде С.Н. Он вселял какую-то бодрость, спокойствие, желание работать. Чем бы мы ни занимались на уроке, были ли это памятники древней словесности, стихи Овидия или латинские склонения – все становилось интересным, понятным и необходимым. С.Н. учил нас работать.

Сочинение по русскому языку всегда задавалось за месяц вперед, но начинать работать над ним мы должны были в тот же день, когда оно было задано. С.Н. просматривал план каждого сочинения, черновики, те части работы, которые были сделаны в течение недели, он как бы хотел видеть и чувствовать самый ход мысли каждого. Как это помогало упорядочить не только свою работу, но и свой внутренний мир!

Каждый предмет приобретал в руках С.Н. такой несомненный смысл, что уроки его нельзя было забыть. Сейчас, когда прошло уже 40 лет с тех пор и многое забылось, исторические или художественные образы, данные С.Н., остались в памяти на всю жизнь: Владимир Мономах, Юлиания Лазаревская, Нирбея, Филимон и Бавкида и многие другие.

Бесчисленные вопросы возникали у каждого из нас в связи со всем, что приходилось видеть и переживать. На переменках все обступали С.Н., и каждый что-то горячо доказывал. Раз в неделю собирались по вечерам. С.Н. внимательно выслушивал всех, никому не навязывал своих убеждений. Однажды С.Н. спросили, как относится он к учению Л.Н. Толстого. "Еще студентом, рассказывал С.Н., – я ездил в Ясную Поляну. Лев Николаевич долго со мной беседовал, но он не мог убедить меня в истинности своего учения". В другой раз кто-то спросил С.Н. о марксизме. С.Н. кратко отвечал: "Изучайте марксизм. И я изучал, но не принял".

Некоторые учащиеся считали себя сторонниками той или иной политической партии. С.Н. говорил: "Не так важно, будете ли вы эсерами, большевиками или монархистами, важнее всего, чтобы вы были честными эсерами, монархистами или большевиками".

Каждое слово, сказанное С.Н., исходило из глубокого внутреннего убеждения и потому было действенным и незабываемым.

По пятницам мы собирались после уроков, чтобы катать бинты в помощь фронту. Однажды накануне экзамена по географии большинство не явилось для участия в этой работе. На следующий день, поздравляя всех со сдачей экзамена, С.Н. особенно горячо поздравил тех, кто даже накануне экзамена нашел возможным участвовать в работе для помощи нашим раненым. "Помните, сказал он, – что общественное дело всегда должно быть на первом месте, а личное – на втором".

Однажды нам было задано сочинение на тему о войне. Все написали в обычном патриотическом духе, и только Катя Г. (дочь толстовца) и Слава Д. (сын большевика) написали нечто совершенно противоположное. Возвращая тетради, С.Н. обратился к ним и сказал: "Я не согласен с вами обоими, но я рад за вас, что вы решились высказать свои убеждения против всех. Так всегда должен поступать честный человек".

При ясном сознании общественного долга С.Н. не способен был ни на какие компромиссы и сделки с совестью. Он говорил: "Я могу бороться против какого-либо предложения, которое кажется мне нецелесообразным, но как только оно стало законом, я обязан ему подчиниться. Я обязан подчиняться обществу и государству во всем, исключая то, что противоречит моим нравственным или религиозным убеждениям. Здесь я не подчинюсь никакой человеческой власти".

Сколько раз вспоминались эти слова С.Н.!

С.Н. сумел вызвать у девочек и мальчиков такое доверие, что они охотно рассказывали ему о своих личных делах и первых увлечениях. С.Н. необычайно чутко относился к этим детским переживаниям и никому не позволял говорить о них в шутливом тоне. Однажды С.Н. и сам рассказал нам о своей первой любви, а уезжая на фронт, оставил на память нашему классу "Мадонну" итальянского художника, которую подарила ему когда-то любимая им девушка.

Неизгладимо запечатлелась в памяти наша беседа о смысле жизни, которому было посвящено одно из наших вечерних собраний. Каждый спешил высказать все, что было у него на душе. Чего только не наговорили мы в этот вечер! С.Н. внимательно и терпеливо выслушивал всех и не возражал никому. И лишь после того, как все высказались и попросили его изложить свои мысли, он спокойно ответил: "Вы можете считать меня глупым или отсталым, как вам угодно, но для меня весь смысл жизни заключен в словах Евангелия: "Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен"".

Во время весенних каникул (Страстная и Пасхальная недели) мы были много заняты общественной работой (разборка писем на почтамте и т.д.). С.Н. мы видели редко. Мы знали, что эти дни он проводит в церкви.

С.Н. уехал добровольцем на фронт. Его отъезд не был для нас совсем неожиданным. Мы знали, как страдает его чуткая совесть от того, что в то время, как его братья проливают свою кровь, он остается в безопасности и не разделяет их страданий. Так долго не могло продолжаться.

После отъезда С.Н. наш класс разделился на две части. Одни перешли в гимназию С., где больше занимались политикой и играли в парламент. Мы же (человек 15) остались в своей гимназии и еще ревностней принялись за изучение наук, преподавание которых велось у нас тогда отчасти по университетскому типу. Незадолго до окончания курса мы получили долгожданное письмо от С.Н. Фронт тогда принимал уже своеобразный характер – начиналась гражданская война. С.Н. находился в это время в ужасных условиях и тяжело переживал все происходившее.