Текст книги "Гогенцоллерны"
Автор книги: В. Перцев
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Постройка дороги от Босфора в глубь Азии по немецкой инициативе и по преимуществу на немецкие деньги отдала почти весь турецкий рынок в руки германского капитала. В то же время Германии удалось расширить свое влияние и еще дальше – на Дальний Восток. Германское правительство воспользовалось ничтожным поводом, – убийством китайцами двух немецких миссионеров – для того, чтобы занять германским флотом бухту Кияо-Чау с городом Цзинтау. Это было в конце 1897 г., а в самом начале 1898 г. Китай должен был по особому договору признать право Германии пользоваться этой бухтой в течение 99 лет на арендных правах. Скоро для Германии представился случай еще более энергично вмешаться в китайские дела. В Китае возникло известное движение «Большого кулака», направленное против иностранцев. В Пекине были осаждены все европейские посольства, и на выручку их державы отправили соединенную армию, во главе которой был поставлен германский главнокомандующий – граф Вальдерзее. Вальдерзее прибыл в Китай уже при преемнике Гогенлоэ, и до его прибытия китайское восстание было уже, в сущности, подавлено ранее прибывшими туда русскими и японскими войсками, такчто для деятельности германского фельдмаршала оставалось уже небольшое поле. Да и самое влияние Германии на Китай встречало сильное соперничество со стороны Японии и Соединенных Штатов, и потому, конечно, о таком глубоком внедрении немецкого капитала в экономическую жизнь Дальнего Востока, как это имело место в Турции, не могло быть и речи. Более существенного успеха удалось достигнуть Германии вдаль-невосточных водах покупкой у Испании Марианских и Каролинских островов и приобретением части Самоанских островов (1899 г.).
Что касается Африки, то новых приобретений Германии при Гогенлоэ там сделать не удалось, но зато Германия решительно отказалась от своей прежней уступчивости по отношению к расширению в Африке английского влияния. Германия помешала Англии получить от Конго небольшую полосу земли, которую Конго соглашалось отдать в пользу Англии, и не позволила Англии соединить Египет с Капландом железной дорогой через германскую территорию. А в 1896 г. Вильгельм нашумел своей сочувственной телеграммой президенту Трансваальской республики по поводу набега на нее английского авантюриста Джемсона. Ввиду того, что предприятие Джемсона пользовалось большим сочувствием в Англии, телеграмма Вильгельма была новым поводом к возникновению неудовольствий между Германией и Англией.
Колониальная политика, на путь которой Германия вступила при Гогенлоэ, требовала, конечно, и больших морских сил: заморские владения нуждались в военной охране, которая могла быть подана лишь при помощи флота. Поэтому Гогенлоэ должен был обратиться к рейхстагу за морскими кредитами. До 1898 г. германский флот был очень слаб. Но в 1898 г. по настоянию Гоген -лоэ рейхстаг при поддержке центра принял новую судостроительную программу, по которой в ближайшие шесть лет предполагалось завести довольно сильный броненосный флот (предполагалось построить 19 броненосцев, 8 береговых крейсеров и 42 крейсера), но и этого оказалось мало, и в 1890 г. число предполагавшихся к постройке военных судов было увеличено почти вдвое (38 броненосцев, 14 больших и 38 малых крейсеров). Начиналась эпоха маринизма, а Англия, которая всегда ревниво относилась к своему морскому могуществу, теперь с величайшей подозрительностью стала смотреть на рост германского флота. Вообще дружбе между Германией и Англией, налаженной при Каприви, теперь приходил конец, и отношения между ними все более расстраивались. Германия начинала вторгаться как раз в те области, которые Англия считала своим главным уделом – моря и колонии. Ни к расширенно колониальных владений Германии, грозившему английской торговле, ни к усилению германского флота, создававшего соперника английскому могуществу на морях, Англия не могла относиться равнодушно, и на новые стремления Германии она смотрела со все более возраставшей враждой.
Из других сторон правительственной деятельности при Гогенлоэ надо отметить меры к укреплению государственной власти Германии и расширению прав общегерманских властей и учреждений, – отчасти с некоторым ущербом правам и властям отдельных германских государств. Это было продолжением старой, начавшейся уже в первые годы после создания Германской империи тенденции. Сюда прежде всего надо отнести создание общеимперского гражданского кодекса (burgerliches Gesetzbuch). Работа над ним началась уже давно, еще с 1874 г.; в комиссиях, выработавших его, работали лучшие юристы Германии. Наконец, в начале 1897 г. проект общеимперского гражданского кодекса был представлен рейхстагу; там еще около полугода шла горячая борьба между представителями разных юридических точек зрения, и наконец 1 июля 1896 г. кодекс был принят. Теперь новое звено скрепило цепи германского единства, и партикуляристическим стремлениям был нанесен новый удар. 1ражданский кодекс должен был вступить в силу с 1 января 1900 г.
Через год после этого (7 апреля 1897 г.) был принят и новый общеимперский торговый кодекс, а еще через год (май 1898 г.) и новый закон о военно-уголовном судопроизводстве. Железнодорожное дело также сделало еще один шаг на пути к объединению: гессенские железные дороги по особой конвенции соединились с прусскими, образовав единую железнодорожную сеть (1896 г.). Наконец, к тому же укреплению общеимперской государственной власти надо отнести и увеличение имперского бюджета; доходы государственной казны, главным образом в связи с ростом германской промышленности и торговли, значительно увеличились, и теперь имперские финансы почти совершенно освобождались от зависимости от отдельных немецких государств.
Последние годы правления Гогенлоэ были отмечены резким столкновением почти всех партий рейхстага с центром. Могущество этой партии все яснее вырисовывалось. И при Каприви, и при Гогенлоэ почти всегда бывало так, что все, поддерживавшееся ею в рейхстаге, принималось, все, не признававшееся ею, отвергалось. Между прочим морская программа могла быть осуществлена только при содействии центра. Но это чрезмерное могущество центра должно было вызвать против себя и оппозицию. Сила клерикалов становилась опасной для светской культуры, и на притязание центра подчинить ее клерикальному контролю рейхстаг ответил резким отказом. Весной 1890 г. правительство внесло в рейхстаг законопроект, который был направлен против разврата и сводничества (т.н. lex Heinze). Рейхстаг готов был принять этот законопроект, но центр воспользовался поводом, чтобы путем поправок к нему установить контроль над художественными произведениями и театральными представлениями с точки зрения их соответствия «чувству стыдливости и нравственности». Консерваторы стали на сторону этих поправок, но в обществе поднялась против них агитация. Общество увидело в поправках угрозу против свободы художественного творчества; целый ряд писателей, ученых и правоведов выступил с резкими протестами. Образовалось даже целое общество, «гетев-ский союз», со специальной целью защищать искусство, подвергнувшееся опасности со стороны фарисеев и Тартюфов. В результате этой общественной агитации рейхстаг, в котором уже готово было образоваться большинство в пользу принятия поправок центра, в конце концов отверг их, хотя сам законопроект и был принят (22 мая 1900 г.).
Вскоре после этого Гогенлоэ ушел в отставку. Между ним и императором не было расхождений по принципиальным вопросам, ибо канцлер во всем послушно исполнял волю императора. Поэтому отставка его носила иной характер, чем отставки Бисмарка и Каприви, возникшие по принципиальным мотивам. Новый канцлер оказался неудобным не потому, что имел самостоятельные взгляды, не сходившиеся со взглядами императора (как это было с его предшественниками), а просто потому, что был уже слишком стар и дряхл для того, чтобы служить исполнителем политики императора, делавшейся все более энергичной и во внутренних, и во внешних вопросах. Он сделал свое дело, сблизив императора с консервативными кругами, от которых правительство отошло при Каприви, и теперь Вильгельм уже более не нуждался в его услугах. Ему нужны были более энергичные и молодые люди, чем дряхлый канцлер, которому было уже более 80 лет. Вслед за Гогенлоэ в отставку ушел и наиболее видный и талантливый представитель его министерства – Микель. Ему было поставлено в вину двойственное поведение во время обсуждения законопроект та о водных путях (канале между Западной и Восточной Германией), который он в угоду аграриям не особенно энергично защищал, и он ушел через полгода вслед за своим принципалом (5 мая 1891 г.).
Преемником Гогенлоэ был назначен 17 октября 1900 г. Бернгард фон Бюлов. По способностям.он стоял гораздо выше Гогенлоэ. Это был человек талантливый, наделенный выдающимся даром слова, «трудоспособный, с яснохолодным взглядом на вещи. На ораторской трибуне он чувствовал себя превосходно, и даже заведомо слабые и плохо укрепленные позиции встречали в нем яркого и остроумного защитника. Но у него не было твердых убеждений, и он стремился постоянно лавировать между партиями, не раздражая ни одной из них и держась, как он любил говорить, «по средней линии». Политическую гибкость, граничащую с беспринципностью, он пытался далее возвести в теорию, и в своей книге о политических и общественных настроениях Германии за последнее десятилетие он доказывал, что «никакое правительство не может долго работать с одним и тем же составом большинства»2828
Б. фон Бюлов. Державная Германия, 1915 г.
[Закрыть]. «Если задать министрам вопрос, – писал он в другом месте, – какую партийную платформу они поддерживают, то большинство из них будет в затруднении, что ответить на подобный вопрос». Однако при всей своей гибкости Бюлов обнаруживал в своей политике вполне определенное стремление к защите аграрных интересов. Он находил, что земледелие было до сих пор пасынком правительства и что если правительство не примет мер к его защите, то «ему угрожает пасть под молотом промышленности и быть раздавленным». Но вместе с тем Бюлов остерегался становиться на точку зрения крайних аграриев вроде графа Капица и поддерживал только умеренные притязания восточно-прусских юнкеров, не слишком противоречащие интересам крупной промышленности. От слишком тесного сближения с аграриями его спасал парламентский такт и гибкость его политической программы. Да и император не допустил бы слишком резкого нарушения интересов промышленности. Для Вильгельма в сущности была одинаково дорога связь как с юнкерами, создававшими удобную почву для применения его патриархально-феодальных идей, так и с королями промышленности, обслуживавшими армию и флот и облегчавшими пути для колониальных захватов. И если он позволял канцлеру несколько перегибать палку германской политики в пользу аграриев, то только потому, что и сам находил нужным, после блестящего расцвета немецкой промышленности, дать некоторые компенсации и землевладельческим кругам, доходы которых в то время далеко не были так велики, как доходы промышленников. Это не значит, однако, что личная самостоятельность четвертого германского канцлера была совершенно ничтожной. Наоборот, Бюлов при всей покладистости своего характера во многих отношениях умел подчинять императора своему влиянию и после Бисмарка был самым самостоятельным из всех германских канцлеров. Режиму личного управления, который практиковал Вильгельм, он, конечно, не мог положить конца, – этого не мог сделать даже и Бисмарк, – но в 1900—1909 гг. на всех мероприятиях германского правительства лежала довольно яркая печать личности Бюлова, и этой печати не могли смыть никакие энергичные выступления императора.
Кроме консерваторов-аграриев вторым союзником Бюлова (в первую половину его канцлерства) был центр. Таким образом, в начале правления Бюлова создавалось то же самое парламентское положение, какое было и при Гогенлоэ: правительство опиралось (или хотело опираться) на клерикально-консервативный блок, причем и теперь, как и прежде, между обеими составными частями этого блока далеко не всегда существовало согласие. Когда центр в октябре 1900 г. внес в рейхстаг проект о веротерпимости (Toleranzantrag), разрешавший религиозным обществам полную свободу пропаганды и культа и открывавший католическим организациям новые возможности
для влияния на светское общество, то против этого законопроекта подали свои голоса не только свободомыслящие и национал-либералы, но и консерваторы, и проект был отвергнут. Так как в течение 1900 г. это была уже вторая крупная неудача клерикалов (первая – поправка к Lex Heinze), то центр был раздражен, и возникала опасность, что он окончательно отвернется и от консерваторов, и от правительства. Тогда Бюлов решил доставить ему удовольствие в виде отмены закона об иезуитах, по которому ордену иезуитов запрещался доступ на германскую территорию. В этом случае положение Бюлова было довольно трудным, так как ему приходилось побеждать противодействие самого императора и других протестантских государей, продолжавших смотреть на деятельность иезуитов, как на большую опасность для государства. Что касается рейхстага, то он не разделял опасений Вильгельма и не был склонен особенно преувеличивать иезуитскую опасность. Еще при Каприви (в 1893 г.) в рей -хстаге прошел закон об отмене стеснений для иезуитов, но ввиду противодействия этому закону со стороны императора и некоторых других германских государей союзный совет отверг его. Теперь Бюлов употребил все усилия, чтобы побороть сопротивление императора, и это ему удалось. Вильгельм сдался, оддако, не окончательно: он согласился только на то, чтобы иезуиты не изгонялись из прежних мест их поселения; но статья, запрещавшая новые иезуитские поселения, должна была остаться, по его мнению, в полной силе. Такого рода предложение и было внесено Бюловым в союзный совет от имени Пруссии, и после целого ряда проволочек весной 1904 г. оно и было принято. Этой сравнительно незначительной клерикальной уступки оказалось достаточно, чтобы расположить в пользу правительства депутатов центра. Гораздо более требовательными оказались консерваторы. Они требовали для себя очень существенных привелегий и прежде всего таких, которые бы влили в их карманы новые денежные доходы. Удобный случай для этого представлял пересмотр заключенных при Каприви либеральных торговых договоров. В свое время землевладельцы изливали потоки бурного негодования на либерального канцлера, не позаботившегося при определении тарифов на ввозной хлеб оградить их от иноземной конкуренции. Теперь, когда срок торговых договоров подходил к концу (этот конец наступал для различных стран между 1903 г. и 1906 г.), юнкера решили вознаградить себя за прошлое. «Союз сельских хозяев» повел усиленную агитацию за повышение таможенных ставок и на первых порах потребовал таких повышений на тариф, что даже Бюлов, заявивший уже в рейхстаге, что он «одушевлен желанием» улучшить «тяжелые условия, в которых оказалось сельское хозяйство», нашел нужным умерить их аппетит. Однако и то, что предложил Бюлов в пользу аграриев, могло удовлетворить самые взыскательные требования: пошлины на важнейшие сорта хлеба поднимались почти вдвое, на мясо – вдвое, на живых быков – почти втрое. В обществе новый тариф получил название ростовщического; а рабочие, на которых дорогие цены на хлеб должны были особенно тяжело отозваться, увидели в нем прямой вызов себе. В демократической печати встречались такие фразы: «Этот таможенный тариф есть тревожный призыв к немецкому народу, на который огромное большинство его может дать только один ответ: на баррикады!».
Тем не менее в рейхстаге, куда проект новых таможенных ставок был внесен в 1892 г., ему было обеспечено большинство: прирученный Бюловым центр был заодно с консерваторами, и кроме того, на сторону этого консервативно-клерикального блока стали и национал-либералы. Их Бюлов привлек на свою сторону тем, что предложил повысить ставки не только на предметы сельского хозяйства, но и на некоторые продукты горнозаводской и фабричной промышленности, хотя далеко и не в том размере и объеме, как на хлеб, мясо и скот. Против повышенных тарифов были одни только социал-демократы и свободомыслящие, да еще небольшая кучка «сверхаграриев», требовавших еще более высоких ставок. Социал-демократы попробовали прибегнуть к обструкции; тогда большинство, в нарушение парламентских обычаев и даже наказа, чтобы положить конец обструкции, решило голосовать за весь законопроект о новых тарифах не постатейно, а целиком, и 14 декабря 1902 г. он был принят большинством: 202 голоса против 100. Чтобы удовлетворить до некоторой степени демократические элементы общества (которые, как мы видели, были и в центре), центр, вслед за принятием законопроекта, предложил некоторые излишки от доходов с таможенных пошлин обратить на страхование вдов и сирот. Рейхстаг принял предложение центра, но излишков оказалось так мало, что страховые премии пришлось назначить в совершенно ничтожных размерах, и демократические элементы даже и центра (не говоря уже о левых партиях) не могли чувствовать себя хоть сколько-нибудь удовлетворенными.
Повышенные ставки на ввозные продукты были приняты, но оставалось еще оформить их в новых торговых договорах с чужеземными государствами. Это и было сделано в промежуток между 1904 г. и 1907 г. Легче всего было добиться согласия на новые тарифы со стороны России. Повышенные пошлины на наш ввозной хлеб приносили нам убытки в размере 13 миллионов ежегодно; но у нас была тогда война с Японией, приходилось заботиться о германском нейтралитете, и это заставляло Россию быть особенноуступчивой. Договор с ней был заключен 28 июля 1904 г. В конце того же года были подписаны договоры с Румынией, Болгарией, Италией, Швейцарией и Сербией, а в начале 1905 г. – с Австро-Венгрией. Труднее всего было поладить с Соединенными Штатами, которые не менее России были заинтересованы в вывозе в Германию избытков своего хлеба. Однако ценой повышения ставок на вывозимые из Германии фабричные продукты удалось добиться и их согласия. Договор с ними был заключен позже всего – в 1907 г. Аграрии, отгородившиеся теперь от всего мира почти запретительными пошлинами, праздновали победу по всей линии.
Приблизительно в то же время им удалось добиться еще одной важной уступки со стороны императора. Вильгельм еще не отказывался от своего старого проекта соединить водным путем восток и запад Пруссии, и над консерваторами продолжала висеть опасность сооружения ненавистного им «Средиземного канала» (Mittellandkanal), как он тогда назывался. Чтобы удовлетворить одновременно и императора, и аграриев, Бюлов пошел на компромисс. По его поручению новый министр Рейнбабен, занявший место Микеля, не отказываясь окончательно от проекта водного пути, представил его, однако, рейхстагу в приемлемом для аграриев виде: по этому новому проекту канал должен был пройти лишь по западной половине Пруссии, кончая Ганновером и не доходя до Эльбы. Однако консерваторы приняли и этот проект с довольно кислой миной; хотя он и не создавал теперь нового пути для ввоза иностранного хлеба в цитадель немецкого юнкерства – заэль-бскую Пруссию, но все же содействовал дальнейшему расцвету западно-прусской промышленности и, следовательно, косвенным своим результатом должен был иметь отток восточных сельскохозяйственных рабочих в фабричные прирейнские округа. Закон о канале прошел через ландтаг в начале 1905 г.
Финансовая политика при Бюлове также была довольно ярко окрашена благожелательностью по отношению к консерваторам и вообще к властьимущим. Усиленное развитие маринизма и милитаризма требовало все новых и новых налогов, и Бюлов ясно сознавал необходимость финансовых реформ, которые бы усилили поступления в имперскую казну. Но он проявил при этом очень большую осторожность и бережливость по отношению к доходам аграриев; в тех же случаях, когда он и решался хотя бы в слабой степени затронуть их имущественные интересы, консерваторы при помощи клерикалов всегда сами умели дать отпор канцлеру, а на решительную борьбу с ними, которая обязывала бы сблизиться с более левыми партиями рейхстага, ни он, ни император не хотели идти. При Бюлове было проведено три финансовые реформы. Первая реформа, проведенная в 1904 г., в сущности не создавала новых источников дохода, но вводила более определенное разделение косвенных налогов между имперским казначейством и казначействами отдельных государств; одни налоги шли целиком в пользу империи, другие – также целиком в пользу местных государств; матрикулярные взносы при этом все-таки сохранялись. Гораздо больше новых ресурсов в пользу имперской казны предоставила вторая реформа, проведенная в 1906 г. Бюлов внес в рейхстаг проект новых налогов на целых 254 миллиона. Почти половина новых налогов (НО млн.) приходилась на предметы постоянного народного потребления (пиво, табак и папиросы); 72 миллиона приходилось на гербовый сбор и 72 миллиона – на налог на наследства. Только последний налог затрагивал интересы властьимущих классов, да и то далеко не во всех случаях, так как этот налог нужно было платить только в тех случаях, когда наследниками являлись дальние родственники или даже совсем не родственники; близкие родственники при переходе к ним наследства ничего не должны были платить. Тем не менее консервативно-клерикальное большинство встретило этот проект очень недружелюбно, и в рейхстаге налог на наследство был сокращен на треть – до 48 мллионов. Всего же рейхстаг сократил количество требуемых с него налогов на 70 миллионов, т. е. до общей суммы в 180 миллионов. Но и за эту сокращенную сумму новых налогов Бюлов должен был дать рейхстагу компенсацию – ввести вознаграждение для депутатов рейхстага. Смысл безвозмездности депутатского звания заключался в том, чтобы не пускать в депутаты людей неимущих; безвозмездность была направлена, главным образом, против социал-демократов; но рабочие уже давно оплачивали своих депутатов из партийной кассы, и потому Бюлов с легким сердцем пошел на эту уступку рейхстагу. Труднее было убедить императора, которому была всегда противна мысль, что в роли законодателей могут оказаться полунищие люди. Но в конце концов и он сдался. Депутатам было, однако, назначено очень небольшое вознаграждение, в 3000 марок ежегодно, притом с вычетами по 20 марок за отсутствие во время именного голосования.
Разрешенных 180 миллионов марок не хватало для ежегодно увеличивавшихся имперских расходов, и в 1908 г. Бюлов внес проект третьей реформы, повышавшей налоги еще на 472 миллиона марок. В это время обстоятельства изменились, и консервативно-клерикальный блок распался; вместо него Бюлов опирался на либеральноконсервативное большинство, и он думал, что временное содружество с либералами заставит консерваторов быть более уступчивыми в вопросе о пошлинах на наследство. Поэтому предложенная к взысканию сумма наследственных пошлин равнялась 92 миллионам, причем должны были подвергнуться обложению за получаемые наследства уже не одни дальние родственники, но и близкие, даже дети и супруги. Хотя большинство остальных вновь вводимых налогов, количество которых достигало общей суммы 472 миллиона, приходились на предметы потребления широких народных масс, консерваторы тем не менее взбунтовались. Они ни за что не хотели огорчать «плачущих сирот, вдов и вдовцов» высокими налогами на переходящие к ним наследства и неожиданно для канцлера изменили с таким трудом налаженному им консервативно-либеральному блоку, снова вернувшись к близкому их сердцу клерикальному центру. В союзе с клерикалами они провалили налог на наследства, переделав его в налог на денежные бумаги; огорченный Бюлов не снес этой измены консерваторов и подал в отставку (25 июня 1909 г.). Оставшиеся из вновь вводимых налогов были также подвергнуты переделке в желательном для возродившегося консервативно-клерикального блока смысле; из проекта Бюлова исчезли налоги на электричество, газ, которыми не пользовались широкие народные круги; налог на вино упал с 20 миллионов до 5 миллионов. Зато появились новые налоги на такие необходимые для народа предметы, как чай, кофе (37 миллионов) и спички (25 миллионов). В этом измененном виде финансовая реформа была проведена уже при преемнике Бюлова и должна была дать имперской казне новых 453 мл-лиона марок. Весь этот новый налог пал главной своей частью на трудящиеся слои населения; властьимущие классы, и особенно аграрии, почти совсем ими не были затронуты.
Склонность к аграриям является одной стороной деятельности Бюлова. Другая сторона ее – это крайне агрессивный тон по отношению к инородцам, особенно к полякам. Гонения на поляков были давним фактом германской политики. Уже Бисмарк был очень энергичным германизатором; особенно усилились гонения на них в последнее пятилетие его канцлерства. Бисмарк ставил целью истребить польское землевладение в восточных областях, и для этого он провел в 1886 г. в прусском ландтаге закон о выкупе государством земель у поляков, для чего была основана особая колонизационная комиссия, и в ее распоряжение было дано 100 миллионов марок. При Каприви, как мы видели, гнет против поляков ослабел, но немедленно вслед за его отставкой снова начались гонения на них. Уже в 1894 г. три немецких «культуртрегера» Ганземан, Кеннеман и Тидеман основали в Познани «Общество для покровительства немецкому влиянию в восточных провинциях» (названное по начальным буквам их фамилий обществом гака-тистов); общество стало быстро расширяться и уже через десять лет насчитывало более 400 отделений и более 40 тысяч членов. В члены общества записывались, главным образом, немецкие купцы и помещики, которые следили на местах за всякого рода успехами поляков в области производства, торговли или сельского хозяйства и обо всем замеченном доносили прусской администрации. В то же время развивалась и деятельность основанной Бисмарком колонизационной комиссии; в 1898 г. ей уже не хватило прежде ассигнованной сотни миллионов, и потребовалось вторичное ассигнование новых ста миллионов. Несмотря на большие затраты, деятельность комиссии не была особенно успешной. Поляки очень неохотно продавали ей свои земли, и в ее руки попадали лишь неплодородные, заброшенные, обремененные долгами земельные участки, да и то за очень высокую цену – раза в три выше рыночной; однако и такой земли оказалось недостаточно, и. колонизационной комиссии приходилось покупать земли даже не у поляков, а у немцев. В то же время поднимавшееся польское бюргерство довольно удачно конкурировало и в торгово-промышленной области с немецкими купцами и промышленниками. Все это побудило Бюлова приняться с удвоенной энергией за германизацию заселенных поляками прусских областей (Познани, Силезии, Западной и отчасти Восточной Пруссии). Из всех германских канцлеров он оказался в этом отношении самым ревностным, причем, проводя свою германизаторскую политику, он особенно любил подчеркивать свою верность традициям дома Гогенцоллер-нов, который, по его словам, был всегда «неустанным и бдительным, но в то же время храбрым и решительным охранителем германских границ». В своей книге Бюлов решительно указывает на обязанность правительства «делать все зависящее для того, чтобы сохранить и усилить германскую национальность в бывших польских владениях» и «следить за тем, чтобы германцы не были вытеснены поляками из восточной части Германии». Для этой цели он не жалел денежных средств: в 1902 г. в распоряжение колонизационной комиссии было представлено еще 150 миллионов марок, в 1908 г. было ассигновано 321 миллион марок вообще на борьбу с польской национальностью. Но и здесь результат не оправдал ожиданий: поляки не только почти перестали продавать свои земли колонизационной комиссии, но и сами занялись скупкой немецких земель. В течение 1904—1905 гг. они скупили земель на 31 тысячу гектаров больше, чем продали. Ввиду этого Бюлов прибегнул к еще более решительным мерам: в 1904 г. он провел через прусский ландтаг закон, по которому при всякой покупке земли в Познани и Западной Пруссии нужно было испрашивать разрешения властей; конечно, оно охотно давалось немцам и крайне неохотно – полякам. В 1908 г. через ландтаг прошел новый закон, которым правительству было предоставлено право в пределах определенной земельной площади производить в известных случаях и принудительное отчуждение польских земель. Нужно, однако, заметить, что хотя закон и прошел, но правительство долгое время не решалось производить принудительного отчуждения земель в польских провинциях, и первый такой опыт был произведен лишь в 1913 г. О практическом значении последнего закона поэтому пока еще преждевременно судить. Зато закон 1904 г. возымел действие, и польское землевладение почти перестало увеличиваться; но оно и не уменьшалось, так как поляки по-прежнему отказывались продавать свои земли немцам, и дело колонизации немцами польских провинций, несмотря на большие средства, затраченные на это (с 1886 г. по 1910 г. более 650 миллионов марок), надо признать в конечном итоге неудачным.
Не многим более удачной была и культурная германизация Польши. В Польше усиленно насаждались немецкие школы; польский язык был запрещен как язык преподавания; даже Закон Божий должен был преподаваться на немецком языке. Польские общества, польская пресса подвергались всякого рода преследованиям. В 1908 г. правительство предложило рейхстагу законопроект, которым предполагалось запретить в общественных собраниях произнесение речей не на немецком языке: однако рейхстаг нашел, что это чрезмерное требование, и законопроект был изменен: запрещение должно было касаться публичных речей только в тех местностях, где «инородческое» население не превышало 60% общего числа жителей. Поляки, однако, очень энергично отстаивали свою самостоятельность, и дело не раз доходило до острых столкновений между местными властями и польским населением. В 1906—1907 гг. возникла даже школьная забастовка, и множество детей, конечно, с согласия своих родителей отказались посещать школы. Для защиты своих прав на национальное воспитание польская молодежь стала образовывать союзы самообразования и просвещения. В Познани, западной Пруссии и Силезии возникло бойкотистское движение, направленное не только против немецких купцов и промышленников, но и против немецкой интеллигенции (адвокатов, учителей, докторов). Вместе с тем в этих провинциях процент польского населения не падает, а из года в год возрастает (это объясняется, главным образом, большей плодовитостью польского крестьянского населения в сравнении с немецким). Ввиду всего этого ни культурное, ни хозяйственное подавление поляков немцами пока еще не имеет места.
