Текст книги "Взлетная полоса длиною в жизнь"

Автор книги: В. Кондауров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Кондауров В Н
Взлетная полоса длиною в жизнь

В.Н.Кондауров

"Взлетная полоса длиною в жизнь"

СОДЕРЖАНИЕ:

Владимир Николаевич Кондауров

От Автора

Дорога в небо

o Глава I

o Глава II

o Глава III

Испытания на волжских берегах

o Глава I

o Глава II

o Глава III

o Глава IV

o Глава V

o Глава VI

o Глава VII

o Глава VIII

o Глава IX

o Глава X

o Глава XI

o Глава XII

o Глава XIII

o Глава XIV

o Глава XV

o Глава XVI

o Глава XVII

o Глава XVIII

o Глава XIX

o Глава XX

o Глава XXI

o Глава XXII

o Глава XXIII

o Глава XXIV

o Глава XXV

o Глава XXVI

o Глава XXVII

2. Палубная авиация

o Глава I

o Глава II

o Глава III

o Глава IV

o Глава V

o Глава VI

o Глава VII

o Глава VIII

o Глава IX

o Глава X

o Глава XI

3. Авиашоу в Канаде и США

4. Бизнес и воздушные приключения.

Владимир Николаевич Кондауров

Родился 28 октября 1942 года в селе Гусиное Большенарымского района Восточно-Казахстанской области. С 1956 года летал на планерах в Усть-Каменогорской планерной школе. С 1959 года – в армии. В 1964 году закончил с отличием Качинское высшее военное авиационное училище лётчиков. После окончания училища был оставлен в нём лётчиком-инструктором на МиГ-21.

В 1966-1992 годах – на лётно-испытательной работе в Государственном Краснознамённом научно-испытательном институте ВВС (ГК НИИ ВВС), где прошёл путь от лётчика-испытателя до заместителя начальника научно-испытательного управления по лётной работе. В 1973 году окончил МАИ.

Занимался испытаниями боевых истребителей разных поколений для авиации ВВС и ПВО, включая МиГ-29 и Су-27. С 1987 года занимался испытаниями самолётов и вертолётов авиации ВМФ, в том числе корабельных истребителей МиГ-29К и Су-27К. 22 ноября 1989 года первым из военных лётчиков совершил посадку на корабль на самолёте МиГ-29К.

За время лётной работы освоил более 115 типов планеров, самолётов и вертолётов различных модификаций.

31 октября 1988 года за мужество и героизм, проявленные при испытании новой авиационной техники, был удостоен звания "Герой Советского Союза", 15 августа 1980 года присвоено звание "Заслуженный лётчик-испытатель СССР". Награждён орденами Ленина, Красной Звезды, Дружбы Народов, "За службу Родине в ВС СССР" М степени, медалями.

Я знал одной лишь думы власть

Одну, но пламенную страсть.

М.Ю.Лермонтов, "Мцыри"

ОТ АВТОРА

Соединённые Штаты Америки. Я стою на борту огромной "Мрии", окидываю прощальным взглядом американцев, провожающих нас, стоящие у ангара самолёты МиГ-29, разукрашенные под символику национального флага "свежеиспечённого" независимого государства Украина, и невольно думаю: Мрия" – это Мечта. О какой мечте думали конструкторы, создавая такую крылатую машину? Может быть, "Мрия" олицетворяет желание каждого народа жить и творить с непременным ощущением своей силы и свободы, как эта "птица" в полёте?

Я же, вчерашний советский полковник, всеми своими корнями русский, впервые оказавшийся за границей, представлялся многотысячным зрителям авиашоу как шеф-пилот испытательного Центра Украины. И как могла душа немолодого уже человека спокойно относиться к тому, что советские МиГи, в испытаниях которых принимал участие не один год, я демонстрировал здесь как истребители ВВС Украины, страны, имеющей непростые отношения с моей Россией. Перелёт с аэропорта Колумбус до Киева занимает не менее десяти часов. Есть время подумать и вспомнить – Кто я, Где жил и Зачем работал испытателем, считая это занятие основным смыслом своей жизни. Вспомнить тех, с кем я находился в Небе, кто со взлёта ушёл молодым Навсегда, оставляя на сердце печальные шрамы. Это нужно сейчас для Меня, чтоб понять смысл жизни дальнейшей, и чтоб силы найти Устоять в коренном Переломе событий, сохраняя надежду и веру в Добро!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДОРОГА В НЕБО

I

Я появился на свет в самый разгар второй мировой войны. Мой отец в это время с автоматом в руках защищал Сталинград. Мать, бежавшая от немцев из Калуги, вынуждена была рожать в отдалённом селе восточного Казахстана. От зари до зари она работала в поле, чтобы как-то прокормиться. Предоставленный сам себе, я вскоре дошёл до того, что готов был покинуть этот свет навсегда. Но мать, по образованию медик, и, как вся молодёжь того времени, атеистка, в отчаянии крестила меня, после чего местная старушка отвела смертельную болезнь с помощью колдовства.

Отцу повезло под Сталинградом, затем на Курской дуге и дальше, до самого Берлина. Провоевавший в пехоте, он привёз мне почему-то лётный шлем и сказал: "Носи, сынок, может быть, станешь лётчиком".

Среди наших родственников никто никогда не имел отношения к авиации, но я отчётливо помню тот день, когда учительница спросила меня, третьеклассника: "Вова, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?", и я, не задумываясь, ответил: "Лётчиком!". Только однажды я увидел в небе большого "жука", но этого оказалось достаточно, чтобы мысль о небе больше не покидала меня.

На двенадцатом году жизни мои родители неожиданно переезжают в областной центр. Великим повелением царя Петра I на юго-восточной границе Российской империи, в отрогах Алтайского хребта, была заложена крепость, превратившаяся со временем в город Усть-Каменогорск – центр по добыче цветных металлов. В этом месте река Иртыш вырывается из объятий гор и, привольно разливаясь по долине, течёт на север до слияния с Обью.

Если бы сейчас меня спросили: "Когда Вы пришли в авиацию?", я бы, вернее всего, вспомнил то весеннее утро, когда пошёл в школу и... не дошёл. Заглянув случайно в окно большого дома, оказавшегося, как выяснилось впоследствии, городским Домом пионеров, я увидел в комнате множество белых птиц и понял, что они каким-то образом связаны с самолётами. Когда я зашёл, меня встретил мужчина с орлиным носом и объяснил, что здесь размещается кружок авиамоделистов. Немедленно зачислить меня в группу он наотрез отказался и посоветовал прийти осенью. Но... Бывший полярный лётчик, летавший на фронте на Пе-8, он плохо представлял себе, с кем имеет дело, и, к тому же, у него было доброе сердце. Через несколько минут я уже трудился над моделью своего первого планера.

С этого времени учёба в школе перешла на второй план, как временное вынужденное занятие, тем более что через два года началось такое, о чём я ещё и не мечтал. Так уж устроен наш мир, что жизнь одного человека нередко определяется его встречей с другим. Мне часто везло на хороших людей, но в первую очередь повезло с ним – Иваном Илларионовичем Васечкиным. Это был первый лётчик на моём пути. Как человек очень энергичный и инициативный, он не остановился на образовании в городе авиамодельного кружка, а принялся за создание планерной школы.

И вот однажды Васечкин объявил нам:

–Создаётся школа планеристов, и первый отряд пилотов я буду набирать из вас, но только из тех, кому исполнилось шестнадцать лет.

Не успел я до конца мысленно нарисовать радужную картину собственного "настоящего" полёта на "настоящем" планере, как был сражён наповал. Увы, мне шёл только четырнадцатый. Совершенно не представляя себя без этих полётов и не желая ждать "целую вечность", я кинулся горячо доказывать, что должен быть вместе со старшими товарищами. Действующие законы не имели надо мной никакой силы, самый веский аргумент Учителя – "я из-за тебя в тюрьму сяду" – на третий день спора иссяк. В отряде были учащиеся 9-10-х классов и молодые рабочие, отслужившие в армии. Никакой технической базы для полётов не было. Ранней весной 1957 года Васечкин привёз нас в зелёную долину, окаймлённую с трёх сторон невысокими горами, и объявил:

– Здесь нам предстоит построить всё, что необходимо для полётов.

И мы строили и летали. Но больше всё же строили. Есть люди, которые берутся утверждать, что в жизни нет романтики. Мне их жаль. Она есть! И никакие жизненные трудности и невзгоды не в силах задавить её. Не в силах, пока у человека поёт душа. Безусый мальчишка, я ещё не осознавал всего этого, но видел, что многие не выдерживали и уходили из отряда. Оставались только те, кто уже не мог спокойно ходить по земле.

С тех пор прошло немало лет. Сколько раз за это время я оставлял под колёсами боевых истребителей различные аэродромы, но меня постоянно тянуло на это первое лётное поле. Каждый раз, когда я прилетал туда в период отпусков и видел знакомые горы и белые планеры, парящие над ними, меня охватывало радостное чувство возвращения в свою юность. Я и сейчас, уже окончив свой путь в большой авиации, убеждён, что настоящее чувство ПОЛЁТА в небе можно испытать только на планере.

Вскоре мы получили первые планеры БРО-11 и БРО-9, и началась кропотливая работа по освоению азов лётного мастерства: балансировка планера на ветру, пробежки и подлёты на высоту 1-2 м. Учлёт, успешно выдержавший направление и устойчивый полёт планера, мог рассчитывать на большую высоту, а она определялась количеством шагов при растягивании амортизатора. Конечно, первыми в очереди стояли взрослые парни – заводские и фабричные. Я же был последним. Господи, сколько приходилось ждать, тянуть и тянуть этот амортизатор, ремонтировать планеры после поломок, пока, наконец, дело доходило до меня и вознаграждало за все труды короткой пробежкой в течение 5 секунд. Хорошо запомнился первый парашютный прыжок перед полётами, когда в морозный декабрьский день мы поднялись в воздух на Ли-2. Я, опять же, как самый лёгкий, сидел последним в хвосте самолёта. Когда инструктор открыл выходной люк, неизбежность прыжка стала настолько очевидной, что душевное смятение и тревога тут же отразились на лицах впереди сидящих, усилившись после загорания красного плафона и требовательного звукового сигнала. Все объяснения преподавателя остались позади. Впереди мы видели только открытый проём в борту фюзеляжа, куда нужно было шагнуть. Стоило на миг представить, как после этого шага ты потеряешь под ногами всякую опору и маленьким комочком полетишь вниз с чудовищной высоты навстречу равнодушно ожидающей огромной земле, так сердце охватывало холодной тоской, и становилось жалко самого себя. Первой у двери стояла очень крупная девушка с лунообразным лицом, белым, как бумага.

– Пошёл! – раздалась команда инструктора. Но она не двигалась, крепко ухватившись за верхние кромки люка.

– Пошёл, пошёл! – кричал инструктор, теряя терпение.

Не могу, я боюсь! Можно я сяду? – девушка села на край и свесила ноги наружу, продолжая судорожно удерживаться руками за опоры.

Пошёл! – снова раздалась команда.

– Нет! Нет! Не могу! – в отчаянии воскликнула девушка, но вдруг, от хорошего пинка сзади, с криком "Ма-ма!" полетела вниз и исчезла за бортом.

После такого начала стало ясно, что на землю сегодня можно попасть только через этот люк. Подойдя к нему, я закрыл глаза и, не останавливаясь, шагнул, вернее, бросился вперёд. Какой-то мощный вихрь схватил, закрутил и понёс меня в неизвестность. Сердце остановилось в бесконечно длительном ожидании чуда. Теперь только оно могло спасти меня. Неожиданно раздался хлопок, сильный рывок и... целый мир застыл в изумлении: я, живой и задыхающийся от ликования, висел высоко над белоснежной землёй, такой теперь родной и прекрасной.

Мои товарищи успешно осваивали программу, а значит, и новые высоты, а вот у меня не получалось. Мысленно я летал много раз и прекрасно знал, как нужно действовать рулями. Но стоило сесть кабину, замереть в ожидании старта, и напряжённое оцепенение не отпускало меня в течение тех коротких секунд, пока длилась пробежка с небольшим отрывом. Какой-то момент планер находился без управления и, естественно, отклонялся от необходимой траектории движения.

– Вовочка, – обратился ко мне инструктор после очередной неудачи. – Я же говорил, что тебе ещё рано. Приходи, когда исполнится шестнадцать.

Окончательного решения он пока не принял, но моё положение было безнадёжным. Неизвестно, как сложилась бы в дальнейшем моя авиационная судьба, если бы не один случай.

II

Общеизвестно, что любой лётчик на всю жизнь запоминает первый самостоятельный полёт. Я же такого не помню. Помню почти каждый первый вылет на новом для себя боевом самолёте, который, как правило, проходил без предварительного контрольного полёта. А вот самого первого не помню. Однако тот день, когда я стал лётчиком, помню и сейчас.

На первомайской демонстрации мы, первые планеристы города, шли отдельной колонной. У каждого на голове был лётный шлем из зелёного бархата, а на руках – краги, как у пилотов 1930-х годов. Краем уха я услыхал разговор нескольких учлётов из рабочих о том, чтобы отметить праздник полётами, но без ведома Учителя, т.е. самовольно. Я стал просить их взять меня с собой.

– Вовочка, тебе нельзя, ты ещё не умеешь летать, – ответил старший из них.

– Но я постараюсь. У меня получится, вот увидите, – умолял я их до тех пор, пока не уговорил.

Дед Кузьмич, наш сторож, проводил праздник в полном одиночестве. Неожиданное появление планеристов обрадовало его и удивило. Узнав наши намерения, Кузьмин сурово произнёс, поправляя на плече ружьё:

– Без разрешения начальника ворота не открою.

Однако, бутылка "Столичной" резко поколебала его стойкость:

– Что ж, голуби, летайте потихоньку, но ключей не дам!

– Сами строили, сами и откроем, – со смехом заявили мы.

Открыли ангар, вытащили планер и, после короткого совета, решили летать "по-серьёзному". Это означало, что для каждого полёта нужно было на руках затаскивать планер на вершину горы, цеплять хвостовую часть к штырю, врытому в землю, и вниз по склону натягивать амортизатор. По команде старшего планерист дёргал ручку отцепки и планер "выстреливался" в воздух на высоту 150 м. Если учесть, что до этого ещё никто не летал выше 20-30 м, то это была "космическая" высота.

Все выполнили по одному полёту. Настала моя очередь. Если у ребят и были сомнения относительно моего полёта, то они не могли на них настоять из-за моей усердной работы в течение целого дня. И вот я в планере, амортизатор натянут, гляжу с вершины горы на расстилающуюся внизу долину с пасущимся на ней стадом коров, и в голове никаких мыслей о том, как я сейчас полечу. Только радостно-тревожное чувство ожидания того чуда, которое сейчас произойдёт – чуда моего отрыва от земли. О, если бы я только мог взлететь, как взлетал во сне, без всяких технических средств. Нужно только очень захотеть, и тело становится лёгким, невесомым, и ты плавно поднимаешься вверх, слегка взмахивая руками, как птица. В лётной практике радостное удовлетворение от процесса взлёта сопровождало меня всякий раз, на каком бы летательном аппарате я ни взлетал.

Дёргаю ручку, планер стремительно взмывает в воздух, и я – в небе! Слева и справа подо мной склоны гор, внизу – ложбина, где нужно сесть. Для этого необходимо выполнить определённый манёвр. Я прилагаю все усилия для отклонения рулей, но планер, почему-то накренившись вправо, со снижением летит прямо на косогор. "Не слушается, – пронеслось в голове, – значит, я действительно не могу летать". Косогор, сплошь покрытый кустарником, неотвратимо надвигался на меня. В какое-то мгновение я чётко представил себе, как врезаюсь в кусты, почти услышал хруст ломающейся фанеры, и мне стало страшно. Это всё! Конец. Больше уже никогда мне не разрешат взлететь. Ведь сколько потребуется времени, чтобы починить планер. В отчаянии я рванул ручку управления в противоположную сторону и с удивлением заметил, как планер послушно перешёл в другой крен. "Слушается!!!" – ликовало в душе. Почувствовав уверенность, стал пробовать, отклоняя ручку в разные стороны. Аппарат был послушен мне, но высота потеряна, и садиться пришлось прямо перед собой в мирно пасущееся стадо. Благополучно избежав столкновения, я закончил пробег и остановился прямо перед огромным быком, свирепо уставившимся на меня. Планер плавно, как уставшая птица, прилёг на крыло. Долго я сидел неподвижно, не в силах осознать того, что случилось. Было видно, как по склону горы мчатся вниз мои товарищи, радостно махая руками и что-то крича. От всего пережитого я весь дрожал, а пальцы в волнении выбивали дробь на серебристой перкали. "Я буду летать, я буду летать!", – билась в сознании одна и та же ликующая мысль.

Конец полётов ознаменовался небольшой пирушкой в ангаре. Я сидел в кабине По-2 и был на седьмом небе от счастья.

На другой день мы повторили выезд в "самоволку". Неожиданно резко похолодало, пошёл снег, но нас это не остановило. Стараясь "ухватить" побольше полётов, садились не в долине, а искали место на склоне горы, поближе к вершине. Завоевав доверие у старших товарищей, я летал уже наравне с ними. Вскоре наступил день официальных полётов. "Смелым" и уверенным почерком своих подлётов я настолько удивил нашего инструктора, что он обнял меня и спросил:

– Вовочка, что с тобой случилось?

– Не мог же я ждать, когда мне будет шестнадцать лет, – скромно ответил я и отвёл глаза в сторону, сознавая, что обманывать своего Учителя – последнее дело.

Прошли годы. Уже осваивая испытательную работу, я имел прекрасную возможность не раз убедиться в том, что напряжённость – первый враг лётчика.

А тем временем "резиномоторные" полёты перестали нас устраивать, хотелось подниматься всё выше и выше. Мы требовали от Васечкина других технических средств для новых высот. Наконец пристроили сохранившийся ещё с войны американский мотоцикл "Индиан" под мотолебёдку и получили под крылом 50 м высоты. Затем такая же участь постигла наше единственное транспортное средство – ГАЗ-51. К тому времени, когда прибыла специальная автолебёдка "Геркулес", наш штопанный-перештопанный БРО-9 со стоном и скрипом разрезал воздух до высоты 300 м. Эти технические новшества входили в жизнь после очередного и жаркого спора с нашим Учителем:

– Нам надоело, как козлам, "прыгать" у земли!

– Ребята, подождите, получим "Геркулес" и залетаем, как орлы.

– Нет! Или делаем сейчас, или мы уходим.

– Хорошо, – сдавался тот, – но я с вами в тюрьму сяду. Время шло, планерная школа росла, приобретала всё больший вес и значимость. Первопроходцы уже числились в "стариках", сами становились инструкторами. На базу прибывали новые планеры. Помню мой первый вылет на А-2 с инструктором, когда я был неприятно удивлён тем обстоятельством, что ручка управления вдруг начала отклоняться без моего вмешательства. С тех пор не люблю полёты с проверяющим. Планер в воздухе был тяжёл в управлении и не вызывал чувства парения. "Летающий гроб", – шутили мы.

Помню, как наш начальник облётывал после сборки первый МАК-15. Одноместный, выполненный по схеме "бесхвостка", предназначенный для сложного пилотажа, он вызывал симпатии как своим видом, так и поведением в полёте. Сразу же после отрыва у нас, наблюдавших с земли, замерло дыхание: планер то опасно кренился в одну сторону, чуть ли не скользя консолью по траве, то вдруг лихорадочно, рывком перебрасывался в противоположную. Казалось, это бьётся птица, пойманная в силки. Срочно прекратили буксировку. Пилот приземлился, чудом избежав капотирования через крыло на спину. Подбежав к планеру, мы увидели бледное лицо Васечкина с крупными каплями пота на лбу. С трудом улыбнувшись и сокрушённо покачивая головой, он произнёс:

– Видно, мы, ребятки, троса управления элеронами подсоединили наоборот.

Старому пилоту пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы управлять против всего своего опыта, против естественных рефлексов, против самого себя.

Помню, как перед отъездом для поступления в лётное военное училище, я поехал на планеродром, чтобы слетать "на дорожку". К этому времени мы освоили двухместный "Приморец". При встрече Учитель спросил:

– Кем ты хочешь стать?

– Истребителем, – ответил я.

– Не советую, на них долго не пролетаешь. Большие перегрузки, врачи быстро спишут. Лучше иди в "бомбёры" – с них в ГВФ с удовольствием берут, а истребители там не котируются.

– Спасибо, но мне больше по душе истребители. Они, словно ласточки в небе, летают быстро и легко.

Собираясь садиться в планер, мы заметили, что со стороны города надвигается гроза.

– Придётся отставить, – заявил Васечкин. – Слишком опасно.

– Но я ведь завтра уезжаю, да и она ещё далеко, мы как раз успеем, упрашивал я, наперекор тому, что с запада отчётливо надвигался сплошной, по всему горизонту, грозовой вал и очередной раз уговорив своего Учителя, мы стали готовиться к взлёту.

– Полетели, полетели, только я из-за тебя в тюрьму сяду, – ворчал он, пристёгиваясь ремнями.

Когда "Геркулес" забросил нас на высоту, я оглянулся и глазам своим не поверил – гроза стремительно надвигалась на горы, закрыв уже полнеба. Шквалистый ветер обрушился на предместье аэродрома, поднимая пыль и пригибая деревья к земле.

– Срочно на посадку! – послышался встревоженный голос инструктора.

Но планер вдруг начал набирать высоту со всё большей вертикальной скоростью, не реагируя ни на глубокое скольжение, ни на ручку управления, полностью отданную вперёд, до приборной доски. Стрелка высотомера, в считанные секунды перемещаясь по кругу, показывала всё новые и новые сотни метров: 1000... 1500...2000 м.

– Старый дурак, – спокойно произнёс сзади Учитель, – я думал, что из-за тебя я в тюрьму сяду, но, видно, не суждено. Ты хоть понимаешь, что сейчас от планера одни щепки полетят? И действительно, небесная стихия трепала и швыряла нас, как перышко. Вдруг вспомнился "Ночной полёт" А.Сент-Экзюпери – такое же чувство полнейшей беспомощности. Стало тоскливо. Где-то отдалённо, на втором плане, в голове "сидела" беспокойная мысль: "А как же я теперь поеду в училище?". Видимо Учитель в своей жизни сделал немало добрых дел, а я не успел ещё сильно нагрешить, потому что ситуация неожиданно изменилась на противоположную – мы начали падать вниз. Обрадовавшись этому, сосредоточили своё внимание только на одном – удержать летательный аппарат в нормальном положении. Однако радость продолжалась недолго. Вертикальная скорость достигла 30 м/сек. "Прошли" высоту 1000 м. Невольно я начал подтягивать ручку на себя. Казалось, нисходящий вихрь не кончится до самой земли. Высота "таяла" на глазах: 500... 300... 200 м.

– Да... – услышал я невесёлый голос Васечкина. – От одной ушли, а к другой приехали.

Наше падение прекратилось, когда до земли оставалось "рукой подать". Через несколько секунд мы сидели на вспаханном поле. После всего пережитого, словно опустошённые внутри, долго молчали, не открывая фонарь. Я даже не слышал, как ливневый дождь барабанил по обшивке планера. И тут Учитель позвал меня:

– Сынок!

– Слушаю!

– Поезжай с богом, учись на истребителя, но запомни, что в авиации везёт не всем и не так часто, как хотелось бы.

III

В процессе своей профессиональной деятельности я не раз замечал со стороны отдельных товарищей некоторое чувство превосходства по отношению к работникам "малой авиации". Да и у меня где-то внутри стало появляться нечто подобное, пока однажды не приехал в очередной отпуск к родителям и не помчался, как обычно, на планеродром. Там, у ворот, встретил я своего Учителя. Здесь он работал – сторожем. В то время я ещё не в полной мере познал всю нашу жизнь, и было очень обидно видеть его в этом "звании".

– Не смог я, Вовочка, работать в конторе. Сердце у меня там пошаливает, будто воздуха не хватает. А здесь третья часть жизни моей, и всё сделано вот этими руками. Я смотрел на руки пилота, выглядевшие как руки простого рабочего, не знавшими отдыха.

Планеристы летали на современных белоснежных "Бланиках", буксируясь за жёлтеньким, лёгким, как стрекоза, самолётом "Вильга" польского производства, сменившим известный Як-12. Молодые планеристы-первогодки лишь по рассказам бывалых слыхали об "амортизаторных" полётах.

Напросившись "на работу" и слетав с новым начальником на новом (для меня) агрегате, я получил соответствующий допуск и занялся буксировкой. Честно говоря, делал это не просто из желания полетать, но и потому ещё, что "положил глаз" на только что прибывший пластиковый "Янтарь-стандарт", красовавшийся на зелёном поле. Таскал я планера и по кругу, и в зону. Как-то раз начальник предложил мне слетать с ним за планеристом, оказавшимся на запасной площадке в горах. Я без слов сел справа, и мы взлетели. Площадка оказалась на высоте трёхсот метров, и была с трёх сторон закрыта горами, а с одной оканчивалась обрывом до самой долины. На противоположном её краю одиноко, опёршись на крыло, стоял планер.

"И как это его угораздило?", – с осуждением подумал я о молодом планеристе. Сели. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – буксировка не только опасна, но просто невозможна. Короткое каменистое плато слегка поднималось в сторону обрыва. Когда подцепили планер и натянули трос, обрыв оказался совсем рядом. Я молчу и стараюсь понять, есть ли во всём этом здравый смысл, или это чистая авантюра. Мелькнула мысль; "Если свалимся вниз, никакой парашют уже не поможет". Начали разбег, скорость растёт медленно, явно не успеваем набрать скорость отрыва. Выбегаем на край площадки. Всё! Я глянул на пилота с желанием крикнуть: "Ну что, добегались? ". В этот момент он быстро отклоняет ручку управления закрылками в посадочное положение. Самолёт, больше от "удивления", чем от действия аэродинамических сил, на какой-то момент замирает в воздухе, а затем, опуская нос, не летит, а падает вниз, набирая скорость. На высоте 50-70 м выходим в горизонтальный полёт с планером на хвосте. Я перевёл дух и, не выдержав, крикнул:

– Это – цирк, а не полёты! Ответ услышал после того, как произвели посадку на аэродроме:

– Не удивляйтесь, мы привыкли. Не бросать же планер. Его оттуда никакими средствами, кроме этого, не заберёшь. Вот, например, у этой "Вильги" тормоза на колёсах не пригодны для полётов в условиях нашей зимы. Так что теперь, не летать? Мы тут подумали, кое-что доработали, и нормально – летаем и зимой.

Сколько же таких прекрасных лётчиков ДОСААФ, преданных своему делу, помогали молодым приобрести Крылья не только в небе, но и в жизни.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ИСПЫТАНИЯ НА ВОЛЖСКИХ БЕРЕГАХ

I

Через полтора месяца, после прохождения обязательной в таких случаях врачебно-лётной комиссии и подписания приказа Главнокомандующего о назначении, я прибыл на новую службу, получив за это время звание "старший лейтенант".

Войдя в лётную комнату, где располагался лётный состав, я увидел вокруг длинного стола большую группу военных, шумными возгласами и энергичными жестами сопровождавших игру двух шахматистов. Это были болельщики, которые спорили и обсуждали очередной ход не только друг с другом, но и с самими игроками, нередко сами передвигая фигуры на доске. Игрок же или утверждал ход молчаливым кивком головы, или возвращал фигуру на место, сопровождая это действие какой-нибудь риторической фразой, например: "Этот ход не достоин моего партнёра". Это была самая настоящая коллективная игра. Когда меня представили, все взоры обратились на короткое время ко мне больше с удивлением, чем с любопытством. Вопросов не задали, игра возобновилась, и я, присев на край дивана, огляделся. Вокруг были одни старшие офицеры в возрасте от тридцати до пятидесяти лет. Каждый занимался своим делом: кто-то подрёмывал в кресле, одни читали, другие играли или беседовали друг с другом. И если бы не отдельные из них, заходившие в лётной форме, можно было подумать, что сегодня полётов нет. Каждый раз, когда кто-либо из офицеров проходил мимо, я вскакивал, приветствуя стоя, как положено по Уставу. Через несколько минут стройный, высокий майор лёгкой упругой походкой подошёл ко мне и представился:

– Кузнецов Александр, можно просто Саша. Ты что всё вскакиваешь, как "Ванька-встанька"?

– Но как же мне быть, я ведь должен приветствовать?

– Если ты так будешь вскакивать целый день, то когда же ты будешь заниматься делом? Эти полковники – твои старшие товарищи, а не начальники. Такие же лётчики, только гораздо опытнее.

– Всё это для меня очень сложно сейчас.

– Ничего, начнёшь работать – привыкнешь.

Этот весёлый, не лишённый чувства юмора лётчик со значком мастера спорта на кителе, родом из Средней Азии, был хорошо эрудирован, любил литературу и прошёл нелёгкий путь, прежде чем стать испытателем.

Следом подошли ещё два офицера. Один, высокий и мощный, как колосс, капитан – с удивительно большой доброжелательностью протянул свою ручищу и произнёс мягким басом:

– Виталий Жуков. Ты где остановился?

– Сказали, что до получения квартиры буду жить в гостинице.

– Значит, будем вместе. Если что непонятно, подходи, спрашивай, хорошо?

– Спасибо, обязательно.

Виталий, уроженец Украины, из запорожских казаков, прибыл незадолго до меня и, кажется, был единственным холостяком среди лётного состава. Вторым протянул руку майор с солидной внешностью, широким лицом и густыми иссиня-чёрными волосами.

– Майоров Вячеслав. Тебя в какую эскадрилью зачислили?

– В первую.

– Я тоже в первой!

– Чем же вы занимаетесь?

– Авиацией ПВО.

– Но я ведь с ВВС!

– Это не важно. Начнёшь на своих летать, а потом всё равно комплексником станешь.

– Что это значит?

– Каждый из нас должен найти в работе главное направление, чтобы стать высоким специалистом, но это не исключает участия в испытаниях объектов других родов авиации.

Неожиданно, как по команде, все офицеры встали, прекратив свои дела. В комнату решительным шагом вошёл широкоплечий седовласый мужчина в лётной куртке. На его смуглом, властном лице и в карих глазах можно было прочесть силу воли, твёрдость характера и доброту души.

– Прошу садиться, – произнёс он на ходу спокойным, низким голосом и сел, окидывая всех внимательным, всё понимающим взглядом.

– Кто это? – спросил я шёпотом у соседа.

"ВГ", – ответил он коротко. Я непонимающе взглянул на него, но тут заговорил командир.

Ставлю задачу. Завтра боевая работа: уничтожение беспилотной мишени новой опытной ракетой "воздух-воздух" с самолёта Е-155. Ведущий лётчик полковник Кабрелёв, прошу доложить готовность.

Поднялся офицер, годившийся мне в отцы:

– Бортовая РЛС функционирует, контрольные готовности ракет к пуску проходят, электроцепи управления вооружением проверены, – не торопясь, вдумчиво доложил лётчик.

– Садитесь, Пётр Филиппович. Лётчик облёта мишени? – вопросительно обратился к собравшимся "ВГ". Поднялся стройный подполковник со Звездой Героя на груди:

– Мишень облётана, замечания устранены, программа полёта уточняется.

– Должен сказать, что вероятность уничтожения мишени новой ракетой пока невелика. Ответственный за боевую работу, Вы выделили пару истребителей для подстраховки? – обратился "ВГ" к молодому, симпатичному полковнику.

– Так точно! Лётчики – подполковник Плюшкин и подполковник Гудков.

– Где они?

Все повернули головы в одну сторону. В самом углу, в кресле, с книгой в руках сидел коренастый светловолосый офицер и, казалось, слегка подрёмывал.