Текст книги "Женщина в Гражданской войне (Эпизоды борьбы на Северном Кавказе в 1917-1920 гг.)"

Автор книги: В. Дюбин

Соавторы: М. Шейко,В. Дюбин,А. Шевченко,Жузек Ольмезова,Е. Черкасова,А. Ряженцева,Е. Кузнецова,Е. Литвинова,Бозиева Дулдухан,М. Мелешко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

ПЕРВАЯ БОЛЬШЕВИЧКА ГОР[2]2
  По материалам «Истории гражданской войны».


[Закрыть]

Вера Тибилова выросла в горах Южной Осетии. Ее отец – бедняк-осетин – всю жизнь работал на других. С детства поняла Вера, что все, куда ни взглянешь, – и горы, покрытые тенистыми лесами, и долины с их садами, виноградниками и пашнями, и даже быстрые горные речки – все, к чему так привыкла Вера и что любила, принадлежало «сиятельным» князьям Грузии. Ни клочка земли, ни одного фруктового дерева не было для бедняка-осетина. И нужда заставила его вместе с семьей перебраться в Тифлис – там искать кусок хлеба. Но в городе было еще больше таких, как он, бедняков. Жизнь становилась все труднее и труднее.

Однажды вечером отца долго не было. Вера уже начала беспокоиться – не случилось ли что с ним. Она сидела у окна бедной каморки и ждала. Отец был единственным человеком, который заботился о всей семье. Далеко за полночь пришел отец. Он был чем-то озабочен. Подойдя к ней, он положил свою дрожащую морщинистую руку на плечо девушки и медленно заговорил.

В тишине голос отца звучал сдавленно и печально. Морщинистое лицо его вздрагивало, глаза смотрели поверх головы дочери.

Вера не слышала его слов. Она поняла только одно: чтобы избавиться от нужды, отец выдает ее замуж. Воля отца – нерушимый закон. Дочь, не исполняющая его волю, не может называться дочерью.

Но кроме закона – большая жалость к отцу. В старческих, бесцветных глазах она видела надежду уйти от цепкой нужды. Вера поняла невысказанные мысли отца. Она послушалась его.

Отец продал – обменял на хлеб Веру, когда ей исполнилось всего четырнадцать лет. Чужой человек не спросил Веру, хочет ли она быть его женой. Он просто, словно вещь, взял ее и привел в свой дом. Но замужество не облегчило положения семьи. Началась война. Она длилась долго-долго. У Веры родилась дочь. В это время с фронта стали возвращаться солдаты. Они заполнили город. От них Вера впервые услыхала о революции. Новые несчастья опять обрушились на голову Веры: в уличной перестрелке убили мужа, через несколько месяцев умерла дочь. К отцу тоже зашла беда. Он потерял работу. Вера не могла спокойно смотреть на старика: какой-то комок подступал к горлу. Жалкий и беспомощный, отец согнулся и высох еще больше. Его дрожащие руки часто подымались к глазам и незаметно смахивали слезу. Вскоре отец умер. Вера осталась одна. А жизнь кругом бурлила все больше и больше. С шумных солдатских митингов, с беспокойных улиц все сильнее и настойчивее стали доноситься до нее непонятные вначале слова: большевики, советы.

Вера стала ходить на митинги. Она обыкновенно становилась поодаль, за выступом скалы, и прислушивалась к словам ораторов.

После собрания она торопилась к подругам, знакомым горянкам, и передавала им все, что слышала на митинге. Вера повторяла слова ораторов.

Однажды она услышала большую радость. Там, далеко за горами, рабочие победили. Они вырвали власть у богачей. Это была первая настоящая радость у женщины, видевшей в жизни только горе и нужду.

Город ожил, заволновался. Молодежь, старики, женщины собирались на митинги. Вера теперь уже не стояла за выступом скалы. Она сзывала женщин на митинг, сама стала выступать. Незаметно у нее оказалось много знакомых солдат; женщины, встречая ее на улицах, приветливо здоровались с ней.

Но, беседуя с солдатами, рассказывая женщинам о революции, Вера стала все больше и больше чувствовать, что у нее не хватает знаний. Тогда она набросилась на книги. Читала много и страстно. Скоро она смогла сдать экзамен на учительницу. Теперь ее потянуло в горы. Ведь там совсем нет людей, которые бы могли разъяснять темным горцам смысл происходящих столь радостных и больших событий. Вера поехала в родные места – в аул Теречвани Южной Осетии.

Здесь первой из горянок Вера вступила в подпольную большевистскую организацию. Ее пылкие слова звучали среди молодежи и женщин. Вместе с листовками Вера разносила по соседним аулам горячий призыв готовиться к решительному бою с врагом.

А враг не дремал. В горах рыскали контрреволюционные отряды. Князья муллы, богачи свинцом и виселицами усмиряли горцев, поднявшихся на великую борьбу.

Тревожные дни двадцатого года. Белые бандиты напали на аул. Засвистели шомпола и нагайки. Полилась кровь детей, женщин и стариков.

Отряд революционных горцев ушел в горы. С отрядом ушла и Вера. Она вместе с бедняками вела борьбу против белых.

Гулко гремели орудия. Белые, вооруженные пушками, пулеметами и ручными гранатами, теснили красных партизан.

В партизанском отряде не было ни пушек, ни пулеметов, хуже того – не хватало даже винтовок. Бойцы, окруженные с трех сторон белыми, отбивались камнями. Единственный путь к отступлению – узкое ущелье грозил смертью. За выступом, у входа в ущелье, строчил вражеский пулемет.

Вера из-за камня видела, как падали партизаны, сраженные пулями белых. Пройдет час-другой и от отряда не останется ни одного бойца. В ее разгоряченной голове неотступно билась мысль: «Надо что-то сделать. Иначе смерть отряду. Но что же сделать?..» Вера до крови кусала свои сухие губы и пристально искала глазами уязвимое место в позиции врага. Пулеметная стрельба в ущелье привлекла ее напряженное внимание.

– Вот, вот! – радостно вскрикнула она и, припав к земле, ящерицей поползла к ущелью.

Острые камни царапали колени, руки, лицо. Кровь струйками стекала с оцарапанной щеки. Вера ничего не чувствовала. С винтовкой в руке она ползла на скалу, обрывалась и, стиснув зубы, снова ползла. Наконец она взобралась. Внизу, на склоне горы, виднелись ненавистные спины, погоны и затылки двух белых пулеметчиков.

Вера, прицелившись, выстрелила. Пулеметчик дернулся и застыл. Пулемет умолк.

Оставшийся в живых белогвардеец растерянно обернулся. Меткий выстрел уложил и его на месте. Вера бросилась к пулемету, сорвала с головы серый платок и что было силы крикнула:

– Товарищи!.. Сюда!

Партизаны перебегали к ущелью. Вера стояла у пулемета и победно махала платком. Белые открыли стрельбу.

– Падай… убьют! – крикнул Вере подбежавший партизан. Он повернул пулемет в сторону белых.

Вера качнулась. Тело ее вдруг налилось усталостью, перед глазами замелькали мушки. Вера упала. Вражеская пуля пробила ей грудь. Кровь яркими пятнами покрыла платье.

Долго болела Вера.

В это время в Закавказье хозяйничали меньшевики. Поэтому прямо из лазарета, в котором нелегально лежала Вера, после выздоровления она уехала во Владикавказ.

Явилась в комитет большевиков.

– Пошлите в горы. Буду добивать врага, – попросила она.

Работники комитета взглянули на впалые щеки Веры и ответили:

– На фронт ты, товарищ Тибилова, не пойдешь. Иди, подымай горянок. Участок большой, ответственный. Понадобится наша помощь приходи: поможем.

В горах не смолкала стрельба. Партизаны добивали белых. Вера все время мысленно была с партизанами. Она стала работать среди горянок. Ингушские, осетинские, чеченские аулы помнят ее горячие речи и неутомимую энергию.

В одном ауле она организовала небольшой отряд медицинских сестер и обучала их, как могла, перевязкам. Отряд ушел в горы. Среди молодежи отыскала быстроногих связистов. Они переправляли партизанам чистое белье, пищу и вести из дому. Старые женщины стирали белье бойцам и заботливо ухаживали за их детьми.

В свободное время Вера созывала горянок. Тепло и понятно рассказывала она им о большевиках, равном праве женщины с мужчиной, о новой жизни. Горянки слушали и одобрительно покачивали головами.

Заболел ли у горянки ребенок – Вера утешает мать и помогает ей выходить ребенка. Кончился хлеб у другой женщины – Вера доставала его и приносила горянке.

Женщины аулов шли к Вере поделиться своими сокровенными мыслями, шли за советом и помощью. Довольные, уходили от нее горянки, говоря между собой:

– Доброе сердце у нашей Веры…

Враг разбит. Гражданская война окончена. Страна приступила к восстановлению разрушенного хозяйства.

Веру Тибилову организация послала учиться.

Жадно взялась она за изучение книг великого вождя В. И. Ленина. В книгах так много интересного и волнующего! В них Вера находит яркое объяснение причин векового рабства и угнетения народов царизмом и его палачами. Ей теперь понятно, почему закреплял царизм неравенство женщин. Перед глазами проходят картины из проклятой жизни отца. Гнет, нищета, бесправие. Жуткие годы.

Ночами Вера, отрывая часы у сна, пишет книгу о женщинах гор.

Учась, она держит тесную связь с горянками. На каникулы Вера возвращается в родной аул. И снова, как в годы гражданской войны, собирает женщин, делится с ними знаниями, призывает горянок учиться участвовать в общественной жизни.

Горянки, как и прежде, внимательно слушают Веру, идут к ней за помощью и советом. И не одна женщина порывает с дикими обычаями прошлого.

Вера для женщин – наглядный пример.

Каждая горянка стремится быть такой же, как большевичка Вера.

В двадцать втором году собрался съезд горянок. Делегатки шумно и деловито заняли места. В зале торжественная тишина. Выборы в президиум нарушили тишину, всколыхнули горянок. С разных сторон зала делегатки дружно, с любовью выкрикивали:

– Веру Тибилову!..

– Большевичку Веру!..

– Тибилову-партизанку!..

Вера, волнуясь, поднялась в президиум, радостно окинула взором зал.

Красные повязки на головах горянок. Нет прежнего забитого наклона головы и сутулости. Счастливые смуглые лица горянок, их независимый, гордый взгляд говорили о том, что женщины гор освобождены навсегда, что никогда горянки больше не будут рабынями.

Теплая волна пробежала по телу Веры, кольнула сердце. Вера пошатнулась и упала на стул.

Горянки бросились к Тибиловой. Вера была неподвижна. Старая, мрачная жизнь, годы борьбы, ранение подорвали ее сердце. Оно не выдержало.

Делегатки плотной стеной окружили Тибилову первую большевичку гор, которая отдала свою жизнь борьбе за счастье и радость всех горянок.

Бозиева Дулдухан
ПАРТИЗАНКА

На левом берегу бурного Черека расположена Нижняя Балкария. В цветущей местности создан большой колхоз имени Настуева Юсуфа. В этом колхозе я сейчас живу и работаю.

Мне шестьдесят лет. Возраст не мешает мне работать бригадиршей лучшей женской бригады. Об этом я говорю. И об этом говорят пять премий, которые я получила. Помимо колхоза я активный член культурно-массовой секции сельсовета.

Много прожила я, многое осталось позади.

Но никогда не забуду, как издевались князья над нами, бедняками гор. Двести лет проживу – не забуду.

Хорошо помню и дни большой борьбы. Поднялись бедняки. Поднялся народ против ненавистных князей.

Девятнадцатый год. Белый отряд Серебрякова стал пробираться в Балкарское ущелье.

Я надела большой темный платок на голову и, бросив последний, прощальный взгляд на свой дом, пошла вместе с мужем Ваймзой и сыном Маткиреем на борьбу за освобождение своего народа от рабства.

Оружия не было. Те, у кого были винтовки, пошли впереди – охранять ущелье. Их вел товарищ Настуев.

По приказанию Настуева остальные партизаны охраняли ущелье, где проходила дорога.

Партизаны собирали груды камней, чтобы в любую минуту сбросить их на дорогу, когда по ней двинутся кадеты.

Я не отставала от других. Я хорошо умела пробивать глубокие ямы в скалах вокруг дороги. В эти ямы я клала порох. В нужную минуту зажигали его. Скала взрывалась и обрушивалась на головы белобандитов.

С этого началась моя новая жизнь, связанная в один крепкий узел со всем партизанским движением Балкарии.

Бозиева Дулдухан

Белые подходили к Балкарскому ущелью. У них было все – пулеметы, винтовки, патроны. Враги были одеты в новые сапоги и хорошие шинели. Они не знали голода и холодных, замораживающих ночей Балкарского ущелья.

Белые наступали на аулы. Началась перестрелка. В первых рядах были Настуев и Нагеров. Я была с ними.

Белые оттесняли партизан в глубь ущелья. Товарищ Нагеров был убит. Меня ранили в правую руку. Я сорвала с головы большой темный платок, обмотала раненую руку.

У меня были сила, ненависть и здоровая рука. Я бросала левой рукой в белобандитов острые камни. Зажигала пороховые ямы в скалах, вызывая обвалы и взрывы. Белые думали, что взрывы – это выстрелы из пушек и что у нас их много.

Напуганные постоянными взрывами, враги торопливо отходили назад.

Борьба за Балкарское ущелье продолжалась три месяца.

Вся беднота Балкарии помогала красным партизанам. Партизаны стойко держались, перенося все лишения борьбы в горах. Белые вызвали к себе большое подкрепление и после упорного боя взяли Балкарское ущелье.

Бедняки Балкарии, оставшиеся в живых, разбрелись по селениям. Настуев поднялся на самую высокую скалу и скрылся там. В селении нашлись предатели, которые донесли белым о том, где скрывается Настуев.

Красные партизаны, рассыпавшиеся по селению, узнав о грозящей Настуеву опасности, крадучись, поползли к нему, чтобы предупредить и спасти его.

Идти было очень трудно. Князья и белогвардейцы из отряда Серебрякова следили за нами и по пятам следовали за Настуевым.

Я пошла одна в горы, к Настуеву…

В течение суток по горам раздавались беспрерывные выстрелы. Это белые стреляли в партизан, идущих к Настуеву.

Бороться с белыми было тяжело. Они ловили партизан и жестоко расправлялись с ними, расстреливая и вешая на месте.

Они схватили Настуева, связали его и повели и дом князей Женыоковых. Бросив его туда, они заперли дверь и поставили усиленную охрану.

Все же белым не удалось всех арестовать.

Как спасти Настуева? Как вырвать его из когтей смерти? Голова вспухла от мыслей. Надумала. Собрала я всех женщин из бедноты селения и повела их к белым властям просить об освобождении Настуева.

Женщины, сняв платки, – что считалось знаком большого горя, – плакали и умоляли освободить Настуева. Но я ошиблась. У врага нельзя просить. Его уничтожать надо. Белые посмеялись над нами, разогнали и избили нас.

Ночью несмотря на усиленную охрану удалось устроить побег Настуева. Вместе с ним скрылась, в горах и его семья.

Утром белобандиты разграбили весь аул и сожгли дома горцев. Старались сжечь даже воспоминание о смелых борцах за народ.

Мой муж и сын тоже скрылись в горах. Я осталась одна в селении. Тяжелым, рабским трудом сохраняла свою жизнь и добывала хлеб для тех, кто находился в горах.

По ночам ко мне приходили с гор. Я передавала провизию, стирала и чинила белье партизан. Нередко и сама относила им пищу и белье и сообщала ценные сведения о планах белых.

Так вместе со своим мужем и сыном я, не отставая ни на шаг, шла на борьбу за счастье своего народа и, как я узнала позже, за счастье и хорошую жизнь всех тружеников.

В селении Нижняя Балкария все знают меня. Спросите, где живет Бозиева Дулдухан, – вам каждый укажет мой дом. Часто меня заставляют рассказывать о боях с белыми, о моем ранении. Я рассказываю. А вот в каком месте Балкарского ущелья зарылась пуля, которая пробила насквозь мою правую руку, – сказала бы, да не помню.

Вы спрашиваете, почему я держу в руке этот красный шелковый платок? Я сейчас размахивала им в воздухе, провожая лучших, передовых девушек нашего селения в конный пробег. Они, наши девушки – сильные, здоровые строят и крепят замечательную новую молодую жизнь.

Я радуюсь их счастью и здоровью. Радуюсь тому, что недаром боролась и пролила свою кровь там, в горах.

Ж. Ольмезова
ЖЕНЩИНА ГОР

Крупные звезды блестят над снеговыми вершинами гор Кабардино-Балкарии. Быстро несутся узкие горные реки.

Любит Ольмезова Жузек узкие шумливые реки и высокие величественные горы. Много лет смотрит она на них и каждый раз видит в них что-нибудь новое.

Сегодня впервые за много лет Ольмезова проехала мимо гор, не посмотрев на них ни разу, даже не повернулась в их сторону. Молча сидит Жузек, в машине, плотно сжав губы.

Радостно блестят глаза Жузек Ольмезовой. Ей исполнилось девяносто лет, но она чувствует, как замечательно хорошо жить.

Как много хочется сделать Жузек! Она работает в колхозе селения Верхний Хулам Черекского района. Ольмезова является лучшей бригадиршей в этом колхозе и самой старшей по возрасту ударницей всей Кабардино-Балкарии.

Крепкая, богатырски-здоровая женщина Жузек. Нет глубоких морщин на ее лице несмотря на то, что много ей пришлось пережить в годы гражданской войны. Вместе с мужем и сыном она участвовала в партизанском движении Кабардино-Балкарии.

Сегодня Жузек рассказывает молодым и радостным колхозницам о своем прошлом…

Ж. Ольмезова

Много заработали князья Шакмановы на нашей семье. Шесть раз они продавали нашу семью другим князьям. Потом за бесценок покупали всю семью обратно и снова продавали ее. В промежутках между продажами нам приходилось работать, не зная ни одной минуты отдыха. Князь заставлял мою семью ходить далеко в горы, рубить там высокие деревья и тащить их на себе вниз. Самую тяжелую работу наваливал князь на своих рабов, жалея животных, но не заботясь о человеке.

В девятнадцатом году мой сын Жюнус забрал лошадей у князя Шакманова, раздал их бедным горцам и бежал с ними в горы, организовав партизанский отряд.

Первый раз в жизни ко мне в дом пришли князья Шакмановы. Стали требовать у меня, чтобы я сообщила им, куда ушел сын.

Однажды ночью Жюнус приполз домой и свалился без сознания. Он заболел оспой…

Князья Асланбек и Аслангери Шакмановы прискакали вслед за ним. Они стали стучать плетьми в окна, потом ворвались в дом, подняли больного Жюнуса с постели и стали требовать у него выдачи большевиков. Жюнус, собрав последние силы, схватил наган и, пытаясь в них стрелять, крикнул:

– Два раза люди не умирают!

Тогда рассвирепевшие князья выволокли его на снег и стали бить шомполами его и старика-отца.

Я бросилась тогда на князей. Но один из них крикнул:

– Бить мать прикладами!

И меня били до тех пор, пока я потеряла сознание. Очнувшись, я не могла вздохнуть, так как мне сломали два ребра.

Еле поднявшись, я пошла искать сына и мужа, но их нигде не было. Тогда, выйдя за селение, я увидела тридцать шесть человеческих трупов. Они были связаны попарно, и около каждой пары снег был окрашен кровью. Я узнала трупы сына, мужа, соседей и родственников… Похоронив их, я ушла в горы… В ущелье я нашла скрывавшийся там партизанский отряд, и, присоединившись к отряду, я не расставалась с партизанами.

Мне было семьдесят пять лет, я помогала раненым, кормила бойцов. Еще крепка была моя рука и зорок глаз. Мало было винтовок у нас в отряде, но бойцы часто поручали мне стоять в горах с винтовкой и не подпускать близко врага.

Как могла, я продолжала бороться за то, за что погибла моя семья.

Долго рассказывала Жузек колхозницам о своей жизни. Все теснее и теснее обступали ее женщины, и, смотря на них, Жузек не чувствовала себя одинокой. Она знала, что, потеряв свою маленькую семью, она приобрела себе большую пролетарскую родину.

Вытерла Жузек платком свои сухие, но воспаленные от сдерживаемых слез глаза и сказала:

– Когда мне исполнится даже сто лет, я всегда буду готова на защиту красного знамени не только нашего Союза, но и всею мира.

Женщины с любовью и гордостью смотрели на Жузек. Девяностолетняя Жузек вместе с ними – с молодыми, полными радости и силы – принимает активное участие в строительстве новой жизни нашей великой родины.

А. Кучин
ЧЕЧЕНКА ФАТИМАТ

Отец Фатимат, чеченец Асби Арсанов, работал во Владикавказе на серебряном заводе. Был Асби еще совсем молодым, когда пришлось покинуть родной аул и уйти в русский город. Причиной тому была старинная вражда между родами. Чужой род мстил за пролитую кровь роду Арсановых.

Асби должен был спасать свою жизнь.

Недолго пришлось поработать на заводе. Волновалась рабочая Россия, повсюду шли забастовки и стачки. На серебряном заводе прекратились работы. Вместе с другими рабочими угодил Асби Арсанов в далекую угрюмую Сибирь – в ссылку.

Из царской тюрьмы он возвратился к своей семье, когда его младшей дочери Фатимат исполнилось десять лет.

Шустрая, бойкая черноглазая Фатимат всегда была любимицей Асби. Всякий раз, получая скудную получку, приносил он маленькой Фатимат дешевенький подарок.

Но труден и горек был хлеб Асби. На заводы больше его не принимали. Он жил тем, что ходил по дворам с пилой и узким тяжелым колуном. Никакой работой он не гнушался, делал все, что придется.

Однажды в сумерках Фатимат сидела у дверей хибарки, где они жили, поджидая отца с работы. Зажигались огни в слободке Шалдон, на узкой крутой улице кричали грязные оборванные ребятишки. Вдруг к девочке подошел незнакомый, хорошо одетый русский:

– Ты чья девочка? Ты дочь Асби?

Фатимат посмотрела на незнакомца. Серый костюм, соломенная шляпа с лоснящейся черной лентой, начищенные ботинки. В руке тросточка.

У отца не было таких знакомых. Подозрительный человек.

Фатимат ничего не ответила, поднялась и убежала во двор. Через щели рассохшегося забора стала наблюдать за незнакомцем. Он подошел еще раз к воротам, вынул маленькую книжечку, взглянул в нее и посмотрел на домовой фонарь, где чернел номер дома. Потом ушел, вертя тросточку между пальцев.

На следующее утро Фатимат рассказала отцу про загадочного незнакомца. Асби промолчал.

В этот день он не пошел на работу, а, взяв девочку за руку, направился с ней к Осетинской слободке. Там ему нужно было получить заработанные деньги. Всю дорогу он молчал, раздумывая над чем-то, и то и дело оглядывался по сторонам. Никак не удавалось Фатимат развеселить пасмурного отца.

Остановились у Чугунного моста, перед богатым домом, где жил присяжный поверенный. Тут острые глаза Фатимат заметили вдали идущего за ними вчерашнего человека. Еще дальше, за ним, тарахтела на булыжнике извозчичья пролетка. Пролетка приближалась, в ней сидели «цари». (Всех офицеров дети слободки Шалдон называли «царями».)

– Цари едут, – сказала Фатимат отцу, когда они вошли в прихожую. Навстречу, ковыряя после сытного обеда зубочисткой во рту, вышел сам хозяин.

– А, здравствуй, Асби! – сказал он благодушно, поправляя пенсне. – За деньгами?

На парадной лестнице послышались шаги, звон шпор. В дверях появились двое офицеров, а сзади виднелось лицо человека в соломенной шляпе, с тросточкой в руке.

На всю жизнь запечатлелась в памяти черноглазой Фатимат эта картина.

Асби побледнел. Он стоял, комкая облезлую папаху и поглаживая кудрявую головку маленькой Фатимат.

– Ты Асби? – спросил один из «царей».

– Да, – ответил отец.

– Именем закона ты арестован, – проговорил «царь».

На лбу у него Фатимат заметила большое родимое пятно, было похоже, что это третий глаз.

Офицеры защелкнули на руках отца короткую никелированную цепь с браслетами и увели его с собой.

Много ночей не спала потом Фатимат. Все казалось, что на нее смотрит страшный трехглазый «царь». Больше она не видела отца и никогда не узнала, какая его постигла участь.

Прошло десять лет. Фатимат выросла и превратилась в стройную, курчавую, красивую девушку. Началась революция. Всей душой была Фатимат с теми, которые боролись за бедноту, за свободу. Всей душой ненавидела тех, которые погубили ее отца. Было грозовое, полное небывалых событий лето восемнадцатого года.

Белые банды полковников Беликова и Соколова разогнали собравшийся во Владикавказе революционный съезд терских народов.

По слободке Шалдон, разыскивая скрывшихся большевиков, рыскали офицеры.

Не миновала обыска и квартира Фатимат. Встретившая лютых гостей дряхлая старушка-мать получила тяжелый удар прикладом по лицу. На плече у Фатимат вспухли рубцы от казачьих плетей. Белые ушли, не обнаружив ничего подозрительного.

Оставив больную мать на попечение своей старшей сестры, Фатимат поступила в красный санитарный отряд. Скоро отряд был направлен в грозненский лазарет. Кругом бушевала война, горное эхо вторило раскату пушек. Белые, собрав крупные силы, наседали на Грозный. Началась осада города. День и ночь шли яростные бои.

Фатимат появилась на позициях. Она пришла в белой косынке и в солдатских штанах, с винтовкой и санитарной сумкой. Вместе с бойцами лежала в передовых цепях под рвущейся в небе шрапнелью.

Винтовка Фатимат от стрельбы становилась горячей, губы запеклись и почернели.

Командующий отдал приказ перейти в наступление. Бешеным натиском красные части опрокинули врага и ворвались в станицу Грозненская. Но здесь наступление приостановилось. Тремя густыми колоннами бросились белые в контратаку. Красные подались назад.

В гостинице «Север» засел десяток красноармейцев. Фатимат была с ними.

Белые окружили гостиницу. Их бронепоезд бил по гостинице из своих орудий почти в упор. Один за другим валились убитые красноармейцы. Стонали раненые, лежа на полу среди щебня и битого стекла. Измученная Фатимат едва успевала накладывать повязки.

Только что успела она оттащить от разбитого окна четвертого убитого, как снаружи огнем и дымом грохнул снаряд из бомбомета, а в узкой бойнице появилась ручная граната. Ее вталкивал какой-то подкравшийся к самой стене белогвардеец. Фатимат схватила винтовку, валявшуюся в луже крови, бросилась к бойнице и ловким ударом приклада выбила гранату обратно. Она разорвалась в самой гуще беляков.

Опустела санитарная сумка, кончился запас марлевого бинта. К этому времени из десятка бойцов уцелели лишь трое. Казаки оцепили засевших в гостинице и принялись забрасывать ручными бомбами. Грохот взрывов, крики. Дым и густая пыль застилали комнату. Тогда Фатимат сорвала с левой руки краснокрестную повязку, взяла винтовку, перекинула через плечо окровавленный брезентовый патронташ и заняла место около двух угловых бойниц.

У стены, хрипя, умирал тяжело раненый. Рядом стоял красноармеец с перевязанной головой и, не отходя от бойницы, продолжал стрелять по наступающим. Сбоку от Фатимат примостился второй, легко раненый боец. Втроем они отстреливались от казаков.

Фатимат увидела замешательство белых. Приближавшаяся казачья цепь остановилась в пяти саженях от гостиницы, залегла и начала окапываться. Застучали пулеметы. Но огонь защитников гостиницы не стихал. Обойму за обоймой выпускала Фатимат по белым. Старалась бить на выбор – без промаха.

Так держалась полуразрушенная гостиница «Север» до прихода подкрепления. Прибывшие санитары снесли убитых в санитарную двуколку.

Уцелевшие бойцы ободрились. Фатимат по-прежнему с винтовкой в руках не отходила от бойницы. Казаки поднялись с земли, снова с криком бросились к гостинице.

– Давай бомбы! – крикнула Фатимат.

Бойцы из прибывшего подкрепления стали забрасывать атакующих ручными гранатами. Видно было сквозь дым, как падают и разбегаются во все стороны казаки.

Вдруг увидала Фатимат: к угловой бойнице, подняв над собой гранату, приближается пожилой офицер. Он был без фуражки, лысина его блестела. На лбу темнело большое родимое пятно. Фатимат узнала кровного врага:

– Это он!

И она выстрелила, нацелившись прямо в пятно, которое казалось третьим глазом. Офицер рухнул на землю ничком. В этот момент с правого фланга затрещали по казакам наши пулеметы. Это прибыло свежее подкрепление из красной сотни.

Сто дней длилась осада Грозного. Мужественно отбивался от наседавшего врага измученный, малочисленный гарнизон. Три с лишним месяца сражалась Фатимат в рядах красных бойцов. По всему левому флангу мелькала ее белая косынка. С винтовкой она не расставалась.

Однажды, пользуясь коротким затишьем на фронте, Фатимат пришла в казарму. Прибыла помощь из двух чеченских селений Гойти и Алхан-Юрта. Войдя в казарму, Фатимат услышала чьи-то гневные голоса, брань на чеченском языке. Окруженные зрителями, ругались, сверкая глазами, два чеченца. Оказалось, что два кровника, долгое время безуспешно выслеживающие друг друга, совершенно неожиданно встретились на позициях. Вслушалась Фатимат в перебранку заклятых врагов и, подойдя к одному из них, заговорила на родном их языке:

– Зачем вы пришли сюда?

– Воевать с офицерами, – отвечал один из кровников.

– А разве вы – офицеры, что затеяли войну между собой? Вы пришли сюда помогать трудящимся, а не сводить личные счеты.

Другой горец – из Гойти – ответил презрительно:

– Давно ли ты скинула юбку, чтобы стать судьей над мужчинами?

– Я скинула юбку тогда, когда стала бойцом. И юбку эту я берегу для тех трусов, которые боятся покинуть старые обычаи… Вот она!

Фатимат выхватила из своей санитарной сумки комок пестрой материи:

– В эти дни, когда льется кровь бедноты, вы слепо подчиняетесь старому адату. Первым гнетом измученной Чечни был царь, вторым – кулаки, князья и муллы, третьим адат, кровная месть. Долой всех тех, кто стоит за старый гнет! Долой!

Фатимат подошла к чеченцу из Гойти:

– Вам не место здесь! Если не желаете дружно защищать свободу, то ступайте в те ущелья, куда вас загнал русский царь. Вспарывайте животы друг другу, но помните, что революция этого не потерпит… Ступайте!

– Я не пойду, – глухо сказал чеченец, отступая перед женщиной.

– Я тоже, – отозвался другой кровник.

В казарме была тишина.

– Не пойдете? Так сейчас же помиритесь.

У алхан-юртовца на глазах блестели слезы. Гойтинец стоял, понурив голову, судорожно сжимал рукоять кинжала.

– Магомед! – крикнул алхан-юртовец. – Давай забудем старую вражду. Будем жить по-новому!

Гойтинец с прояснившимся лицом протянул руку бывшему своему врагу.

Отряд красных повел решительное наступление на казачью станицу Грозненская.

На левом фланге, в цепи, держа винтовку наперевес, шла Фатимат. Сзади дымил медленно двигавшийся красный бронепоезд. Идя по полотну, Фатимат внезапно заметила выходящий из-под шпал длинный электрический провод. Скрытый в траве, он тянулся по направлению к железнодорожной школе, которая находилась поблизости.

Фатимат подозвала ближайшего красноармейца и указала ему, тот дал знак товарищам. Провод перервали. Из-под рельсов осторожно вытащили большую круглую мину.

Фатимат бросилась в ту сторону, куда уходил смертельный шнур. Маленький домик стоял недалеко от насыпи. Фатимат была уже около домика, когда услышала внутри голоса. Она остановилась, подкралась к окну.

У пробитой снарядом дыры в стене сидели двое в погонах около какой-то непонятной машины. Фатимат осмотрелась. Электрический провод соединялся с этой машиной. Белые поджидали красный бронепоезд, чтобы взорвать его. Они не знали о судьбе подложенной мины – ее скрывала возвышавшаяся перед домиком высокая железнодорожная насыпь.

Фатимат, не раздумывая больше, вскинула винтовку и уложила на месте обоих золотопогонников.

Красные продвигались вперед. Их левый фланг приближался к керосиновому железнодорожному заводу. Запылал подожженный резервуар емкостью в сто тысяч пудов. Над сухими зарослями «Голубинцева сада» стеной вставал черный лохматый дым, в нем мелькали красные языки пламени.

– Ура! – прокатилось по наступающей цепи, и красноармейцы хлынули вперед, с винтовками наперевес.

Из железнодорожной водокачки затарахтел пулемет. Несколько бегущих упало. Фатимат поспешила оттащить раненого, но что-то сильно толкнуло ее в грудь, и она упала.