Текст книги "Рацухизация"

Автор книги: В. Бирюк

Вот я и говорю: с бабами – одни коллизии. А с тем, что они выраживают – ещё колизнее. Или правильнее – колизеестее?

Глава 267

Эту Цыбу я в болоте нашёл. Ну что тут непонятного?!

«– Фима, и где ты познакомился с такой девушкой?

– Как где? На Дерибасовской, под фонарем!

– И шо, фонарь тогда не работал?»

В «Святой Руси» ни – Дерибасовской, ни – фонарей. А вот болота – повсеместно.

Жара стоит страшная. Два дня жарит, на третий – ливень. Что скошенное промокло – ворошить, переворачивать, копны растаскивать… бабам лишней работы – вдвое.

В самое пекло не косят. Вот и мы, с утра натаскались с косами, да в теньке и полегли. Бабы недалече сено ворошили, тоже притомились, в тень попрятались.

Я лежу себе тихонько на брюхе – учу псалтырь наизусть.

Почему попандопулы не пишут об огромном объёме текстов, которые здесь надо на память заучивать? Это ж надо знать! Тупо долбить, долбить и долбить. С утра до ночи. Не для исполнения треб – для этого попы есть. Для приличного разговора. Серьёзные люди здесь без цитат из Писания – не общаются. Не умеешь уместно вспомнить стих из «Плача Иеремии»… о чем с тобой разговаривать?

Ещё: для обучения туземцев надо создавать у них ассоциативные цепочки – привязывать новую, свою информацию к их привычной, уже существующей. Если чуть сложнее связки «сено-солома – левая-правая» – пошёл Псалтырь.

Кстати, интересная книга – такие лихие сюжетные повороты встречаются…!

Тут рядом какая-то возня, смешки, часть моих косарей из помоложе тихохонько подымаются и тишком, перебежками, пригнувшись – рванули в глубь леса.

– Ивашко, куда это они?

– Известно куда – зырить.

– ??!

– Ох, господи, жарень-то какая… Бабы купаться пошли. Тама, за мыском леска – озерцо. Бабы, стал быть, ополоснуться надумали, а эти… жеребчики – на них… порадоваться.

– А ты ж чего не пошёл?

– Да ну, детство это. Да и соплюшки там… смотреть не на что. Чего я тама не видывал? Лучше тута, в холодке полежать, обед скоро привезут…

Мда… Как известно, фокус интереса у человека с возрастом смещается. Это нормально. Один я такой… бифокальный. И книжку почитать хочется, и на девок… порадоваться. Но книжка не уйдёт… Где тут мой берёзовый дрючок возлюбленный?

Не заметить Цыбу среди прочих девок в бочажке было невозможно. И масть, и рост… Опять же поток комментариев от зрителей – «зырян из-под-кустовых»:

– Не, ну ты глянь! Гля какая дылда! А плоская-та! А худая-та! Оглобля, б…! Жердина, на х…! Вешалище с п…дилищей!

Не люблю я такого… эмоционального инфлирования. Сильное слово должно выражать сильные эмоции. А не лепет недоросля, захлебнувшегося в собственном виртуальном облизывании.

– Слышь, говорун, кончай материться. А то боженька язык отху…рит.

«Говорун» ошарашено уставился на меня, детально представил, в своём воображении, упомянутый акт проявления промысла божьего, и инстинктивно зажал рот обеими руками. Но гром небесный немедленно не грянул, а остановиться он не смог. Хотя и сузился до рамок очерченного ГД РФ допустимого лингвистического пространства.

– Слышь, Сверчок, эта… ну… бабец как раз для тебя – тута тебе головой поработать – в самый раз.

Сверчок, невысокий, несколько туповатый парень, прозванный так за манеру скрипеть во сне зубами, хотя глистов мы у всех уже давно вывели, глупо похлопал ресницами и поинтересовался:

– С чегой-то?

– А с товой-то. Тянуться не надо. Ежели головой… Только побрить тыковку. И маслицем сбрызнуть… от перхоти и для скользкости… Гы-гы-гы…

Сверчок несколько мгновений пытался понять. Зачем нужна скользкая голова. Потом дошло. Он налился кровью и кинулся на «говоруна».

Сцепившись, оря, ругаясь и молотя друг друга кулаками, они выкатились из кустов, где расположился наш зрительный зал, и, после ряда взаимных пинков, тычков и оплеух, булькнули прямо на авансцену – в неглубокий бочажок, полный голых девок. В этакий… авангардистский кордебалет.

Балет запел.

С арт-авангардом это бывает.

В зал пошло неуправляемое крещендо по площади без предупреждения.

Акустический удар такой мощности я переживал только при прохождении над моей головой сверхзвукового на бреющем.

Первая попытка вытрясти звук из мозгов и пробки из ушей – оказалась безрезультатной. Хоть тряси, хоть ковыряй – звон звенит.

Тут нас накрыло второй волной женского многоголосья. Я уж подумал, что ещё кто-нибудь из подельников-зырян… Но – нет.

 
   «Не хватайтесь за чужие талии
   Оторвавшись от своих подруг
   Помните как к берегам Австралии
   Отплывал покойный ныне Кук».
 

Ребятки не слышали доброго совета от Владимира Семёновича, и, пытаясь выбраться из мутной воды, инстинктивно, в смысле – беспорядочно, хватались за всё окружающее. Окружали их, преимущественно, голые женские ноги. Соединённые с соответствующими громко-говорителями и визго-издавателями.

Визг – ушёл в ультразвук, головы вынырнувших парней – в воду. Парни были в одежде, за которую так удобно хватать. И топить.

 
   «Они зацепят меня за одежду,
   Значит, падать одетому – плюс!»
 

Смотря куда падать. Если в толпу купающихся женщин… Тут – минус: голые мокрые скользкие девки, непрерывно визжа, выворачивались из растопыренных лапок мини-самцов, утягивая и утаптывая тех под воду.

 
   «В шлюпочный борт, как в надежду,
   Мертвою хваткой вцеплюсь».
 

А фиг вам – никто из прополаскиваемых бурной отбойной волной юных дам среднего и старшего школьного возраста не хотел изображать из себя «надежду» – «шлюпочный борт» для подростковой «мёртвой хватки». А вот «имитатор подводного грота» – нашёлся. Нашлась.

Среди мельтешения голых визжащих женских тел внимание привлекало спокойное деловитое лицо высокой длинноногой блондинки. Лицо было правильным. Вовсе без немецкой лошадиности, с аккуратным носиком, хорошо очерченными, чуть поднятыми скулами и маленьким ротиком. Чуть припухшие губки которого медленно растянулись в несколько смущённой улыбке.

Она молча выдернула из взбаламученной воды за шиворот Сверчка, подержала на вытянутой руке, отстранясь от его бессистемно суетящихся конечностей, удовлетворённо осмотрела красную мокрую физиономию захлёбывающегося зырянина-неудачника, и, всё также молча, очень элегантно, с поворотом, снова сунула в воду. А для верности – запихнула его голову себе между ног. Где и зажала. Мечтательно глядя в пространство.

Пожелание «говоруна» сбылось. Даже раньше, чем думали. И – без масла.

Сосредоточенно прислушиваясь к собственным ощущениям, девица наклонилась и, сунув руки в мутную воду, начала что-то там делать. Судя по геометрии – с его задницей. Судя по реакции Сверчка – что-то болезненное. Вместо визга и мата парень издавал только бульки. И, явно, пытался «работать головой» – скинуть блондинку со своей шеи. Но – безуспешно. Зато мечтательность на её лице пополнилась капелькой ироничности.

Рядом, в двух шагах, женский коллектив, радостно визжа, проводил аналогичные водные процедуры с «говоруном».

«У семи нянек – дитя без глазу» – русская народная мудрость. Насчёт глаз не скажу – не видно в илистой мути, но что «дитё без воздуха» – однозначно.

Э-хе-хе… Как-то поэтическая конструкция про английского мореплавателя 18 века Джеймса Кука – «покойный ныне» – внезапно становится актуальной. Придётся вмешаться.

И вот за этим надо было вляпываться в 12 век?! Или кто-то думает, что в 12 веке этого не было? А что всякий боярин здесь как постовой милиционер: обязан всячески пресекать и повсеместно способствовать…?

Короче – «не проходите мимо».

Звон в ушах ослабел настолько, что я смог заставить себя подняться. Взять вывалившийся из рук дрючок, выйти к народу. Похлопывая палочкой по ладошечке. «Ути-ути-ути…».

– Эй, бабы, поигрались – и будя. Выкиньте утопленников на бережок, да давайте на лужок – там, поди, уже обед привезли.

Третий акустический удар – после моего появления, был значительно слабее предыдущих. Оказалось достаточно просто постоять с открытым ртом. Как рядом со стреляющей пушкой крупного калибра.

Перешёптываясь и посмеиваясь, мои красавицы начали выбираться из воды и приводить себя в пристойный вид. «Говоруна» пинками выгнали на берег, и он, отфыркиваясь и отплёвываясь, очень резвенько, «с места в карьер», устремился на четвереньках в кусты.

Блондинка не торопилась покидать пригретое место на шее Сверчка, пару раз по-приседала в воде, в прямом смысле прополаскивая ему мозги и, наконец, вытащив голову бедняги из-под себя, вытолкнула его на сухое.

Увы – парнишка не побежал. Вообще – не подавал признаков жизни.

– Ить-ять! Сдурела совсем! Утопила парня! Давай его сюда… головой вниз клади… брюхом на своё колено! Пальцем во рту проверь… Лишнего нет? Язык? Язык пусть останется, в сторону сдвинь, чтоб не мешал. Чему-чему – дыханию! Теперь на спину и по рёбрам. Да не бить! Давить толчком. Теперь – рот в рот. Я те дам «не буду»! Чего – «целоваться»?! Дура! Дышать в него! Живо! Ещё разик… Нажать-отпустить-дунуть… Резче! Ну вот – прорвало.

Сверчка шумно выворачивало чем-то мутно-сине-зелёным. Зрелище… А уж звучание…

Опять же удивляюсь коллегам-попаданцам: имеем же столько полезных наработок в части оказания первой помощи! При утоплении, обморожении, ожогах… Я уж не говорю про привычные сотрясения и переломы… Но спрогрессировать, двинуть в широкие аборигенные массы, по-просветительствовать по столь важной и повсеместно актуальной теме… А мне вот приходиться.

Потом Сверчка умывали, потом набежавшие из кустов парни сделали из жердей носилки, уложили трясущегося крупной дрожью страдальца, и вся компания, бурно переживая детали и комментируя подробности, потопала к нашему стану на лугу.

А мы – остались.

Девушка, провожавшая взглядом ушедшую в лес толпу, обернулась. И наткнулась на мой внимательный изучающий взгляд. Среди всей предшествующей суеты, понукаемая моими командами в ходе демонстрационного откачивания утопленника и оказания первой помощи в форме искусственного дыхания, она так и не успела одеться.

Мда… Высокая. Здесь говорят – дылда. Длинноногая. Здесь говорят – долговязая, «цыбатая». Стройная. Здесь говорят – тощая.

 
   «Если вы на женщин слишком падки,
   В прелестях ищите недостатки,
   Станет сразу все намного проще,
   Девушка стройна, мы скажем – мощи.
   Умницу мы наречем уродкой,
   Добрую объявим сумасбродкой,
   Ласковая, стало быть липучка,
   Держит себя строго, значит злючка.
   Назовем кокетливую – шлюхой,
   Скажем про веселую – под мухой…»
 

Советы Тристана из «Собаки на сене» – постоянный элемент жизни множества мужчин. Из тех, которые «на женщин слишком падки». И не только в средневековье.

Поскольку я не только «слишком падок», но ещё и излишне самоуверен, то «намного проще» – мне не обязательно. Я не ищу «лёгких путей» и «простых решений». Типа: «а не очень-то и хотелось». Мне бы понять и объективно оценить.

На голове – короткая стрижка. Длина волос – сантиметров 10. Значит – из первых «кусочниц», у более поздних – волосы ещё короче. Треугольник светлых волос внизу живота – давненько к Меньшаку не попадала.

У женщин на теле примерно 17 тысяч волос и 600 – подмышками. Площадь бритья у женщин раз в 20 больше, чем у мужчин. А количество срезаемых волос – одинаково. Разные мы. И по удойности, и по яйценоскости… и по удельной шерстистости – тоже.

Как здорово, что от «вляпа» все мои фолликулы сдохли. Каждое утро провожу ладонью по скуле и радуюсь. Нормальному человеку нормально бриться здесь – не реально.

И ещё: любой мужчина, которому приходилось отпускать бороду, не красоты ради, а под давлением обстоятельств, знает как меняется и отношение окружающих, и собственное ощущения. Появляются новые оттенки в мышлении, новые движения… Жест Яковлева в «Иван Васильевич меняет профессию»: «– Замели. Дело шьют» – выражающий целую гамму эмоций, для бритого мужчины неуместен. Почему попаданцы ничего об этом не рассказывают?

Девушка под моим взглядом резко ссутулилась, опустила голову, прикрылась руками и бочком-бочком к своей одежде…

– Стоять.

Она замерла на полушаге, полусогнувшись. Интересно: большинство туземок уже на этой стадии знакомства начинают негромко подвывать и канючить. А эта – молчит. Типовая реакция отсутствует – может, просто дура?

– Ладони на затылок.

Реакция нормальная. В смысле – никакой. Пришлось щёлкнуть палочкой по ручке на грудке. Дернулась, глаз не поднимает, медленно отводит одну руку, потом, после паузы, с затянутым, прерывистым вздохом – вторую. И замерла. Со стороны похоже, что она руками голову от побоев закрывает.

Забавно: набрав определённый жизненный опыт, можно, наблюдая за движением, которым женщина открывает свои соски для стороннего наблюдателя, сделать далеко идущие выводы о её духовном, интеллектуальном, семейном, сексуальном… состоянии. Сцена из «Свидетеля» с Генри Фордом и Келли МасГиллис построена без слов. Только одно движение. И пауза, наполненная намерениями и ожиданиями.

 
   «Ты – моя» сказать лишь могут руки,
   Что срывали черную чадру».
 

Не важно что – лишь бы срывали. Хотя мода на топлес и здесь всё опошлила.

«Сказать руками»…

– Дорогая, я узнал новую ролевую игру. Вообрази – мы глухонемые. И вот я руками, изображая карася в ходе икрометания, довожу до твоего сведения…

Но иногда интереснее, чтобы и она сама что-нибудь делала.

– Локти развести, голову выше, плечи назад, спину выпрямить.

– Ай!

Щелчок дрючком по лопаткам несколько улучшил осанку. Я за последние месяцы столько навозился со строевой со своими ребятами, что исправление стойки идёт чисто автоматом.

– Не сутулься.

– Я… Я не могу. Я… Они все… говорят – дылда. Оглобля. Насмехаются. Я привыкла… ну… чтоб пониже…

Знакомо. Далеко не всем мужчинам хватает самоуверенности смотреть на свою женщину снизу вверх. В геометрическом смысле.

Маловато среди нас, мужиков – Наполеонов духа. А уж Суворовых…

Дальше начинаются жизненные трагедии.

У моих знакомых как-то разводились родители. На суде супруг обосновал причину развода после тридцати лет семейной жизни:

– Мы ж молодыми поженились. Она тогда маленькая была. Я расти перестал, а она всё прёт и прёт. И глядит сверху… Жирафа. Да сколько ж можно! Всё, дети выросли, хватит.

«У кого что болит – тот про то и говорит» – русская народная мудрость. Но почему «болит» социально-биологическая абстракция в геометрической проекции? Хомосапиенсы, однако…

– Оглобля… Ты думаешь, кривая оглобля лучше прямой?

Загрузилась. Ага, дошло – выпрямилась. Ну вот, и грудь появилась. Хотя, конечно… Но это дело наживное. А что у нас сзади? А сзади у нас… ничего. В таких случаях прописывают нагруженные приседания с выпадами. То-то у фехтовальщиков на средневековых рисунках всегда оттопыренные попки. Наши-то думают, что это – от ориентации, а на самом деле – от боеготовности. Хотя, конечно, одно другому не противоречит.

– Ну-ка пройдись. Вон до той берёзы.

Мда, ходить не умеет. Ведь сказано же: «нога свободная от бедра»! Вот моя Трифа, когда она в коротенькой сорочечке по опочиваленке…

А вот это интересно: дошла до дерева, согнулась и уперлась. Руками – в ствол, лбом – в руки. И ноги расставила.

Вывод: продвинутый экземпляр – подавляющие большинство аборигенок знакомы только с классикой «миссионерства». А у этой – есть специфический опыт общения с особями противоположной гендерной принадлежности в походно-полевых условиях. Или – детских игр на природе.

Ножки – ничего. Стройные. И – длинные. Это позволяет сформулировать самому себе причину моего инстинктивного внимания к данной особи.

Причина, естественно, во мне самом: «человек – мера всего сущего». Человек здесь – я, и я – расту. Каждый год по 10–12 сантиметров. Мышца спину держит, хотя, временами, утомляет. Плечи так это… прилично развернулись, бицепсы… ходить ещё не мешают, но уже – не намёк на мочалку. Морда лица поширела – челюсти раздались. По зубу мудрости с каждой стороны. Очень выросли ладони. Лапки у меня – крепенькие. Регулярные тренировки для моих ножиков – дают результат. Как раз для массажа… вторичных гендерных признаков женских особей.

Ручёночки вытянулись. Для штангиста – плохо, для боксёра – хорошо. Для меня…? – Насколько мозгов хватит применить. Нос перестал картошкой в небо торчать. Такой… приличный носяра сформировался. С очертаниями. Ну и… остальное растёт. В соответствии с носом. Конечно, до Ноготка мне далеко. Вот у него… И что интересно: у него нос – так сломанным и остался.

Про свои длинные стройные ноги я уже грустил? Что мои кавалеристы на них шипят? Так тоже растут! И создают проблемы в общении с женщинами. Нет, я понимаю, что рост в постели не имеет значения. Но до постели ещё довести надо! А в здешних, «святорусских», антисанитарных условиях…

То – мокро, то – пыльно, то – грязно, то – неровно. Мухи летают, козявки скачут, скоты всякие… следят. В смысле – оставляют следы своей жизнедеятельности… И куда? По глупым селянским легендам?

– Ах-ах! А пойдёмте на сеновал! Там мя-я-гко…!

Какой дурак придумал, что для этого дела «мягко» – хорошо?! Вы на продавленной панцирной сетке давно пробовали? А на сене ещё и колко! При всяком движении участников – со всех сторон, во все щели сыпется травяная труха. Прилипает к потному телу, зудит, чешется, раздражает, отвлекает. Забивается во все дырки. Это хорошо, если просто в трахею попало: кашель процессу не сильно мешает – можно ж и вовсе не дышать! А вот если остья залипли в… или налипли на…

И ещё: я совершенно не выношу, когда соломинка глаз режет!

Так что, в деревне с этим делом… Как с курением: только в специально оборудованных для этого местах. Или вот так – на ногах. А у неё ножки длинные – вроде моих, и, ежели, к примеру, спинку ей чуть прогнуть… Чисто – рационально. В смысле – разумно. Очередная рацуха.

– Ай!

– Тпру! Стоять! Чего дергаешься? Это ж просто палец. Ага… Значит, ты не целка. И давно это у тебя?

– О-ой… пятый год уже-е-е…

– Да ты что?! Уже такая большая?! Вот, теперь можешь ойкнуть. Ох, хор-р-рошо пошло! Ну, рассказывай: и как оно у тебя первый раз было? Кстати, звать-то тебя как?

Негромко охая под ритмичный аккомпанемент шлепков голым по обнажённому, девушка представилась, и изложила неприхотливую историю своей коротенькой жизни.

Русская народная мудрость насчёт желательного порядка деторождения гласит: «Сперва – нянька, потом – лялька». Цыба была первым ребёнком в большой крестьянской семье. Роль «няньки» закрепилась за ней, едва ли не с тех пор, как она начала ходить. Матушка равномерно рожала братцев, а Цыба непрерывно их нянчила. А так же – обстирывала, обшивала и обихаживала. «Прислуга за всё». Такая непрерывная, «от зари до зари, от темна до темна», забота, естественно, воспринималась окружающими как воздух. То есть – не замечалась.

В какой-то момент братаны – двоюродные братья, заметили, что девчонка выросла, и, в ходе очередного селянского праздника, «лишили девичьей чести». Хотя Цыба в том момент ещё и девушкой не была. В силу своей подростковой соображалки, юные «гармонисты» бурно тыкали своими «отвратительными отростками» в немытом состоянии. Занесли инфекцию. Цыба чуть не умерла, месяц пролежала в жару, год мучилась болями.

После такого опыта она старательно избегала парней. Родители замуж не гнали – в доме народились близнята, с ними была куча работы. Болезную девку и не сильно звали замуж: «Сестра нужна богатая, жена нужна здоровая» – ещё одна русская народная мудрость. А через пару лет она уже была выше всех сверстников-парней в селении.

Всё – нормальная женская судьба была для неё закрыта. Сперва – «оглобля», через пару лет – «перестарок». Семейство начало ею тяготиться, пошли попрёки то съеденным куском, то ношеной тряпкой. Едва крестьян прижало с хлебом, как её послали «в кусочки». Тут она и осталась.

Дальше – ничего. «Жизнь догорала, как мотылек, присевший отдохнуть на сигарету».

– Значит, Цыба. Коза. Ну, и как ты, козочка, дальше жить думаешь?

– О-ох… Не знаю. Как господь даст. О-ох… Мне бы… о-ох… мне бы перед иконой твоей, боярич… ох… помолиться. Чтобы… о-ой… глубоко-то как… богородица заступилась да долю дала.

«Долю»… Какая у тебя может быть «доля»?! «Вечная батрачка» – вот твоя доля! Тебе её твои кузены выбрали. Когда насовали микробов своими… немытыми «достоинствами». Или Пресвятая Дева будет тебе проходимость труб восстанавливать?! Бесплодная жена никому не нужна. Здесь нет пенсионных, больничных, страховых… фондов. Нет детей – помрёшь в нищете. Разве что, какой-нибудь старик-вдовец возьмёт. В кухарки-сиделки.

 
   «Полуживого забавлять,
   Ему подушки поправлять,
   Печально подносить лекарство,
   Вздыхать и думать про себя:
   Когда же черт возьмет тебя!».
 

Прекрасно понимая, что когда его – «чёрт возьмёт», тебе самой – только на паперть, подаяние просить.

Ты даже в приличные проститутки непригодна – высокая стройная длинноногая блондинка здесь… третий сорт. Клиентура… с привкусом дешёвого садо-мазо:

– Она, слышь-ка, на целу голову выше. Сверьху на меня лупает. Здоровуща сучара! А я её враз – и согнул! И – под себя… И – давай её…

Под пьяным бурлаком задницей на пристани похлопать – за счастье. Хоть хлеба кусок выхлопаешь.

Я старательно завершил процесс и отпустил девку. Она опустилась на колени, постояла, прижавшись лбом к стволу берёзы, под сенью которой произошло наше интимное знакомство, выравнивая дыхание и восстанавливая ориентацию в пространстве. Потом, не поднимая глаз, снова ссутулившись, скользнула к воде, чуть сполоснулась, накинула на себя одежду, повязала платочек…

Абсолютно безэмоциональное лицо. «Белый индеец». Ни радости или удовольствия, ни обиды или боли… Ничего. Будто комарик мимо прожужжал. Я тут старался-упирался, качался-напрягался… А она и не заметила! Обидна да-а… Терпение, равнодушие, покорность судьбе… Тупая двуногая скотинка, коза малошерстистая…

Стоп! Не верю! Я же только что видел, с каким удовольствием она Сверчка топила! Динамично, с выдумкой…

– Что ты со Сверчком в воде делала? Ну, когда ты его оседлала?

– Я… он… они меня за… говорят – мослы посчитаем. Больно же. Потом синяки…

– А теперь ты решила сама на нём «мослы посчитать»?!

Девка, не поднимая глаз, сокрушённо покивала. И засопела носом. Сейчас расплачется. Неужто, совесть замучила?

– Он отлежится и… они все вместе…

Лучший стимул для пробуждения совести – неотвратимость возмездия, грядущей болезненной «благодарности купальщика с сотоварищи». Ну, вот и насморк прорезается – сейчас ныть начнёт.

– Значится так. В наложницы пойдёшь?

А глаза у неё – голубые. С изменяющейся глубиной цвета, как у выставочной сибирской хаски. Хоть рассмотрел, наконец. Такой изумлённый взгляд! Первый прямой взгляд мне в лицо.

– А… к кому?

Убила. Ну и вопросец. Я даже по сторонам посмотрел – вроде, никого больше нет.

– Ко мне.

И хлюпать носом сразу перестала. Потому что ртом дышит. Широко распахнутым. «Рублёвым». Как глаза.

– Г-господине… Ты… ты смеёшься, да? Надо мною насмехаешься? Я ж… я ж дылда долговязая! Я ж уродина! Я ж… у тебя ж… Ты ж любую… Самую раскрасавицу…

– Слушай сюда, коза. Тебе уже говорили, что рост у тебя есть, а мозгов нет? Любое человеческое свойство – от бога. Ибо человек – создание божье. По его образу и подобию. И всякое, что у человека есть, может быть обращено к пользе и радости. А скорбеть об имеющемся… смертный грех и к господу нашему – чёрная неблагодарность.

– Дык… я ж… Я ж тощая! У меня ж мослы везде!

– Значит, жаром на постели нести не будет. Кости ж не потеют. Ноги у тебя длинные – как раз по моему росту. Лишнее не болтается – не отвлекает.

Тристан был не прав: «если вы на женщин слишком падки», то надо искать не недостатки, а преимущества. И называть их «прелестями». А они есть всегда.

Как говаривал «старший товарищ», обучавший меня основам торговли на овощном рынке:

– На всякий товар найдётся покупатель. Просто им надо встретиться.

Надо только понимать себя, собственную систему ценностей. Русский фольк утверждает, что один из вариантов идеальной женщины: рост метр десять и квадратная лысая голова – чтобы удобно было поставить пивную кружку.

– Мне нужна ППЖ. Покосно-полевая жена. Будешь, как и прежде, с бабами сено грести да ворошить. А как у меня засвербит… Как в песне: «Пойдём, девка, во лесок, во лесок. Снимай, девка, поясок, поясок…». После покоса… – посмотрим. Поняла? Тогда дуй на заимку. Пусть Мара тебя осмотрит, а Елица расскажет: чего – можно, чего – нельзя.

– А… Тама парни… злые…

– Парням скажи… «Зверь Лютый» на свою подстилку никого чужого не пускает. А кто руки протянет… или ещё что…

Чуть обозначил рычание, потом улыбнулся в испуганное, остолбенелое лицо, хлопнул по попке, и она побежала. Мда… хлопнул… Обводы корпуса надо улучшать. Привести, так сказать, к собственному представлению о прекрасном.

Очередное напоминание о моей чужести в этом мире. Вот не вляпался бы я сюда, в эту «Святую Русь», со своими абсолютно извращёнными, для местных аборигенов, предпочтениями, с совершенно не-русскими, не исконно-посконными, а привнесёнными из эпохи дерьмократии и либерастии, эстетическими нормами, и задалбывали туземцы эту девочку и дальше. И задолбали бы совершенно – до грустной жизни и скорой смерти. Не в силу её личностных качеств, а в силу несоответствия её длинноногости и стройности – общепринятым, «святорусским» стереотипам женской красоты.

Здесь она – что-то отбросовое, не кондиционное. А для меня, попадуна, и, по общему мнению, «психа ненормального» – функционально и эстетически привлекательная кандидатура в ряды «моей сволочи». Вопрос в другом: хватит ли у неё необходимого для моего прогрессизма личного «сволочизма»? Или только на роль «дырки на ножках»? «Особь» или «особа»?

…

Мужская часть общины проглотила новость спокойно: что я «ублюдок сдвинутый» – общеизвестно и несомненно. Да и вообще: «и не очень-то хотелось». Бабьё чесало языки несколько дней. Всё-таки зависть – сильнее инстинкта самосохранения. У некоторых особей – точно.

Пошли подкаты и наезды. Это ж революция! Вся иерархия в женской части нашей стаи на покосе посыпалась! Новая альфа-самка появилась! Причём сама – альфой быть категорически не желает! «Отстаньте от меня!» – и никаких ценных указаний! А может, это она намекает…? Или проверяет? Соответственно, все беты и гаммы сдвинулись. С выяснениями отношений.

Дело дошло до фолька. С тонкими намёками:

 
   «Всю-то ночь и так, и этак,
   С этой стороны и с той…
   А на пробу, напоследок,
   «Слеваснизупокосой».
 

Но – «индейскую избу» фольклористочкам! Толпа, конечно, задалбывает одиночку даже чисто песенно, без рукоприкладства. Но Цыба, после стольких лет пребывания в омегах, с устоявшейся привычкой никак не реагировать на идиотизм остроумия окружающих… она просто не замечала «острячек».

«Любители чесать языками за моей спиной – чешите! И – ниже». А самую привязчивую частушечницу – типаж: «бессмысленно деятельная натура» – я пригласил близко познакомиться с Суханом. И его прогрессирующей «изменяемой геометрией крыла». Ротовое отверстие воспитуемой особи, после ряда внешних воздействий с нашей стороны со всех сторон, закрылось наглухо и надолго. Открывалось только для приёма пищи.

Пересказывать волну возникших сплетен и слухов не буду. Достаточно того, что трудовая дисциплина и ежедневная выработка на покосе – резко улучшились. Одни начали чего-то опасаться, другие – на что-то надеяться.

Забавно: трахаешь одну, а работают лучше все – рационализация очевидна!

Рацуха сработала многопланово: Цыба вела себя прилично, следовала гигиеническим рекомендациям от Мары и поведенческим от Елицы. Начала регулярно чистить зубы и перестала ковырять в носе. Или правильнее – в носу?

Регулярная чистка зубов на Руси пошла в народ в середине 20 века. Ещё в 1941 зубной порошок в состав солдатского довольствия не входил. Хотя «сильно грамотные» могли демонстрировать свою «культурность», покупая в военторге. Может поэтому на Руси принято крестить рот после каждого зевка?

Кое-чему, из «постельного спорта», я Цыбу научил, но в душу не лез, а она не навязывалась. А вот сегодня решила высказаться. Просить чего-нибудь будет? Ну-ну…

– Излагай.

– Господине… Бабы давеча баяли… Елица твоя… ну… с приказчиком новым… вот.

Та-ак… Вот кто бы удивился, но не я. Гарем… дело такое. Функционирует по законам природы. Природы человеческих душ. То, что Трифена с Елицей до сих пор друг друга не подставляли – результат их уникальной дружбы. С их личным нетривиальным опытом различных оттенков.

Прочие дамы попадали в мою постель столь мимолётно, что строить козни просто не успевали. А с Цыбой мы уже скоро неделю. Обжилась, огляделась и вот – расталкивая локтями, пробиваясь к месту под солнцем, устремляясь к вершине пирамиды… Хотя у меня… и вовсе даже не пирамида! И рёбер тут нет, и плоских граней… отсутствует. А они всё лезут и лезут…