355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ури Орлев » Беги, мальчик, беги » Текст книги (страница 2)
Беги, мальчик, беги
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 22:45

Текст книги "Беги, мальчик, беги"


Автор книги: Ури Орлев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Ребята остались сидеть на тротуаре. Надо было посовещаться.

– Я знаю ворота, возле которых всегда стоят телеги из окрестных польских деревень, – сказал наконец Янкель. – Крестьяне вывозят на этих телегах мусор из гетто и везут к себе, на удобрение. Надо попробовать, – может быть, удастся проскользнуть в этом мусоре наружу…

Все согласились, и Янкель быстро повел их в сторону этих ворот. Ребята молча шли за ним следом. Недалеко от ворот, за углом, они остановились. Отсюда было видно, что выезд из гетто охраняют двое немцев с винтовками. Еще два польских полицая стояли на польской стороне и два еврейских – на стороне гетто. У ворот уже ждали несколько нагруженных мусором телег.

– Кому удастся выбраться, – тихо сказал Янкель, – пусть дойдет до первого угла и там подождет. Он может стоять, как будто просит милостыню. Но если соберется больше двух, то лучше спрятаться и ждать остальных.

– Сколько времени?

– Спрячьтесь так, чтобы оттуда были видны ворота, – сказал Янкель. – Если пройдет много времени и вы увидите, что никто из наших больше не выходит, тогда уходите сами, поодиночке.

– Куда?

– Я не знаю, – сказал Янкель. – Куда получится…

Они стояли за углом, выжидая удобный момент. Давид решился первым. Он присел, выбрался из-за угла и осторожно прокрался за телеги. Одна из них вдруг двинулась с места. Давид подпрыгнул, как прыгал на мусорный ящик, ухватился за край телеги, подтянулся и перевалился в кучу мусора. Он тут же стал быстро зарываться в нее. Сидевший на козлах крестьянин услышал шорох, оглянулся и увидел Давида. Их взгляды встретились, а еще через мгновенье Давид исчез, полностью закопавшись в мусорной груде. Какую-то секунду крестьянин колебался. Затем Давид услышал свист кнута в воздухе, подгоняющий возглас: «Н-но! Пошла!» – и телега застучала по булыжникам мостовой.

Вдруг она остановилась. Раздались шаги, послышалась речь – по-польски и по-немецки. Давид затаил дыхание. Затем телега опять тронулась. Давид с облегчением вздохнул. Но радовался он рано. Сзади раздались громкие крики:

– Хальт! Хальт!

Телега снова остановилась – как вкопанная. Какой-то человек в кованых сапогах бегом догнал ее, торопливо сказал несколько слов по-немецки, и Давид почувствовал, как что-то холодное скользнуло по его правому бедру, разрезало штанину и воткнулось в мусор. Он лежал, не двигаясь, как мертвый. Леденящий звук стального острия, вонзающегося в мусор, повторился еще дважды, один раз возле самой его головы. Давид почти не дышал.

– Ну, хватит, я поехал! – сказал наконец другой голос, по-польски. – Нет у меня никакого мальчишки.

Телега тронулась и набрала ход. Стук колес по округлым камням и звонкие удары копыт всё учащались. Давиду казалось, что это сулит ему скорое спасение. И тут он снова услышал крики. Кричали где-то позади, на этот раз уже издалека, но лошадь опять остановилась. Давид немного разгреб мусор, чуть приподнялся и выглянул через задний борт телеги. Он увидел, что от ворот бегут к ним двое вооруженных людей. Он узнал немецкого караульного и польского полицейского, которые охраняли ворота. Они приближались, что-то крича и размахивая руками. Крестьянин тоже увидел их. Он спрыгнул с козел, рывком выдернул Давида из кучи мусора и поставил на дорогу рядом с телегой. Давид понял – это конец. Догонявшие были уже близко. Но крестьянин вдруг наклонился к нему и шепнул:

– Не двигайся, малыш. Я тебя спасу.

Он выхватил из кармана нож, одним ударом перерезал постромки, схватил Давида и вскочил с ним на лошадь. Освободившаяся от телеги, лошадь с места пошла в галоп. Позади раздались выстрелы. Давид хотел было посмотреть назад, но крестьянин крепко держал его одной рукой, продолжая другой яростно нахлестывать мчавшуюся лошадь. Давид не мог даже повернуть голову. Когда ему удалось наконец выглянуть из-за плеча своего спасителя, он уже не увидел позади ни ворот гетто, ни охранника с полицаем, ни брошенной телеги. Только пыль еще висела над дорогой, по которой они мчались среди бескрайних полей. Варшава осталась далеко позади.

Через некоторое время лошадь перешла на легкую трусцу. Крестьянин немного ослабил хватку, и Давид вздохнул свободней. Только тут он осознал, что впервые в жизни скачет верхом.

Вокруг тянулись поля и рощицы. Изредка попадалась одинокая маленькая избушка. Потом появилась небольшая деревня: крытые соломой избы, несколько хозяйственных пристроек около каждого дома, огород и пара-другая фруктовых деревьев. Кое-где во дворах можно было увидеть коров, лошадей, кур и свиней. То тут, то там на шестах торчали перевернутые кастрюли, на растянутых веревках висело белье. Они уже выезжали из деревни, когда за ними вслед с громким лаем бросилась чья-то собака. Сидевшая на пороге женщина с маленьким ребенком на руках удивленно посмотрела на человека с мальчиком на лошади. Несколько босоногих детей играли в футбол на дороге, и крестьянин придержал лошадь, чтобы она миновала их спокойным шагом.

Все это время крестьянин молчал. Молчал и Давид. Но когда деревня осталась далеко позади, а на горизонте уже появилась другая, крестьянин вдруг остановил лошадь и указал рукой куда-то в сторону. Давид посмотрел в этом направлении и увидел несколько оборванных детей, которые сидели на берегу сверкавшего под солнцем ручья. Заметив польского крестьянина на лошади, они тут же вскочили и мгновенно исчезли в камышах.

– Это еврейские дети, – сказал крестьянин. – Иди к ним, малыш.

Он спешился сам, снял Давида и поставил его на землю. Потом достал из кармана два куска сахара и ломоть хлеба. Один кусок сахара и хлеб он протянул Давиду, а второй кусок дал лошади и дружески похлопал ее по шее. Потом положил левую руку на голову Давида, начертил большим пальцем правой руки знак креста на его лбу и сказал:

– Храни тебя Матерь Божья, малыш.

Он помолчал, еще раз посмотрел на Давида, потом снова вскочил на лошадь и ударил ее пятками. Давид стоял и смотрел ему вслед, но крестьянин больше не оборачивался. Давиду хотелось есть, но он не знал, что лучше – съесть хлеб вместе с сахаром или сначала одно, потом другое. В конце концов он решил съесть сначала хлеб. Давид клал в рот кусочки хлеба, не отводя взгляда от удалявшегося всадника. А когда тот исчез за поворотом дороги, он медленно сжевал свой сахар.

Давид снова остался один.

Глава 3
Лес нас охраняет
У деревьев есть душа


Давид сошел с дороги и пошел к ручью искать ребят, которые спрятались в камышах. Раньше, сидя на лошади, он ясно видел, куда они побежали, но теперь только приблизительно представлял себе, где они могут прятаться. Когда он наконец нашел их, ребята сидели на берегу и отчаянно спорили. При его приближении они замолчали.

– Это тот рыжий, который сидел на лошади с крестьянином, – сказал один из ребят.

– Это ты был на лошади? – спросил другой.

Давид кивнул.

– Откуда ты?

– Из Варшавского гетто, – сказал Давид.

– Когда?

– Только что.

– А почему этот крестьянин тебя спас?

Давид пожал плечами.

– Ты не знаешь? – недоверчиво усмехнулся один из мальчиков.

– Нет.

– А где телега? – спросил другой мальчик. – Я сам видел, что за лошадью волочились постромки.

Давид рассказал, что с ним случилось. Потом он показал им свои разрезанные штанины. Только сейчас он заметил узкий кровоточащий порез на ноге.

– Тебе повезло, – сказал кто-то. – Немец тыкал в мусор штыком. Он мог тебя убить.

– Нет ли у вас чего-нибудь поесть? – смущенно спросил Давид.

Один из ребят вытащил из кармана брусок брынзы. Давид отломил кусок, съел и даже облизал пальцы.

– Откуда у вас брынза? – удивился он.

– Тут в деревнях женщины подвешивают скисшее молоко в мешочках, чтобы вода стекла. Такой мешочек легко украсть. Они вешают их на заборе.

Пока Давид доедал брынзу, ребята стали совещаться, принять ли его в компанию.

– Хватит нам одного недомерка! – крикнул один, который был повыше остальных.

– Эх ты, Шломо! – сказал маленький мальчик. Он сидел в стороне и точил складной нож о камень. – Разве тебе не жалко человека?

– А ты не вмешивайся не в свое дело, Иоселе, – огрызнулся Шломо. – Скажи спасибо, что тебя самого приняли.

Все ребята в этой группе, кроме мальчика с ножом, были старше Давида.

– Пусть Аврум решит, – сказал наконец хозяин брынзы.

Все головы повернулись к самому старшему.

– Примем его, – коротко сказал Аврум.

– Ну, смотри, – сказал Шломо. – Если он сглупит и нас из-за него поймают, ты будешь в ответе.

– Когда нас поймают, тогда уже некому будет искать виноватых и невиновных, – сказал хозяин брынзы.

Его звали Ицек. Он сидел у края воды и бросал веточки в ручей. Течение быстро уносило их всё дальше и дальше. Давид лег рядом с ним на спину и стал смотреть в небо. Он снова видел перед собой удалявшегося на лошади крестьянина, и сердце его было переполнено недавними переживаниями.

Кто-то растолкал его:

– Вставай, уходим.

Это сказал маленький Иоселе. Он был в одежде кого-то взрослого, штаны подвернуты на поясе и завязаны веревкой. Никакой обуви. Только сейчас Давид увидел, что все остальные ребята тоже были босиком. Только Давид носил туфли. Те самые, которые так и не успел починить Иона-сапожник.

Ребята двинулись по дороге, которая шла среди полей в сторону видневшейся вдали деревни. Подойдя поближе к домам, они залегли на краю пшеничного поля. Отсюда уже можно было разглядеть людей и животных во дворе ближайшего хозяйства. Солнце клонилось к закату. Рядом с конюшней стояла кобыла, вокруг нее бегал маленький жеребенок. Во двор вошла девочка, гоня перед собой стайку гусей. Собака встретила их лаем, и все гуси разом повернули к ней головы и угрожающе зашипели. Потом молодой парень загнал в хлев несколько коров. Из дома вышла женщина и крикнула:

– Яцек, загони свиней!

Давид вспомнил, что «Яцек» – это то польское имя, которое родители должны были написать в открытке, посланной его братьям и сестрам.

Женщина закатала рукава и направилась в хлев. В одной руке она несла ведро, а в другой – низенькую табуретку. Аврум внимательно осматривал двор.

– Они приготовили корзины с овощами, завтра повезут на рынок, – прошептал он.

И тут им повезло. Из дома вышел хозяин. Он оседлал кобылу, сел верхом и выехал на дорогу. Маленький жеребенок поскакал за ними. Собака сорвалась с места и побежала их провожать. Ребята следили за ними с нарастающим возбуждением. Как только крестьянин и собака исчезли из виду, Аврум крикнул:

– Давай!

Ребята выскочили из укрытия и бросились во двор. Возле стены дома стояли большие корзины с овощами, которые уже раньше приметил Аврум. Здесь же лежала маленькая корзинка с яйцами. Аврум схватил ее, а другие стали хватать из больших корзин огурцы, помидоры, морковки и редиски и торопливо рассовывать по карманам. Гуси громко загоготали. Парень выглянул из свинарника посмотреть, что случилось, и ребята бросились бежать. Парень кинулся за ними следом с криком:

– Жиденята! Воры!

Его мать выскочила из хлева и тоже закричала:

– Они украли яйца!

Ребята мчались что было сил. Впереди всех – Аврум и Шломо. Но один мальчик из их компании замешкался и выбежал со двора позже других. Польский парень быстро настиг его и повалил на землю. Давид услышал, как мальчик ужасно закричал. Женщина какое-то время еще бежала за другими, но расстояние между ними все увеличивалось, и она остановилась. Наверно, поняла, что уже не сможет их догнать.

Ребята шли, радостно улыбаясь, и глотали слюнки, глядя на корзинку с яйцами в руках Аврума. О пойманном мальчике никто не упоминал.

– В городе мы ждали темноты, чтобы залезть в магазин, – сказал Давид.

– В деревнях нельзя красть в темноте, – объяснил ему Ицек. – В темноте не разберешь, что хватать или срывать.

– А если тебе нужны штаны или рубашка, нужно видеть, что висит на веревке, – добавил Иоселе.

Только теперь Давид понял, откуда на Иоселе его взрослая одежда.

– Здесь не город, – назидательно сказал Шломо. – Здесь все другое. Тут нужно научиться, как себя вести, чтобы не наделать глупостей.

– А какие можно наделать глупости?

– Ну, к примеру, нужно знать, что, если встретишь поляка, нельзя с ним разговаривать. Он может догадаться, что ты еврей. Или, к примеру, нельзя купаться с польскими ребятами в реке, потому что для купанья нужно снимать штаны.

Давид не знал всего этого. Он не знал и того, почему нельзя снимать штаны, но ему не хотелось спрашивать об этом у Шломо.

Они прошли чье-то хозяйство, полускрытое за небольшой рощей. Жилой дом стоял среди фруктовых деревьев.

– Смотри, настоящие груши! – сказал Ицек. – Не то что те маленькие и кислые, которые растут вдоль дорог.

Они остановились среди деревьев и прислушались, не лает ли собака. Все было тихо.

– Нет собаки! Можно попробовать.

– Пусть Давид идет, – сказал Шломо.

– Почему Давид? – спросил Аврум.

– А что? Он тоже должен что-нибудь добыть для всех!

– Ты умеешь залазить на деревья? – повернувшись к Давиду, спросил Аврум.

– Конечно.

В Блонье Давид много лазил по деревьям. Он подошел к забору, за которым росли деревья, залез на забор, а оттуда на одно из деревьев. Но как только он начал срывать груши, выяснилось, что они ошиблись. В хозяйстве была собака, она просто спала за домом. Услышав треск ветвей, она проснулась и залаяла. Из дома показался старый крестьянин и увидел Давида. Давид спрыгнул с дерева, перемахнул через забор и побежал. Крестьянин освободил собаку, и они оба бросились вдогонку…

– Вор! – кричал крестьянин. – Воришка!

Остальные ребята припустились во весь дух. Давид мчался за ними. Крестьянин вскоре отстал, но собака явно догоняла. Давид остановился, вынул из кармана грушу и изо всей силы швырнул в собаку. Он попал точно ей в нос. Собака завизжала, остановилась, но тут же снова залаяла. Давид не знал, что ему делать. Если он побежит, собака опять бросится за ним, а если будет стоять, его догонит крестьянин. Аврум увидел, что Давид остановился, и решил вернуться, чтобы помочь ему. Шломо схватил его за рукав:

– Не беги, а то поляк поймает вас обоих.

– А ну пусти! – с угрозой сказал Аврум и высвободился из его рук. Потом подбежал к Давиду и ударил собаку палкой. Та поджала хвост и с воем бросилась назад, не ожидая, пока приблизится ее хозяин.

Давиду вспомнился тот мальчик, которого поляки только что поймали. Еще минута, и с ним могло бы случиться то же самое.

Они пересекли рощу и выбрались на просторный луг. Теперь они шли по высокой траве. По полю разбрелись коровы и лошади. Трое мальчишек сидели возле костра. Аврум остановился.

– Иоселе, возьми Давида и подойди к ним. Может, они продадут вам спички, – сказал он и дал Иоселе две маленькие монетки.

Давид присоединился к Иоселе. Они подошли к костру.

– У вас есть спички? – спросил Иоселе.

Один из сидевших покачал головой.

– Мы заплатим, – сказал Давид.

– Хорошо, тогда есть.

Иоселе перепроверил купленный коробок. В нем оказалось меньше спичек, чем положено, и он заставил дополнить недостающее из другого коробка. Потом отдал деньги. Давид увидел, что возле костра лежали разноцветные бутылки – одни разбитые, другие ровно разрезанные на две части.

– Вы делаете чашки? – спросил он.

– Какое тебе дело!

Иоселе наклонился над разбитыми бутылками и выбрал два обломка.

– За это тоже нужно платить, – сказал продавец.

– А я не хочу, – сказал Иоселе.

Польские мальчишки ничего не ответили. Они опасливо посматривали на больших ребят, ждавших на обочине дороги.

– Пошли, – сказал Иоселе.

Он передал спички Авруму, и они продолжили путь. Иоселе и Давид плелись позади всех.

– Почему Аврум послал за спичками нас с тобой? – спросил Давид.

– Мы маленькие, поэтому польские ребята нас не боятся и не убегают.

– А зачем ты взял эти бутылочные осколки?

– Для тебя, – сказал Иоселе и дал ему один.

Давид не понял.

– Это вместо ножа.

– У вас у каждого есть свой нож? – удивился Давид.

– Нет, только у меня.

– Откуда?

– Нашел в лесу.

Давид осторожно осмотрел осколок бутылки.

– Его нужно обернуть тряпками, иначе он разрежет тебе карман.

– У меня нет тряпок, – сказал Давид.

– Отрежь от рубашки.

Давид взял свой осколок и отрезал им кусок материи от подола рубашки.

Черная полоса впереди раздвинулась и превратилась в настоящий лес. Солнце уже зашло, близились сумерки, и ребята решили остановиться, чтобы поесть, пока не стало совсем темно. Аврум раздал всем по яйцу. Давид не знал, как едят сырые яйца, и Иоселе научил его. Нужно было проколоть щепочкой две маленькие дырочки на обоих концах яйца, а потом высосать его содержимое через ту дырочку, что побольше.

– Почему ты не делаешь это ножом? – спросил Давид.

– У него сломан кончик, смотри, – сказал Иоселе и раскрыл нож.

Никто не говорил о пойманном мальчике. Но Давид не мог удержаться.

– Что будет с тем, которого схватили? – спросил он.

– С Лейбеле? Его побьют, – сказал Ицек. – А потом отдадут немцам и получат за это деньги или водку.

– И он уже не вернется?

– Ни один из тех, кого поймали, больше не вернулся, – ответил Ицек.

Он хотел еще что-то сказать, но Шломо прикрикнул на него:

– Болтай поменьше!

Они молча закончили еду, потом рассовали оставшиеся овощи по сумкам и карманам и продолжили путь. Спустилась темнота. Это была не та темнота, которую Давид помнил по Варшавскому гетто. Здесь вокруг как на ладони лежала плоская земля, а над ней висело широченное небо, усеянное звездами от горизонта до горизонта. Взошла луна, большая и красноватая – такую Давид помнил с тех дней, когда они еще жили в Блонье, но никогда не видел в Варшаве. Лес был уже совсем близок.

– Зачем нам в лес? – спросил Давид.

– Спать.

Давид испугался. Он знал лес еще с тех лет, когда ходил туда со своим старшим братом, чтобы собирать грибы и есть чернику. Но то был лес дневной и не страшный. Ночной лес пугал его. Когда они вошли в чащу, их окружила кромешная темнота.

– Возьмитесь за руки, – сказал Аврум. – А то можно отбиться от других и потеряться.

Давид дал одну руку Иоселе, а другую Ицеку. На широкой поляне они остановились, и каждый лег прямо на том месте, где стоял. Послышались тихие разговоры. Давид лежал с закрытыми глазами и вдруг услышал, как лес заговорил. Ему даже показалось, что он узнает эти звуки, как будто бы этот лес был тем же самым, что рос вокруг их маленького Блонье. Это действительно был тот же самый Кампиноский лес, но Давид не мог этого знать – ему просто слышалось что-то знакомое. Звезд не было уже видно, и луны тоже, они исчезли, заслоненные верхушками деревьев. Только тут и там в окружающей тьме проблескивала полоска светлого неба да иногда посверкивали одна-две случайные звезды. На фоне этих полосок можно было разглядеть очертания веток высоко над головами. Вдруг вблизи послышался какой-то странный звук – не то вдох, не то выдох. Давид испугался.

– Что это? – спросил он.

Иоселе, лежавший рядом с ним, приподнялся.

– Ночная птица, – ответил он шепотом.

– Ты не боишься здесь ночью?

– Давид, – сказал Иоселе, – как ты не понимаешь? Если бы не этот лес, крестьяне уже давно бы нас поймали. Если бы не эта темнота, они бы давно уже схватили нас и выдали немцам. Как Лейбеле, которого поймали сегодня. Лес нас охраняет, и поэтому я его не боюсь. Наоборот, я люблю его и люблю темноту. Она тоже нас спасает. Теперь ты понял?

– Да.

– Но ты все равно боишься?

– Да, – признался Давид.

– Ничего, привыкнешь. Я сначала тоже боялся.

– Как ты встретил этих ребят?

– Я услышал, как они говорят, и заметил, что их польский язык такой, как всегда бывает у еврейских детей. Немножко не настоящий польский. Тогда я подошел. Меня Шломо тоже сначала не хотел принимать.

Теперь Давид понял, почему Шломо велел ему не говорить по-польски при поляках.

– А я тоже говорю по-польски как еврейский мальчик?

– Ты нет. И Аврум нет. Но есть такие, которые лучше говорят на идише, чем по-польски. Как Шломо, например.

– А почему мне нельзя купаться с поляками в реке и нельзя снимать штаны?

– Из-за обрезания. Эта такая операция, ее делают всем еврейским мальчикам там, внизу, чтобы знали, что они евреи.

– А полякам это не делают?

– Нет, – засмеялся Иоселе, – только евреям. И только мальчикам. Девочкам нет.

Иоселе был родом из Варшавы. Когда их переселили в гетто, рассказал он Давиду, его мама стала шить белые нарукавные повязки с синими «звездами Давида» на них. Немцы приказали, чтобы такие повязки носил каждый еврей. Эти повязки его мама продавала на улице. Она приносила домой деньги, а Иоселе тайком выходил на польскую сторону и там покупал на эти деньги картошку и хлеб. Это было трудно и очень опасно. Два раза его ловили, отнимали всё и избивали. Но он выходил снова. А потом мама заболела тифом, и ее забрали в больницу. Перед больницей она шепнула ему:

– Иоселе, уходи на польскую сторону и не возвращайся больше в гетто.

– И с тех пор ты все время в лесу? – со страхом спросил Давид.

– Нет. Сначала я держался поближе к деревням, но потом меня чуть не поймали.

– А в лесу нас разве не могут поймать?

– В глубине леса нет никого. Разве только партизаны.

– Что такое «партизаны»?

– Это поляки, которые борются с немцами. Но мы им не нужны. Нужно бояться крестьян и еще лесников. Они выдают еврейских детей немцам.

– Что, все поляки плохие?

– Нет, – подумав, сказал Иоселе. – Один раз я постучал в дверь, и они меня ни о чем не спросили, просто дали поесть.

– А мы сейчас уже в глубине леса?

– Еще нет. В темноте и здесь безопасно, но завтра мы пойдем глубже.

Утром Иоселе разбудил Давида, и в первую минуту Давид удивился, что не видит вокруг ни стен, ни потолка. Только стволы и верхушки деревьев. Но потом вспомнил, где находится. Ему хотелось есть и пить. Но есть хотелось немного больше.

– Пошли, – сказал Иоселе, – мы возвращаемся на наше прежнее место.

Аврум привел их к небольшому ручью, журчавшему среди деревьев. Все стали пить. Одни черпали воду из ручья ладонью, а другие пили, лежа на животе. Давид тоже лег и окунул голову в воду. Ему было приятно, что вода текла по голове и омывала лицо. Потом он открыл рот и стал с жадностью пить.

Ребята вытащили украденные накануне овощи. Аврум поставил перед всеми корзинку с оставшимися яйцами. Закончив есть, они надежно спрятали все остатки в дупле трухлявого дерева, а потом отправились собирать ягоды. Здесь росло много земляники, малины, красной смородины, черники и ежевики. Была и шелковица – белая и черная, а на некоторых деревьях росли маленькие зеленые орехи с еще не затвердевшей скорлупой.

Потом Давид нашел грибы. Это были те самые грибы, которые он когда-то собирал со старшим братом, еще до того, как в Блонье устроили гетто. Но его новые товарищи отказались есть грибы.

– От этих грибов можно умереть, – сказал Аврум.

Давид поел немного, и ничего с ним не случилось. Другие увидели это и тоже начали есть грибы.

К вечеру Аврум повел их обратно на прежнее место. Они снова пили из ручья, а потом доели овощи и яйца, которые утром спрятали в дупле.

– Как Аврум находит дорогу в лесу? – спросил Давид.

– Немного ему помогает мох, – сказал Ицек, – а немного… я сам не знаю как.

– Что такое «мох»?

Ицек показал ему пучки травы, которые росли на стволах деревьев:

– Видишь, он всегда растет только на одной стороне. Если смотреть на стволы, когда идешь в одну сторону, ты можно узнать, как возвращаться.

Давид не понял.

– Я не понимаю, как это узнать, – сказал он.

– Это очень просто, – сказал Ицек. – Нужно идти наоборот тому, как шел туда.

Давид и на этот раз не понял, но больше спрашивать не захотел. Он решил, что позже сам подумает над этим.

– У тебя есть еще брынза? – спросил он.

– Нет, – засмеялся Ицек. – Моя брынза давно закончилась. Но при случае мы украдем снова.

На вторую ночь Давид тоже спал рядом с Иоселе, и они долго разговаривали перед тем, как уснуть.

– Знаешь, у деревьев есть душа, – шепотом сказал Иоселе.

– Кто тебе сказал?

– Лейбеле. А еще он сказал, что ночью души деревьев выходят наружу.

– Ты с ним дружил?

– Да.

– А какие у деревьев души – хорошие или плохие?

– Наверно, хорошие. Ведь они не делают нам ничего плохого.

Давид на минуту задумался над этим ответом.

– Как ты думаешь, дереву больно, когда ему ломают ветку?

– Может быть, ему это так же, как нам, когда стригут ногти.

– Моя мама всегда сжигала мои ногти в печке, – рассказал ему Давид. – А перед этим смешивала их с перьями.

– И моя мама тоже, – сказал Иоселе, – но без перьев. Знаешь, почему нужно сжигать ногти?

– Нет.

– Чтобы душа не искала их в день Страшного суда.

– Что такое «день Страшного суда»?

– Это конец света. День, когда все мертвые оживут.

– Как это – все-все мертвые оживут?

– Мой дедушка говорил, что да. И тогда я снова встречу маму, и она уже не будет больна.

– А я не знаю, что случилось с моей мамой, – сказал Давид и вздохнул.

– А где твой отец? – спросил Иоселе.

Давид рассказал ему, как они пытались бежать из гетто и как немецкие мотоциклисты их поймали.

– А я не помню своего отца, – сказал Иоселе. – Он умер, когда я был совсем маленьким. Мы жили у дедушки. Мой дедушка продавал книги.

– Ты умеешь читать? – спросил Давид.

– Да. А ты?

– Нет, – сказал Давид.

Когда Давид был очень маленьким, он немного учился в еврейской школе для малышей, но там учили только ивритские буквы. А польские буквы он читать не умел.

– А что делал твой отец? – спросил Иоселе.

– Он был пекарь. Знаешь, он иногда брал меня с собой в пекарню и укладывал спать на печи. Утром он меня будил и бросал мне первую булочку.

Его рот наполнился слюной при одном воспоминании об этом.

– У тебя были братья? – спросил он Иоселе.

– Нет.

– А меня есть два брата и две сестры.

– Где они?

– Я не знаю. Может быть, уже умерли. Во время «акций»…

– Что такое «акции»? – спросил Иоселе.

– Это когда немцы и еврейские полицаи хватают всех евреев и сажают в поезд, чтобы переселить на новое место.

– А где это место?

– На небе.

– Кто тебе это сказал?

– Иона-сапожник, – ответил Давид.

Иоселе минуту помолчал, а потом сказал:

– Хорошо, что моя мама уже умерла.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю