Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Уолт Уитмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Подобна ты надежному ковчегу, самой земле,

Возникнувшей из смерти, из пламенного хаоса и вихря,

И, претерпев жестокие, мучительные схватки,

Явившейся в своей нетленной красоте и мощи,

Свершающей под солнцем

свой предначертанный издревле путь

Таков и твой, о Франция, корабль!

Исполнятся все сроки, тучи все размечет,

Мучениям придет конец, и долгожданное свершится.

И ты, родившись вновь, взойдя над всей Европой

(И радостно приветствуя оттуда звезду Колумбии),

Опять, о Франции звезда, прекрасное искристое светило,

В спокойных небесах яснее, ярче, чем когда-нибудь,

Навеки воссияешь.

УКРОТИТЕЛЬ БЫКОВ

Далеко-далеко на севере, в захолустье, средь мирных пастбищ,

Живет мой приятель-фермер, герой моих рассказов,

прославленный укротитель быков;

Ему пригоняют трехгодовалых и четырехгодовалых быков,

совершенно диких,

Он берется за самого свирепого – и ломает ему норов,

укрощает его;

Он смело выходит, даже не взяв в руки кнута, на двор, где

бычок мечется, обезумев,

Упрямо мотая головой, с бешеными глазами,

Только глянь! – как скоро его ярость утихла, как быстро мой

друг усмиряет его!

Погляди, по фермам вокруг есть немало быков, молодых

и старых, и это он, мой приятель, он укротил их,

И все знают его, все любят его;

Погляди, среди них есть такие красивые, такие величественные,

У одного светло-бурая масть, другой весь в крапинах, есть

быки с белым ремешком вдоль спины, есть пестрые.

Есть с широко разведенными рогами (добрая примета!),

и глянь – ярко-рыжие,

Глянь – два со звездочкой на лбу, – у всех круглые бока,

широкие спины,

Как прочно и грузно стоят они, упершись в землю копытами,

и какие глаза у них умные!

Как смотрят они на своего укротителя – им хочется, чтобы он

подошел к ним, как они все поворачиваются к нему

головами!

Как они выражают покорность, как беспокойны, когда он

от них уходит,

Я гадаю про себя: что же они думают о нем (прочь книги,

политика, прочь все поэмы),

Признаюсь, я завидую обаянию лишь этого человека – моего

молчаливого, неграмотного друга,

Которого любят десятки быков, который живет на ферме

Далеко-далеко на севере, в захолустье, средь мирных пастбищ.

СТРАНСТВУЯ УТРОМ

Странствуя утром,

Выплыв из ночи, из мрачных мыслей, думая о тебе,

Мечтая о тебе, гармоничный Союз, о тебе, божественно

поющая птица,

О тебе, переживающий дурные времена мой край, удушаемый

черным отчаянием, всяким коварством, изменой,

Чудо узрел я – дроздиху, кормящую своего птенца,

Песнопевца-дрозда, чьи восторженные звуки, полные радости

и веры,

Всегда укрепляют мой дух, согревают его.

И тогда я подумал и почувствовал:

Если черви, и змеи, и мерзкие личинки могут превратиться

в сладостное, одухотворенное пение,

Если можно всякую гадкую тварь так преобразить, нужной,

благодетельной сделать,

Тогда я могу верить в тебя, в твои судьбы и дни, о родина;

Кто знает – может, эти уроки годны и для тебя?

Быть может, благодаря им когда-нибудь твоя песня поднимется

радостной трелью,

И ей будет предназначено прозвенеть на весь мир.

ГОРДАЯ МУЗЫКА БУРИ

1

Гордая музыка бури!

Ветер, вольно летящий, звонко свистящий вдоль прерий!

Шумно качающий кроны деревьев! Ветер горных ущелий!

Форму обретшие бледные тени! Вы, потайные оркестры!

Вы, серенады призраков, чьи скрипки сеют тревогу,

Влившие в ритмы природы наречия всех времен и народов,

Вы, мелодии великих композиторов! Вы, хоры!

Вы, безудержные, причудливые, религиозные пляски! Вы,

пришедшие к нам с Востока!

Ты, зыбкий ропот реки, ты, грозный шум водопадов!

Ты, грохот пушек далеких и цокот копыт кавалерии!

Эхо яростных битв, разноголосье горнистов!

Гул проходящих войск, наполняющий позднюю ночь,

торжествующий над моим бессильем,

Проникающий в мою одинокую спальню, – как все вы

захватываете меня!

2

Продолжим наш путь, о душа моя, и пусть остальное отходит.

Внимай всему неотрывно, ибо все стремится к тебе.

Вместе с полночью входят они в мою спальню,

Их пенье и пляски – они о тебе, душа.

О праздничная песнь!

Дуэт жениха и невесты – свадебный марш,

Губы, жаждущие любви, и сердца, переполненные любовью,

Разрумянившиеся щеки, и ароматы – шумный кортеж, полный

дружеских лиц, молодых и старых,

Ясные ноты флейт, и кантабиле звучных арф,

И вот, гремя, приближаются барабаны!

Победа! Ты видишь в пороховом дыму пробитые пулями,

но развевающиеся знамена? И бегство побежденных?

Ты слышишь крики побеждающей армии?

(Ах, душа, рыдания женщин – хрипение раненых в агонии,

Шипенье и треск огня – чернеющие руины – и пепел городов,

и панихиды, и людское отчаянье.)

Теперь наполняйте меня, мелодии древности и средневековья!

Я вижу и слышу древних арфистов, внимаю их арфам

на празднествах Уэльса,

Я миннезингеров слышу, поющих песни любви,

И менестрелей, и трубадуров, ликующих бардов средневековья,

Но вот зазвучал гигантской орган,

Рокочет тремоло, а внизу, как скрытые корни земли

(Из которых все вырастает порывами и скачками

Все формы силы, и красоты, и грации – да, все краски, какие

мы знаем,

Зеленые стебли травы, щебечущие птицы, играющие,

смеющиеся дети, небесные облака),

Таится основа основ, и зыблется, и трепещет,

Все омывая, сливая, рождая все из себя и жизни давая опору.

И вторят все инструменты,

Творения всех музыкантов мира,

Торжественные гимны, восторги ликующих толп,

И страстные зовы сердца, и горестные стенанья,

И все бесконечно прекрасные песни тысячелетий,

И задолго до их всеобъемлющей музыки – первозданная

песня Земли,

Где звуки лесов, и ветра, и мощных волн океана

И новый сложный оркестр, связующий годы и небеса, несущий

всему обновленье,

Поэтами прошлого названный Раем,

А после блужданье, и долгая разлука, и завершение странствий,

И путь окончен, Поденщик вернулся домой,

И Человек и Искусство с Природой слились воедино.

Tutti! Во славу Земли и Неба!

На этот раз Дирижер Всемогущий взмахнул чудодейственной

палочкой,

То мужественный зов хозяина мира,

И вот отвечают все жены.

О голоса скрипок!

(Не правда ли, голоса, вы идете от сердца, которому не дано

говорить,

Томящегося, озабоченного сердца, которому не дано говорить.)

3

Ах, с младенческих лет,

Ты знаешь, душа, как для меня все звуки становятся музыкой,

Голос матери моей в колыбельной или в молитве

(Голос – о нежные голоса – все милые памяти голоса!

И высшее в мире чудо – голоса дорогой моей матери или

сестры),

Дождь, прорастанье зерна, и ветер над тонколистой пшеницей,

И моря ритмичный прибой, шуршащий о влажный песок,

Чириканье птиц, пронзительный крик ястребов

Иль крики дичи ночной, летающей низко, держащей путь на юг

иль на север,

Псалмы в деревенской церкви или под сенью деревьев пикник

на зеленой поляне,

Скрипач в кабачке – и под треньканье струн залихватские

песни матросов,

Мычащее стадо, блеющие овцы – петух, кукарекающий

на рассвете.

Мелодии всех прославленных в мире народов звучат вкруг меня,

Немецкие песни дружбы, вина и любви,

Ирландские саги, веселые джиги и танцы – напевы английских

баллад,

Французские и шотландские песни, и надо всем остальным

Творенья великой Италии.

Вот на подмостки, с бледным лицом, но движима огненной

страстью,

Выходит гордая Норма, размахивая кинжалом.

Бот обезумевшая Лючия идет с неестественным блеском

в глазах,

И дико клубятся по ветру ее разметавшиеся волосы,

А вот Эрнани гуляет в саду, украшенном пышно для свадьбы,

Среди ночных ароматов роз, сияя от радости, он держит

любимой руку

И слышит внезапно жестокий призыв, заклятье смертное рога.

Скрестились мечи, развеваются белые волосы,

Но все ясней баритон и баc электрический мира,

Дуэт тромбонов – во веки веков. Libertad!

Густая тень испанских каштанов,

У старых, тяжелых стен монастырских – печальная песня,

То песня погибшей любви – в отчаянье гаснущий светоч жизни

и юности,

Поет умирающий лебедь – сердце Фернандо разбилось.

Преодолевшая горе, возвращается песня Амины,

Бесчисленны, как звезды, и радостны, точно утренний свет,

потоки ее ликований.

(Но вот, переполнена счастьем, идет и она!

Сияют глаза – контральто Венеры – цветущая матерь,

Сестра горделивых богов – запела сама Альбони.)

4

Я слышу те оды, симфонии, оперы,

Я слышу Вильгельма Телля – то говорит пробужденный,

разгневанный грозный народ,

Звучат "Гугеноты", "Пророк" и "Роберт-Дьявол" Мейербера,

И "Фауст" Гуно, и "Дон-Жуан" Моцарта.

Звучит танцевальная музыка всех народов,

Вальс (этот изящный ритм, затопляющий, захлестывающий

меня блаженством),

Болеро под звон гитар и щелканье кастаньет.

Я вижу религиозные пляски и старых и новых

времен,

Я слышу древнюю лиру евреев,

Я вижу, идут крестоносцы, вздымая крест к небесам,

под воинственный грохот литавров,

Я слышу, поют монотонно дервиши, и песнь прерывают

безумные возгласы, и, все в неистовом круговерченье, они

обращаются к Мекке.

Я вижу религиозные пляски экстазом охваченных арабов

и персов,

А там, в Элевзине, жилище Цереры, я вижу пляску нынешних

греков,

Я вижу, как плещут их руки, когда изгибается тело,

Я слышу ритмичное шарканье пляшущих ног,

Я вижу древний неистовый пляс корибантов – жрецов,

которые ранят друг друга,

Я вижу юношей Рима, бросающих и хватающих дротики под

пронзительный звук флажолетов,

Вот они падают на колени, вот поднимаются снова.

Я слышу, как с мусульманской мечети взывает к творцу

муэдзин,

Я вижу внутри, в мечети, молящихся (ни проповеди,

ни доводов важных, ни слов),

Но в странном, благочестивом молчанье – пылают лбы,

запрокинуты головы и страстный восторг выражают лица.

Я слышу и многострунные арфы египтян,

Простые песни нильских гребцов,

Священные гимны Небесной империи

И нежные звуки китайского кинга (и скалы и лес зачарованы)

Или под флейту индуса, под звон будоражащей вины

Вакхический клич баядерок.

5

И вот уже Азия, Африка покидают меня – Европа завладевает

мной, заполняет мое существо,

Под гигантский орган, под оркестр звучит всемирный хор

голосов,

Могучий Лютера гимн "Eine feste Burg ist unser Gott",

"Stabat Mater dolorosa" Россини,

И, разливаясь в высоком пространстве собора, где так

прекрасны цветные витражи,

Ликует страстное "Agnus Dei" или "Gloria in Excelsis".

О композиторы! Божественные маэстро!

И вы, певцы сладкогласные Старого Света – сопрано! теноры!

басы!

Вам новый, поющий на Западе бард

Почтительно выражает любовь.

(Так все ведет к тебе, о душа!

Все чувства, все зримое, все предметы – они приводят к тебе,

Но в паши дни, мне кажется, звуки идут впереди всего

остального.)

Я слышу рождественский хор детей в соборе святого Павла

Иль под высоким плафоном огромного зала – симфонии,

оратории Генделя, Гайдна, Бетховена,

И "Сотворенье" меня омывает прибоем божественных волн.

Дай удержать мне все звуки (я с напряженьем, в безмерном

усилье, кричу),

Наполни меня голосами вселенной,

Дай мне изведать трепет всего – Природы, бури, воды

и ветра – опер и песен – маршей и танцев,

Наполни – влей их в меня – я все их жажду вобрать.

6

Ибо я сладко проснулся,

И, медля, еще вопрошая музыку сна

И вновь обращаясь к тому, что мне снилось – к неистовой буре,

Ко всем напевам, к сопрано и тенорам

И к быстрым восточным пляскам в религиозном экстазе,

К органу, ко всем инструментам, чудесным и разноликим,

Ко всем безыскусственным жалобам горя, любви и смерти,

Сказал я своей молчаливой, но жадной до впечатлений душе,

не в спальне своей, не в постели:

"Приди, я нашел для тебя тот ключ, который долго искал,

Пойдем освежимся средь жаркого дня,

Весело жизнь узнавая, странствуя в мире реальном,

Только питаясь и впредь нашей бессмертной мечтой".

И больше того сказал я:

К счастью, то, что ты слышишь, душа, это не звуки ветра,

Не грезы бушующей бури, не хлопанье крыльев морского

орла, не скрежет и скрип,

Не песни сияющей солнцем Италии,

Не мощный орган Германии – не всемирный хор голосов

не сочетанья гармоний

Не свадебные песнопенья – не звуки военных маршей,

Не флейты, не арфы, не зов горниста,

Но к новым ритмам, близким тебе,

К стихам, пролагающим путь от Жизни к Смерти,

смутно дрожащим в ночной полумгле, неуловимым,

незапечатленным,

К ним мы пойдем среди яркого дня, их мы запишем.

МОЛЕНИЕ КОЛУМБА

Разбитый, хилый, дряхлый,

Выброшенный на дикий остров, далеко-далеко от родины,

Двенадцать печальных месяцев, зажатый между крутыми

скалами и морем,

Больной, изможденный, плечом к плечу со смертью,

Бреду вдоль берега,

Изливая наболевшую душу.

Меня переполняет скорбь!

До завтра, может быть, не доживу;

Ни отдыхать, о Боже, не могу, ни пить, ни есть, ни спать,

Пока не выскажу мою мольбу перед Тобой,

Не нагляжусь, не надышусь Тобой, не побеседую с Тобой,

Не отчитаюсь снова пред Тобой.

Ты ведаешь всю жизнь мою, за годом год,

Долгую, исполненную не только благочестием – зиждительным

трудом;

Ты ведаешь пост и молитвы юности моей,

Ты ведаешь задумчивую важность и прозренья зрелости моей,

Ты ведаешь и то, что, прежде чем начать, я предался Тебе,

Ты ведаешь и то, что позже все обеты исполнял, держался

твердо их,

Ты ведаешь, ни разу не утратил я ни веры, ни восторга пред

Тобой,

В оковах, в казематах, в немилости безропотно

Все от Тебя приемлющий, как должное, все, что Тобой

ниспослано.

Все начинания мои посвящены Тебе,

Все замыслы и все расчеты задумывались и выполнялись

с мыслью о Тебе,

По морю плыл, по суше странствовал к Тебе,

Желания, намерения, стремления, все мной достигнутое – Тебе.

О, я уверен, что они и в самом деле от Тебя

Толчок, горение, несокрушимость воли,

Отчетливое внутреннее веление, которое сильнее слов,

Послание Небес, нашептываемое даже во сне,

Вот что вело меня вперед.

Я с Божьей помощью свершил свой труд,

Я высвободил и расчистил древнейшие края земли, заросшие

и одичавшие,

Я сблизил полушария и неизвестное связал с известным.

Конец неведом мне, он весь в Тебе,

Велик он будет или жалок, я не знаю,

Быть может, он таит в себе необозримые пространства

и державы,

Быть может, грубый, меры не знающий людской подлесок, мне

хорошо известный,

Здесь приживется после пересадки, воспрянет, просветится,

станет достойным Тебя,

Быть может, в самом деле здесь мечи перекуются на орала,

Быть может, мертвый крест, безжизненный Европы крест,

ростки здесь пустит и расцветет.

Еще усилие, пусть этот неживой песок послужит алтарем;

За то, что Ты, о Боже, освещал мне жизнь,

Тобой ниспосланным лучом, спокойным, тихим,

Светил светлее света самого,

Невыразимым, несказанным светом,

За это, Боже, коленопреклоненно, своим последним словом

Я, старый, расслабленный и нищий, благодарю Тебя.

Конец мой близок,

Тучи уже сомкнулись надо мной,

Я сбился с курса, плавание не удалось,

Я уступаю корабли Тебе.

Руки, все мои мышцы расслаблены,

Мой мозг смущен и изможден,

Пусть распадутся ветшающие снасти, я от Тебя не отпаду,

Прильну к Тебе, о Боже, пускай меня колотят волны,

Тебя, Тебя-то я, по крайней мере, знаю.

Пророчествую или брежу?

Что знаю я о жизни? О себе?

Не знаю даже, завершено ли начатое дело.

Передо мной, дразня меня, сбивая с толку, стелятся неясные,

туманные догадки

Про новые, лучшие миры, про их могучие родины.

А новые внезапные виденья, что они значат?

Чудесно, словно Божьей дланью, мои отверзлись очи,

Сквозь небеса и воздух мне улыбается огромный смутный

призрак,

И по волнам далеким плывут бесчисленные корабли,

И гимны на неведомых наречьях приветствуют меня.

ИЗ ПОЭМЫ "СПЯЩИЕ"

Я ВИЖУ: ГОЛЫЙ КРАСАВЕЦ ГИГАНТ

Я вижу: голый красавец гигант плывет через морской

водоворот,

Его темные волосы сделались гладкими и плотно прильнули

ко лбу, он с силою вскидывает смелые руки и хочет

вытолкнуть себя ногами прочь,

Я вижу его белое тело и его бесстрашные глаза,

Ненавистны мне эти быстрые волны, что сейчас разобьют его

головою о скалы.

Что вы делаете, волны-бандиты?

Неужто вы убьете смельчака и гиганта – убьете в расцвете лет?

Долго он не сдается и борется,

Он весь в синяках, его бьет и калечит, но он держится, покуда

есть сила,

Бешеные волны запятнаны кровью, они несут его прочь, и мнут,

и швыряют его,

Они несут его прекрасное тело по кругу, снова и снова оно

налетает на скалы,

Быстро они уносят из глаз этот доблестный труп.

ЛЕДЯНОЙ УРАГАН, СЛОВНО БРИТВАМИ

Ледяной ураган, словно бритвами, врезается в берег, пушечный

залп возвещает крушение,

А потом утихает буря и выходит луна, барахтаясь в зыби

морской.

Я гляжу – вон беспомощно бьется корабль, слышу треск – он

налетел на скалу; слышу, люди завопили от ужаса, вопли

становятся глуше и глуше.

Я не в силах помочь, мои пальцы сжимаются в судороге,

Я могу лишь кинуться к волнам, пусть они обольют меня

и замерзнут на мне.

Я вместе с толпою, мы ищем, – ни одного не прибило живого.

Утром я помогаю подбирать мертвецов и складывать их рядами

в амбаре.

СКВО

Вот что рассказала мне мать, сидя как-то со мной за обедом,

О той поре, когда она была девочкой и жила в старом

родительском доме.

К старому дому ранним утром пришла краснокожая скво.

На спине у нее была вязанка того камыша, из которого плетутся

для стульев, сиденья,

Ее волосы, густые, прямые, блестящие, жесткие, черные,

наполовину закрывали ей лицо,

Ее поступь была упругой и легкой, а в голосе была

неизъяснимая прелесть.

Моя мать с изумлением и радостью глядела на эту незнакомую

женщину,

Глядела на дивную свежесть лица, на полные, гибкие

руки и ноги;

Чем дольше глядела моя мать на нее, тем сильнее влюблялась

в нее,

Никогда до той поры не видала она такой удивительной красоты

и чистоты.

Она усадила ее на скамью к очагу, она стала готовить ей пищу,

Работы она ей не дала, но она дала ей память и любовь.

Скво пробыла у нее целый день и ушла незадолго до вечера.

Моей матери так не хотелось, чтобы она уходила,

Всю неделю она думала о ней, она ждала ее долгие месяцы,

Много лет она вспоминала ее и в летнюю и в зимнюю пору,

Но краснокожая скво не вернулась, и больше ее в тех местах

не видали.

МЫСЛИ О ВРЕМЕНИ

Подумай о времени – обо всем, что было,

Подумай о сегодняшнем дне и о веках, которые придут за ним.

Задумывался ли ты, что и ты не вечен?

Не страшила ли тебя мысль о могильных червях?

Не боялся ли ты, что будущее – ничто для тебя?

А вдруг сегодняшний день – ничто? Вдруг бесконечное

прошлое – тоже ничто?

Если будущее – ничто, то и они звук пустой.

Подумай, так же вставало солнце на востоке, а мужчины

и женщины были живыми и подвижными, существовали

во плоти, и все вокруг было живым,

Подумай, было время, когда ни ты, ни я не видели,

не чувствовали, не думали, не участвовали в жизни,

Подумай, теперь мы живем и участвуем в жизни.

Не проходит ни дня единого, ни минуты и ни секунды, чтобы

не появился на свет человек.

Не проходит ни дня единого, ни минуты и ни секунды, чтобы

кто-то не умер.

Тянутся тошные ночи, а за ними тошные дни,

Но наконец позади бесконечные дни в постели,

Врач долго молчит, но вот его молчаливый и многозначительный

взгляд отвечает на твой вопрос,

Дети торопятся, плача, послали за братьями и сестрами,

Ненужные больше лекарства стоят на полке (в каждой комнате

запах камфары),

Верная рука живого человека не отпускает руку умирающего,

Ты целуешь холодеющий лоб, едва прикасаясь к нему

искривленными губами,

Но вот прерывается дыхание, перестает биться сердце,

Тело вытягивается на постели, и живой человек глядит на него,

Труп так же осязаем, как тело живого человека.

Живой человек смотрит на мертвеца,

Потом отводит свой взор и медлит недолго, затем, чтобы еще

раз внимательно взглянуть на труп.

Подумай только – мысль о смерти нерасторжимо связана

с мыслью о материи,

Подумай о чудесах земных, о городах и поселках и обо всех тех,

для кого важно нечто, что не взволнует нас.

Представь, с каким рвеньем мы строим свои дома,

Подумай о том, что другие их будут строить с таким же рвеньем,

а это нас не взволнует.

(Я видел, как человек строил дом, который ему прослужит всего

лишь семьдесят лет, восемьдесят от силы.

Я видел, как другой человек возводил дом, который прослужит

ему, может быть, чуть подольше.)

Черные тени ползут, покрывая всю землю, – их движение

бесконечно, – это тени смерти,

Тот, кто некогда был президентом, умер, и тот, кто сегодня

президент, несомненно, умрет в свой срок.

А вот воспоминание о судьбе обычной,

О том, как живут и умирают рабочие,

Одинаково, хотя каждый по-своему.

Всплески холодных волн у причала, лед и шуга на реке,

грязная кашица в лужах,

Серое, холодное небо над головой, меркнущий свет короткого

декабрьского дня,

Похоронные дроги и экипажи следом, хоронят старого

бродвейского кучера, почти вся процессия – кучера.

Мерным и твердым шагом направляются они к кладбищу,

под похоронный звон.

Миновали ворота, остановились у свежевыкопанной могилы,

живые люди сходят с экипажей, снимают гроб,

Гроб плывет на руках, его опускают и устанавливают в яме,

кладут кнут на крышку, быстро засыпают могилу,

Выравнивают бугор заступами – тишина,

Минута молчания – все неподвижны – дело сделано,

Благопристойно он похоронен – что можно сделать еще?

Он был неплохим парнем, собой недурен, вспыльчив, любил

крепкое слово,

Готов в огонь и воду за друга, не прочь был приволокнуться,

играл, ел вволю и пил вволю,

Знавал лучшие времена, но стал сдавать под конец, заболел,

друзья пустили шапку по кругу,

Умер он сорока одного года от роду, это его хоронили.

Путь свободен, фартук, рукавицы, дождевик с капюшоном,

ремень, тщательно выбранный кнут,

Хозяин, дежурный, выпускающий на линию, начальник

станции, кто-то бездельничает за твой счет, ты

бездельничаешь за чей-то счет, бегущая вперед дорога,

люди остаются позади.

Удачный денек, неудачный денек, хорошая выручка, плохая

выручка, отъезд и прибытие, ночные возвраты на станцию,

Подумай, как это знакомо и близко всем другим кучерам, но тебя

их судьба нисколько не взволнует.

Рынок, правительство, заработок, подумай, сколько дней и ночей

ты потратил, размышляя о них,

Подумай только, рабочие будут жить тем же самым, а нас это

мало взволнует или не взволнует совсем.

Грубыми или утонченными – какими бы ты ни считал зло

и добро, подумай лучше об огромной разнице между ними,

Подумай, что разница эта будет существовать для кого-то,

а мы с тобой будем лежать за ее пределами.

Подумай, сколько на свете радостей,

Предаешься ли ты развлечениям в городе? Или поглощен

бизнесом? Или же собираешься выдвинуть свою

кандидатуру? А может быть, тебе утехой жена и семья?

Или же мать и сестра? Или же дом и хозяйство? Или прекрасное

бремя материнства?

Все уплывает помалу, и мы с тобой уплываем,

И наступит тот день, когда нас ничто не взволнует.

Ферма, доход, урожай – как поглощен ты всем этим,

Подумай, останутся фермы, доходы и урожаи, но для тебя какое

это будет иметь значение?

То, что обещает будущее, – хорошо; и то, что сейчас, – хорошо.

Волноваться жизнью прекрасно и успокоиться в свой срок также

прекрасно.

Домашние радости, ежедневная работа, бизнес, строительство

домов – все это не иллюзия, все имеет вес, форму и свое

место,

Фермы, доходы, урожаи, рынки, заработки и правительства

тоже не иллюзия,

Разница между добром и злом – отнюдь не заблуждение,

Земля – не звук пустой, человек, его жизнь и вещи,

сопутствующие ему в жизни, – все хорошо продумано.

Нет, ты не брошен на произвол судьбы, уверенно и надежно ты

сам строишь ее,

Ты сам, ты сам, ты сам, отныне и вовеки.

Не для того произведен ты на свет матерью и отцом, чтобы

стать прахом, но для того, чтобы стать Личностью,

Не для того ты рожден, чтобы стать человеком нерешительным,

но чтобы принимать решения,

Зерно личности долго созревало в тебе и наконец взошло

и обрело форму,

Отныне и навсегда ты в безопасности, что бы с тобой

ни случилось.

Долго сучили нить, пока наконец уток не переплел основу,

прочен рисунок ткани.

Все приготовления были продуманы и взвешены,

Долго настраивался оркестр, но вот взлетела дирижерская

палочка.

Желанный гость, которого так долго ждали, устроен в доме,

Он прекрасный и счастливый человек,

Радостно глядеть на него и быть с ним рядом.

Закон прошлого – от него не уйдешь,

Закон настоящего и будущего – от него тоже не уйдешь,

И от закона живых людей не уйдешь – он вечен,

И от закона движения и превращения невозможно уйти,

И от закона героев и людей творящих добро, невозможно уйти,

И никуда не уйдешь от закона низких людей, пьяниц

и доносчиков.

Черные тени ползут, покрывая всю землю, их движение

бесконечно,

Вот северянин движется в потоке времени, и южанин движется

в том же потоке, всюду люди – от Атлантического

до Тихоокеанского побережья,

И в краях, что лежат между побережьями, и повсюду в штате

Миссисипи – везде люди.

Великие мастера и космос, движущиеся в потоке времени, – это

хорошо, герои и люди, творящие добро, – тоже хорошо,

Известные вожди и изобретатели, люди богатые, набожные,

уважаемые, – все хорошо по-своему,

Но есть другая шкала оценок, по которой учитывается все.

Бесконечные орды невежественных и злых людей – не звук

пустой,

Первобытные племена, населяющие Азию и Африку, – не звук

пустой,

Поколения людей поверхностных – не звук пустой, они тоже

движутся в потоке времени.

Думая обо всем этом, мечтал я

Не о том, что мы совершенно изменимся, не о том, что закон

преобразится,

Но что герои и люди, творящие добро, должны подчиниться

общему закону, закону настоящего и прошлого

И что убийцы, пьяницы и лжецы должны подчиниться закону

настоящего и прошлого,

Ибо, возмечтал я, закон этот сам по себе может быть хорош.

И понял я, что цель и основа зримой жизни – преходящи

И лишь формируют личность для жизни неизвестной и вечной.

Если все превратится в прах и навоз,

Если черви и крысы – вот наш конец, тогда бейте тревогу!

Мы преданы!

Тогда можно поверить в смерть.

Веришь ли ты в смерть? Если бы я верил в

смерть, я умер бы непременно,

Неужели ты думаешь, я мог бы, довольный и благополучный

идти навстречу полному уничтожению?

Довольный и благополучный, я иду,

Куда иду – не знаю, но чувствую, что это хорошо,

Вся вселенная говорит о том, что это хорошо,

Прошлое и настоящее говорит, что это – хорошо.

Как прекрасны и совершенны животные!

Как прекрасна земля и мельчайший предмет на ней!

То, что зовется добром, – совершенно, и то, что зовется злом,

совершенно.

Овощи и минералы – все прекрасно, и жидкости, ставшие

невесомыми, прекрасны,

Медленно и неизбежно они испарялись, медленно и неизбежно

они и уплывут.

Клянусь, я убежден, что каждый предмет, без исключения,

наделен бессмертной душой.

И деревья, вцепившиеся корнями в почву! И морские водоросли!

И животные!

Клянусь, я убежден, что нет ничего, кроме бессмертия!

Это тонкая и точная структура жизни придумана для него, что

туманные потоки существуют лишь для него и соединение

частей – все для него и что все приготовления для него,

что личность создана для бессмертия, что жизнь

и материя – все, все для бессмертия!

ИЗ ЦИКЛА "ШЕПОТ БОЖЕСТВЕННОЙ СМЕРТИ"

ШЕПОТ БОЖЕСТВЕННОЙ СМЕРТИ

Шепот смерти божественной, легким шорохам внемлю;

Ночь говорит – одними губами – шелестов зыбкий хорал;

Мягкие звуки шагов нисходящих – таинственных бризов

дыханье,

Рокот потока, бегущего вечно потока – плеск невидимых рек

(Иль это капают тихие слезы, неисчислимые слезы людские?).

Я вижу, явственно вижу в небе громады больших облаков;

Скорбно и медленно движутся вдаль, их формы безмолвно растут

и меняются;

Порой омраченная, полускрытая, в дали беспредельной звезда

Мелькнет и снова исчезнет.

(Чьи-то роды, вернее – бессмертное чье-то, торжественное

рожденье.

А там, за рубеж, недоступный для взора,

Уходит чья-то душа.)

ТОМУ, КТО СКОРО УМРЕТ

Из всех людей я выделяю тебя, ибо я принес тебе весть,

Ты скоро умрешь – пусть другие говорят, что хотят, я не стану

кривить душой,

Я прям и безжалостен, но я люблю тебя, – тебе спасения нет.

Нежно кладу на тебя мою правую руку, и ты ощущаешь ее,

Я не говорю ничего, молча приникаю головою к тебе,

Тихо сижу с тобой рядом, я верен тебе,

Я больше для тебя, чем сиделка, больше, чем отец или близкий,

Я отрешаю тебя от всего, оставляю лишь твою душу и тело, ты

бессмертен, ты сбросишь оковы,

Труп, который останется после тебя, – это не ты, а навоз.

Нечаянно солнце сверкнуло, где и не ждали его,

Уверенность и душевный покой наполняют тебя, и ты улыбнулся,

Ты забыл, что ты болен, я тоже забыл, что ты болен,

Что тебе аптечные склянки, что тебе рыдания друзей – я и ты,

мы с тобою вдвоем.

Остальные пусть уйдут от тебя, здесь не о чем скорбеть,

и сокрушаться,

Не сокрушаться я пришел, а поздравить тебя.

НА ПОМАНОКЕ

Две лодки с сетями отплыли от берега, стали недвижно,

Десять рыбаков в ожиданье; вот заметили мощный косяк

сельдей – невод падает в воду,

Лодки расходятся, каждая своим путем поворачивая по дуге

к берегу, загребают неводом рыбу;

Те, кто остался на берегу, невод вытягивают воротом.

А лодки носами уже на земле, в борта их стучатся волны,

Рыбаки, сложа руки, отдыхают в лодках, кое-кто стоит

по щиколотку в воде, пружиня на мускулистых ногах,

И на песке, от воды подальше, трепещут и бьются груды

поманокской сельди с зелеными пятнышками на спине.

ИЗ ЦИКЛА "ОТ ПОЛУДНЯ ДО ЗВЕЗДНОЙ НОЧИ"

ТАИНСТВЕННЫЙ ТРУБАЧ

1

Слушай! Странный трубач, небывалый трубач играет в ночи

прихотливые песни,

Незримо паря в воздушной стихии.

Трубач, я слушаю, чутко ловлю твой напев

То бурный, крутящийся вихрем вокруг меня, надо мною,

То робкий, неясный, гаснущий где-то в пространстве.

Ко мне, о бесплотный! Ты, может быть, дух музыканта

Усопшего, взлеты мечты и восторг озарений

Изведавший в том бытии, которое было

Волной, океаном, вселенною звуков.

Теперь, экстатический дух, ты звонкой трубою

Ничьей души не тревожишь – одну лишь мою,

Лишь для меня играешь ты песню,

Чтоб я передал ее миру.

3

Труби, трубач, и звонко и внятно, – и буду я слушать,

Пока не отступит и шумный день,

И город, и весь взбудораженный мир

Пред этим широким, свободным и светлым потоком мелодий.

Небесной росою священный покой пролился на меня.

Брожу, как в раю, освеженный прохладою ночи,

Вдыхаю запахи роз, и травы, и влажного ветра,

И песня твоя возносит поникший мой дух – дает мне свободу

и силу,

Нежась и плавая на ветровом океане.

4

Труби, трубач! Воскрешай пред моими очами

Старинные зрелища – мир феодалов.

О, магия музыки! Вот вереницей ожившей

Идут кавалеры и дамы, пируют бароны, поют трубадуры,

И, в искупленье греха, ищут рыцари чашу святого Грааля.

Я вижу турнир – соперники в тяжких доспехах, на статных

конях боевых,

Я слышу лязг булата – удары мечей о брони,

Я вижу, как полчищем буйным идут крестоносцы – чу!

грохот литавров.

Монахи бредут впереди, вздымая кресты к небесам.

Труби же, трубач! Говори о любви,

О том, что включает весь мир, – и мгновенье и вечность.

Любовь – это пульс бытия, наслажденье и мука,

И сердце мужчины и женщины сердце – во власти любви.

Все в мире связует любовь,

Объемлет и все поглощает любовь.

Я вижу, вокруг меня теснятся бессмертные тени,