Текст книги "Время нас подождёт (СИ)"

Автор книги: Ульяна Орлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Ульяна Владимировна Орлова

ВРЕМЯ НАС ПОДОЖДЁТ

повесть для юношества

Маленький цыплёнок

Вылез из яйца,

Матери не знал он,

Не видал отца.

В крепкую скорлупку

Долго он стучал,

Знал, что надо выйти,

А куда – не знал.

Кто-то взял цыплёнка

В тёплую ладонь,

И кому-то тихо

Прошептал: «Не тронь!»

Подложил под чьё-то

Нежное крыло,

И цыплёнку стало

Мягко и тепло.

Задремал. Сложились

Крылышки в тепле.

Маленький цыплёнок

На большой земле.

Валентина Осеева «Маленький цыплёнок на большой Земле».

«…кто больше в Царстве Небесном?»

Евангелие от Матфея, 18: 1

Пролог

«…Милый мой, дорогой сыночек! Ты не представляешь, как же я жду встречи с тобой, как хочу тебя увидеть, прижать к себе и целовать твой маленький носик, гладить твои щёчки! Мы совсем рядом, а я по тебе соскучилась, представляешь?

Я не знаю, кем ты будешь, когда вырастешь, и каким, но надеюсь, что мы будем друзьями… Славный ты мой мальчишка! Тебе повезло: у тебя хороший отец. Он добрый и умный, пишет рассказы и сочиняет песни. Умеет вкусно готовить и починит любую неполадку в нашей маленькой квартирке… А главное: он сильно любит нас с тобой… Береги его!

Крошка ты мой, о чём ты думаешь, какие видишь сны? Мечтаешь ли ты о чём-нибудь? Давай вместе помечтаем…

…Когда ты подрастёшь, мы поедем в горы. В юности мы с твоим отцом часто ходили в походы, да что там – почти всё лето у нас проходило в горах. Бывает, подниматься тяжело, с трудом даётся тебе эта горка, но вот ты делаешь последний шаг, огибаешь ёлки и… Перед тобой распахиваются синие леса и огромное бесконечное небо. Внизу играет серебряной змейкой тонкая речка, деревья и сосны вдали сливаются в море, и гудит это море, и вздыхает под тёплым ветром. А ты стоишь и чувствуешь себя птицей – вот-вот полетишь над этими лесами. С тобою – любимый человек. И ничего, кроме счастья и бесконечного простора! Кажется, что совсем рядом Бог…

Если тебе будет трудно – я помогу. Но ты обязательно должен это увидеть!

…Как же я жду встречи с тобой, малыш!..»

Глава 1.

Воришка.

– Ой!

– Стойте! Держите вора!

– Нет, вы видели?! Да вы только посмотрите!

– Такой маленький, а уже по карманам лазит!

– Так полицию вызвать надо! Эй, водитель!..

Суматоха, произошедшая в автобусе, заставила Юру обернуться. За окном дождик, серые дома, остатки растаявшего первого снега, а здесь… Шапки, пальто, куртки, давка, усталые лица людей и – испуганный, сердитый мальчишка, в плечо которого вцепилась пухлогубая женщина в рыжем полушубке.

– Как тебе не стыдно!

– Да пустите же, больно!

– И никуда я тебя не пущу! Бессовестный! Ну и поколение растет, куда только родители смотрят!

– Да это детдомовский, поди, – откликнулся, поднимаясь, пожилой мужчина.

Автобус пыхтел, впереди гудели машины. Пробка. Авария там впереди, что ли?

– Сейчас на остановке вместе и сойдем! И – в полицию, – громко сказала женщина.

Мальчишка мотнул головой – в глазах обида, растерянность.

– Не надо в полицию! – Юре удалось-таки протиснуться к месту происходящего. – Отпустите мальчика, – негромко попросил он. Выдал первое, что пришло в голову.

Женщина глотнула воздух ртом и не нашлась что ответить. Только руку на плече покрепче стиснула, потому что мальчишка попытался высвободиться.

– Зачем же столько шуму? – пробормотал Юра, а погромче сказал. – Пустите его. С чего вы взяли, что он что-то украл?

– Это я с чего взяла?! Да люди честные сами видят! Да вот, её спросите! Шнырк в карман, и – к выходу, да ещё толкается-то как!

Соседка, на которую указала женщина, покачала головой. А мужчина на сиденье усмехнулся:

– А телефон ваш, между прочим!

Юрка машинально сунул руку в карман, другой – и охнул про себя: телефона там не было.

– Ну-ка, покажи, – обратился он к мальчишке. Тот даже не поднял головы.

– Покажи телефон!

Мальчик медленно, словно через силу, протянул чёрный мобильник, с оторванной кнопкой «пять» и едва заметными двумя царапинками на гладком дисплее, – его, Юркин телефон.

– Пойдем, – вздохнул Юра. А женщине сказал, – Я сам его отведу. Куда следует. – И прочел в недовольных, утомлённых глазах, лишь облегчение.

Надо же так, только вернуться из плаванья, как на тебе! Искатель приключений на свою голову…

Автобус фыркнул и уехал. А он с воришкой остался на остановке. Моросил дождь, машины наперебой торопились к светофору, по лужам спешили к маршруткам и троллейбусам прохожие с разноцветными зонтами, а Юра заметил, что он стоит и также крепко сжимает мальчишкино плечо.

– Телефон-то верни.

– На! – с вызовом сказал мальчишка и поднял наконец мокрое лицо, на котором блестели сердитые угольки глаз. – Только попробуй полицию вызвать!

– А что будет? – поинтересовался Юра. – Дружков позовёшь? И что они мне сделают?

– Да Перец тебя так отделает, что мало не покажется! У него… – и парень прикусил язык. – Короче, получишь ты!

– Ну, и дальше что?

– Как что?

– Ну, дальше-то что будет?

Мальчишка покрутил головой, обреченно махнул рукой:

– Ты или совсем глупый или притворяешься. Или не получал никогда.

– А ты получал?

– Ой, да отстань ты!

– Не, не отстану. Пойдём.

– Куда?

– Куда угодно! Домой, в полицию, к дружкам – выбирай!

– Да нет у меня никаких дружков… – мальчишка беспомощно оглянулся, словно ища глазами кого-то, и нехотя двинулся вслед за Юрой. – Я от тебя все равно сбегу, и ты меня не найдёшь!

Юра обогнул магазин – яркий, нарядный, с предновогодними (в середине ноября!) витринами, – и вышел на широкий тротуар, ведущий к кинотеатру. Похожие они, эти кинотеатры в разных городах: старенькие, кирпичные, годов семидесятых, с облупленной мозаикой и высокими окнами. Перед ним – площадь с фонтаном, закрытым на зиму, чуть дальше – одинаковые пятиэтажки. Летом они утопают в зелени, а сейчас они очень белые на фоне пасмурного неба. И среди них – его, Юркин, дом.

– Слышишь, чё говорю?!

– А?.. Так куда же ты сбежишь, если у тебя дружков нет? – откликнулся Юра.

– К себе, в детдом…

– Беги! Ну, чего ты стоишь-то? Беги!

Мальчишка переступил с ноги на ногу. Нерешительно.

– Ты меня не удержишь!

Юрка ничего не ответил и зашагал дальше. Воришка молча поплелся за ним, а когда свернули на дорожку, покрытую растрескавшимся, вздыбившимся под корнями деревьев асфальтом, – очень уютную летом в зарослях сирени, и пустую сейчас, среди голых веток, – испуганно крикнул:

– Куда ты меня тащишь?! Там нет никакой полиции! Полиция справа от кинотеатра!

– Успеем ещё в полицию, и в детдом успеем. А сейчас я поесть хочу… Да и ты, наверное, тоже, так? Такого мокрого, голодного, сердитого, – точно никуда не отпустят…

– Ты сам такой же!

Юрка рассмеялся. Мальчишка надулся и сунул руки в карманы.

– Не обижайся. Есть книжка одна, про Карандаша и Самоделкина. Там ребята на стене нарисовали мальчишку, Чучело – Бабучило, а он ожил и прятался от них. И собака ему котлеты таскала, и мороженое… Слушай, а ты котлеты с кетчупом любишь или так просто?

– Я не нарисованный! И не Чучело! А кетчуп я терпеть не могу, и майонез, и дошираки! А котлеты я люблю с курицей, только у нас её редко готовят…

Глава 2.

Всё началось с котлет.

…Так я оказался у Юрки дома. Правда, сначала я не знал, что это Юрка. Он был просто парнем, который меня куда-то вёл из-за того, что я стянул его мобильник. У подъезда он предупредил:

– В доме две женщины. Не пугайся!

Тут я уже совсем подумал ретироваться, и даже отступил на полшага и уже почти сорвался с места, как затренькал код в домофоне, и этот незнакомый, непонятный парень потянул дверь и дождался, пока я войду. А я пошел следом, не знаю зачем. Может быть, потому что вправду проголодался, а ещё я не был в гостях, ну и… не хотелось мне возвращаться в детдом. Там Перец и компания, и они на мне очень собирались отыграться, и вообще, я ничего им не принёс…

Так размышлял я, поднимаясь по лестнице, пока мы не остановились у старенькой потрёпанной двери. Парень дотянулся до звонка, и она очень быстро открылась, и я увидел на пороге только одну девушку, невысокую, красивую. Волосы у неё были светлые, длинные, на лице – веснушки, а глаза – большие, голубые, тёплые какие-то и радостные. У меня как-то сразу затосковало сердце, а она, словно меня не заметив, бросилась обнимать этого парня.

– Юрка! Ну наконец-то!

Так я узнал, как зовут этого странного парня, который зачем-то притащил меня к себе домой.

Скрипнула в коридоре дверь, и показалась вторая женщина – маленькая сухая старушка, чуть сутулая, в вязаной серой кофточке. Она тоже улыбалась, посмотрела на меня, потом на Юру, потом снова на меня. А мне захотелось исчезнуть вдруг, или скрыться за дверью, но Юра с этой девушкой загораживали проход. И я вспомнил, что не поздоровался.

– Здрасте! – сказал я.

Юра обнял эту старушку и попросил:

– Наташа, мам, покормите нас! Мы голодные, мокрые и злые!

Мама, значит, его. Она засуетилась на кухню, а девушка стала помогать мне раздеваться – взяла у меня куртку, шапку, аккуратно повесила их на вешалку. Потом присела на корточки возле меня.

– Наташа! А ты?

– Миша, – ответил я.

– Вот и славно! – почему-то обрадовалась она. – Иди мой руки и садись за стол.

Вот и всё. Будто и не в первый раз виделись.

В ванной перед умывальником висело большое чистое зеркало, и я ужаснулся. Потому что и вправду, как это он сказал: «Чучело… Бабучило». Щёки в грязных разводах, уши торчат как две ручки от кастрюли, а глаза мокрые. Будто я ревел только что, хотя я не плакал! И нос ещё поцарапанный. Он у меня и так чуть-чуть картошкой, а тут ещё и поцарапанный. Хотел свитер снять, потому что было жарко, но вспомнил, что рубашка у меня мятая и в голубую полоску, – на кого я буду тогда похож? Ладно, что свитер просто чёрный, и джинсы хотя испачкались, но не рваные. А вот из носка торчал палец, и я носки снял. Потом умылся и вышел из ванной.

Сел за стол. И тут же забыл про рубашку, про телефон, про Перца, про неудачный день, потому что передо мной поставили тарелку с котлетами. А рядом – с картошкой, жареной! Котлеты были красивые, с румяной корочкой. На секунду я задумался и – принялся за них. Потому что котлетки я все же люблю больше, чем картошку…

…А потом передо мной оказалась тарелка с пирожками и кружка с компотом.

– Осторожнее, повидло может быть горячее! – вернул меня к реальности голос Юры.

И я увидел, что на кухне остались только он и я.

Только сейчас я огляделся: кухня довольно просторная, стол стоял почти посередине, вокруг него – четыре табуретки с мягкими подушками, на двоих из которых сидели мы. В углу, справа от входа, у стены располагался холодильник – новый, белый, гладкий, со множеством магнитиков и фотографий. Возле него – угловой столик, под ним белая закрывающаяся мусорка, дальше: раковина, белая газовая плита, с обеих сторон от которой стояли шкафчики – все они были одного цвета, под дерево. Вдоль стены висели крючочки, на них – разные кухонные приборы, маленький серебристый ковшик и две сковородки – одна рыжая, глубокая, другая – черная, плоская. На плите стояли две металлических кастрюльки – большая и маленькая и красный чайник с цветочком. Обои были желто-голубые, с подсолнухами, на полу – линолеум, ну точно как у нас в коридоре на третьем этаже – рыжий и в ромбиках, на потолке красовалась новенькая люстра с тремя полукруглыми светлыми абажурами. На окне – полупрозрачная тюль, не прямая, а аркой, а за окном уже темно совсем! А мне ещё обратно топать… Чтоб не думать пока о грустном, я взял пирожок с повидлом и стал на него дуть, а потом спросил Юру:

– А где женщины? – и посмотрел на него.

А он сидел напротив и, подперев кулаком подбородок, смотрел на меня, и ничего не ел. Перед ним стояла большая чашка, из неё шёл белый дымок, а он смотрел как-то пристально и задумчиво. Глаза у него тёмные, как у меня, и с какой-то весёлой искоркой, нос курносый, задиристый, и усы, как у мушкетёров. Это я в фильме видел, когда нас в кино водили: смешные у них усы, у нас с такими никто не ходит. Только с бородой – учитель физкультуры, он её, когда сердится, поглаживает.

Так вот, Юра смотрел на меня, а я не люблю, когда на меня так смотрят. Как в кабинете у врача, когда у меня три недели назад заболел живот, и все думали, что это аппендицит, а это я просто съел три сосиски, и они оказались несвежими. Тогда доктор тоже с меня глаз не сводил, все щупал мне пузо и спрашивал: «здесь больно, а здесь, а здесь?». И никуда не деться от этого взгляда, который так и норовил проникнуть внутрь меня, – только если отвести глаза и смотреть в потолок. Тогда я так и сделал. А сейчас взял пирожок и уставился на белую скатерть. Сам не заметил, как съел его и взял второй, потом третий. Потом Юра спросил:

– Сильно они тебя били?

Я чуть не поперхнулся. Откуда он знает?!

– Неа… Сперва больно, потом привык.

Искорка в Юриных глазах куда-то исчезла, и они стали совсем тёмными.

– Это я сдурил, однажды. Ещё летом. У нас праздник был, а меня дежурить поставили, а он добренький такой, вроде покладистый – дай, говорит, за тебя подежурю…

– Он – это Перец?

– Ну… Подежурил, а через два дня поймал меня на улице: «Долг отдавай!» Я ему: «Какой долг, ты чё, с луны упал?», а он… В общем, с того дня – никакого покоя. Поймают где-нибудь у магазина, или вечером, когда в туалет идешь – затащат в подсобку, и там давай «обрабатывать». Я им ручки таскал – нам дарили на первое сентября, и тетрадки, им мало… А сегодня ночью они поймали меня, и Гвоздь, это друг Перца, он большой такой, сам не дерется никогда, но как скажет… «Кранты, говорит, тебе, Пешкин, если сегодня долг не отдашь…» Ну вот, и я в автобусе…

Не хотелось мне рассказывать, что меня дёрнуло в автобусе руки в чужие карманы совать. Никогда я не воровал и не попрошайничал, как у нас некоторые делали… А тут страшно стало, что ли: сейчас думаю, вернусь я туда, а там на воротах уже Перец меня караулить будет… Даже в полицию лучше, хоть на три дня отсрочка будет… Один раз меня с другими ребятами водили туда, допрашивали, но это уже совсем другая история, кстати тоже Перца касается, может, он на меня с той поры зуб точит….

– А Пешкин – это твоя фамилия?

– Не, это прозвище такое. Я в шахматы люблю играть, да не умею. Постоянно с королем и двумя пешками остаюсь…

– Мда… – Юра потёр подбородок, нахмурился.

– Да ладно, не парься, я, если совсем туго будет, в подвалы убегу… Один такой, что ли?

Юра вскинул глаза и сдержанно спросил:

– А в подвалах, знаешь, что бывает?

– Ну, знаю… Но я же не такой, я не буду!

– Все не такие! А потом мальчишек хоронят…

Он не договорил, потому что вошла Наташа. Чаю налила себе, стул пододвинула и стала щебетать. Ну прям как наши девчонки! Что-то рассказывала она про кота, который залез в стиральную машинку, но я её не слушал. Просто сидел и смотрел в окно, и думал, думал, что сейчас все закончится, и нужно будет идти по холодной слякоти к остановке, ехать туда… Или в полицию, что-то объяснять, оправдываться…. Нет, не буду оправдываться! Буду молчать, пусть хоть что делают, я ни пикну! Я хорошо научился, если нужно… Носки только надо найти, кажется, я их под ванну запихнул, а то Юра увидит, какие там дырки, и мама его увидит, и будет про меня думать что-нибудь нехорошее. Скажет – оборванца в дом привёл… Или зашивать станет, а они грязные… Надо как-то незаметно их достать, и идти, а то уже совсем спать хочется…

– Юр, да он уже носом клюёт!

Я встряхнулся. Поморгал.

– Мишенька, там в комнате я тебе уже постелила. Идём, я тебя провожу, – это незаметно подошла сзади бабушка.

– Мам, спасибо! – сказал Юра, поднимаясь из-за стола. – Всё было очень вкусно!

– Ничего, ничего, сейчас отдохнёте, устали поди… И ты, Юрик, ложись, а то ведь еле стоишь уже…

Я ничего не понял. Вскочил.

– Спасибо! Ну, я пойду!

И юркнул в ванную искать свои носки.

Глава 3.

Про семью и кота Мурзика.

…И стали мы жить втроём. Нет, точнее вчетвером, не считая кота. Я и сам не заметил, как оказался в семье.

Вот почему так всегда бывает: ждешь-ждешь, надеешься, мечтаешь – тишина. А как мечтать перестал, забыл о своем желании, так – на тебе! Все, что хотел, даже лучше. И думаешь, как теперь со сбывшейся мечтой-то жить?

Но – обо всём по порядку.

Так я и не вернулся в ту ночь в детский дом. И на следующий день не вернулся. Юра меня усыновил. Правда, он на эту тему всегда отшучивался, либо молчал, либо так говорил: «из плаванья привёз подарочек». Ага, «подарочек»!

Я сначала не поверил. У нас никто не верил. Если вдруг случалось, что усыновляли – мы ещё долго ждали возвращения того счастливчика. Потому что было – возвращали. Забирайте, мол, свой «подарочек», он нам не годиться. Нет, они так не говорили. Они говорили, точнее, слухи у нас ходили такие: «не думали, что с ним будет так трудно», «хотим съездить отдохнуть» и т. п. А «трудный» ребенок продолжал ждать родителей.

Но были и такие, кто не возвращался. И мы тихо мечтали об этой участи, вечером на кроватях шептались, во дворе – под большим тополём говорили, спорили – кого первого возьмут себе, у кого какая мама будет. Конечно, большинству хотелось маму молодую и красивую, а папу – доброго. Мне было всё равно. Когда маленький был – просто хотел жить в семье, думалось, что там веселее, уютнее. А старше стал – мечтать перестал. Шансов мало, что тебя усыновят – больше любят малышей. Во-вторых – в семье свои правила. Здесь-то я уже попривык к ним, а там – придётся привыкать заново. Воспитатели – не родители, у них у каждого свой дом и свои заботы. А «деды» – старшие ребята – им лишь бы только не мешаться и дорогу не перебегать. А в семье как: папа и мама, что там они себе думают? Каждый из нас, конечно, надеялся, что нас будут любить, как своего ребёнка, но как оно на самом деле? Раз возвращают обратно… И потом, как с наказаниями в семье? И что, к примеру, стану я делать, если мой «новый» папа вдруг вздумает меня ударить? Смогу ли принять это? Вряд ли.

Вот такие мысли тревожили мою голову в последнее время. А ещё – я смутно помнил своих родителей. И почему-то мне казалось предательством, если я стану жить в другой семье, и кого-то вместо них стану называть «папа». Или «мама». Они мне это простят?

Конечно, я не верю в то, что человек после смерти исчезает бесследно. Зачем они тогда жили? Как-то к нам приходил священник, и рассказывал, что смерть – это не конец, а только начало новой жизни. И как мы проведем нашу жизнь, таким будет и её продолжение…

Мои родители погибли, когда я был ещё совсем мелким карапузом. Я их не помню. Мама умерла, а отец попал в аварию, уже позже… А я попал в дом ребёнка, сразу из детского сада. Так началось мое детство без семьи. Всё, что у меня осталось от них – фамилия, хорошая кстати, как у полководца – Жуков, да маленький медальон, который я ношу не снимая: овальный, серебряный, похожий на маленькую фисташку, с тоненькой узорной чеканкой. Он не открывается, просто аккуратный такой кружок. Сколько я себя помню – всегда он на мне, а значит – от них.

Мне всегда казалось, что мои родители были добрыми, ласковыми, дом – большим. Смутно помню жёлтую комнатку, пушистый ковер с каким-то хитрым рисунком, вот я встаю, выпрямляюсь и… боюсь идти. Чуть покачнусь, а сделать шаг – не решаюсь. Слышу откуда-то впереди голос женский, ласковый такой, радостный: «Ну же, Мишенька, давай-давай, иди!» А я боюсь, иду и – падаю. А она, мама (а кто же ещё?), смеётся и гладит меня по голове…

Как же, если я буду жить с другой мамой, то получается, что ту, мою, я предам?!

Или она порадуется за меня, что мне будет спокойно? Потому что жизнь в детдоме, даже с привычным для меня распорядком, стала очень тяжёлой. Ребята вроде неплохие среди тех, кто живёт со мной в одной комнате – не дразнятся, не ссорятся особо, уроки вместе делаем. А вот старшаки… Ни житья, ни проходу. Было так, что и улечься не можешь после ночных драк. Больно. Заступаться некому – потому что всем страшно, что и тебя побьют. А воспитатели – ну что они сделают? Не будут же они по пятам за нами ходить!

Когда я жил в доме ребёнка – нас не обижали. Маленьких любят, берегут. Была одна нянечка, одна общая «мама». И всех пожалеет, девчонкам косички заплетала – ого-го! Такие мудрёные, как у неё пальцы не перепутывались? А нас было, ругала за баловство, но не сильно. Не шлёпала, по рукам не била…

В детдоме есть старшие, есть воспитатели. И надо всех слушаться. Это не всегда получается. А угождать я не умею… И ябедничать тоже.

Ну что я всё о себе, да о себе? Расскажу и о семье, в которую я вот так случайно попал.

Юру я папой звать не могу. Пересилить внутри не могу что-то. Но он и не обижается. Он, наверное, вообще не обижается. Даже про тот случай с телефон ни разу мне не напомнил – спасибо ему! Он добрый, много не говорит. Утром встаёт рано, и меня будит в школу – щекочет за пятки, а я щекотки боюсь! Он моряк. Штурман. Уходит в плавание на два месяца, иногда на три. Как я без него буду – не представляю! С двумя-то дамами…

Хотя, они тоже хорошие. Наташа меня сразу приняла. Она со мной вообще не церемонится. Как встанет – руки в бока, прищурится и строго так спросит:

– Михаил! Ты куда это пятки навострил? Да ещё в таком непотребном виде?

В непотребном – это значит в потрепанных джинсах и свитере. Ну чего тут наряжаться, если «пятки навострил» я к Кольке, моему другу. Он не детдомовский – домашний мальчишка. Мы с ним летом познакомились, когда я заблудился нечаянно… Он сидел на качелях и ел мороженое, – аккуратный такой мальчишка в белой тенниске, загорелый, с русыми подстриженными волосами, пухлогубый, круглолицый; глаза большие, серые, задумчивые. Так вот, он покачивался и медленно ел эскимо, а я мимо шёл, и мне вдруг так мороженого захотелось, просто до невозможности, что я остановился и говорю: «Угости мороженым!» А он не прогнал, а то бывает – как ответят, что уши до вечера красные; он головой мотнул и говорит: «Возьми в пакете, на лавочке. А то пока мама придёт – оно потечёт уже!». Я глянул – и правда, мороженое, пломбиры, целых две штуки! Ну и чудо! Слово за слово, и – разговорились… Летом часто виделись, а осенью – всё, некогда… Оказывается, что теперь он рядом живёт и ходит в ту же школу, в которую перевели меня.

А Наташа, пока уроков не сделаешь – не выпустит. Но я-то знаю и сразу их делаю – задачки у меня легко идут, русский я у Кольки спишу быстренько, а историю с географией потом на переменке почитаю.

Юрина мама – она очень тихая. И добрая. Всё «Мишенька, Мишенька…» Хотя, если подумать, что я ей хорошего сделал? А она со мной – как с сыном разговаривает, а не как с мальчишкой из детдома.

В общем, когда в первый день я улёгся на Юрином диване, то впервые за долгие месяцы вздохнул с облегчением. И даже расплакался – ну кто мог поверить, что всё вот так обернётся? Хмурый день: Гвоздь этот, бессонная ночь, утро, подзатыльник, холодная вода в большом туалете, школа, автобус, давка, телефон… Вечность – от остановки до Юркиного дома, потому что каждая мысль – тревога: «всё, попался, Михась, ты попался…»… Как на пружинках – готовность сбежать в любой миг…. А потом – сытный вкусный ужин, и – дом… Я тогда даже растерялся и заупрямился, но Юра так посмотрел на меня – внимательно и ласково, что я решил – останусь. Утро вечера мудренее. Полночи не спал – промаялся. И непонятно было, что будет завтра, и от этого тяжело и в то же время – хорошо, уютно, тепло, в коридоре ходили, шептались, Наташа даже хихикнула пару раз. Счастливые! У них ведь дом – всегда. А у меня – только в эту ночь: тогда-то я не знал, что здесь и останусь…

А на следующий день, утром, Юра меня спросил:

– Ну что, Миша, останешься?

Я помолчал. Он не шутил, смотрел серьёзно. А о мою ногу толстым мягким пузом тёрся серый кот.

Я молча кивнул.

Как он там сумел договориться, чтоб всё быстро оформили – не знаю. Говорит, друзья помогли. Мне бы таких друзей! Так я в детдоме и не появился. Один раз сходил туда с Юрой за тетрадками и показаться директору, но ни с кем из наших не пересекся: мы пришли утром, когда ребята были на уроках. Перца, к счастью, мы тоже не встретили.

Только вот почему Юра не побоялся его компанию? Они ведь такие – что ребёнок, что взрослый – нет для них авторитета. А жаль.

Забыл рассказать про пятого обитателя нашей (ага, уже нашей!) квартиры – кота Мурзика. Вы видели таких наглых и приставучих котов? Не, вряд ли.

Он ко мне стал лезть, как только я улёгся. Вот гладь его, и всё тут! Я уже и притворялся, что сплю, и шукал на него – не прокатывает. Ноль внимания. Мордочку свою мне в ладошку тыкает, мурчит, как будто у него внутри моторчик завели, и всё его гладь, и гладь, и гладь… Мне даже плакать расхотелось – так я на него рассердился!.. А однажды утром я нашёл его в своем рюкзаке! Искал он, видите ли, что-нибудь съестное! Бутерброды мои с колбасой стрескал и облизывается! Кот без комплексов.

Я к нему уже попривык. Живёт будто в своём животном мире, законы для него свои, кошачьи, ну что поделаешь, раз они с нашими иногда не совпадают?

Пожалуй, ближе всех, я подружился именно с ним.

Глава 4.

Миша.

Юра не знал, почему он взял этого мальчишку.

Может быть потому, что сам рос без отца.

Может, потому, что стало его жалко.

Может потому, что вместе с сердитым Мишей ему вдруг вспомнился другой мальчик, Славка – полная его противоположность: добрый, отзывчивый ребёнок, который когда-то бродяжничал и некоторое время рос в чужой семье.

А может быть потому, что было в Мише что-то очень знакомое, словно Юрка знал его раньше, или был он на кого-то очень похож – только на кого?

В любом случае – это не так важно. Важно, чтоб не пропал мальчишка, чтоб рос спокойно, чтобы не обижали. Юра знал и помнил эти «блатные» компании, где атаманами были люди вроде Перца, которые донимали тех, кто помладше. В школе – дрался с ними. Про интернатские – слышал от тех ребят, кто там жил. Только вот разница между школьными хулиганами и детдомовскими была в том, что из школы ты вернёшься домой, а вот из детдома – нет. И день, и ночь там. И либо подомнут они под себя, либо будут бить дальше. Пока не найдут того, кто ещё слабее.

Быть может, в какой-то из моментов – в тот ли, когда он тащил Мишу, ещё сам не зная куда, или в тот, когда наблюдал за тем, как он уплетает котлеты, – мелькнул внутри отчётливым огоньком вопрос: а как я могу ему помочь? И могу ли вообще – помочь, хоть как-то?

В тот вечер, когда они «познакомились», Юра шёл и думал, что с ним делать – не тащить же сразу в полицию. Ладно, сперва – покормить. Потом – разобраться, ведь неспроста будет он таскать телефоны. Конечно, он не просил о помощи, и снаружи всячески пытался показать свою независимость, но глаза у него были такие… отчаянные, сердитые, тоскливые – полные боли и тревоги глаза, словно беда у него случилась. И на подходе к дому появилась идея усыновить его. Если не сбежит.

Мальчишка не сбежал.

А после их разговора за ужином – Юрка понял: в детский дом мальчишка не вернется. Есть только вопрос протяженности во времени: завтра он, быть может, туда пойдёт – а куда ему деваться, – а потом сбежит. Или в подвалы, или в тюрьму – не он, так его заставят. Эта компания.

Так пусть остаётся – места всем хватит.

Но нелегко взять мальчишку из детского дома, даже если он круглый сирота. Кто же знал, что у нас законы такие – сначала собираешь кучу документов, а потом только знакомишься с ребёнком!.. Спасибо Валерию Алексеевичу – без него это дело длилось бы неизвестно сколько. А благодаря Валерию получилось договориться. Пока мальчишка числился в интернате, а жил у Юры, они с Наташей оформили опекунство и начали собирать документы для усыновления. Усыновить можно только по решению суда, а поскольку впереди был новогодние праздники, то Юра собирался продолжить это дело после плавания, весной.

Валерий Алексеевич не раз выручал Юру и его друзей из беды. Характер его – собранный, сильный, отзывчивый – располагал к себе; Валерий никогда не давал советы просто так, зато мгновенно откликался на просьбу о помощи и помогал всеми силами. Долгое время он работал в полиции, а сейчас занимался детьми – руководил поисковым отрядом, тесно сотрудничал с социальными службами – проверял неблагополучные семьи и разбирал все случаи, когда опека хотела отобрать ребёнка из семьи, проверял детские дома в округе и знал всех директоров не просто по имени-отчеству, а лично. Вечером того же дня Юра позвонил Валере, рассказал о мальчике и попросил помочь.

Одно лишь смущало Юрку – его продолжительные поездки, как Миша будет без него? Да и Наташа… Как она примет такое… мягко говоря, неожиданное решение, а главное – сможет ли подружиться с мальчиком, ладить и общаться в те дни, когда он будет в плавании или в командировке?

Наташа Мишку полюбила. Сразу стала с ним по-хозяйски так разговаривать, будто сто лет его уже знала. Не церемонилась, не сюсюкалась, правда и не ругала, но вот если нужно ей помочь, просто попросит:

– Миша, вымой, пожалуйста, посуду!

Или придёт он с прогулки, а она ему:

– В первый раз такого крокодила вижу. Ты как умудрился даже шапку извазюкать?! Ну и чудо ты моё… Ох… Быстро марш в ванную!

А Миша и рад. Помогать ему нравилось, может, пока это было для него в новинку. И пропылесосить, и кота покормить. Но больше всего он полюбил купаться. Сначала – удивился. Оказывается, в детдоме они мылись в душе, а в ванной он ни разу не сидел.

– Может, в детстве, когда-нибудь, – говорит, – да я не помню.

А когда Юра стал наливать туда воду и вылил мыльной пены, – не понял:

– Это зачем?

– Это чтоб тебе веселее было.

– А мне и так весело!.. Ну всё, иди, иди, я сам вымоюсь!

Юрка вышел и, услышав, как щелкнула в двери задвижка, покачал головой: кажись, он там вымоется! Несколько раз опасливо косился в сторону ванной, когда оттуда вдруг доносились очень громкие всплески – не иначе, как Миша занимался подводным плаванием. Потом махнул рукой и стал звонить Денису – своему другу, который ещё не знал о том, что у Юры появился сын.

Денис понял сразу. В скайпе, хоть и качество видеосвязи оставляло желать лучшего, хорощо было видно его серьёзное лицо.

– Юр, ты справишься.

– Не знаю, Динь. Я не общался толком с детдомовскими ребятами, даже не знаю, как с ним быть!

– Как не общался-то? А Антона вспомни, Санька Валериного?! Ты – как со всеми. Чего ты там выдумываешь?.. Он где сейчас?

– Он в ванной. Закрылся, купается. Соседей пока ещё не затопил, но чувствую – скоро…

Друг засмеялся.

– Ладно, в другой раз нас познакомишь. Быстро вы, однако!

– Обязательно познакомлю… Он колючий какой-то, как ёжик. А я чувствую, что нелегко ему – нет ничего за этими колючками, кроме горя. Или тоски, не знаю ещё – не разобрался.

– Ничего, оттает. Все мы иногда бываем колючими, как ёжики, если обстановка располагает…