Текст книги "Время нас подождёт (СИ)"

Автор книги: Ульяна Орлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Кажется, где-то в этой темноте я увидел Юру. Было жарко, как в печке, я не понимал, сплю я или нет, и где нахожусь, но мне казалось, что я слышу, как он шепчет:

– Бедняга… Потерпи, Мишка…

Словно сквозь туман я чувствовал его руку, и мне становилось чуть легче.

Потом снова меня накрыла темнота, но было уже не так жарко. И мне приснился другой сон, спокойный и ласковый.

Поле, цветы, лето – синее, солнечное, и мы идём – я и моя мама, и она мне рассказывает, как они с папой познакомились, как потом он сделал ей предложение. И как я у неё в животе жил и толкался, и спать ночью не давал, и говорит, что не надо обижать Наташу, потому что у неё тоже маленький. А я слушаю её вполуха и думаю – вот же рядом она, мама, и так она близко, словно это не сон, я иду и радуюсь, что нашёл её, что на самом деле она не умерла!.. А от цветов так пахнет вкусно, и бабочки разные над нами кружатся, и ветерок такой свежий – чуть дует, что не жарко. Да точно не сон, а настоящее лето вокруг! А за полем – озеро, чистое-чистое; вдали – белое, вблизи – прозрачное, волны маленькие, а подойдёшь поближе – песчинки можно пересчитать! Мне захотелось искупаться, а мама мне говорит: «Нельзя сыночек, ты болеешь, вот выздоровеешь и будешь купаться…Потерпи, сынок…» – «Как болею, ты что, не видишь, мама – я здоров! И вообще лето, мамочка!» – счастливо кричу я ей, и сон вдруг медленно тает, как облака…

Когда я открыл глаза, то долго не мог понять – какое время года, и где я. Заметил, что в комнате совсем светло, день или утро – неясно… Ой, так я же в школу опоздаю!.. Я захотел вскочить и понял, что голова от подушки у меня не отрывается, а в груди словно застрял колючий шарик. Тогда я осмотрелся и увидел Юру.

Он сидел, откинувшись на спинку компьютерного кресла, и спал. Какой-то он был лохматый и осунувшийся, будто всю ночь провёл за компьютером. И спал так безмятежно, подперев рукой голову, чуть приоткрыв рот, что мне даже где-то в самой глубине души захотелось его разбудить, но это желание лишь на секунду появилось и исчезло, а мне вдруг стало его жалко. Я лежал тихо и не шевелился, и размышлял – почему он здесь сидит, а не спит на кровати, – что случилось? Может, с Наташей чего?!

Поднял глаза на окно – ими почему-то было ужасно больно двигать – и увидел, что снег не идёт, ветки дерева белые, и небо – как молоко, – должно быть, метель недавно закончилась. В комнате стоял полумрак, на улице чирикала какая-то птица, отрывисто и звонко. Рядом с моим диваном я увидел табуретку с какими-то пузырьками и чашками…

Так, что же случилось?

У меня долго не получалось вспомнить – мысли были вязкими, как кисель, и мешала дышать эта боль в груди, и все мысли заполнял мой сон: словно наяву я слышал мамин голос – живой, звонкий, как колокольчик, на Наташкин похож…

Потом я вспомнил другой сон, страшный. Перец, ночная драка, Колька… Детский дом…

Детский дом!

Я чуть не подскочил на кровати! Вчера я сказал Юрке, что я хочу туда вернуться, и он ответил… Что он ответил? Что утром, утром… Не надо!

Пружина в диване предательски скрипнула подо мной, Юра проснулся. Поморгал, увидел меня, улыбнулся краешками губ. А глаза у него были какие-то большие и тёмные-тёмные – не разглядишь в них ничего, кроме какой-то неземной усталости.

– Мишка… Как ты?

– Не знаю… – пробормотал я немного сипло. – Юра, кажется, я в школу опоздал…

– В какую школу?! Ты хоть знаешь, какой сегодня день?

– П-пятница… Нет?!

– Воскресенье.

Э-э… Ого! Куда подевались пятница и суббота?

– Я уж думал, что придётся собираться в больницу… Приезжал врач, сказал – бронхит. А эти дни ты лежал с температурой… Мишка ты Мишка… Как ты?

– Юра… Почему ты со мной так возишься?

Я смотрел на Юрку и чувствовал, как в глазах у меня появляются две огромные тёплые капли от этого смешного и ласкового «Мишка ты Мишка». А Юра встал из кресла и, деловито встряхнув градусник, сунул его мне в подмышку, присел рядом на краешек дивана. Положил руку мне на лоб и – ничего не ответил. Я проглотил слёзы и повторил вопрос, а чтоб не расплакаться – заморгал часто-часто, отвёл глаза и услышал тихое:

– Не знаю, Мишка… Хочу, чтобы ты выздоровел, вот и вожусь… – как-то даже грустно ответил.

– Зачем?!

– А просто так… Так, – сказал Юрка уже другим голосом – строгим, вытащил градусник, прищурился. – Ну, хоть уже лучше, слава Богу!

Он поднялся и подошёл к двери, собираясь уйти.

– Юра, а ты когда отведёшь меня в детский дом?

Он с минуту смотрел на меня, потом словно спохватился.

– Никогда. Ты даже и думать об этом забудь! Всё, не болтай, сейчас я пойду тебе чаю сделаю. С чем ты чай будешь?

У меня будто камень с души упал. Даже грудь стала болеть меньше, и я вздохнул поглубже и тут же закашлялся. Но это меня нисколечко не расстроило.

Глава 15.

Мои «внеплановые» каникулы.

Предновогодние дни летели быстро, словно песчинки в песочных часах, стоявших на столе у Юрки. А я всё еще сидел дома и в школу не ходил.

Температуры не было, но накатывала порой такая слабость, что хоть бери и ложись прям там, где стоишь. Потом слабость прошла, а кашлять я не перестал. Он меня замучил, этот кашель! Накрывал так, что аж ребра болели, а всё равно внутри что-то булькало и трепыхалось, как в чайнике. Поэтому даже на улицу меня не выпускали.

Юра был со мной целыми днями. Нет, он не просто сидел со мной в одной комнате и щелкал мышкой за компьютером, – он был рядом. Он разговаривал со мной. Мы смотрели с ним фильмы: весёлые и не очень, детские и взрослые, старые светские и современные наши, даже парочку американских. Но больше всего мне нравилось, когда вечером он мне читал книжку.

Может, это и удивительно – как маленькому перед сном. Когда-то в детстве мне читал отец. Только сейчас книжки были не для маленьких: мы прочитали «Таинственный остров» Жюль Верна и «Колыбельную для брата» Крапивина. И обе мне понравились: в первой – приключения, какие даже не приснятся, а вторую я мог бы слушать ещё и ещё: уж очень хорошо было в семье у Кирилла – уютно, родители добрые, понимающие. И братик маленький… А он любил его и даже спать укладывал, когда мамка с ним не справлялась! И компании, вроде наших детдомовских, от которых Кириллу ой, как досталось… Я даже кулаки сжимал, когда мне Юрка читал про это… Что раньше, что сейчас… Но самое главное – у Кирилла были друзья. Живые, настоящие, готовые прийти на помощь и заступиться за него!

Было в этих книгах ещё что-то такое, чего я сам себе объяснить не мог. То, что объединяло всех тех людей – времен Жюль Верна и Кирилла, и его друзей…

Иногда я просил Юру почитать мне детскую Библию. Больше всего, конечно, мне нравилось смотреть её самому – там удивительно чудные картинки. У Юры я спрашивал то, чего сам не понимал. Иногда мы говорили до полуночи: приходила Наташка и разгоняла нас по кроватям.

Однажды пришёл ко мне Колька. Это было, кажется, во вторник, а может, и в среду: затренькал звонок у нас в прихожей – долго и отрывисто. А потом ко мне в комнату приоткрылась дверь, и в неё заглянул мой друг. Я играл с Мурзиком и чуть не свалился с дивана, когда его увидел. А он топтался у порога и улыбался нерешительно.

– Чего стоишь? Проходи! – сказал я.

– Привет, Миха! – ответил Колька, тихонько вошёл, подвинул табуретку и уселся на неё напротив меня.

Я глазами изучал Кольку – за неделю, пока мы не виделись, я успел по нему соскучиться! Он сидел весь взъерошенный, как воробей, серьезный. Волосы у него залохматились и топорщились в разные стороны, а в глазах сияли крошечные золотые искорки. Он был в рубашке и брюках – видать, зашёл сразу после школы. Ай да Колька, ай молодец! У меня даже в носу защипало от благодарности, оттого, что он вдруг пришёл меня навестить.

– В следующую среду контрольная полугодовая будет. Придёшь? – спросил он.

Я пожал плечами.

– Не знаю. Пока не разрешают даже на улицу выходить.

– Да-а, не вовремя ты заболел! – посочувствовал он.

– Чего это не вовремя? – не согласился я. – По-моему, как раз очень даже вовремя. Контрольные всякие не писать.

Колька сказал по-взрослому:

– Контрольные всё равно придётся писать. А у нас вчера был бой с пятым «Б». Куда им! Они от наших снежков даже прятались потом!

Я вздохнул. Правда, не вовремя… Бой с пятым «Б»! Эти ребята ужасно задаются – их класс первый по успеваемости и поведению. Давно пора их проучить!

– А кто был-то?

– Все были. И Володькины, и наши, и даже девочки присоединились. Погода-то какая… – он вдруг погрустнел и сказал. – А позавчера к нам завуч с директором приходили на классном часе. Ругались, что наши курят за школой.

Я молчал.

– А Володька, – продолжал он, – после урока говорит своим: «Кажись, Миха нас не сдал!» Миша! Ты что делал в четверг, когда я не пришёл?

– Ой, Колька, а чего ты не пришёл? Я тебе даже не позвонил, забыл…

– Да у меня горло заболело, и сестра из университета приехала. Все вместе наложилось…

Он замолчал и посмотрел на меня в упор своими серыми бесхитростными глазами: они ждали. А я понял, что если промолчу с минуту, то он отвернётся и уйдет. Или будет между нами что-то уже не так. Оно и так – не так: он какой-то задумчивый и невесёлый. Обиделся, что ли?

– Коль… Тут много всего. В четверг я с ними пошёл. Стоял, ничего не делал, а потом мы от сторожа убегали, и я медальон свой обронил… Пошёл после уроков его искать, а меня сторож поймал и – к директору.

– Дома влетело? – тихо спросил он.

Я помотал головой.

– Что ты! Юра со мной все дни сидит, и не ругался даже… Хотя я ему такое наговорил… – осёкся я и замолчал. Грустно мне стало, как тогда, в тот вечер.

То, что я сказал Кольке, было правдой. С Юрой мы не разговаривали ни о том случае, ни о записи в дневнике. И это не давало мне покоя – и вина перед ним, и ожидание этого разговора, мне казалось, что между нами есть неловкость, которая не дает поговорить «по душам» – открыто и до конца. Но как разговаривать об этом я не знал – мне было стыдно, и я боялся ненароком выдать Володькиных ребят.

Колька сказал:

– Они больше туда не ходят.

А глаза у него спрашивали: «А ты с ними будешь, да?»

– Я не пойду больше с ними, – ответил я и встрепенулся, – ой, а как они узнали, что я у директора был?

– Не знаю, – грустно отозвался Колька. – Наверное, видели…Да, точно! – вспомнил он. – У них же только и разговоров было, почему ты не пришёл – типа ты проболтался и в школу побоялся идти! Саня видел, как тебя сторож поймал, он Володьке рассказал, а тот – всем остальным.

– Я им ничего не говорил. И Володьке можешь передать, чтоб не волновался зря.

Мы помолчали. За окном дворник лопатой разгребал снег.

– Хороший у тебя папа, – вздохнул Колька.

Я не успел ему ничего ответить, потому что у него в кармане зазвонил телефон. А хотелось: и про Наташку рассказать, про её малыша, про мои слова, про сон и про маму… Так хотелось, что я чуть было не крикнул: «Постой!», когда он прощался со мной, и вежливо отвечал Юриной маме, что он не хочет обедать. Но я почему-то тоже ему ответил:

– Пока! Ты заходи ещё, Колька!

– Ага, – ответил он.

Но больше почему-то не приходил. Неужели обиделся?!

В среду на контрольную я не пришёл. А просидел дома до воскресения и вечером в субботу понял, что дома так долго я сидеть не могу! Хоть я никогда не болел так, чтоб со мной проводили столько времени и заботились обо мне, и пекли мне пирожки с повидлом и оладушки, а всё же, видать, не может человек столько времени жить без дела. И я спросил у Юры:

– Возьмешь меня завтра в храм? Юр, ну пожалуйста!.. А то я сам убегу туда!

Видимо в моих глазах была такая отчаянная мольба, что Юра молча кивнул.

А потом мы смотрели фильм «Сердца трех» и пили чай с сухариками и ирисками. Наташа с нами сидела, кот урчал у Юрки на коленях, и за окном в тёмно-синем небе проглядывались крошечные две звёздочки, а от моей белой чашки поднимался пар, и пахло так вкусно свежим хлебушком и вареньем, что мне стало так хорошо и тихо внутри, будто впереди меня ждёт какая-то неведомая добрая сказка, как в новогоднюю ночь.

– Юр, – позвал я. – А у тебя есть сейчас друзья?

– Есть, Миша.

– А вот чтоб такие? – я кивнул на экран компьютера, где мелькали лошади, и Фрэнсис с Генри уходили от погони.

– Какие? – поинтересовался Юра.

– Ну, вот такие! Настоящие!

– Есть.

– А помнишь, ты про Дениса рассказывал, что он в детстве был твоим другом? Где он сейчас?

– Да тут недалеко, в трёх часах езды. Я хотел тебя с ним познакомить, да ты заболел. Он работает лётчиком-испытателем…

– … И ты молчал?!!

Глава 16.

Предновогоднее путешествие.

Юра очень хотел, чтоб в гости к его другу нас отвёз Валерий Алексеевич на своей машине. Но всё оказалось иначе. Юра забрал из ремонта свою машину – старенькие «Жигули», а Валерий Алексеевич срочно уехал по работе и подвезти нас не мог. Поэтому я и Юра поехали на его (нашей!) машине.

… Близился Новый год. Вчера нас отпустили на каникулы, поставив мне за математику четверку, а за русский «троечку с натяжкой». Полугодовую по математике я написал после уроков, быстро и без особых усилий – не зря во время моего карантина мы занимались, да и вообще, задачки для меня были делом нехитрым. А вот с русским, конечно, у меня проблемы, и наша классная, она же – учительница по русскому, поставив мне тройку, надавала на каникулы целое море заданий. На радостях я пообещал перевыполнить норму, тетрадку быстренько запихнул в рюкзак и так же быстро забыл про неё – каникулы же!

Новый год светился в мягко падающих снежинках, в гирляндах на магазинных витринах, в ледовом городке на главной площади, в мягком и сладком запахе пряников в булочной на углу проспекта Мира, украшенного разноцветными иллюминациями. Вдобавок, к радости ребят, за прошлую неделю выпало много снега, и на окраине города раскатали и залили высокие горки. С таких «летать» на снегокате – ух, как здорово! Прямо после уроков мы с Колькой наведались туда, захватив с собой его снегокат, налетались всласть, что я даже затосковал: свой захотелось. Наташа, увидев меня в дверях, руками всплеснула:

– Мишка! Ох, где ж ты так извалялся?! Ведь опять же заболеешь!

Я помотал головой и устало опустился на табуретку в коридоре. Сил раздеваться уже не было. Но Наташа не оценила моего довольно-устало-задумчивого состояния и очень строго велела снимать с себя это «снеговое обледеневшее облачение».

И отправила меня в ванную, отогреваться. Отогревался я на совесть: купаться я люблю!

А потом пришёл Юрка. И мы вместе сели ужинать.

– Ну как, пятёрок много принёс? – поинтересовался он.

– Не-а, только по труду. По остальным – четверки, по физре и русскому – тройки.

– А по физкультуре-то почему тройка? – удивился Юра.

Я пожал плечами.

– Ну, какой из меня атлет?! Мы челночный бег сдавали, а у меня освобождение… А до этого прыгали через планочку, так она у меня за штаны всё цеплялась и цеплялась… Зачем только прыгаем?

Наташа хихикнула:

– Увалень ты, а не атлет.

Я нахмурился.

– А сама-то попробуй, прыгни! Там даже девчонки заваливались! Некоторые вообще… как пингвинихи!

Наташа вздохнула уже серьёзно и миролюбиво:

– Куда мне?.. Но в твои годы я была второй! Правда, челночные беги мне тоже не нравились.

– Вот-вот, мотаешься как обезьянка в питомнике – туда-сюда, – буркнул я, встал и налил себе ещё чаю.

– Юр, – позвала Наташа, – эти два брата-акробата носились сегодня на горках и пришли все мокрые и снежные. Я боюсь, что он опять заболеет и все каникулы проторчит дома…

– Не проторчу! – возмутился я. – Мы же не замерзли! И вообще, с чего ты взяла, что на горках?!

Наташа хитро прищурилась:

– Да вашего брата сразу видно, где он пропадал. Скажешь, нет? В сугробы ныряли?

Я решил не отвечать ничего. Юра молча поглощал суп, а когда тарелка стала пустой, посмотрел на нас, подмигнул мне и сказал Наташе:

– Не заболеет. Да, Миш?

– Не, не заболею. От радости не болеют.

– Ну раз так… Добавлю тебе радости. – Юра, крякнув, убрал тарелку и, усевшись снова за стол, подвинул себе мисочку с вареньем и пирожки. – В гости поедем?

Я подскочил.

– Куда?!

– К Диньке, что ли? – спросила Наташа. – Ой, я тоже хочу!

– К нему… А кто вчера полночи сидел за заказами, а?

– Ну… – смутилась Наташа. – Новый год ведь. Съёмок много… Да ладно, ладно, поезжайте, я дома отдохну.

– К Диньке, это к Денису?.. Ура-а! – обрадовался я и уже тихонько спросил. – А он на самолёте может прокатить?

– Ой, этого, Мишка, я не знаю. Ты у него сам спросишь.

– А когда поедем?

– Если ты не против – завтра утром.

Как я мог быть против?! На радостях взялся перемыть всю посуду, нечаянно разбил стакан, обрызгался водой – пока отмывал кастрюлю, и наступил Мурзику на хвост. Кот завопил, я ойкнул, извинился, наковырял ему рыбных котлеток – чтоб он меня простил, а когда он с ними быстренько справился, – то, взяв на руки, отнёс в комнату и, плюхнувшись на свой диван, принялся его наглаживать. Он сразу заурчал, пригрелся, а я стал засыпать под довольное его мурлыканье.

Утром Юра сказал:

– Мишка, ехать долго, поэтому бери с собой еды.

Я взял вчерашних пирожков, и мы поехали.

Первый раз на машине! Стекла слегка запотели и покрылись мелкой испариной, пахло бензином, грела печка, гудел мотор, а я разглядывал город из окошек наших стареньких «жигулей» и радовался. Одно лишь огорчало меня – жаль, что нельзя было ехать на переднем сиденье – рано ещё. Но всё равно было здорово.

За городом мы немножко постояли в пробках, а потом выскочили на трассу. Тут мне стало немножко не по себе: машины неслись бешеным потоком, обгоняя друг друга, но Юра вёл машину уверенно, изредка поглядывая на меня в зеркало заднего вида, и, встретившись с его спокойным внимательным взглядом, я успокоился. Всё же многие, очень многие ездят сейчас на машинах, и лишь некоторые из них – разбиваются…

– Чего загрустил? – потревожил тишину Юра.

– Да так…

Мне не хотелось говорить об отце, не отвечать было неловко, поэтому я решил – как в шахматах – задать встречный вопрос.

– Ты ничего про себя не рассказываешь! Когда твой отец погиб, ты совсем не скучал по нему?

– Почему… – Юра прищурился, прибавил газу, обогнал машину и, заглянув в заднее зеркало, ответил, – скучал…

– А когда перестал?

– Да не переставал я… Скучать… тоже привыкаешь. Да только толку-то?

– А в храм с тех пор так и ходил, всегда? – нерешительно спросил я. – В школе над тобой не смеялись?

– Нет. В школе и не знали даже… – Юра помолчал, глянул на меня. – Не всегда, Миш. В старших классах, в юности, вера отодвинулась на второй план… И храм… Нет, не то чтоб на второй – она всегда была во мне, как мне кажется – да только вот глубоко спряталась за повседневными заботами. Армия, университет, потом поездки эти – туда-сюда: когда я учился, то каждые выходные ездил домой из Москвы, потом обратно – с утречка пораньше…

Он вдруг замолчал. Включил дворники – на лобовое стекло падали мелкие брызги то ли снежинок, то ли капелек дождя. Скорее всего, снежинок – когда мы выходили, на улице была минусовая температура.

– Как бы в снегопад не перешло, – пробормотал Юра и что-то повернул на панели.

– Это ты чего делаешь? – поинтересовался я.

– А… это я печку на обогрев стёкол перевёл, чтоб не потели.

Всё равно оно чуть потело, это стекло. И хотя дворники работали без остановки – дорога в окне всё же выглядела мутноватой, а встречные машины расплывались цветными пятнами. Как он их видит?!

Мои стёкла совсем запотели, и я подвинулся на середину. Поёрзал, а потом спросил:

– А потом?

– Что потом? – отозвался Юра. – Потом метель кончится, и выключим.

– Да нет, почему ты опять стал в храм ходить потом? Времени больше стало?

– Да нет… Не больше…

– А почему тогда?! Да расскажи ты! Всё равно ещё долго ехать, – попросил я, не понимая, почему Юра, всегда охотно разговаривающий со мной, вдруг замолчал и даже немножко нахмурился.

Значит, правда, обижается на меня?

Юра неохотно сказал, глядя на дорогу:

– Потом произошла одна история… – он метнул взгляд в зеркало, на меня, – в общем, оказался я в больнице. Операция была сложная, ничего хорошего не ожидали уже… А видишь, как получилось.

– Как?

– Ну вот, еду, с тобой разговариваю. – Юра улыбнулся. – А потом я узнал, что всё то время Динька сидел возле оперблока, молился. Хотя, сколько я его до этого знал – в Бога он не верил, и вообще к вере был равнодушен.

– А ты его в храм звал?

– Как-то в детстве попробовал… И говорили с ним, несколько раз, но он отмахивался и молчал. А тут – вон как… Такой вот он, Денис – всё «нет, нет», а ведь вымолил, выходит, меня у Бога… – Он снова улыбнулся и замолчал, о чём-то задумавшись.

Но я не унимался.

– А сейчас? Сейчас он в Бога верит?

– А это ты у него сам спроси. Я его больше не спрашивал, по мне – и так ясно.

А снег всё шёл и шёл, уже большими хлопьями. Мы куда-то свернули и угодили в небольшую пробку. Машины нехотя двигались, пыхтели, толкались у обочин, не замечая огромных спокойных полей вокруг. Всё было белым – белым, едва проглядывались из-за метели редкие ёлочки на горизонте, словно в лёгкой дымке. Светло-серое небо нависало над бескрайней белоснежной гладью, кружились, прилипая к тёплому стеклу снежинки. Я протер ладонью окно, снял куртку и погрузился в эту белизну: мне захотелось выйти из машины, пробежать по белому полю и с размаху плюхнуться в сугроб! А потом смотреть на дымчатое небо, чувствуя, как садятся на нос холодные мухи, ловить их языком, и – мечтать…

Казалось, оно было таким всегда, это небо. А ведь где-то в его глубине, над облаками сияет сейчас солнце, а ещё выше – мерцают звёзды! Спутники путешествуют. Подмигивают, помогают кораблям и машинам находить правильную дорогу, спутники – навигаторы. Млечный путь, новые звёзды зажигаются, астероиды летают. Темнота, а у нас тут всё белое!

И пробки, вон одна машина как гудит, видать, спешит куда-то. И даже, воя сиреной, ползёт по обочине скорая помощь – ей бы уступить дорогу, да некуда!.. Нет, вроде подвинулись машины, скорая, постепенно увеличивая ход, разогналась и скрылась из глаз.

– Миш, ты бы поспал. Ехать ещё долго!

Спать мне совсем не хотелось. Лучше поговорить…

– Юр… А почему ты оказался в больнице?

– Мишка… Много будешь знать – скоро состаришься… – добродушно улыбнулся Юра.

Я надулся. Мы помолчали.

– Ну, а сейчас… Это… У тебя ничего не болит? – через силу спросил я.

Юра пристально глянул на меня через зеркало.

– Сейчас всё в порядке.

И, хотя он говорил серьёзно, – я не успокоился. Беспокойство, вдруг охватившее меня, переросло в страх его потерять. Новый, внезапный…

Ведь не было у меня до этого близких людей. Конечно, кроме родителей, но их-то я давно уже потерял. И не думал, что к кому-нибудь ещё привяжусь… А что, выходит – смог?

Я завозился и уставился в окно. Там шёл мокрый снег – хлопья прилипали к стеклу и сползали по нему мелкими струйками. А я представил, как сидел тогда в больнице его друг и волновался.

Нет, когда ты не знаешь – а потом узнал, это, наверное, не так страшно. Чем когда вот так – за дверью… С каждой секундочкой понимаешь… И твой друг…

… Ладно, я не могу называть его папой. Но уже грустно думать, что скоро он уедет. А если – насовсем?! Мало ли что в плаванье может произойти.

Замотал головой – прогоняя мысли… Наташа – останется, его мама… Они хорошие, добрые… Нет, с Юрой ничего не случится, тем более – он сказал, что всё нормально у него!

А если вдруг…

Как защититься от этих «вдруг»?! Как это говорят, «никто не застрахован»…

… Может, раз Денис молился – значит, и я могу? Ведь Бог – Он сильный, Он всё может! Раз уж такой мир создал, и людей, и космос… Только вот как?! Я ведь совсем не умею.

Глава 17.

В гостях.

Остаток пути я расспрашивал Юру про устройство машины. Наверное, надоел ему своими вопросами… Но нет, вроде ничего: он терпеливо отвечал, объяснял, рассказывал… Пока мы не въехали в большой заснеженный город.

Он был не похож на наш и начинался с леса: красивого, с поднимавшимися над сугробами могучими соснами, и маленькими ёлочками среди них, прикрытых пушистыми белыми шапками. Потом с обеих сторон дороги потянулся забор, за которым, как пояснил Юра, был авиационный завод. И не один, оказывается, когда-то в этом городе только и делали, что придумывали, собирали и испытывали новые самолёты, и въезжать сюда можно было только по специальным пропускам!

Дома вдоль улицы, по которой мы ехали, стояли невысокие, пятиэтажные. Дорожки здесь не чистили, как у нас, и по улицам гуляли мамы с санками. Повезло их малышам! Надоело, поди, в колясках ездить…

Проехали памятник самолёту. Серебристый, лёгкий, с заснеженным носом и окнами – он, как большая птица, посматривал на город, как бы готовясь улететь и на миг остановившись попрощаться… А потом путешествие наше закончилось – мы свернули во дворик, припарковали и выбрались из тёплой машины на свежий, немного сыроватый и очень чистый воздух.

Юрин друг жил в пятиэтажном доме на четвёртом этаже. И первое, что я увидел, когда вошёл, – была ёлка.

Огромная, разнаряженная, с раскидистыми зелёными лапами, высокая и с яркой звездой наверху. Звезда была со множеством концов, на которых горели маленькие огоньки, а внутри светился ангел. А на ёлке, помимо дождика, стеклянных игрушек и шариков, мерцали свечи. Настоящие, что ли?!

Я, как был, так и шагнул в коридор и замер на проходе комнаты. Понимаете, это была живая, настоящая, новогодняя ёлка! Сказочные снегурки, сосульки, домики, золотые шишки, лошадки, звёздочки – тихонько покачивались, шарики медленно поворачивались, на мишуре отражался свет от огоньков свечей. Под ёлкой был белый сугроб из какой-то поблёскивающей ткани, и стоял дед мороз. В квартире пахло хвоёй и сладким белым хлебушком.

– Юрка, здорово, друган! – вернул меня к реальности чей-то голос. Я вздрогнул, обернулся и увидел, как Юра здоровается с парнем, крепким таким, ростом чуть пониже его, со светлыми волосами, в белой футболке. – Здравствуй, Миша, – повернулся он ко мне, и я встретился с его взглядом – у него были голубые глаза, как капельки осеннего неба, твёрдые и серьёзные.

– Ты – Денис? – спросил я.

– Ага.

– А на самолёте прокатишь?

Он засмеялся, а я смутился. Иногда выдам так, сразу, о чём долго думаю и только потом понимаю, что невовремя. Позднее зажигание…

Он, увидев, как я растерялся, перестал смеяться и ответил серьёзно:

– Если погода будет. Прокачу…

– Меня в машинах не укачивает! И нигде не укачивает, я натренированный!

– Это хорошо… Ну что, раздеваться-то будешь? Надя блинов целую гору напекла. Как дорога? Долго ехали? – обратился он к Юре.

– Нормально. Местами пробки, конечно, а в целом – недолго. Два часа, получается.

Я стал расстёгивать куртку. Потом поднял глаза и, снова встретившись взглядом с Денисом, чуть улыбнулся.

Не может быть плохо в доме, где так вкусно пахнет.

Надя оказалась совсем непохожей на Наташу. Ну, разве что чуть-чуть. Быстрая, ловкая, с кудрявыми тёмными волосами, со звонким певучим голосом, тонкими, немного строгими бровями – я даже оробел сперва, когда поздоровался с ней. Вот только глаза у неё были похожие на Наташины – тёплые, внимательные и ласковые, только зелёные, а не голубые.

Квартира у них была маленькая, но уютная. Кухня – потеснее нашей, с большим светлым столом, угловым диванчиком и фотографиями на светло-зеленых обоях. Много фотографий, и все они – разные виды на Землю сверху, наверное, из самолёта. У окон подоконники широкие, на них много цветов. И, что меня поразило, так это плита с гладкой черной поверхностью, без конфорок.

– Это почему она такая?

– Она электрическая, – пояснила Надя. – Вот так зажигается, – я увидел, как на гладкой тёмной поверхности зажёгся красный кружок. – Быстро разогревается, быстро остывает… Керамическое покрытие. А ты что, не видел таких?

– Не-а…

В духовке что-то скворчало, потом оказалось, что это жарилась курица. Как раз такую я очень люблю есть вместе с картошкой…

Пока я с дороги отъедался, Юра расспрашивал Дениса, а тот – Юру о тех событиях, которые произошли в жизни с момента их последней встречи. Надя спрашивала их обоих.

Очень скоро Наде надоело расспрашивать парней, и она перешла ко мне. И – как Наташа, ну точь-в-точь – вот в чём они оказались одинаковыми – как дела в школе? Какие твои любимые уроки? Как закончил четверть? И т. п…. Я сначала терпеливо отвечал, а потом решил перейти в наступление. И стал спрашивать Надю. К тому же курица (вместе с добавкой) была мной съедена, картошка и салатики – тоже, а блинчики высились передо мной золотистой дымящейся горкой – их было много, и съесть их я ещё успею.

– А ты кем работаешь?

– Врачом.

– Ого!

– Ага! – засмеялась Надя. – А ты боишься врачей?

Я пожал плечами: что я, маленький, что ли?!

– А каким ты врачом работаешь? Зубным?

– Нет, детским.

– А правда, что на врачей учатся шесть лет?

– Неправда. Как минимум семь, а то и восемь. А можно и ещё больше, если с аспирантурой.

– А что такое аспирантура? Зачем?

– О, это когда ты хочешь стать очень учёным доктором, писать научные работы и книги и даже открыть свою клинику.

Я покачал головой. Мне пока это не светит.

– А ты как это… пишешь, защищаешь?

– Нет, я пока только ординатуру заканчиваю.

– А это что такое?

– А это врач какой-то определённой специальности.

– Стоматолог?

– Нет, – Надя снова засмеялась, звонко так и необидно. Вообще, я заметил, что она часто смеётся. Несерьёзная девушка. – Что тебе всё стоматологи покоя не дают? Хочешь им быть?

– Нет. Просто это единственный врач, которого я боюсь.

– А… Да. – Надя перестала смеяться. – Пожалуй, не ты один. Я тоже.

– Правда?

– Угу. И чем старше становлюсь, тем страшнее к нему идти.

– Ну да, это бывает… А что такое ординатура?

– Это врач определённого профиля, например – детский хирург, офтальмолог или окулист, лор, невропатолог, логопед, иммунолог… А интернатура – это общего профиля, например врач – педиатр, то есть детский врач.

– А ты какого профиля?

– А я и общего, и узкого, то есть педиатр и невролог. Занимаюсь детишками, которые не могут ходить. Но мне этого маловато, надо бы ещё подучиться…

– Ага, – посмотрел на неё Денис. – Вечный студент. И главное, знаешь, что? – сказал он Юре. – Надя, кажется, хочет охватить все медицинские отрасли.

– Ну и здорово!

– Не все, а только иммунологию и рефлексологию. И все они очень нужны, чтоб нормально работать в этой сфере и ещё чего-нибудь открыть.

Я удивился:

– Дак всё уже давно открыли! Человека уже изучили вдоль и поперёк!

Надя внимательно посмотрела на меня:

– Не всё. Далеко не всё. Строение человека – это вселенная. Строение его организма, это как знаешь… как будто ты землю открываешь… моря, материки, потом города, потом – что на ней растёт, чем люди там промышляют… И знаешь, Мишка, сколько на ней неоткрытых пятен? А теперь представь, что ты не только Землю открываешь, а ещё и другую планету?!